Есть разные способы искусного подхода к боли, которые позволяют появиться прозрению в то, каким образом ум и тело взаимно проникают друг в друга. Когда в теле существует боль, мы можем увидеть, как она становится причиной некоторого состояния ума; она подталкивает к определенным помыслам. Тело воздействует на ум таким же образом, как ум воздействует на тело; точно так же как положение нашего тела отражает настроение, так и телесные условия создают душевные.
Когда мы вглядываемся в боль, первая очевидность – это сопротивление ей. Мы отмечаем физическое ощущение, называемое болью, и психическую реакцию, которая есть отвращение к неудобству, выпихивание. Это желание находиться в ином состоянии, не в том, в каком мы находимся; оно само по себе, пожалуй, является наиболее точным определением, которое мы можем дать душевному страданию: наше желание быть где‑то в другом месте. Желание, чтобы вещи существовали по‑иному, представляет собой самую сущность страдания.
Мы почти никогда не переживаем то, чем является боль, непосредственно, так как наша реакция на нее оказывается настолько немедленной, что большая часть того, что мы называем болью, в действительности представляет собой наше переживание сопротивления этому явлению. И это сопротивление обычно оказывается гораздо более болезненным, чем первоначальное ощущение. Точно так же мы не переживаем своего утомления, своей скуки, своего страха; вместо них мы переживаем свое сопротивление им.
Наше переживание этих состояний ума облачается в нашу обусловленность. Мы никогда не ощущаем полностью вкус самих вещей, потому что между ними и нами вклинивается наше обусловленное сопротивление им; оно усиливает сопротивление еще большей неприязнью. Поэтому подобные состояния ума редко оказываются включенными в нашу целостность и становятся постоянными перерывами в потоке. Мы часто переживаем состояния ума, которые отвлекают нас от сдачи, которые резко погружают нас опять в сон, вызывая автоматическую реакцию отвращения. Иметь дело с болью внутри тела – прекрасный способ начать распутывать эту привычную реактивность на неприятные состояния.
|
|
Когда мы освобождаемся от этого сопротивления – от всех появляющихся мыслей, от всех побуждений спастись, – тогда мы можем просто наблюдать их, позволяя им возникать в обширном и ненапряженном уме. Если сохранять ум мягким, чтобы он мог «баюкать» эти помыслы сопротивления, то это также позволяет расслабить всю область вокруг боли.
Если мы ощущаем боль в колене, мы даем возможность расслабиться всей области вокруг колена. Мы направляем внимание на расслабление всего соседства с больным местом. Телесная боль создает такое состояние ума, что оно напрягается, отвергает неудобство; а затем напряженное отвращение усиливает напряжение внутри тела. Мы получаем эффект рикошета, движение взад и вперед между телом и умом: возникает душевное напряжение, которое становится причиной напряжения физического, а то в свою очередь усиливает боль и напряженность ума. Напряжение держится за боль, и это усиливает боль и одновременно сопротивление этой боли. Существует боль сама по себе – и боль, окружающая эту боль.
Но когда мы создаем расслабление вокруг этого болевого ощущения, мы расслабляемся и вокруг ассоциированных с нею мыслей. Мы позволяем боли присутствовать; мы признаем ее и делаем нечто почти полностью противоположное тому, что делали в нормальных условиях. Вместо того, чтобы избегать боли, мы проникаем в ее глубину. Мы входим в то самое пространство, где находится боль, входим в него с сосредоточенным, исследовательским умом. И когда мы проникаем в самую глубину боли, освобождаясь от сопротивления, мы видим, что боль – это не единый монотонный лазерный луч чувства; вместо этого мы видим аморфную массу движущихся ощущений. Она не остается просто на одном уровне, в одном центральном узле, а движется вокруг этого пространства и в действительности не стоит на одном‑единственном месте. Она составлена из сложных ощущений.
|
|
Когда сосредоточенное осознавание входит в эту область и дает ей возможность быть такой, какова она есть, мы начинаем видеть эти сложные ощущения в форме отдельных событий. Мы наблюдаем, как они движутся, мгновенье за мгновеньем, сначала одно здесь, затем одно там. Когда сопротивление оставляет ум, вместе с ним уходит и понятие «боли», и мы можем переживать ее просто как чистое ощущение. Часто мы способны проникнуть в такое место, где наличествует только возникновение и исчезновение сложных ощущений, может быть, переживаемых в виде всего лишь покалывания, и их наблюдение иногда оказывается в самом деле приятным.
