* Ныне город Агно в Эльзасе, департамент Нижний Рейн, Франция (прим. перев.)
** Яблочный штрудель – рулет из тонкого теста с яблочной начинкой. Национальное австрийское блюдо. Также называется "венский штрудель" (прим. перев.)
*** Полевое производство в офицерское звание (battlefield commission или field commission) – вид поощрения, при котором нижним чинам присваивается офицерское звание (обычно 2-го лейтенанта в армии и морской пехоте или энсайна на флоте). Применяется в случае, если военнослужащий проявил выдающиеся лидерские качества на поле боя. Берет свои истоки из времен средневековья, когда простолюдин, выдающимся образом проявивший себя в бою, мог быть произведен в рыцарское достоинство. Наиболее известной персоной, получившей полевое производство, был Оди Мерфи, во время Второй мировой войны произведенный из штаб-сержанта во вторые лейтенанты (прим. перев.)
**** "Rhapsody in Blue" (1945) – биографическая лента о жизни Джорджа Гершвина, знаменитого американского композитора и пианиста (прим. перев.)
***** "Our Hearts Were Young and Gay" (1944) – комедийный фильм, поставленный по книге актрисы Корнелии Отис Скиннер и журналистки Эмили Кимброу, описывающей их путешествие по Европе в 1923 году (прим. перев.)
****** Гленн Грей, "Воины", стр. 28-29.
******* Национальный праздник – День независимости США. Традиционно отмечается грандиозными пиротехническими шоу (прим. перев.)
******** Гленн Грей, "Воины", стр. 43-46.
********* Цитируется по Гленн Грей, "Воины", стр. 52.
Прибыло пополнение. Это было печально, потому что когда воздушно-десантная дивизия, которую обычно доводят до штатной численности в базовом лагере в рамках подготовки к следующему десантированию, получает подкрепление, находясь на линии фронта, это означает, что ей предстоит воевать дальше. К находящемуся на НП-2 отделению присоединилось "четверо чрезвычайно напуганных, очень молодых ребят, только что из парашютной школы". Вебстер говорил: "Мое сердце сжалось. Почему армия, имея столько здоровых лбов в тылу, и всех этих разгильдяев из ВВС в Англии, решила отправить своих самых молодых, самых неопытных людей, едва прошедших базовую подготовку, на самую опасную в мире работу – пехотинцами на линию фронта?"
Одним из новичков был 2-й лейтенант Хэнк Джонс, выпускник Вест-Пойнта (6 июня 1944, класс Джона Эйзенхауэра), окончивший парашютную школу в Беннинге в конце декабря. Он покинул Нью-Йорк в середине января, высадился в Гавре, и прибыл в Хагенау в середине февраля. Как прокомментировал лейтенант Фоли: "Научить их, как сказать "Следуй за мной", и отправить за море, было самым быстрым способом восполнить потери". Джонс был самоуверен, опрятен, привлекателен. Он жаждал шанса проявить себя.
И он быстро получил свой шанс, потому что начальнику разведки полка, капитану Никсону, было нужно несколько пленных для допроса. 12 февраля он попросил Уинтерса организовать захват пары немцев. Уинтерс все еще был капитаном – явно невыгодное положение в отношениях с двумя другими комбатами в званиях подполковников. Но у него были друзья в штабе полка, где заместитель командира подполковник Стрейер, Никсон и зампотыл (Мэтьюсон) были "стариками" из роты "Е". Мэтьюсон добыл для Уинтерса несколько немецких резиновых лодок, чтобы тот воспользовался ими для переправы патруля через реку. Для высылки патруля Уинтерс выбрал роту "Е".
Он должен быть усиленным, численностью в двадцать человек, отобранных из всех взводов и штабной секции роты, плюс два говорящих по-немецки человека из разведотдела полка. Из 1-го взвода лейтенант Фоли отобрал Кобба, Маккрири, Уинна и Шолти. Оказавшись на той стороне реки, патруль должен будет разделиться на две части: одну возглавит сержант Кен Мерсье, другую – лейтенант Джонс.
Люди, отобранные в патруль, провели два дня в окрестностях Хагенау, практикуясь в обращении с резиновыми лодками. 14 февраля Уинтерс и Спирс посетили НП-2, вызвав большой испуг у 1-го отделения, потому что они стояли перед НП, изучая немецкие позиции в бинокль, жестикулируя и размахивая картой. "Про себя мы от всей души проклинали их", вспоминал Вебстер, "опасаясь, что немецкий наблюдатель заметит их, и вызовет огонь артиллерии по нашему уютному домику".
