В различных изданиях, посвящённых Комитету членов учредительного собрания, воспроизводится единственный сохранившийся снимок, на котором изображены пять человек, создавших КОМУЧ и руководивших его работой. Подпись под снимком, которая также воспроизводится из издания в издание, следующая: «Бывшие члены распущенного Учредительного собрания И. М. Брушвит, П. Д. Климушкин, Б. К. Фортунатов, В. К. Вольский и И. П. Нестеров, сформировавшие в июне 1918 года Комитет членов Учредительного собрания (Комуч) в Самаре». Фотография и подпись публикуются как целиком, так и отдельными фрагментами, – например, в целом ряде публикаций, посвящённых Б. К. Фортунатову, воспроизводится изображение человека, сидящего в кресле с высокой спинкой в центре кадра. Некритическое отношение к подписи снимка проникло и в другие работы, посвящённые КОМУЧу в целом и его членам.
Задуматься о том, насколько верна эта подпись, заставила меня приобретённая в январе 2018 года в Праге книга мемуаров секретаря КОМУЧа С. Н. Николаева, вышедшая в 2015 году в пражском издательстве «Русская традиция». Среди прочих в ней опубликованы и два снимка, запечатлевших некоторых из знакомых нам персонажей.
На первом из этих снимков изображена группа из двадцати трёх человек, семь из которых сидят в первом ряду, остальные – стоят за ними. Под снимком имеется следующая подпись: «Собрание пражских эсеров по случаю 10-летия Земгора. Сидят слева направо: И. М. Брушвит, С. Н. Николаев, <?>, П. Д. Климушкин, А. В. Милашевский, И. И. Калюжный, <?>. 1931».
Второй снимок сделан в тот же день и в тех же интерьерах, но теперь на нём только семеро, четверо из которых сидят и трое стоят чуть сзади между ними. На этот раз снимок подписан следующим образом: «Сидят слева направо: И. М. Брушвит, А. В. Милашевский, П. Д. Климушкин, И. П. Нестеров. Стоят слева направо: <?>, И. И. Калюжный, С. Н. Николаев. 1920-е».
Трудно понять, каким образом составитель и редакторы книги сделали досадный промах в датировке снимков: достаточно даже не очень внимательного взгляда, чтобы понять, что и возраст, и внешний вид снимающихся, и помещение на снимках (рисунок обоев, дверь, камин или голландская печь в углу, даже стулья) – те же самые и на первой, и на второй фотографиях. Поэтому если первый снимок сделан в 1931 году, стало быть, и второй – тогда же, а не «в 1920-е».
Но это – частности. А не частности – совсем другое заинтересовавшее меня обстоятельство.
Вопрос, возникший при сопоставлении «самарского» и «пражских» снимков, прежде всего, вызвала фигура, обозначенная на двух «пражских» снимках как П. Д. Климушкин. На «самарском» снимке 1918 года это человек достаточно аскетического телосложения, с тонкими чертами лица, одетый в костюм, при галстуке, держащий на коленях шляпу. Тогда как на «пражских» снимках П. Д. Климушкин – богатырь с широкими плечами, крупными чертами лица и большими сильными руками; на обоих «пражских» снимках он сидит в центре первого ряда, согнув левую руку и опустив правую.
Моей первой реакцией при знакомстве и рассматривании «пражских» снимков было, разумеется, недоумение и желание принять подпись под этими снимками за ошибку, – ведь ошиблись же составители книги при датировке второго из снимков. Это желание было тем сильнее, чем больше не хотелось расставаться с принятой многими версией. Но факты есть факты, и они говорили о другом.
Во-первых, я прекрасно понимал, что пражское издание подготовлено на основе архива С. Н. Николаева, разумеется, прекрасно знавшего всех, с кем он общался в эмиграции, и вряд ли способного ошибиться в подписи к фотоснимку.
Во-вторых, из тех же воспоминаний С. Н. Николаева и из других источников мне было известно, что П. Д. Климушкин играл в деятельности Земгора весьма заметную роль. Между тем, самарского интеллигента в шляпе и с галстуком на «пражских» снимках не видно.