Конечно, не все виды боли дадут нам возможность такого значительного простора. Некоторые боли будут столь сильными, что станут долго удерживать ум в плену. Когда это происходит, мы наблюдаем, как внимание еще раз исчезает в отождествлении с болью, наблюдаем отвращение в форме обусловленной реакции.
|
|
Например, наша реакция на боль в колене представляется символом реакции на большинство вещей, вызывающих боль в нашей жизни. Мы хотим спастись от них, отвлечься, не иметь дела с неприятным, – и этим мы укрепляем власть боли над умом, ее способность опять отвлечь нас в другой раз.
Когда неприятные состояния не могут отвлечь нас, мы находимся на дороге к свободе. И, может быть, это происходит потому, что большинство из нас стало ошибочно принимать удовольствие за счастье. Обычно мы ищем удовольствия и избегаем боли. Но если мы понаблюдаем за собой более пристально, мы заметим, что удовольствие не делает нас счастливыми. Удовольствие есть удовольствие, то есть временное удовлетворение желания. Счастье представляет собой более глубокое удовлетворение, чувство целостности, отсутствие нуждаемости.
Сущность стремления к удовольствию – это нужда, жажда удовлетворения, чувство жизни в пустоте, всегда движущейся к объектам, приносящим удовольствия, всегда хватающейся за соломинку. Это стремление к удовольствию является, вероятно, величайшей причиной нашего страдания. Когда мы пристально наблюдаем за умом, мы замечаем, что если существует какой‑то желанный для нас объект, то глубоко в нашем желании (и при невозможности) иметь его присутствует чувство разочарования, напряженности, растерянности.
Интересно отметить, что даже в удовлетворении желания само чувство удовлетворенности имеет место только в процессе движения от необладания к обладанию. После обретения желанного объекта удовлетворенности больше нет. Процесс удовлетворения желания проявляется не в обладании желаемым объектом, а в прекращении болезненности желания. В самом же обладании этой вещью нет внутренней удовлетворенности. Большая часть нашего переживания удовольствия являет собой преодоление неудобства желания. Когда желание прекратилось, когда его предмет у нас в руках, тогда возникает боль, вызываемая желанием удержать его, желанием, чтобы ничто его не повредило, не разрушило.
Движение от необладания к обладанию составляет господствующее переживание удовлетворенности, которое позволяет естественная система нашего желания. Эта удовлетворенность проявляется в перемене, а не в самом объекте. Но искание удовольствия – это не поиски счастья. Мы ищем счастья в раскрытии ума, в раскрытии самого желания. Временами практика медитации может быть даже неприятной; но медитация питает наше счастье, раскрывая нашу существенную природу, позволяя нам пребывать в этой завершенности. Именно этот простор при отсутствии желания и будет счастьем.
Однако важно признать, что даже в том, что мы называем духовными путями, существуют те же самые элементы, которые отвлекают нас в нашей мирской жизни; это – наши склонности и влечения к приятным переживаниям и наше отталкивание от неприятных переживаний, отвращение по отношению к ним. Наблюдать мирные состояния ума гораздо приятнее, чем свою алчность или эгоизм. Собственно, одна из причин, почему сосредоточенность бывает столь приятной, заключается в том, что страсть к препятствующим элементам подавлена спокойствием. Покой нередко бывает слишком соблазнителен для беспокойного ума. Мощь, сила ума, которую создает сосредоточенность, не оставляет возможности для большой активности препятствующих факторов.