План, разработанный Уинтерсом и Спирсом, потребует от "Изи" демонстрации многих наработанных тяжким трудом навыков. Головным разведчиком пойдет капрал Эрл Маккланг, наполовину индеец, имевший репутацию умеющего "вынюхивать фрицев". Патруль должен будет собраться на НП роты "D", где личный состав будет пить кофе с бутербродами до 22.00. Они должны будут подойти к реке под покровом темноты и спустить первую резиновую лодку. Она переправит через реку веревку, которую прикрепят к телефонному столбу на северной стороне так, чтобы с помощью нее остальные могли перетянуть свои лодки. Оказавшись на немецких позициях, патруль разделится на две секции: одна под командованием лейтенанта Джонса пойдет в город, другая, возглавляемая сержантом Мерсье, в дом на берегу реки, в котором, предположительно, находился аванпост немцев.
Вне зависимости от того, удастся или нет патрулю захват пленных, у него будет серьезная поддержка на отходе обратно за реку. Если какая-то из секций попадет в неприятности, или получит в свои руки пленных, ее старший подаст сигнал свистком, давая знать, что они начинают отход. Это будет для обеих секций сигналом собраться у лодок, а для лейтенанта Спирса и сержанта Маларки – открыть заградительный огонь.
План заградительного огня был проработан до мельчайших подробностей. По каждый известной или предполагаемой позиции немцев был запланирован винтовочный, пулеметный, артиллерийский и минометный огонь. У дивизионных артиллеристов была позаимствована 57-мм противотанковая пушка, установленная для ведения огня в подвале дома, который мог быть поражен лишь прямым попаданием артиллерии. В роте "D" имелся пулемет.50 калибра (украденный в Бастони у 10-й бронетанковой), который установили для ведения продольного огня по немецким позициям. 1-й взвод установит свой пулемет.30 калибра на балконе НП-2 в готовности при необходимости поливать огнем немецкие дома по ту сторону реки (переправа будет проходить прямо напротив НП-2).
Ночь 15 февраля была тихой и темной. Немцы выпустили лишь пару осветительных мин и один или два 88-миллиметровых снаряда. Американская артиллерия молчала в ожидании свистка. Прожектора были выключены, как было предложено Спирсом. Американцы не пускали ракет. Не было огня из стрелкового оружия. На небе не было видно ни луны, ни звезд.
Первая лодка переправилась успешно. Две других также сделали это. Четвертая лодка с Маккрири и Коббом в ней перевернулась. Они были отнесены на сто или около того метров вниз по течению, смогли выбраться, попытались еще раз, лишь чтобы перевернуться вновь. Они бросили это занятие, посчитав его безнадежным, и вернулись на НП-2.
Джонс и Мерсье собрали сумевших переправиться людей, разделили их, и поставили им задачи. С Мерсье был только что прибывший новичок из роты "F". Молодой офицер, полный наивного энтузиазма и стремящийся проявить себя, он пристал к патрулю без ведома Спирса или Уинтерса. Следуя за Мерсье вверх по северному берегу реки, он наступил на "Шу-мину"* и погиб. Он пробыл на передовой чуть больше суток.
Мерсье продолжил двигаться к цели, за ним следовало восемь человек. Подобравшись достаточно близко к немецкому аванпосту, он выстрелил винтовочной гранатой в окно подвала. После ее взрыва люди бросились в здание и забросали подвал ручными гранатами. Когда они взорвались, Мерсье повел людей в подвал, так близко за взрывом, что рядовой Юджин Джексон из пополнения, прибывшего в роту в Голландии, был ранен осколками в лицо и голову. В подвале американцы обнаружили выживших немцев в состоянии шока. Они схватили одного раненого и двоих, оставшихся невредимыми, и бросились наружу. Мерсье дунул в свисток.
Сигнал вызвал гигантский шквал огня. Он сотряс землю. Тяжелую артиллерию, ведущую огонь с тыловых позиций, дополняли минометы и противотанковое орудие. Вебстер, наблюдавший с балкона НП-2, описывал сцену: "Мы увидели язык пламени, а затем красный шар влетел в подвал жилого дома по ту сторону реки. Артиллерийские снаряды вспыхивали оранжевым на немецких дорогах и опорных пунктах. В полумиле прямо по фронту от нас один из домов начал гореть. Позади нас с равномерным рокотом вступил в дело.50 калибр роты "D". Нескончаемый поток трассеров устремился вверх по ручью, вызывая на дуэль немецкий пулемет, который из укрытия в оставшемся целым подвале поливал роту "D" столь же плотной струей трассеров".
Мерсье и его люди рванули обратно к лодкам, где встретились с Джонсом и его секцией. Когда они начали переправляться, то решили, что раненый немецкий солдат уже слишком плох, чтобы оказаться полезным, так что они бросили его на берегу реки. Один из новичков, рядовой Элиен Уэст, вытащил пистолет, чтобы добить его, но ему приказали не стрелять. Раненый немец не собирался причинить им никакого вреда, и не было никакого смысла выдавать свою позицию. Несколько человек отправились вплавь, используя для переправы веревку, остальные воспользовались лодками.
Переправившись, члены патруля побежали в подвал НП-2, толкая двоих пленных перед собой. Когда они добрались до подвала, во дворе начали рваться снаряды немецкой артиллерии: немцы начали обстрел всей линии обороны роты "Е".
Внизу, в подвале, члены патруля столпились вокруг пленных. Американцы были возбуждены, многие из них болтали без умолку или скорее кричали, пытаясь перекрыть шум и поделиться собственными впечатлениями. Их кровь бурлила.
"Дайть' мне убить их, дайть' убить их!" заорал Уэст, бросаясь к пленным, выхватив свой пистолет. Кто-то остановил его.
"Убирайся отсюда, Уэст. Этих ублюдков нужно доставить в батальон", крикнул кто-то.
Пленные, по словам Вебстера, "были парой чрезвычайно хладнокровных сержантов: унтер-офицер (младший сержант) и фельдфебель, или старший сержант. Они стояли спокойно, как скалы, в жаркой, вонючей комнате, переполненной людьми, которые хотели убить их, не выдав своего состояния ни жестом, ни мимикой. Это были самые уравновешенные люди, которых я когда-либо видел".
По мере того, как взрывы снаружи усиливались, рядовой Джексон, раненый в патруле, начал кричать: "Убейте меня! Убейте меня! Кто-нибудь, убейте меня! Я не выдержу, боже, я не могу. Убейте меня, Христа ради, убейте меня!" Его лицо было залито кровью от осколка гранаты, который пробил его череп и засел в мозгу.
Сержант Мартин рассказывал: "Конечно, никто не собирался убивать его, потому что всегда есть надежда, и этот проклятый пленный так чертовски разозлил меня, что я принялся пинать этого проклятого сукина сына, я имею в виду, что колотил этого ублюдка изо всех сил". Он, запинаясь, закончил: "Страсти действительно накалились".
Кто-то позвонил медикам, чтобы те прибыли с носилками как можно быстрее. Роу ответил, что будет там в мгновение ока.
Джексон продолжал взывать: "Убейте меня! Убейте! Мне нужен Мерсье! Где Мерсье?" Он зарыдал.
Мерсье подошел к нему и протянул руку: "Все в порядке, приятель, все хорошо. С тобой все будет в порядке".
Кто-то воткнул в руку Джексона шприц-тюбик с морфием. К тому моменту он настолько обезумел от боли, что его пришлось удерживать на койке. Прибыл Роу с еще одним медиком и носилками. Когда они понесли пациента в пункт медицинской помощи, Мерсье пошел рядом с носилками, держа Джексона за руку. Джексон умер раньше, чем они добрались до медпункта.
"Ему не было и двадцати лет", писал Вебстер. "Он еще толком не начал жить. Он расстался с жизнью на носилках, крича и стеная. Там, в Америке, продолжал расти уровень жизни. Там, в Америке, был бум гонок, ночные клубы делали наибольшие прибыли в своей истории, Майами-Бич был настолько переполнен, что нигде не было свободных номеров. Очень немногие выглядели озабоченными. Черт, это был бум, это было процветание, это был способ вести войну. Мы читали о подпольных ресторанах, о немедленно начавшихся мольбах производителей о постепенном переходе к мирной продукции, и задавались вопросом, а знают ли вообще люди о том, какой ценой солдаты среди всего этого ужаса, кровопролития и безобразных, мучительных смертей выиграют войну?"
Во время паузы в немецком артобстреле пленных под охраной отвели к капитану Уинтерсу в штаб батальона. Передавая их, Мерсье улыбался до ушей. Унтер-офицер рассказал многое, фельдфебель молчал.
* Немецкая противопехотная мина Schützenmine 42 (Schü.Mi.42). Фугасная, нажимного действия, ящичного типа. Имела деревянный корпус с подвижной верхней крышкой, боковая стенка которого при нажиме выдавливала чеку взрывателя, освобождая ударник. Снаряжалась тротиловой шашкой Spengkörper 28 весом 232 г. Ввиду использования сравнительно небольшого заряда взрывчатого вещества фактическое могущество боеприпаса зависело от множества факторов. Тем не менее, мощности заряда было достаточно для нанесения серьезных травм бойцу имевшему неосторожность наступить на мину. В большинстве случаев подрыв приводил к травматической ампутации стопы и части голени, и тяжелой контузии. Потеря конечности, болевой шок, кровопотеря и другие факторы могли привести к быстрой смерти пострадавшего (прим. перев.)
Ночь перестала быть тихой. Обе стороны палили из всего, что имели. Вверх и вниз по реке полыхали пожары. Над водой, перекрещиваясь, летали трассера.
