О социальной составляющей проблемы свободы печати впервые заговорили утописты, а вслед за ними и теоретики марксизма. Речь шла о социальном равенстве в пользовании свободой слова, о возможностях равного доступа к выражению свободного мнения и получению необходимой информации со стороны богатых и бедных социальных слоев населения.
Одним из первых эти идеи высказал теоретик утопического коммунизма Вильгельм Вейтлинг (1808-1871 гг.). В работе «Гарантии гармонии и свободы» (1842 г.) он обратил внимание на несовершенство требования всеобщей свободы печати, ибо оно входит в противоречие между формальным провозглашением свободы печати для всех и реальностью в ее осуществлении. Законы, декларирующие свободу печати, входят в противоречие с их реальным осуществлением в буржуазном обществе. «Возможна ли в системе неравенства свобода печати, если даже свободно высказаться невозможно! – писал Вейтлинг. – Разумеется, свобода печати предоставляет возможность, которую человек может использовать тем шире, чем он богаче, но она не для всех: не имеют ее менее богатый или только состоятельный и меньше всего – бедный».
Не удовлетворяясь только постановкой вопроса о новой проблеме свободы печати, Вейтлинг указывал и пути ее достижения: «Свободу для всех должны вы требовать, свободу для всех без исключения! Но получить ее можно только, уничтожив право собственности и наследования, отменив деньги и восстановив общность пользования всеми земными благами. Перед этой главной задачей вся остальная политическая толкучка – только второстепенная мелочь».
Иными словами, для Вейтлинга «свобода печати для всех» лишь средство достижения социального равенства всех путем революционных преобразований.
Карл Маркс (1818 – 1883 гг.) и Фридрих Энгельс (1820 – 1895 гг.) высоко ценили эту работу Вейтлинга. Отдав дань практической деятельности в революционно-демократических изданиях, Маркс и Энгельс оставили немало собственных замечаний о характере, функциях, задачах политической прессы, ее роли в общественно-политической борьбе. В своих ранних работах, опубликованных в «Рейнской газете», Маркс, в отличие от Гегеля, рассматривал печать как общечеловеческое достояние, в ней не должны господствовать мнения групп или воля отдельных лиц.
Печать свободна и, по мнению Маркса, имеет свои внутренние законы, которых не может лишиться по произволу. Печать, писал он в статье «Оправдание мозельского корреспондента», третий элемент в стране, в котором одинаково нуждаются и правители, и управляемые. Это посредник между государством и народом, в котором все должны получать одинаковые возможности.
Свободная печать, по мнению Маркса, в такой же мере является продуктом общественного мнения, в какой и создает это общественное мнение. «Она одна способна сделать частный интерес всеобщим интересом…», поскольку является «громким выражением повседневных мыслей и чувств народа… - выражением, подчас, правда, страстным, преувеличенным и ошибочным…». При этом «каждый народ проявляет свой дух в своей прессе», и «недостатки народа вместе с тем составляют и недостатки печати», которые исчезнут с совершенством печати, что придет с развитием сознания народа».
Отсюда Маркс делает вывод о недопустимости любых препятствий для свободного развития печати: «Осуждение… народной прессы мы должны расценивать как осуждение политического духа народа». Цензура, по его мнению, обесцвечивает многообразный мир публициста и поощряет «только один, только официальный цвет». Поэтому действительным, радикальным излечением от цензуры было бы ее уничтожение, ибо негодным является само это учреждение, а ведь учреждения более могущественны, чем люди».
Здесь Маркс перекликается с тезисом Мильтона о вредности цензуры и отвергает гегелевские ограничения свободы печати. По его мнению, «только при том условии, что элементы народной прессы (то есть вся система газетно-журнальной периодики) получают возможность беспрепятственного самостоятельного и одностороннего (типологического – «с различными, взаимно друг друга дополняющими характерными особенностями») развития и обособляются в отдельные органы, - только при этом условии может образоваться действительно «хорошая» народная пресса, то есть такая народная пресса, которая гармонически соединяет в себе все истинные моменты народного духа ». Заметим при этом, что «народная пресса» трактуется Марксом с общедемократических позиций.
Единственным неприемлемым условием для народной прессы является корысть, коммерческие цели, которые, по его мнению, являются необходимыми только для типографов и книготорговцев. Однако уже в 1847 г. Ф.Энгельс в заявлении о задачах партийной прессы отделяет «народ» - пролетариев, мелких крестьян и городских мелких буржуа – от бюрократии, дворянства и буржуазии, а «народную прессу» переводит в разряд партийной. «Новая рейнская газета» под редакцией Маркса – Энгельса выступает за создание учредительного национального собрания – органа революционно-демократической диктатуры народа.