Привязанность к подобному спокойствию может вылиться в проблему. Столь редко находящийся в состоянии спокойствия ум стремится к получению глубокого удовольствия от этой тишины. Покой нередко оказывается чересчур соблазнительным для беспокойного ума, и тому не хочется продолжать свою работу. Ведь так чудесно просто «выключить свет» и выходить из тела, выходить из всех его болей и просто повисать в блаженстве или в тишине. Но привязанность к этим состояниям представляет собой тонкую форму недовольства. Если в уме ничто не движется, не возникает и возможности для понимания того, что нас связывает.
Существует практика, называемая «пересиживанием боли»; но я не думаю, что нам нужно делать именно это. Такая особая практика содержит опасность создания многих проявлений «я»: «Это Я сам сидел и сносил боль». Если здесь имеет место проверка на выносливость, вы просто создаете кого‑то выносливого и увеличиваете сопротивление и боль. И все же иногда кажется, что болезненный материал способен более действенно пробудить нас, чем это делают весь свет и все блаженство. Легко заснуть в состоянии удовольствия, но в состоянии боли это нелегко – когда ноет колено, когда появляется ненависть, или жадность, или неведенье. Когда мы учимся так искусно использовать свою боль, не создавая проверку на выносливость, мы очень ясно видим свои затруднения; они пробуждают нас и напоминают, как нам легко затеряться в своей обусловленности.
Так мы учимся не держаться даже за свою боль. Странным образом нам часто легче отказаться от удовольствия, чем от боли. Легче отказаться от половой жизни, от молочного пломбира или от ласковых шлепков по спине и тому подобного, чем освободиться от своей боли, от страха и неуверенности. Мы отождествляемся с ними, мы по‑настоящему держимся за эти виды обусловленности.
Американские индейцы устраивали довольно небольшое, круглое приспособление, применяемое в качестве потогонной комнаты. Участники сбиваются вплотную друг к другу внутри строения, сгибая спины, чтобы поместиться под низкой крышей; часто они стоят на коленях, согнувшись над невыносимо горячим паром. Однако они приняли обет не отступать, так что единственная оставшаяся возможность не сойти с ума – это просто уменье не обращать внимание на жар. Они не останавливают свое внимание на невозможности и далее сохранять такое положение; если бы они подумали об этом, им бы не выдержать. Вместо этого они преодолевают свое сопротивление, входя непосредственно в переживание данного момента, вступая в чистое ощущение. Они пользовались неудобством и своим противодействием ему как методом, позволяющим отбросить прочь все свои ограничения; но это делалось таким образом, чтобы не создавать еще одного «я». Такая практика вынуждала их выйти за пределы того, кем и чем они воображали себя, стать целиком и полностью открытыми для переживания превыше самих себя.
Когда мы освобождаемся от сопротивления, мы проникаем до непосредственного переживания отвлекающего нас явления, и его отвлекающее качество, его неудобство, растворяется в отчетливом виденье этого переживания.
Когда мы выходим за пределы привязанности и удовольствия или боли, дозволяя осознаванию встречать издавно обусловленные реакции вместо того, чтобы поневоле их отвергать, мы переживаем более глубокое счастье. Происходит раскрытие сердца и ума, чувство осуществления в этот самый момент.
Карма
Будда сказал, что корень всей кармы – желание, мотивация, намерение, стоящее за актом. То, что расхоже именуется кармой, являет собой результат того, что произошло ранее. Это следствие предыдущей причины, возникающее вполне механически и безлично. «Когда становится то, возникает это», – вот так Будда определил карму.
«Что такое моя карма? В том ли моя карма, что я здоров? Что я богат? Что я беден? Что я изуродован? Что я безумен? Что я не безумен? Что я добился успеха?» У нас возникает множество вопросов о том, что такое наша карма; здесь, пожалуй, налицо непонимание того, что карма не есть нечто такое, что находится вне нас самих. Это не совпадение, не удача; это совершенный результат того, что пришло прежде.
