Звучит песня «Эх деревня, голубушка моя…» в исполнении Лены Василек и группы «Белый день».
Марина развешивает на забор вещи мужа, Николая. Трясет, смотрит, что в карманах. Достает: конфетку (развернула положила в рот), немного денег (посчитала, расправила сторублевку, положила себе в карман), целлофановый пакет, в пакете свернут вчетверо лист бумаги. Марина разворачивает, читает.
Марина. (Читает заинтересованно вначале, затем торопливо, в последствии, как бы задыхается от тревоги и подозрений). – Я к вам пишу - чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать… Эт что, стихи что ли? …Но вы, к моей несчастной доле хоть каплю жалости храня, вы не оставите меня? …Да кто ж это пишет то? Ну-ка что там внизу… Таня. Целую, Таня. Это ж кто такая? Чья будешь? …Сначала я молчать хотела, поверьте: моего стыда вы не узнали б никогда, когда б надежду я имела хоть редко, хоть в неделю раз в деревне нашей видеть вас, чтоб только слышать ваши речи, вам слово молвить, и потом все думать, думать об одном и день и ночь до новой встречи. Пишу тебе письмо, любимый мой, так-как СМСэски нельзя. Наверное, могут прочитать всякие другие люди? Поэтому нельзя? А я и не хочу, чтобы о моих чувствах к тебе еще кто-нибудь читал. Я жду тебя каждый день, вспоминаю все наши последние встречи. Береги себя, приезжай скорей. Если сможешь, позвони мне, только так, чтобы никто не слышал. Целую, Таня. …Это что ж такое-то? Ай Коля, Коля, ай кобель ты старый, это что ж ты вздумал-то? Таня? Чья ж будет то? Так, Марина, спокойно, …у нас на всю деревню всего три Тани. Митрофановна, та уже старая, внучка ее Танька, так та еще дите и Петровича дочка. Ах, ты боже ж ты мой! Танька, она ж с сыном нашим дружила. Это что получается, пока Женька там служит, а она с батей его роман закрутила, то есть с мужем моим...Так вот ты зачем в леспромхоз устроился, гад. И то, что далеко ездить тебе не лень стало, и ночевать там, когда просят начальники…Это чтобы с Танькой встречаться! Это, чтобы дуру из меня делать! Ах ты гад ползучий, ты чего ж творишь? А если Женька там в армии узнает? Он же поубивает кого или того хуже, сам себя? Так, (Набирает по мобильному.) На-адь, слышь, Танька на ферме? Какая-такая? Петровича дочка. …Там. …Да ни чо. Просто спросила.
Кладет мобильный в карман и запинаясь бежит за кулисы. На скамейке сидят Надя и Таня. Марина из-за угла слушает разговор. Таня плачет, громко всхлипывает, вытирает нос платком.
Таня. – Он же так любил меня, так любил. С детства, можно сказать. Всегда ласковый такой, а Женьке я теперь как скажу? Он и его любил...
Надя. – Ну да, он такой, серьезный такой, честно если, побаивалась я его … Только ведь и старый уже.
Таня. – И ничего он не старый, любому молодому фору даст. А в последнее время так вообще, бросится ко мне и целует, целует, и в лицо, и даже руки, представляешь.
Надя. – Может чувствовал, что? Ну, что помрет скоро. Говорят, что все свой конец чувствуют.
Таня. – Может и чувствовал. Сегодня с утра проводил меня до фермы и стоит, смотрит. Глаза грустные-грустные. Такие вот, домиком. Будто прощается. А потом ушел. И ведь не просто, а даже обернулся пару раз, раньше никогда не оборачивался. Уйдет и все. А сегодня аж два раза.
Надя. – Точно чувствовал.
Таня. – А сегодня всё, папка как увидел… Вот зачем он с ним так? Прямо из ружья. Вот прямо в сердце. Два раза. (На этих словах Марина присела в ужасе.) Я, когда на обед пришла, он лежит в сенях, весь в крови… Ох и кровищи было. Я целый час отмывала, потому и задержалась.
Надя. – А Петрович что ж?
Таня. – Отец то? Напился с горя. Говорит, такого друга убил, а сам тоже плачет. Пьет и плачет. Плачет и пьёт. Я убежала скорей. Вот теперь и не знаю, как быть? Надо бы Жене написать, а как, не знаю. Ему там в армии стрессы нельзя. Всякое может случиться. Они ж с ним везде вместе. А на охоту, а на рыбалку… Ох, как быть теперь?
Надя. – Да, вот горе то…
Таня. – Жалко его, сил нет, (Вздохнула горестно.) …ладно, пойдем уже, пора коров доить.
Надя. – Да, слезами его уже не вернуть.
Таня. – Да не трави ты мне душу….
Таня с Надей уходят. Марина сидит, согнулась вся, за живот держится. Дышит тяжело.
Марина. – Это что ж такое то, это что, они Николая что ли моего убили?! Ох, горе-то какое... Ну погоди, Петрович, я это так не оставлю… (Сорвала платок с головы, уходит, покачиваясь.)
