Первая военная задача завода сводилась к следующему: в кратчайший срок смонтировать эвакуированный с юга броневой стан и начать катать броню. Весь технический персонал был мобилизован. Появилось несколько проектов, где установить стан. Оказывалось, всюду стан будет мешать нормальному производству.
В моем кабинете разгорелся горячий спор, на каком варианте остановиться. В разгар дискуссии появляется озабоченный заместитель главного механика Николай Андреевич Рыженко. Он, один из наших старых кадровиков, знает каждый угол завода, каждый кран и стан. Рыженко всегда там, где больше всего нужен. Он находил самые неожиданные выходы из трудных положений.
— А вы как думаете, где поставить стан? — спрашиваю я его. Он будто собирается с духом и говорит:
— Где бы мы ни поставили его, он будет не на месте... На монтаж стана уйдет слишком много времени, а его у нас нет. Вы слышали сводку?
Этого я от Рыженко не ожидал. Не думал я, что он впадет в панику, мне хотелось его оборвать, даже накричать на него. Но на какой-то миг я сдержал накипавшую во мне ярость, и хорошо сделал.
Рыженко продолжал излагать свои мысли:
— Я уверен, что мы можем гораздо быстрее и в большем количестве получать броневой лист.
— Каким образом? — почти кричу я.
— Будем броневой лист катать на блюминге.
Минутное молчание. Все были поражены: бронь — и на обычном блюминге! Долго спорили, а вариант Рыженко все же приняли.
...Настал день, когда предстояло на практике мощным валкам блюминга проверить все теоретические расчеты. Решено было первые испытания провести не с броневой, а с более мягкой сталью...
Наступил час испытаний. У перил поста управления блюмингом собрались почти все, кто так или иначе был причастен к этому делу. Рыженко в последний раз проверил механизмы. Команда отдана. Кран поднял раскаленную болванку и перенес ее на рольганг. Старший оператор блюминга Василий Спиридонов взялся за рукоятки контроллеров. Вот уже болванку захватили валки. Слиток идет вперед-назад, вниз в зал, где установлены моторы. Через несколько минут докладывают:
|
|
«Авария — мотор...»
Двадцать восемь часов ремонтировали мотор. За это время многое было передумано. Поломка мотора — плохое предзнаменование. Не отступить ли? Ведь рискуем блюмингом! И все же решили не отступать. Как только мотор был отремонтирован, электрическая часть проверена, мы снова собрались на мостике.
На этот раз решили провести эксперимент полностью. В нагревательные колодцы были погружены два слитка мягкой стали и несколько слитков брони.
Слитки легкой стали прошли отлично, приспособление Рыженко работало безотказно. На стеллаже лежал первый в мире стальной лист, прокатанный на блюминге. Вновь команда. Теперь слиток броневой стали идет к валкам. Оператор работает внимательно, осторожно. Первый пропуск через валки, миллиметр обжатия. Второй, третий... Двадцатый, тридцатый, сороковой. Последние проходы, и вот лист убран с блюминга.
Затем пошли второй и третий слитки. Блюминг выдержал. Мощности хватило. Так и стала Магнитка «бронь» производить.
Г. Носов, директор Магнитогорского металлургического комбината в годы войны
«Дни и ночи у мартеновских печей...». И. Пайвин
В мартеновском цехе, одном из самых старых на нашем метзаводе, висячие садочные машины с облизанными огнем хоботами, словно мамонты, ворочаются над площадками, суют мульды с шихтой в огненные зевы печей.
|
|
На дворе морозная ночь, а у печи жарко: одежда дымится, пот — ручьем. Сталевар Иван Стругов машет рукой, останавливая подручных: «Порядок!»
Постоял в задумчивости, покусывая пшеничный ус, и подошел к плите, над которой первый подручный уже выливал в чугунный стаканчик из длинной стальной ложки взятую из печи пробу.
— Ну, голубушка, живо присылай анализ! — командует тихо, но жестковато Стругов пирометристке Ане Игольниковой, девочке в синем халатике.
Лаборантка щипцами подхватила стаканчик с застывающим в нем металлом и упорхнула, будто ее тут и не было.
Иван Савельевич нервничал, войлочную шляпу с синими очками отбросил, полотенцем обтирал лицо, посматривая на мастера Бубнова, который, иронически улыбаясь, вышагивал по площадке, ожидая вестей из лаборатории. Тот держится с достоинством человека, знающего себе цену. Всем своим видом демонстрирует спокойствие, как бы говоря: суетиться нечего, все будет в порядке.
А ночь плывет над цехом. Отсветы плавок зарницами бегут ввысь, поджигая кромки туч. В разливочном пролете горячка: там, где слитки поостыли, их выбивают из изложниц. Потом набрасывают цепи, и краны, подхватив их, осторожно кладут на тележки рядком. На второй канаве все готово к выпуску плавки. Женщины, которых называют канавщицами, уже отошли в сторонку. Канава еще не успевает толком остыть, когда они спускаются в нее. Работают в наклон, потом в раздевалке будут долго растирать занемевшие поясницы.
|
|
Все собрались за печью. Здесь душно и жарко, как в парилке. У желоба подручные с маху бьют кувалдой по ломику, пытаясь пробить летку. Но, видно, намертво спекло утрамбованный магнезит.
Начальник цеха Малышев пулей вылетел на площадку и, сложив руки рупором, закричал в сторону первой печи:
— Молодцова сюда! Сию минуту!
Федя Молодцов, подручный на первой печи, в это время пил холодную газировку. Услышав, что его зовет начальник цеха, осторожно поставил кружку и зашагал по площадке.
— Быстрее! Бегом! — кричат ему уже все, кто поблизости.— Шевелишься, как карась в тине.