Нам нет надобности идти к астрологу или к хироманту, чтобы открыть, что такое наша карма. Наши помыслы и есть наша карма; легко увидеть, что наши приязни и неприязни – тоже наша карма. Есть сотни случаев приязни и неприязни, тысячи мнений, десятки тысяч обусловленных предыдущими переживаниями понятий о том, какими должны быть вещи. Все они ведут нас от поступка к поступку, создавая новую карму, новые причины грядущих результатов.
Мы мало властны над тем, что возникает в уме. То, что возникает, кармически обусловлено тем, что произошло раньше. Ни с каким‑либо объектом, если он уже возник, делать ничего не нужно. Сделать мы можем только кое‑что со своей реакцией на его возникновение. То, как мы реагируем, создает следующее мгновенье и обусловливает то, как мы отнесемся к этому же объекту в будущем.
Чем раньше мы замечаем возникновение настроений и помыслов, тем скорее понимаем, что они представляют собой просто кармические плоды прошлого, и тем легче можно будет их отпустить. Нет нужды усиливать эти состояния, реагируя на них, и становиться, говоря словами Трунгпа‑римпоче, «отрицательным к отрицательному». Когда возникают отрицательные, нездоровые состояния, не бейте их молотком. Не сердитесь на себя за то, что сердитесь; это только добавит кармы. Мы можем научиться реагировать искусным образом, что откроет возможность для сострадательного признания нашей собственной обусловленности, что снова и снова станет вытаскивать нас из нее. Затем мы станем понимать, почему на нас так часто находит гнев, ревность, эгоизм или алчность. И великое множество раз нам покажется, что таких нездоровых склонностей больше нет, и мы подумаем: «Ну вот, я с ним покончил». Потом мы увидим, что эта жажда «разделаться с ними» создает следующее состояние ума. И выйдет, что единственный выход – это отпустить все это.
В течение жизни многие обстоятельства даны кармически; одно из них – то, что с каждым объектом ума возникают кармически обусловленные чувства притяжения или отталкивания, а иногда и безразличия. Обычно наш опыт нам либо нравится, либо не нравится. С каждым впечатлением от органов чувств, с каждым помыслом сосуществует предопределенные кармически тонкое притяжение к данному объекту или отталкивание от него.
Поскольку мы находимся в теле, мы обладаем органами чувств; поскольку мы ими обладаем, существует чувственное соприкосновение; вследствие этого соприкосновения существует восприятие; вследствие этого восприятия существует распознавание, которое затем обусловливает возникновение чувства приязни или неприязни и тонкую эмоциональную реакцию на то, что было воспринято. Таковы неизбежные кармические данные. Но из этой приязни или неприязни проистекает страстное желание, которое выковывает вожделение, обусловливающее следующее звено в кармической связи. Если в силу своей обусловленности оно вам не нравится, возникает желание оттолкнуть его прочь, а если нравится, появляется желание притянуть его к себе. Желание обусловливает возникновение побуждения что‑то сделать по этому поводу – возникает воля, которая приводит к поступку. Только ясное признание такого чувства приязни и неприязни без реакции на него рассекает кармическую цепь.
Когда мы распознаём машинальную заинтересованность ума в объектах внутри него, то ясное осознавание этого процесса может разрушить механическое воспроизведение, ведущее к дальнейшей деятельности, создающей карму. Приязнь и неприязнь представляют собой результаты предыдущей приязни или неприязни; результат, плод прошлых предпочтений, который еще раз поведет к тому же. Он поддерживает вращение колеса кармы, создавая новую активность, то есть обусловливая новые желания и страсти. Но когда осознавание проникает в точку возникновения чувства притяжения или отталкивания по отношению к феноменам, кармическое затягивание в новое действие ослабевает как раз там, где желание обусловливает волевой акт, придающий активности энергию. Глубокое виденье этого уровня бытия распознаёт плод прошлой кармы, каков он есть, без всякой потребности брать его вновь, без потребности подневольно действовать на него и содействовать его воспроизводству.