Наконец, в-третьих, при сопоставлении «пражских» снимков с «самарским» нетрудно отметить явное сходство «пражского» П. Д. Климушкина с «самарским» Б. К. Фортунатовым. В обоих случаях перед нами широкоплечий, очевидно, очень сильный человек с усами примерно одной и той же формы, уверенным взглядом и волосами, зачёсанными на правую сторону. На левой руке у «самарского» Фортунатова и у «пражского» Климушкина надеты часы одинаковой формы (разумеется, велик соблазн сказать, что это – одни и те же часы, от которого удерживает только стремление не подменять предположениями фактов, какими бы очевидными эти предположения не казались).
Сказанное заставило, в свою очередь, предположить следующее. Либо «пражский» Климушкин – это не Климушкин, а Фортунатов (так я, прежде всего, и решил, отстаивая правильность известной мне «самарской» подписи к снимку 1918 года), либо – «самарский» Фортунатов – это не Фортунатов, а Климушкин. Выбрать один из этих вариантов казалось не так уж сложно, так как я хорошо знал, что после разгрома КОМУЧа Б. К. Фортунатов – в отличие от И. М. Брушвита, И. П. Нестерова и П. Д. Климушкина – Россию не покидал, а работал здесь, был арестован, находился в лагерях и умер, по всей видимости, в тюремной больнице. Таким образом, вариант оставался только один, и согласно ему «самарский» Фортунатов – это не Фортунатов, а Прокопий Диомидович Климушкин.
Продолжая поиски истины, я узнал о хранящихся у родственников П. Д. Климушкина нескольких его фотоснимков последних лет жизни, присланных им из Чехословакии в СССР родственникам сестры – А. Д. Киреевой, урождённой Климушкиной, жившей в селе Колдыбань (с 1965 года – Красноармейское) Куйбышевской (Самарской) области. После смерти А. Д. Киреевой, на похороны которой в 1955 году П. Д. Климушкин приезжал, по-видимому, из Самары, где жил после освобождения из сталинского лагеря. До конца 2000-х годов альбом с фотоснимками хранился у дочери А. Д. Киреевой – Веры Ивановны, а ныне, после её кончины, находится у её дальнего родственника – В. И. Киреева, проживающего в Красноармейском и позволившего мне ознакомиться со снимками и переснять их. Всего этих снимков четыре плюс снимок, сделанный на похоронах А. Д. Киреевой.
На первом снимке П. Д. Климушкин изображён один, видимо – на улице в Праге. В правой руке он держит шляпу, в левой – очки. Изображён он на этом снимке в полный рост, за спиной у него – фрагменты уличной застройки (в частности, по-видимому, вход в часовой магазин) и попавшие в кадр прохожие.
Второй снимок – семейный. На нём кроме П. Д. Климушкина изображены его жена и сын.
Третий и четвёртый снимки – снимки жены и сына, на лицевой стороне которых имеются надписи, сделанные, скорее всего, кем-то из Киреевых. На первом снимке написано «Мила, жена Прокопия Климушкина», на втором – «Пётр Прокопьевич Климушкин».
К сожалению, все четыре снимка наклеены на альбомную страницу, поэтому никаких надписей на обороте снимков, даже если они имеются, прочесть невозможно.
Наконец, как было сказано, в альбоме деревенских родственников П. Д. Климушкина имеется ещё один снимок, на котором – среди других – изображён и он сам. Этот снимок датирован 23 апреля 1955 года (дата проставлена черни авторучкой в правом нижнем углу на лицевой стороне фотографии); кроме даты на снимке имеются и другие надписи, относящиеся к изображённым на нём людям: «Клавдия Макаровна Воробьёва (Богатырёва)», «Иван Ефимович», «Дмитрий», «Анна Ивановна Касатикова» и другие. П. Д. Климушкин подписан дважды: над головой одного из изображённых есть надпись «Прокопий», а внизу, под изображением, написано следующее: «Третий слева – брат умершей Анны Прокопий Климушкин». По всей видимости, снимок был сделан уже на кладбище, непосредственно перед захоронением умершей, так как домов на снимке не видно, а примитивный «катафалк» стоит не на грунтовой дороге, а в траве.