За столом сидит Петрович. Голова опущена на руки на стол. На столе бутылка водки и стакан. Вдоль стола лежит охотничье ружье. Входит Марина. Медленно идет к столу.
Марина. – Сидишь? Кого ждешь? А? Петрович? Мне сказать ничего не хочешь?
Петрович. – А-а, это ты? А я думал, полиция?
Марина. – Сам вызвал или помог кто?
Петрович. – Соседка вызвала. Стреляли. Дура. А ты зачем пришла? А-а понял, опознание… Так это все там, потом посмотришь… (Наливает в стакан, пьет.)
Марина. (Говорит, а сама медленно подходит к столу). – Да нет, я на тебя посмотреть хочу…
Петрович. – Ну если на меня хочешь, так вот он, я…
Марина. - Вот и смотрю, вот… А чего там сени то помыты? Чисто так помыты. Чего й то их зимой намывать, а? Подмерзнет, скользко же. (Хватает ружье, целится в Петровича.) Да чтоб ты поскользнулся в сенях тех, да башку свою в смерть расшиб, окаянный… Отвечай гад, ты ведь там не только кровь смывал, да, ты следы смывал? Танька твоя смывала. Целый час мыла, смыть не могла. Много крови той было? А? Друга твоего крови.
Петрович. – Ох, Марина, много. Так много-о-о…Ой-ей-ей… Вот ведь беда то какая, друга пришлось застрелить.
Марина. – Да за что ж ты его? А? Он ведь добрый был, всех любил, Таньку твою любил… Кобель старый. Убивать то зачем? А теперь говори, куда ты его дел? Тело где?
Петрович. (Отмахнулся). – Да там, в огороде и прикопал. Сеном прикрыл, снегом сверху. Земля то мерзлая, глубоко лопата не взяла. Ох-хо-ох, как же быть то теперь, Марина, он хоть и старый был, так мы все не молодеем, я вон, седой и он тоже уже седой… был…
Марина. – Ты говори да не заговаривайся, чего это он старый? Не очень-то и старый был, жить бы еще да жить… А ты? Не по-людски ведь, ох не по-людски-и…ты прямо зверь какой, не человек. Вы ведь всю жизнь вместе, и на охоту, и на рыбалку, и водку хылкать…
Петрович. – Он не пил.
Марина. – Так здоровье кончилось.
Петрович. – Это да, со здоровьем у него плохо стало, совсем плохо…
Марина. - Пристрелить тебя что ли? Вот и ляжете вместе в огороде.
Петрович. – А и пристрели. Мне себя не жалко. А друга такого мне больше не найти… Ведь он какой, вон какой был, порода! Сейчас таких не найдешь! Вот во всем белом свете таких больше нет. Выпьем? Помянем друга моего.
Марина. – Ты, Петрович того… ты в своем ли уме? Он ведь не только тебе другом, он мужем моим был. Неплохим, между прочим, по всем показателям.
Петрович. – Это да… Не понял. … Марин, ты что! Шарик не мог быть твоим мужем. Уже по определению, что он кобель, собакин сын, породы алабай.
Марина. (Плюхнулась на стул, закрыла руками лицо, то ли плачет, то ли смеется). – Так ты что, ты это… ты пса своего пристрелил!? Шарика? О, божечки ты мой… А я то что подумала, вот ведь дура то…
Петрович. – Ну да. Да ты не переживай. Болел он, Марина, рак у него нашли. Представляешь! Возле головы. (Показал место на себе, плюнул, тьфу-тьфу, на себе нельзя, отмахнулся.) Так он видать и чудил потому. Кур соседских давил, я разорился уже за них платить. А сегодня барашку приволок. Соседскую, наверное. Она уже почти всё, не дышала, пришлось зарезать овечечку. Может чья-то, а может и ваша, опознать бы надо. Ты сможешь? И кому мне платить? Тебе молодая баранина не нужна?
Марина. – А чего ж не нужна, нужна конечно. Давай-ка, налей и мне, помянем Шарика. Знатный был пёс. (Плеснула себе в стакан, выпила) А овец надо просто пересчитать…
Петрович. – Да уж… Надо, чтобы все посчитали. И, ох башка моя, своих тоже надо ведь, может он свою и кокнул, гад. Да ладно бы барашка, а то овцу. Жалко ж….
Входит Таня.
Таня. – Здрасьте тёть Марин, пап ты бы хоть закусывал что ли. Вот с самого утра так сидит. Вы уже знаете?
Марина. – Да знаю-знаю… Тань, ты стихи что ли сочинять умеешь?
Таня. – Да ну что вы? Даже и не пробовала. А что?
Марина. (Показывает письмо). – А вот это что? Это что?
Таня. – Это письмо мое, оно как у вас?
Марина. – В штанах мужа своего нашла. И стихи там от тебя.
Таня. – Так это ж Пушкина стихи, вы что не знаете Пушкина?