Так мы видим, что приязнь и неприязнь – это кармические факторы, что нам нравятся некоторые вещи и не нравятся другие. Нам нравится приятное, нам не нравится неприятное. Постепенно мы доходим до того, что можем с ясностью наблюдать приязнь и неприязнь. Это ясное виденье может быть приятным переживанием, хотя сам отмечаемый объект может оказаться неприятным. Чем выше степень осознавания, тем ниже степень вожделения. Это – психологическая физика. Когда осознавание сильно, вожделение слабо. И когда ослаблено вожделение, волевое усилие по направлению к нездоровым действиям мало интенсивно.
Поскольку карма основана на волевом акте, на намерении, легко увидеть, что если в нашем намерении нанесение вреда другим, мы должны также опасаться возможности повредить и самим себе. Мы накличем себе параноидальные мысли. Это не обязательно означает, что кто‑то подставит нам ножку, когда мы свернем за угол. Мы сами подставляем себе ножку. Нам нет надобности куда‑то идти за своей кармой; мы сами и есть наша карма.
Осознавание, которое только отмечает намерение, очень тонко. Как мы сказали, в нормальных условиях мы чешемся, не замечая своего зуда. Но в конечном счете, если мы отметили намерение почесаться, мы до него распознали зуд. Преимущество такого распознавания зуда состоит в том, что тогда у нас есть выбор – чесаться или не чесаться. И вот если у нас не случай зуда, а действие, которое принесет вред кому‑то другому или нам самим, мы имеем возможность выбора: действовать или не действовать. Осознавание на этом уровне ума меняет взаимоотношения с нашей обусловленностью, с нашей кармой. Оно расширяет нам пространство для ответа.
Осознавание даже нездорового действия приближает нас к тому, чтобы не повторить его впредь. Если, к примеру, мы не говорим правду и, по крайней мере, знаем, что лжем, мы близки к раскрытию причин этого. Если мы лжем и не знаем этого, мы даже не приблизились к пониманию коренной мотивации нашей лжи. Тогда мы находимся гораздо дальше от того, чтобы развязать этот кармический узел. Развитие осознавания означает не только знание того, что мы вовлечены в некоторый поступок, но также и распознание намерения, реакцией на которое он является.
Но такие мотивации не должны быть темой для раздумий. Мы или видим это в данный момент, или нет. Это не аналитический ум, не прибор обратного видения размером 20x20 дюймов, который раскрыл бы кармический корень данного момента. Мы просто наблюдаем свой ум, и если мы его видим, это то, что надо. А если он не стал зримым, мы просто отмечаем то, что за ним следует. Если нам важно открыть специфическую мотивацию, чтобы выяснить какой‑то упорно повторяющийся стереотип, ставший причиной нашего горя, тогда мы можем применить созерцательное исследование. Но лучше не забираться в дебри мышления по кругу: «Зачем я это сделал?», – потому что таким образом мы не будем присутствовать в процессе данного момента, в котором раскрывается карма. Тогда мы признаем, что такое недоумение есть лишь мгновение возбужденности ума.
Акт дарения является хорошим примером того, как не надо теряться в анализе мотивации. Я обнаруживаю себя в актах, где я даю, и я хорошо осознаю, что я даю, причем понимаю, что отдача не совершается в величайшей чистоте. Я отмечаю некоторое самосознание себя как дарителя: «А, я делаю „хорошее“ дело!» Но я понимаю, что если ждать до тех пор, когда я смогу давать только с величайшей чистотой, с чистейшей непривязанностью, я, вероятно, никогда не встану со стула. Примите то обстоятельство, что неизбежно будут появляться не вполне бескорыстные мотивы; и все же они способны помочь в развитии открытости. Не осуждайте намерений; просто признавайте энергию, скрытую за деятельностью. Часто мы имеем возможность выбора – действовать или не действовать, если видим намерение, хотя иногда давление кармы оказывается столь значительным, что мы отмечаем его и все же снова теряемся в повторном действии. Ничего страшного! Чем глубже осознавание, тем глубже и очищение. Чем более глубоким будет осознавание, тем более естественной будет и способность освобождаться, тем больше свобода рук.