Обнаруженные у деревенских родственников П. Д. Климушкина фотоснимки озадачили меня не меньше прежнего: очень уж непохож изображённый на них измождённый старик с впалыми щеками и потухшим взглядом на богатыря с «пражских» снимков 1931 года. Да, отделяющая снимки начала 1930-х и 1950-х четверть века, да лагеря и тюрьмы, но – неужели человек мог измениться так сильно? Поделиться этими сомнениями я решил с главным библиографом Самарской областной универсальной научной библиотеки А. Н. Завальным. Каково же было моё удивление, когда, услышав о снимке членов КОМУЧа, мой собеседник отреагировал на ещё не заданный вопрос такой репликой: «Знаю такой снимок («самарский» - М. П.), там подпись перепутана».
Надо признаться, эта реплика произвела на меня противоречивое впечатление. С одной стороны, я почувствовал радость от того, что мои подозрения оказались небеспочвенными, а с другой – разочарование: выходило, что все разыскания и умозаключения были открытием того, что уже давным-давно открыто и хорошо известно. «Что ж, - подумал я, - ничего не поделаешь. Известно, так известно. Главное – установить истину, а кто и когда это сделает – вопрос второстепенный».
Услышав от А. Н. Завального огорчившую, но и обрадовавшую меня новость, я поинтересовался, а откуда у него информация о «перепутанной» подписи и какую подпись следует считать «не перепутанной»? В ответ на это мой собеседник переслал мне по электронной почте снимок, полученный им в апреле 2017 года из ЦГАСО. В сопровождении к снимку сотрудники архива соощили ему, что подлинник фотографии находится в Государственном архиве Российской Федерации, «подписи на фото явно сделаны в 1918-20 гг.» и, наконец, что верность подписи подтверждается тем, что «именно Фортунатов участвовал в боевых операциях, а на фото у него перевязана рука».
Но настоящее удивление ожидало меня впереди. Открыв снимок, я увидел совсем не то, что ожидал увидеть. На этот раз подпись под снимком была следующей (слева направо): Б. К. Фортунатов, П. Д. Климушкин, И. М. Брушвит, В. К. Вольский, И. П. Нестеров.
То есть, согласно этой – новой – подписи «самарского» снимка, Климушкин, Вольский и Нестеров оставались на своих местах, а Брушвит и Фортунатов менялись местами друг с другом, и значит, первый приобретал богатырскую внешность и часы, а второй – перевязанную («участвовал в боевых операциях») руку.
Справедливость этой подписи подтверждают воспоминания З. М. Славяновой, опубликованные в сборнике «Революция 1917-18 гг. в Самарской губернии». В мемуарах, которые называются «Эсеры», мемуаристка описывает проводы делегатов Учредительного Собрания из Самары в Петроград в ноябре 1917 года и даёт при этом довольно яркие портретные характеристики трём из них – И. М. Брушвиту, Б. К. Фортунатову и П. Д. Климушкину.
Вот, например, И. М. Брушвит: «…высокий, чуть-чуть излишне плотный человек, лет 36-ти на вид, с густыми чёрными волосами, густыми бровями и характерными усами. Сходство с Петром Великим, как его обычно рисуют на картинах, в особенности в первые месяцы 1917 г., когда И. М. не был ещё так измотан, – делало эту импозантную фигуру памятной для всех, видевших его хотя бы раз <…> На многолюдных собраниях и митингах от его выступлений всегда оставалось впечатление силы, а мощная фигура и звучный голос в любой момент собирали в сосредоточенное молчание разрозненное и шумящее собрание».
А это – Б. К. Фортунатов: «…есть что-то мягкое и задушевное в тонком и чистом овале его лица, в голубизне его открытых глаз, мягкой улыбке, в тонкой белизне лица и руке, в нестройной худощавой фигуре с узкими плечами… Большие сапоги, с богатыря, военного образца, часто торчащие тесёмочки из-под солдатской рубашки, всегда поношенные солдатские брюки – придавали детски-симпатичную неуклюжесть его фигуре <…> одет всегда небрежно».
И, наконец, П. Д. Климушкин: «…человек среднего роста, с хорошей стройной фигурой, мелкими и правильными чертами лица, освещённого парой острых живых глаз, под тёмными ресницами на свежем розоватом лице <…> всегда вычищены сапоги, аккуратен костюм…».
Как видим, работая над мемуарами (написанными, кстати, по «горячим следам», примерно через полгода после описываемых событий, и в ситуации, когда все изображённые в них персонажи ещё были здесь, рядом с мемуаристом, а один из них – П. Д. Климушкин – и вовсе был соредактором сборника, где мемуары были напечатаны), З. М. Славянова как будто держала перед глазами «самарский» снимок, пересказывая словами то, что на нём изображено.
Согласно этому описанию, в центре снимка, безусловно, находится И. М. Брушвит («импозантная фигура», густые чёрные волосы, густые брови, характерные усы, «высокий, чуть-чуть излишне плотный»). Слева от него – П. Д. Климушкин (мелкие и правильные черты лица, хорошая стройная фигура, острые живые глаза, аккуратный костюм). И, наконец, крайний слева – Б. К. Фортунатов («чистый овал лица», нестройная худощавая фигура, солдатская рубашка, «всегда поношенные солдатские брюки», небрежность в одежде).
Но в таком случае появляется целый ряд новых вопросов.
Вопрос первый: если в центре «самарского» снимка, в самом деле, Брушвит, значит – и в центре обоих «пражских» снимков тоже он? В том же, что обладатель «импозантной фигуры» на «самарском» и «пражских» снимках – одно и то же лицо, сомневаться не приходится.
Вопрос второй: если «пражский» Климушкин – это не Климушкин, а Брушвит, то где же на «пражских» снимках Климушкин? Или его на этих снимках нет вовсе?
Есть и другие вопросы и предположения, например: а не является ли второй «пражский» снимок попыткой своеобразной цитаты, или «репликой», «самарского»? во всяком случае две фигуры – третья и пятая слева – занимают на этих снимках одни и те же места.
Но и это ещё не всё. В период подготовки этой статьи нашлись ещё два источника, подтверждающие всё вышесказанное.
Во-первых, это книга А. Б. Щелкова «Власть в Самарской губернии в 1917 году», вышедшая в 2014 году в издательстве педагогического университета. Целиком «самарский» снимок в этой книге не воспроизводится, но зато публикуются отдельные изображения трёх членов КОМУЧа – И. М. Брушвита, Б. К. Фортунатова и П. Д. Климушкина, являющиеся фрагментами известного нам общего снимка. Все три снимка подписаны в строгом соответствии со словесными портретами З. М. Славяновой. Кроме этого в этой же книге публикуется фотоснимок, подписанный следующим образом: «Е. К. Брешко-Брешковская 17 марта 1917 г. в здании железнодорожного вокзала г. Самары», на первом плане которого можно увидеть Б. К. Фортунатова.
А во-вторых, А. Н. Завальным был обнаружен уже знакомый нам второй «пражский» снимок, изображающий семь человек, четверо из которых сидят на первом плане и трое стоят за их спинами. На этот раз снимок был опубликован в сборнике статей, вышедшем в Санкт-Петербурге, и вновь… с другой подписью!
На этот раз подпись под снимком следующая. Слева направо стоят: В. Ф. Булгаков, И. И. Калюжный, С. Н. Николаев; сидят: неустановленное лицо, А. В. Милашевский, И. М. Брушвит, И. П. Нестеров.
Как видим, четверо из семерых – И. И. Калюжный, С. Н. Николаев, А. В. Милашевский, И. П. Нестеров – по версии пражского и санкт-петербургского изданий – совпадают. Но зато вопрос идентификации трёх других персонажей остаётся открытым. «Пражский» Климушкин в «санкт-петербургской» версии – Брушвит (что подтверждает версию подписи на «самарском» снимке из ГАРФа). «Пражский» Брушвит оказывается «неустановленным лицом», а зато «пражское» неустановленное лицо – В. Ф. Булгаковым.