Марина. – Отчего не знаю, знаю. Только вот не пойму, зачем ты мужу моему Пушкина стихи прислала? У тебя с ним что?
Петрович. (Пьяный, соображает медленно). – Да. Что? А ну, Танька, говори, что у тебя с Пушкиным? И при чем тут муж?
Таня. – Да ничего у меня ни с кем! Я дядь Колю попросила письмо, вот это, отправить в райцентре, чтобы быстрей до Жени дошло. У нас, в Лапушках, почту раз в неделю забирают, а там каждый день. Я хотела по мобильному, а там почему-то запрещают эСМСки отправлять. Так я на бумаге, как в древности… А стихи Пушкина вписала, так романтичнее хотелось, это ж из Евгения Онегина. Там тоже Татьяна и Евгений. А вы что, не читали? В школе ж в восьмом классе проходят.
Марина. – Умная больно. (Смеется.) А я то было подумала, что ты с …, ай ладно, это я, дура старая… Тань, у нас ведь литературы два года не было. Учителей не было. Так мы вместо литературы географию учили и математику. Вот ты, к примеру, знаешь, какое самое богатое государство в мире?
Таня. (Не задумываясь). – Наше.
Марина. – А вот и нет. Монако!
Петрович. – Наивная.
Марина. - Государство малюсенькое-малюсенькое. И стоит оно на Лазурном берегу. Красивое, слов нет. Там есть король и королева, а значит и принцы тоже есть. Население там, всего то, около сорока тысяч… Вот, как наш райцентр. Ну чуть поболе может. А главное, нет там бедности. Представляешь! Я, как представлю, так вот прямо дух захватывает. Сказка. Вот бы там пожить. Или, как там. Россия наша тоже ведь не бедная, у нас на одного человека 112000 квадратных метров земли приходится. Это по плотности. Это на каждого! А в Монако всего 53 квадратных метра, это ж меньше хаты твоей, Петрович. А почему так живем бедно, а?
Петрович. – Да, это вопрос?
Таня. (Смеется). – Теть Марин, на ваших ста тысячах с лишним, к примеру, окажутся болота, ну или мерзлота вечная, а на той, где скважины газовые или нефтяные достанутся тем, кто у власти. Ясно. И что вы делать будете на этих тысячах сплошных болот, а? То-то же, не дадут вам богатств наших. Ну и нам тоже.
Петрович. – Не-не, мы и болота возьмем, пусть только дадут. Там и газ найдем, а может и алмазы… Там, где газ, там наверняка алмазы есть… Марин, помнишь, нам географичка рассказывала, что чтобы алмазы появились нужны в почве химические какие-то соединения, плюс давления, короче, где метан скопился… Что, не помнишь?
Марина. – Ну это же несправедливо. А как же там, в Монако, тогда?
Таня. – Не знаю, может у королей совесть другая.
Марина. – А у наших получается, нет что ли?
Петрович. - …не помнит. А совесть она есть. Где-то… Ее разбудить надо. Только как? Задача? Для тебя, Танька, задача. И для всех, в общем, задача…
Таня. – Да нету у наших, (Кивает головой наверх.) там которые, нет у них совести. Папка вон, уже который год с документами бегает, чтобы вместо колхоза бывшего, крепкого, между прочим, кооперативное хозяйство из села нашего создать. Чтобы и финансирование льготное получить, и фермы построить. Производство сыров, колбасы начать. Открыли бы в городе копторги, как раньше, так ведь не разрешают. Не рентабельно, говорят.
Марина. – А им то почем знать, что нам рентабельно, а что нет.
Таня. – А вдруг да все так начнут? Тогда те, кто дрянь всякую производит и в магазины поставляет, прогорать начнут. А производства эти, как раз у местной власти. Вот и вся арифметика, теть Марин.
Марина. – Плохая арифметика. … Я вот недавно смотрела кино, так вот там один мужик другому говорит, что самое страшное оружие, которое придумали люди, это деньги. Они, деньги, душу убивают. Вот ракеты всякие, бомбы, они тело убивают, а душу – деньги. Вот правильные слова. Когда денег слишком много, душа то тю-тю, умирает. А без души, это уже и не человек. Мертвяк это. А мертвяк он же не чувствует ничего, не видит, не слышит. А коли так, так и черт бы с ними. С деньгами. Мы то живые. Проживем. И кооператив наш сельский построим. Подумаем, как. На местных властях мир не кончается. А? Петрович? Что ты там про баранину то говорил?
Петрович. – Что-что? Овец надо посчитать, я – своих, ты – своих. Надо же знать, чья баранина сегодня на столе будет! Николай приедет, шашлык делать будем. Гулять будем! Будем?
Марина. – А то! Что мы, плохо живем что ли?! А, Танюшка? А Женька из армии вернется, свадьбу гулять будем, а потом и внуки пойдут… Проживем!
Звучит песня «Эх, деревня, голубушка моя…»
Конец.
Голос по-русски!
История №3.
С концертом в финале.
Персонажи: