Именно этим мы и займемся на обширном поле Европы. Я всегда, а сейчас сильнее, чем когда-либо, чувствовал то общее, что имеется у народов, ее населяющих. Поскольку все они принадлежат в одной белой расе, исповедуют одну и ту же христианскую религию, ведут один и тот же образ жизни, связаны между собой многочисленными узами в области общественной мысли, искусства, науки, торговли, самой их природе соответствует стремление в объединению, которое имело бы свой характер и свою организацию в современном мире. Именно в силу такого предназначения Европы в ней правили римские императоры, ее пытались объединить Карл Великий, Карл V, Наполеон, а Гитлер претендовал на то, чтобы навязать ей свое тираническое господство. Но как не отметить при этом, что ни один из этих объединителей не добился от подчиненных стран отказа от своей индивидуальности? Наоборот принудительная централизация всегда вызывала в ответ обострение национализма. Я уверен, что сейчас, как когда-то в прошлом, нельзя добиться объединения Европы путем слияния народов: оно может и должно явиться следствием систематического сближения между ними. Ведь все толкает их к сближению в наше время широкого развития международной торговли, создания общих предприятий, развития науки и техники, не знающих границ, быстрых средств сообщения, растущего числа путешествий. Поэтому моя политика нацелена на создание концерта европейских государств, с тем, чтобы развитие самых различных связей между ними способствовало росту их солидарности. Есть все основания полагать, что, оттолкнувшись от этого, эволюция сможет привести к созданию конфедерации, особенно в случае возникновения общей для всех опасности.
…
Практически это привело нас к созданию экономического сообщества шести стран; к организации регулярных политических консультаций между ними; к деятельности, направленной на то, чтобы некоторые другие страны, прежде всего Великобритания, перестали увлекать за собой Запад к атлантической системе, несовместимой с возможностями европейской Европы, а наоборот, заставить эти центробежные силы изменить ориентацию, привычки и клиентуру и стать единым целым континентом; наконец, к тому, чтобы дать пример разрядки, а затем согласия и сотрудничества со странами Востока в надежде, что мир и прогресс отвечают общим желаниям интересам и той, и другой половины случайно расколотой Европы вне зависимости от проводимой линии, выбранной режимами, и от пропаганды.
…
В сердце проблемы и в центра континента лежит Германия. Ничто не может быть построено без нее, и ничто не раздирало старый Свет сильнее, чем ее дурные дела, - такова уж ее судьба. Безусловно, Германия, разделенная сейчас на три части, в каждой из которых находятся войска победителей, никому непосредственно не угрожает. Но как стереть в памяти народов ее честолюбивые замыслы, которые еще недавно дали ей возможность внезапно создать военный аппарат, способный разбить одним ударом армию Франции и армии ее союзников; как забыть дерзость, с которой она благодаря соучастию Италии двинула свои армии вплоть до Африки и бассейна Нила; как забыть ее военную мощь, которая с помощью итальянцев, венгров, болгар и румын позволила пройти ей Польшу и докатиться до ворот Москвы и предгорий Кавказа; как забыть ее тиранию, царившую с помощью подавления, репрессий и преступлений повсюду, где благодаря военному успеху реял немецкий флаг? Теперь должны быть приняты все необходимые меры предосторожности, дабы не допустить, чтобы снова набрали силу страшные германские демоны. Но, с другой стороны, можно ли представить себе установление прочного и длительного Ира на такой основе, с которой этот великий народ никогда не примириться, можно ли надеться на подлинное объединение континента без его участия, можно ли рассеять тысячелетний страх перед разрушением и смертью, царящей на обоих берегах Рейна, пока продолжается вековая вражда?
…
Я указываю Аденауэру, что Франция с точки зрения своих собственных национальных интересов не нуждается – и в этом ее коренное отличие от Германии – в объединении только стран Западной Европы, поскольку она не утратила во время войны ни своей репутации, ни своих территорий. Поэтому Франция предусматривает экономическое, а если будет возможно, то и политическое сближение всех европейских государств, ибо цель, к которой она стремится, - это всеобщий прогресс и умиротворение. В ожидании этого и при условия, что ее самостоятельности не будет причинено ущерба, она попытается начать осуществление Римского договора и намеревается, помимо этого, предложить шести странам регулярно согласовывать все возникающие политические вопросы международного характера. Что касается Европейского экономического сообщества, то трудности появятся по мере обсуждения сельскохозяйственных вопросов, решение которых необходимо для Франции, и при обсуждении кандидатуры Великобритании, которую Франция считает должным отклонять до тех пор, пока в политическом и экономическом отношении Великобритания будет продолжать оставаться тем, чем она является сейчас. По этим двум вопросам французское правительство рассчитывает на согласие германского правительства, без чего подлинный союз «Шестерки» не может быть осуществлен. «Лично я, - заявил мне канцлер, - отлично понимаю ваши соображения. Но в основном в Германии относятся отрицательно к идее общего сельскохозяйственного рынка и хотят, чтобы просьба Англии была удовлетворена. Однако, поскольку для меня нет ничего важнее, чем добиться успеха в создании союза шести стран, я обещаю действовать так, чтобы обе проблемы, о которых вы только что говорили, не помешали нам достичь договоренности. Что же касается идеи проводить между партнерами регулярные обсуждения политических вопросов, то я заранее полностью присоединяюсь к ней».
…
Все, что в этом отношении правильно для экономики, столь же правильно и для политики. Впрочем, в этом нет ничего неестественного. Действительно, до какой степени иллюзии или предвзятости надо дойти, чтобы поверить, будто европейские нации. Закаленные веками колоссальных усилий и бесчисленных испытаний, каждая со своими собственными географическими условиями, своим языком, своей историей, своими традициями, институтами, смогут перестать быть самими собой и литься в нечто единое? Насколько же поверхностно сравнение, которые часто проводят наивные люди, между Европой, которую надлежит создать, с тем, что создано в Соединенных Штатах, ибо последние были созданы, не имея ничего предшествующего, на свободной территории, последовательными волнами безродных колонистов! Как, в частности, можно предположить, что внешние цели шести стран вдруг станут общими, тогда как происхождение, положение, претензии этих стран весьма различны? Какой может быть роль соседей Франции в деле деколонизации, которую она должна в ближайшем будущем довести до конца? Если во все времена Франция совершала «божьи деяния», распространяя свободомыслие и гуманизм, то во имя чего это станут делать ее партнеры? Германия, в результате разгрома лишившаяся надежд на господство, расчлененная в настоящее время и подогреваемая многими в стремлении к реваншу, сейчас тяжело ранена. Во имя чего ее рана автоматически должна стать раной других? Во имя чего Италия, перестав быть придатком Германской империи или империи французов, затем изгнанная с Балканского полуострова, уда она хотела распространиться, оставаясь полуостровной державой, замкнувшейся в Средиземном море и, естественно, попав в орбиту морских держав, станет теперь смешиваться с континентальными народами? Какое чудо заставит Нидерланды, которые испокон веков обязаны своим существованием кораблям, а своей независимостью – средствам, пришедшим из-за моря, дать поглотить себя континентальными жителям? Каким образом Бельгия, занятая стремлением сохранить во всем хрупкое равновесие между фламандцами и валлонцами на всем протяжении, после того как она вследствие компромисса соперничавших соседей стала самостоятельным государством, сможет серьезно заняться другими проблемами? Какая иная забота может быть у люксембуржцев, кроме стремления сохранить Люксембург в условиях беспрерывного соперничества двух великий держав, расположенных по берегам Мозеля?
…
И наоборот, разве нельзя признав национальную самобытность каждого из этих государств и их право сохранять эту самобытность, объединить их усилия во всех областях, собирать регулярно министров, а периодически – и глав правительств или глав государств, создать постоянные органы для рассмотрения вопросов политики, экономики, культуры, обороны, спокойно обсуждать их на встречах представителей парламентов соответствующих стран, привить вкус и привычку коллективно рассматривать все проблемы, затрагивающие общие интересы, и вырабатывать по возможности единю позицию по этим проблемам? Разве не может такое всеобщее сотрудничество, связанное с уже существующим экономическим сотрудничеством в Брюсселе и Люксембурге, привести к действиям в области прогресса, безопасности, влияния, отношений с внешним миром, помощи развития стран, нуждающихся в этом, наконец и главным образом, в деле мира, к действиям, которые будут носить общеевропейский характер? Разве не приведет Сообщество, созданное шестью странами, к тому, что другие государства начнут постепенно присоединяться к нему не тех же условиях? Разве не может таким путем возникнуть наперекор войнам, из которых состоит история человечества, объединенная Европа, мечта мудрецов?