Наконец подошел он к летке, где уже все ослабли от неимоверных усилий, скинул суконную робу и, взяв кувалду, медленно, будто нехотя, размахнулся. Подручные замерли. У Молодцова в руках силища страшная, бил он в ломик точно, и часто одного его удара было достаточно. Сейчас тоже так вышло. В летке сверкнуло, пламя метнулось вдоль желоба, и металл, искрясь, набирая скорость, рванулся в ковш.
Федя Молодцов отбросил кувалду, сказал с хрипотцой подручным: «Слабаки!» — и, накинув на плечи спецовку, удалился.
Все вздохнули свободно: плавка удалась. Мастер Бубнов вынул из кармашка часы, постучал ногтем по циферблату:
— За семь часов и пятнадцать минут сварганили плавку. Скоростная, как ни крути...
И только взялись заправлять заднюю стенку, откосы и пороги печи, бросая лопатами магнезит, как тут же все приостановилось на миг: взоры обратились на человека, поднявшегося по лестнице на верхнюю площадку. Темно-синее пальто с каракулевым воротником, аккуратная шапка чуть сдвинута на лоб, черные усы делают лицо строгим и неулыбчивым. Многие давно знали его.
— Нарком в цехе! — передавалось с площадки на площадку, и слова эти облетели весь цех. И всюду люди, работая, урывками бросали взгляды на верхнюю площадку, где у третьего мартена остановились И. Ф. Тевосян и начальник цеха С. И. Малышев. Оба невысокие, только Иван Федорович грузноват, в движениях медлителен, а Сергей Иванович с виду легкий, как перышко. Начальник цеха — в неизменной синей куртке, брюках, заправленных в сапоги,— горячо говорил что-то наркому.
Тевосян посмотрел сквозь синее стекло в деревянной оправе в печь, кивнул удовлетворенно и направился к желобу.
Мы, два недавних фэзэушника — Мишка Яговитин и я, измазанные белой огнеупорной глиной, мокрые, как мыши, только-только заправили желоб и отошли от него, чтобы глотнуть свежего воздуха.
— Ого! Да у вас все готово! — сказал Тевосян, глянув на желоб, замытый жидким стеклом.
— Бригады каменщиков у нас сильные,— отозвался Малышев и продолжил, видно, прерванный на площадке разговор: — На днях третью печь на капитальный ремонт остановим.
— Вижу, на ладан дышит.— И Тевосян вернулся на площадку, которую побрызгали водой,— парок над ней поднимался, как над росной луговиной. Чувствовалось, нарком доволен. Цех действительно не заслуживал упреков. Тогда с гордостью говорили: из наших мартенов впервые в стране начали выпускать марки стали, которые раньше варили только в электропечах, а они в ту пору были невелики, горшками их окрестили. Двенадцать тонн одна плавка, а две наши печи давали по 60 тонн, еще две — по 120. Но дело даже не в этом. Оборонные заводы требовали металл самых прочных марок и как можно больше. Перейти на выпуск легированной электростали в мартенах — смелый по тому времени шаг. Увеличение выпуска этого металла после того, как он стал выплавляться в мартенах, и не только в Златоусте, сразу двинуло дело вперед. Эта инициатива была высоко оценена: группе работников завода, в том числе и начальнику нашего цеха С. И. Малышеву, присвоили звание лауреатов Государственной премии СССР.
Как только цех перешел на выпуск электростали, мастер Иван Архипов взял ценный почин. Он заверил, что намерен каждую плавку выдавать по заданному химическому составу. Это означало: весь металл пойдет только по заказам.
Иван Архипов на оперативках объяснял:
— Как у нас до сих пор было? Надо добавить в расплав триста килограммов марганца, а где он? Его приготовленного нет. А плавка не ждет. Вот я и говорю, надо заранее, кучками от ста до пятисот килограммов заготовлять марганец, титан, хром, никель. Скажем, требуется добавить хрома или марганца, а он у вас уже взвешенный, рядышком лежит, бери — и в печь. И еще: ферросплавы будем загодя прогревать, чего тоже раньше не делали. Хлопотно? Но зато надежно — попадание в химический анализ обеспечено.
Хорошо отладил мастер эти операции. Сталеварские бригады оценили его предложение и уже не отступали от заведенного порядка, а это улучшило качество металла. А Иван Архипов на фронт ушел: был он знатным металлургом, стал артиллеристом высокого класса.
Нельзя не вспомнить и сталевара Ивана Панкова. Он нашел простой, но эффективный способ скачивания первичного шлака из печи. Операция эта изнурительна: на длинный стальной прут насаживается деревянная плаха, и три-четыре человека выгребают — «скачивают» шлак в приставленные к окнам печи чугунные коробки.
Иван Панков все переиначил. Он «наводил» шлак после расплава, давал в печь руду и несколько минут держал ванну под факелом, а затем выключал. Шлак, поднявшись, как опара, шел самотеком в коробки.
— Для меня лично выпал один тяжелейший месяц, — рассказывал бывший начальник смены М. Г. Брюнеткин.— Тогда я еще мастером был. Случилось так, что один за другим свалились от переутомления и болезней многие наши ребята. Остались только Георгий Волков, богатырь, чуть ли не самый высокий в цехе, и я. Двенадцать часов один на четырех печах отработаешь — в глазах темнеет. Сменит меня Волков и тоже двенадцать часов ведет плавки. Обеды нам прямо на площадку приносили. Как мы с ним выдержали — и сейчас чудом кажется. Ну, а потом к нам сталевары из Сталинграда приехали, с других южных заводов. Эта подмога оказалась кстати.
И. Пайвин, рабочий Златоустовского металлургического завода в годы войны