Принцип классового разделения страны на «народ» и «ненарод», на пролетариев и буржуазию, планы построения бесклассового общества посредством «диктатуры пролетариата» (переходный период) однако не привели Маркса и Энгельса к суждениям об ущемлении свободы буржуазной или какой-либо иной прессы. Наоборот, они говорили о свободной полемике между печатью различных партий.
Их самый известный последователь, теоретик и практик русской революции В.И.Ленин (1870 – 1924 гг.) в начале также выступал за свободу печати с общедемократических позиций. Объясняя программу социал-демократов (1895-1896), Ленин требовал «прямого обеспеченного законами (конституцией) участия всех граждан в управлении государством, обеспечения за всеми гражданами права свободно собираться, обсуждать свои дела, влиять на государственные дела союзами и печатью».
В 1902 г. в проекте программы РСДРП, опубликованном в газете «Искра», также провозглашалась неограниченная свобода совести, слова, печати, собраний, стачек и союзов». Однако завоевание политических свобод, установление демократических порядков нужны были, по мнению Ленина, лишь для усиления борьбы за диктатуру пролетариата. «…Демократия не устраняет классового гнета, а лишь делает классовую борьбу чище, шире, открытее, резче; этого нам и надо». Ведь, по Ленину, «свобода печати и собраний в буржуазной демократии есть свобода заговора богачей против трудящихся, свобода подкупа газет и скупки их капиталистами». Лишь диктатура пролетариата, при которой к трудящимся перейдут склады бумаги, типографии, лучшие здания, отобранные у капиталистов, в состоянии заменить свободу «собраний и печати для меньшинства, для эксплуататоров, свободой собраний и печати для большинства населения, для трудящихся. Это, - говорил Ленин, - будет гигантским, всемирно-историческим расширением демократии, превращением ее из лжи в правду, освобождением человечества от оков капитализма, искажающего и урезывающего всякую, даже и самую «демократическую» и республиканскую, буржуазную демократию».
Еще до Октябрьской революции Ленин говорил, что большевики закроют буржуазные газеты, едва возьмут власть в свои руки. И сразу после переворота заявил: «Терпеть существование этих газет, значит перестать быть социалистом». Действительно, все «небольшевистские» газеты были закрыты. Таким образом, ленинская «свобода печати» свелась к устранению всей мало-мальски оппозиционной к большевистскому режиму прессы и развитию одного типа печати – партийно-советского.
Обоснование необходимости именно такой системы печати было сделано Лениным еще в 1905 г. в работе «Партийная организация и партийная литература». В частности там говорилось: «Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колесиком и винтиком» одного-единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса. Литературное дело должно стать составной частью организованной, планомерной, объединенной социал-демократической работы».
Таким образом, даже оставшаяся после закрытия буржуазных газет якобы свободная пролетарская печать стала сугубо партийной, «колесиком и винтиком», частью партийной работы, контролируемой авангардом (читай – партией) рабочего класса.
Сбылись самые абсурдные и невероятные, по мнению Мильтона, последствия введения цензуры. Доказывая невозможность частичных ограничений печати, публицист XVII века приводил, как ему казалось, невероятную цепочку последующих запретов: «… если закон о цензуре не должен быть ничтожным и бесплодным, вам предстоит новый труд… - вы должны запретить и уничтожить все безнравственные и не цензурованные книги, которые были уже напечатаны и опубликованы; вы должны составить их список, чтобы каждый мог знать, какие из них дозволены и какие нет, а также должны отдать приказ, чтобы ни одна иностранная книга не могла поступать в обращение, не пройдя через цензуру. Такое занятие возьмет все время у немалого числа надсмотрщиков…».
Утрируя суть платоновских фантазий об идеальном государстве, Мильтон писал: «Если мы хотим регулировать печать и таким способом улучшать нравы, то должны поступать так же и со всеми увеселениями и забавами, - со всем, что доставляет человеку наслаждение. В таком случае нельзя слушать никакой музыки, нельзя сложить или пропеть никакой песни, кроме серьезной дорической. Нужно установить наблюдение за танцами, чтобы наше юношество не могло научиться ни одному жесту, ни одному движению или способу обращения, кроме тех, которые этими наблюдателями считаются приличными…».
Великий мудрец XVII века даже предположить не мог, что в ХХ веке в государстве с самой передовой идеологией все его самые невероятные умопостроения против цензуры, с точностью до наоборот и многократно умноженные до тотального контроля над всем, будут претворены в жизнь.
Таким образом, основной набор концепций о свободе прессы сводится к следующим постулатам:
- полное подчинение прессы государству;
- абсолютная свобода прессы;
- свобода прессы, ограниченная цензурными рамками;
- свобода прессы, ограниченная общественным договором;
- свобода прессы, как неизбежное, но наименьшее зло;
- свобода прессы, предусматривающая равный доступ к СМИ всех слоев общества, включая беднейшие;
- свобода прессы только для одного класса, осуществляющего диктатуру под руководством правящей партии.