Всякий раз, когда наступало затишье, люди на НП-2 слышали доносящиеся с той стороны реки хрипы и сдавленное бульканье. У брошенного патрулем раненого немецкого солдата были пробиты легкие. Вебстер с товарищами обсуждали, что делать: убить его и избавить от страданий, или дать ему умереть спокойно. Вебстер склонялся к тому, чтобы убить, потому что если оставить его в покое, немцы пошлют за ним патруль, и он сможет рассказать обо всем произошедшем. "Тогда они будут обстреливать нас еще сильнее", пророчил Вебстер.
Вебстер решил переправиться через реку с помощью веревки и прикончить его ножом. Маккрири наложил вето на его идею. Он сказал, что немцы устроят ловушку, используя раненого в качестве приманки. Вебстер решил, что он прав. Граната будет лучше.
Сопровождаемый рядовым Бобом Маршем, Вебстер осторожно двинулся вниз к берегу реки. Он слышал, как немец задыхается, хлюпает и жутко хрипит. "Мне было жаль его", писал Вебстер: "умирать одному, вдали от дома, медленно, беспомощно, без надежды и любви на берегу грязной речушки".
Марш и Вебстер выдернули кольца из своих гранат, и метнули их в немца. Одна взорвалась, вторая не сработала. Хрипы продолжались. Американцы вернулись на НП, набрали еще гранат, и повторили попытку. Хрипы продолжались. Они прекратили попытки: пусть умрет, когда настанет его час.
Когда незадолго до рассвета артобстрел, наконец, прекратился, немец продолжал хрипеть, действуя всем на нервы. Кобб решил, что больше не может это терпеть. Он схватил гранату, вышел на берег, зашвырнул ее через реку и, наконец, убил немца.
Ночью сержант Липтон был ранен минометной миной. Один осколок попал ему в правую щеку рядом с ухом, а второй в заднюю часть шеи. Он отправился в медпункт, где его подлатали. (Кусок металла из его шеи удалили тридцать четыре года спустя, когда он начал доставлять беспокойство.)
На следующий день, 16 февраля, Уинтерс вызвал Липтона в штаб батальона, чтобы ознакомить его с приказом от 15 февраля об увольнении с почетом из нижних чинов, и вручить его экземпляр приказа о полевом производстве во 2-е лейтенанты с 16 февраля. "Я был гражданским, когда меня ранило!" заметил Липтон. "Я уже был уволен, но мое производство в офицерский чин еще не действовало. Я часто задумывался, как это было бы обставлено, если бы я был убит этой миной?" Он добавил: "Я всегда чувствовал, что полевое производство, это самая большая честь, которую мне когда-либо оказывали".
Лейтенант Джонс, судя по всему, хорошо зарекомендовал себя во время своего первого патруля – по-видимому, имелось в виду, что он мудро позволил Мерсье принимать решения. В течение недели Джонс покинул подразделение, будучи повышен до 1-го лейтенанта. "После одного патруля!" прокомментировал лейтенант Фоли. "Джонс был из Вест-Пойнта, членом WPPA, Вест-Пойнтской Протекционистской Ассоциации, опознаваемым по кольцу, которое они все носили. "Ты не значишь нифига без такого перстенька!" Джонс перешел на работу в штаб полка. Маларки писал: "По слухам вскоре грядет завершение войны, и тех выпускников Вест-Пойнта, которые будут руководить армией мирного времени, старались защитить".
Полковник Синк был настолько восхищен успехом патруля, что приказал следующей ночью сделать еще одну вылазку. Однако тем временем пошел снег, а затем похолодало. Верхний слой снега замерз, став ломким и хрустящим. Холодный воздух очистил небо, и выглянула луна. Уинтерс подумал, что идти в патруль в таких условиях будет самоубийством и поэтому решил не выполнять этот приказ.
Синк с несколькими офицерами штаба прибыл на КП 2-го батальона, чтобы пронаблюдать за операцией. У них была с собой бутылка виски. Уинтерс сказал, что отправиться на берег, чтобы проконтролировать действия патруля. Добравшись до аванпоста, он приказал людям просто сидеть тихо. Под воздействием виски Синк вскоре будет готов отправиться в кровать. Утром же патруль сможет доложить, что переправился через реку, побывал на немецких позициях, но не смог взять пленных.*
Кое-кому тоже хотелось спиртного. Однажды днем Кобб и Вайзман отправились поискать чего-нибудь, невзирая на приказ не показываться снаружи в дневное время. Они нашли подвал, полный шнапса. Схватив по две бутылки каждый, они, обстреливаемые немецкими снайперами, помчались вдоль по улице, словно школьники с крадеными яблоками.