Таким образом, по петербургской версии на этом снимке отсутствует П. Д. Климушкин, по какой-то причине не участвовавший в фотографировании «по случаю 10-летия Земгора», но неведомым образом попавший в подписи к двум «пражским» фотоснимкам.
Другими словами, подтвердив одни предположения, петербургская подпись поставила, либо – заострила ряд других вопросов, остающихся пока без ответов.
К сожалению, поиск других снимков интересующих нас герое пока не дал результатов. В частности, мой хороший знакомый А. И. Макаров, сотрудничающий со смоленским журналом «Край смоленский» поинтересовался, по моей просьбе, у редактора этого журнала, историка Юрия Шорина, нет ли в Смоленске фотографий Б. К. Фортунатова, который был уроженцем Смоленска. На этот вопрос Ю. Шорин ответил следующее: «…в Смоленске прошли только первые детские годы данного персонажа. Какую в такой ситуации фотографию можно здесь найти? Никакую. У нас нет фотографий губернаторов и губернских предводителей дворянства. Что уж говорить про остальных? Революция и Великая Отечественная война все фотографии уничтожили. Остались какие-то жалкие крохи».
Ю. Шорин, безусловно, прав, и сомневаться в справедливости его слов нет никаких оснований. Почти – никаких. Потому что, несмотря ни на революцию, ни на войну, как показывает практика и как я уже не однажды убеждался, в семейных альбомах иногда сохраняется даже то, чего никак нельзя было ожидать увидеть. Фортунатов же жил в Смоленске не один, а с родителями, у которых были друзья, знакомые, родственники, и если не у членов семьи Фортунатова, то у них могут обнаружиться искомые снимки. Ведь сохранились же фотографии П. Д. Климушкин в альбоме его деревенских родственников. А значит – не следует опускать руки. Напротив, надо искать дальше – и снимки Б. К. Фортунатова, и снимки других членов КОМУЧа.
Есть и ещё один способ избавиться от создавшейся путаницы или свести её к минимуму. Для этого следует обратиться к документам С. Н. Николаева, которые находятся в Национальном архиве Чешской республики. Думается, что эти документы многое прояснят и ещё о многом заставят задуматься.
А пока остаются вопросы, ответов на которые нет, но отвечать надо.
***
А в заключение – короткая справка.
Борис Константинович Фортунатов в 1920 году перешёл на сторону большевиков и вступил в Первую конную армию, где командовал полком. Участвовал в спасении заповедника Аскания-Нова, работал в Московском зоопарке. В 1933 году был арестован и обвинён в участии в контрреволюционной деятельности, приговорён к десяти годам лагерей, скончался в лагерной больнице. Прокопий Диомидович Климушкин эмигрировал вместе с уходящими из России чешскими отрядами, жил в Праге, в годы войны был арестован и провёл около года в гитлеровском концлагере. После освобождения Чехословакии советскими войсками был арестован и вывезен в Советский Союз, где сидел в тюрьмах, а потом был выслан на поселение в Заполярье. Освободившись после смерти Сталина вернулся в Прагу, скончался в марте 1958 года от рака желудка. Иван Михайлович Брушвит, также арестованный советскими войсками в Праге в мае 1945-го, скончался во второй половине следующего, 1946 года, во Владимирской тюрьме. Владимир Казимирович Вольский был арестован ЧК в начале 1920-х, долго мыкался по лагерям и тюрьмам и был расстрелян в 1937-м. Иван Петрович Нестеров, прошедший вместе с Климушкиным и другими товарищами по эмиграции, арест в мае 45-го, сталинские тюрьмы и лагеря, также вернулся в Прагу в мае 56-го и скончался в январе 60-го.
Пять членов самарского правительства. Пять «министров» КОМУЧа. Пять борцов за «народное счастье», которые верили в то, что их никогда не забудут.
«Жаль, подмога не пришла, подкрепленье не прислали. Что ж, обычные дела – нас с тобою обманули ».