Вайзман был ранен в колено. Он споткнулся и упал, разбив бутылки. Кобб спас его. Двое парней заскочили в подвал и принялись наслаждаться шнапсом. "Возьмите наших джи-ай", подчеркивал Мартин, "они не могут просто взять и выпить рюмку шнапса. Они вылакают все чертово бухло, прежде чем перестанут". Вайзман и Кобб выпили по бутылке каждый. По возвращении в расположение 1-го взвода оба были вдребезги пьяны. Кобб затеял драку с Маршем.
Лейтенант Фоли растащил их. Он устроил Коббу разнос за выход за рамки дозволенного, неподчинение приказам, пьянство, нарушение порядка и т.п. Кобб разъярился и принялся огрызаться. Он проигнорировал прямой приказ Фоли заткнуться. Вместо этого он набросился на него. Двое бойцов схватили его и швырнули на землю. Сержант Мартин вытащил свой.45-й. Фоли сказал, чтобы он убрал оружие, приказал арестовать Кобба и доставить в штаб полка для заключения в карцер.
Вайзман, тем временем, шумно отверг приказ медика Роу эвакуироваться. Он сказал, что останется со своими друзьями.
Фоли успокоил свой взвод, а затем отправился в штаб полка, чтобы подготовить бумаги Кобба для военного трибунала. Это заняло у него несколько часов. Он подал бумаги полковнику Синку и доложил подробности. Когда Фоли уходил, Синк сказал ему: "Фоли, вы могли избавить нас от множества проблем. Вам нужно было расстрелять его".
Вайзман, все еще пьяный, отказался от какой-либо медицинской помощи. Он сказал, что будет говорить с сержантом Рэдером, и ни с кем иным. Рэдер попытался вразумить его, но безуспешно. Он также был отдан под трибунал. По словам Рэдера: "Это испытание нанесло еще один удар по моему расположению духа после того как в Бастони погиб Хублер, а Хауэлл был ранен".
20 февраля "Изи" была выведена резерв, а ее позиции занял 3-й батальон 506-го. Через несколько часов после отбытия "Изи" немцы добились прямого попадания в НП-2. В тот же день Уинтерс был произведен в майоры. 23 февраля 101-ю сменила 36-я дивизия. Дивизия переместилась в тыл, в Саверн, готовясь к возвращению к Мурмелон.
101-й редко доводилось бывать в тылу. Увиденное там заставило людей задуматься над тем, как хоть что-то из предметов снабжения попадает на линию фронта. В Хагенау они дважды получали порцию пива – по три бутылки на каждого. Сигаретами, которые они получали, были презираемые всеми "Челси" или "Роли". Мыла не было. Случайная пачка жевательной резинки и однажды немного зубной пасты – за исключением полевых и боевых пайков и боеприпасов это было все, что достигло линии фронта. Оказавшись поблизости от тыловых складов, люди узнали, почему. Портовые батальоны, разгружавшие суда, прибывающие из Америки, брали свою долю. Железнодорожные батальоны не стеснялись в отношении шоколадных батончиков "Милки вей" и ящиков пива "Шлиц", списывая его как "разбившееся". Водители грузовиков брали "Лаки страйк" (самый любимый бренд на тот момент) коробками. И к тому времени, когда дивизионные интенданты и тыловики полкового и батальонного звеньев разворовывали лучшее из оставшегося, стрелки на линии фронта были рады получить сухие пайки и сигареты "Роли".
Шифти Пауэрс получил новую М-1. Это оказалась палка о двух концах. До этого он пользовался той, что ему выдали в Штатах. Он любил свою старую винтовку. "Казалось, мне достаточно было ткнуть ею куда-либо, и она попадала в то, на что я ее направил. Из всех винтовок, что я когда-либо имел, эта имела самый лучший бой. Но всякий раз, когда у нас был смотр, я получал выговор, потому что у нее была раковина там, в стволе. Вы же знаете, от раковины в стволе невозможно избавиться. Она въедается". Он устал от выговоров, сдал ее, и получил новую М-1. "И должен заявить, что из этой винтовки я не мог попасть даже в сарай. Отвратительнейший ствол из всех, с какими довелось столкнуться". Но, по крайней мере, он больше не имел выговоров.
Полковник Синк спустил приказ соблюдать жесткий график тренировок при нахождении в резерве. Спирс полагал, что это идиотское заявление и не делал никаких попыток скрыть свои чувства. Он сказал личному составу "Изи", что, по его мнению, жестко и серьезно нужно тренироваться, находясь в базовом лагере, а будучи в резерве, следует смотреть на вещи проще.
Спирсу не удалось избавить роту от двух обязательных построений. На первом должен был проводиться розыгрыш отправки в Штаты в рамках ротации. Один человек из каждой роты отправится домой в тридцатидневный отпуск, он будет выбран путем лотереи. Победитель должен быть участником кампаний в Нормандии, Голландии и Бастони, и иметь совершенно чистый послужной список. Ни разглашения служебных сведений, ни самоволок, ни трибунала. В "Изи" под эти требования подходили лишь двадцать три человека. Спирс перемешал бумажки с именами в каске и вытащил листок Форреста Гата. Послышались вежливые поздравления. Спирс сказал, что ему чертовски жаль терять Гата, но он желает ему удачи. Несколько человек пожали ему руку. Остальные грустно разошлись, по словам Вебстера, "как люди, мельком заглянувшие в рай по дороге в ад". Вторым построением был батальонный смотр. Философией Спирса было избегать ненужного, но правильно и четко выполнять требуемое. Он сказал людям, что хочет, чтобы они выглядели как следует. Винтовки должны быть чистыми. Боевая форма должна быть выстирана. Был установлен огромный котел, люди приготовили свою одежду и куски мыла. Это требовало много времени – рядовой Хадсон решил, что не будет участвовать. Когда он появился на построении в грязной форме, Спирс яростно отругал его. Фоли, его командир взвода, набросился на него. Сержант Марш, его командир отделения, пытался заставить его почувствовать невероятную величину его проступка. Хадсон застенчиво улыбнулся и сказал: "Черт возьми, ну и дела, чего они все ко мне привязались?"
Генерал Тейлор прибыл на смотр батальона, сопровождаемый фотографом из дивизионного отдела пропаганды. Как назло, он остановился перед Хадсоном и заговорил с ним. Фотограф снял их вместе, спросил имя и домашний адрес Хадсона, и отправил фото в местную газету, а еще один экземпляр родителям Хадсона. Разумеется, генерал выглядел великолепно: рядом с линией фронта, общаясь с закаленным в боях солдатом, а не с кучкой тыловиков на плацу. "Так что", прокомментировал Вебстер, "единственный человек из роты "Е" в грязной форме стал единственным человеком, сфотографировавшимся с генералом".
"Мы еще не осознали этого" сказал Уинтерс, "но мы стали больше осторожничать, держа глаза на затылке, чтобы гарантировать, что нас не прикончат". После Хагенау, пояснил он, "мы вдруг нутром почуяли: "Ей-богу, кажется, я смогу сделать это!"
* Гленн Грей пишет: "Требование исполнять приказы, в которые он не верит, отдаваемые людьми, зачастую далекими от обстоятельств, которых эти приказы касаются… является знакомым многим солдатам на войне. … Большое благо передовых позиций в том, что там часто можно ослушаться, поскольку в присутствии опасности для жизни контроль становится не столь жестким. Многие добросовестные солдат обнаруживали, что могут истолковать приказ по-своему, прежде чем подчиниться ему". "Воины", стр. 189.
ЛУЧШЕЕ В МИРЕ ЧУВСТВО.
Мурмелон
25 февраля – 2 апреля 1945.
25 февраля с личным составом роты "Изи" произошло событие, весьма своеобразное для них, но совершенно обыденное для их отцов: поездка по Франции на "40 и 8" – французских железнодорожных вагонах, вмещающих сорок человек, либо восемь лошадей. Для роты это была первая поездка на поезде за время нахождения на войне, и ее оценили должным образом. Погода была теплая и солнечная, теплушки были по колено застелены соломой, там было много еды, и в них никто не стрелял.
"Как что мы тряслись по Франции", писал Вебстер, "свесив ноги из дверей, махая фермерам и прихлебывая шнапс из бутылок. Думаю, ничто не сравнится с выводом с линии фронта. Это было самое лучшее в мире чувство".
Они вернулись Мурмелон, но не в казармы. На сей раз их расквартировали в больших зеленых двенадцатиместных палатках, примерно в миле от того, что Вебстер назвал "умилительно потрепанной гарнизонной деревушкой Мурмелон, подвергавшейся надругательству солдат еще со времен Цезаря, состоявшей из шести баров, двух борделей и маленького клуба Красного Креста". По едкому суждению Вебстера, "Мурмелон был хуже Фейетвилла, что в Северной Каролине".
Первой задачей была чистота. Там были душевые, хотя вода была в лучшем случае теплой. Но для людей, толком не мывшихся со времени убытия из Мурмелона десять недель назад, шанс мылить и скрести, скрести и мылить, намылить и прополоскать, а потом повторить, был настоящим счастьем. Затем они получили чистую одежду и новую парадную форму. Но когда они заглянули в свои казарменные баулы, оставленные в расположении, когда рота выдвинулась в Бастонь, их радость переросла в ярость. Тыловые "охранники" открыли склады для 17-й воздушно-десантной, когда эта дивизия двинулась в Арденны, и ребята из 17-й быстро и жадно разграбили их. Пропали прыжковая форма, рубашки, полковые эмблемы, прыжковые ботинки, английские парашютные куртки, куски использовавшихся в Нормандии и Голландии парашютов, Люгеры и прочие бесценные сувениры.
Режим, установленный майором Уинтерсом, добавил недовольства. Прибыли новобранцы, и чтобы интегрировать их в роту, Уинтерс ввел жесткую программу подготовки. Это было похоже на прохождение всего курса с нуля, и вызывало отвращение. Вебстер был сыт по горло до такой степени, "что иногда, в моменты забвения, мне хотелось вернуться в относительную свободу боев".
Одним из новобранцев был рядовой Патрик С. О'Киф. Он вступил в армию, когда ему было семнадцать, прошел через парашютную школу, и в конце января отплыл из Нью-Йорка на "Куин Элизабет"*. "Я крепко спал, когда мы проходили мимо Ирландии", вспоминает О'Киф, который был разочарован этим, поскольку его родители родились в графстве Керри – первой земле, возникающей на пути пересекающих Атлантику судов. Он прибыл в Мурмелон вскоре после того, как рота вернулась туда. Его первым впечатлением от ее людей было: "все они были жесткими, старыми и поседевшими. Я подумал: "Ты откусил больше, чем сможешь проглотить, О'Киф". Он был назначен в 1-й взвод, под командование лейтенанта Фоли и сержанта Кристенсена.
В свою третью ночь в Мурмелоне О'Киф отправился на "ночную проблему", начинавшуюся с полуночи. Двигаясь в колонне по одному в темноте, он потерял из виду человека перед собой, и сделал судорожный вздох. Он напрягся, оглядываясь по сторонам.
Тихий голос позади сказал: "Ты в порядке, сынок. Просто встань на колено и посмотри вверх, и сможешь увидеть их на фоне неба". О'Киф сделал это, увидел их, пробормотал "спасибо" и пошел дальше. Позже он обнаружил, что совет исходил от майора Уинтерса. Таков уж был Уинтерс: штаб его батальона резвился в Париже, а он возглавлял ночные занятия с новобранцами.
Незадолго до рассвета О'Киф занял место головного дозорного. С первыми лучами они должны были провести учебную атаку на позиции противника на другом конце открытого поля. О'Киф добрался до последнего гребня перед целью. Он подал батальону сигнал остановиться. Он нервничал при мысли о том, что восемнадцатилетний пацан ведет группу закаленных в боях ветеранов. Он дал идущему позади второму дозорному знак выдвинуться вперед с идеей попросить его поменяться местами. Рядовой Хикмен поспешно подошел, и прежде чем О'Киф смог открыть рот, выпалил: "Рад, что ты здесь, парень. Я попал в это подразделение всего три недели назад".
Понимание того, что батальона был полон новичков, восстановило дар красноречия О'Кифа. "Это нормально, малыш", сказал он Хикмену. "Я собираюсь перебраться через гребень, посмотреть, что с той стороны. Ты иди назад и будь готов передать мой сигнал, когда я его подам".
Через пару минут О'Киф вновь появился на гребне, держа винтовку в вытянутых вверх руках, как сигнал, "Вижу противника". Фоли выдвинул свой взвод на рубеж, крикнул: "Открыть огонь на подавление!" и атака началась. Через несколько минут пальбы Джо Либготт вскочил, издал индейский боевой клич, бросился к цели и с примкнутым штыком атаковал пулеметную позицию, потроша мешки с песком и изображая из себя героя. На О'Кифа и других новичков это произвело сильное впечатление.
8 марта полковник Синк нашел время для назначения на постоянные должности офицеров, которые в течение уже двух месяцев служили, временно исполняя обязанности. Подполковник Стрейер стал заместителем командира полка. Майор Уинтерс – командиром 2-го батальона. Также произошли некоторые перестановки: майор Мэтьюсон из зампотыла стал начальником разведки полка, заменив капитана Никсона, который стал офицером разведки 2-го батальона. Лейтенант Уэлш, оправившийся от полученного в Сочельник ранения, стал оперативным офицером 2-го батальона. Капитан Собел заменил Мэтьюсона в качестве начальника тыла полка.
Понижение Никсона в должности с перемещением из штаба полка в батальон произошло из-за его пьянства. Как и все, кто его знал, Синк признавал, что Никсон был гением и, вдобавок к тому, храбрым, здравомыслящим солдатом, но Синк – сам безудержный пьяница ("за глаза" его прозывали "Бурбон Боб") – не мог вынести ночных попоек Никсона. Он спросил Уинтерса, сможет ли тот справиться с Никсоном. Уинтерс был уверен, что сможет, поскольку они были самыми близкими друзьями.
К марту офицеры, бывшие выходцами из роты "Изи", занимали ключевые позиции в полку (начальники разведки и тыла) и батальонах (командиром 1-го батальона был подполковник Хестер, а Уинтерс командовал 2-м батальоном, где оперативный офицер и офицер разведки были из "Изи"). Один из их числа, Мэтьюсон, в конечном счете стал генерал-майором и командовал 101-й воздушно-десантной во Вьетнаме. И должно заметить, в свою очередь, что капитан Собел, должно быть, сделал что-то правильное тогда, летом 42-го в Токкоа.
Однако убедить в этом Уинтерса, чьи чувства к Собелу так и не смягчились, было невозможно. И, конечно же, возвращение Собела предоставило Уинтерсу один из моментов величайшего в жизни удовлетворения. Прогуливаясь по улице в Мурмелоне, майор Уинтерс увидел идущего навстречу капитана Собела. Собел увидел Уинтерса, опустил голову, и прошел мимо, не отдавая честь. Когда он прошел на один или два шаг, Уинтерс окликнул его: "Капитан Собел, мы приветствуем звание, а не человека".
"Да, сэр", ответил Собел и четко отсалютовал. Стоявшие неподалеку Вебстер с Мартином были в восторге ("мне нравилось видеть, как офицеры давят друг друга званиями", прокомментировал Вебстер). Но он и вполовину не дотягивал до того, что испытал Уинтерс.
(У Уинтерса в Мурмелоне нашлось еще одно развлечение, на сей раз ежедневное. В госпитале работали немецкие военнопленные. Каждый вечер на закате они отправлялись в свой огороженный барак. Маршируя, они пели свои строевые песни. "Они пели и маршировали гордо и энергично", писал Уинтерс, "и это было прекрасно. Клянусь богом, это были солдаты!")
Человек, сменивший Собела и Уинтерса на посту командира "Изи", капитан Спирс, продолжал впечатлять и офицеров, и рядовых. "Капитан Спирс обещал стать столь же хорошим офицером, как Уинтерс", полагал Вебстер. Он понимал, что многие не согласны с ним: люди, "ненавидевшие Спирса на том основании, что он убил одного из своих людей в Нормандии, был упрям и недоверчив, считал, что такой вещи, как "боевое истощение" не существует". Но для Вебстера "он был человеком, храбрым в бою, фактически до безумия, по праву получившим свои Серебряную звезду, Бронзовую звезду и три Пурпурных Сердца. Спирс молился на здравый смысл, боевых сержантов и тренировки с упором на бой, а не на букву устава. Мне нравится Спирс".
Перетряска произошла и среди сержантов. Сержант Тэлберт заменил лейтенанта Липтона в качестве Первого сержанта. Будучи доброжелательным, Тэлберт был высоко ценим нижними чинами, потому что игнорировал волокиту и в делах руководствовался здравым смыслом, а не параграфами. Карсон стала писарем роты, Лус – взводным связным. Взводными сержантами стали Чарльз Грант (2-й), Амос Тэйлор (3-й) и Эрл Хэйл (1-й), все они были рядовыми в Токкоа, и все были ранены, по крайней мере, по разу.
Продвижение Хейла вызвало в 1-м взводе некоторый ропот. Люди не имели ничего против него, кроме того, что он был чужаком (он был радистом в штабной секции роты).
Бойцы взвода распустили слух о том, что Хейл пожаловался Уинтерсу, что жена пилит его по поводу получения очередной лычки, и в результате Уинтерс дал ему взвод. Личный состав взвода не радовало то, как был обойден Джонни Мартин. "Я полагаю, что офицерам не нравилось его легкомысленное отношение", заметил Вебстер, "тем не менее, среди нас он был самым сообразительным, лучшим лидером, и был прирожденным взводным сержантом".
Мартин думал так же. Пережив три кампании без единого ранения, он решил дать знать медикам, что у него поврежден мениск в колене, что делало его негодным к боевой службе. Вскоре он был на пути обратно в Штаты.
"Люди из Токкоа редели, как листья клена в ноябре", писал Вебстер. "Чувства безнадежности и раздражения переполняли стариков в Мурмелоне. Мы все еще были здесь, по-прежнему шляясь по лугам и болотам, по-прежнему вытаптывая брюкву на полях и проламываясь через заборы, по-прежнему в поле, на учебных занятиях".
Ветераны пытались мошенничать, чтобы избежать занятий в поле. На утреннем осмотре они сказывались больными. Спирс спрашивал, в чем проблема, ворчал, и отправлял их в медпункт. Там им прописывали день госпитального режима. День, который можно было просто проваляться, листая журналы. Это было легко сделать. Все они делали это, но не более чем по паре раз. Даже Вебстер предпочитал игры в войну чтению и ничегонеделанью.