Мы живем в обществе, настолько завязшем в психологии, что оно почти стреножено всякими вопросами вроде: «Почему я сделал то‑то и то‑то?» Хотя психология выполняет мощную очистительную функцию, она, как и всякий метод, может стать ловушкой; и в эту ловушку попали многие из нас на Западе. Но чем больше мы действуем от сердца, от этого глубокого интуитивного пространства, тем меньше в дело будет вмешиваться плетение ума. Чем шире то осознавание, с которым мы что‑то делаем, тем больше мы действуем сердцем, тем больше приятие самих себя позволяет нам доверять этим действиям.
Когда я преподавал в тюрьме Соледад, мне задавали много вопросов о том, что такое карма. Заключенные часто спрашивали меня, является ли пребывание в тюрьме их кармой, и почему они попали в тюрьму за менее значительный проступок, тогда как ими совершены проступки и гораздо худшие. Почему их не задержали за один из крупных? Кое‑кто из неповинных в преступлениях, в которых их обвиняли, спрашивали, не совершили ли они чего‑нибудь «плохого» в предыдущей жизни. Что было причиной первого кармического действия, которое повело ко всем остальным? Будда говорил, что вопрос «что было началом кармы?» неразрешим; его исследование могло бы расстроить ум. Некоторые вещи происходят с нами в качестве естественного следствия тех вещей, которые мы совершили раньше. А иногда проследить сделанное нами невозможно. Это помогает нам не теряться в лабиринте анализа или не увязнуть в болезненных стараниях познать то, что, кажется, непознаваемо. Иметь дело с результатами, с плодами, какими они созрели к настоящему моменту, пользуясь адекватными и надлежащими ответами на то, что существует внутри ума, позволит нам в достаточной мере доверять себе и знать, что делать.
Иногда это действие может быть приятным, в другое время – болезненным; но в действительности таков совершенный процесс. Но временами, когда сосредоточенность и осознавание находятся в глубоком равновесии, можно пережить совершенство этого кармического процесса; бывает возможно ясно увидеть, что вещи не могут вести себя по‑иному, хотя зачастую могут казаться нам бессмысленными. Мы в состоянии научиться доверять совершенству раскрытия, даже несмотря на то, что временами оно кажется столь суровым.
«Как мне развязать этот узел?» У нас имеются кармические узлы, которые настолько интенсивны, что мы реагируем на них всякий раз, когда они появляются. Затем, в другое время, их давление ослабевает, и мы думаем: «Ну, я это преодолел», – а потом, в следующий раз на нас давит снова и вдвойне. Но вещи раскрываются только так, как им следует; хотя они иногда могут вызывать затруднения, они всегда предоставляют совершенную возможность для работы над собой в данный момент.
Когда некоторые буддийские учителя говорят о «недеянии», они не рекомендуют нам улечься в гамаке на необитаемом острове. Недеяние – не бездействие. Недеяние есть освобождение от ориентированного на себя волевого действия, от кармической цепи активности. Недеяние означает действие без чувства «себя»: это уместное действие, но без привязанности. Недеяние означает делать именно то, что содержится в данном моменте. Деяние есть страстное желание какого‑то удовлетворения, намерение получить некоторый результат, удовлетворяющий страсть. А недеяние – это просто пребывание с тем, что происходит, без впутывания «себя» в него.
Если наше движение в этом мире ведомо подневольным, ориентированным на себя действием, наша реактивная установка на реагирование порождает слепую приверженность круговой обороне. Если же наш путь направлен в сторону гармоничного недеяния, наша установка нестяжания порождает безграничное спокойствие и мир. Наши действия будут внимательны и увеличат осознавание.
В «Дхаммападе» есть изречение Будды:
«Дхаммы обусловлены разумом, их лучшая часть – разум, из разума они сотворены. Если кто‑нибудь говорит или делает с чистым разумом, то за ним следует счастье, как неотступная тень».
Чувство абсурда
Иногда мы относимся к своему сиденью в медитации слишком серьезно. Мы мыслим в понятиях «своего прогресса» и близоруко не видим, как копятся силы осознавания, не видим Вселенную, в которой происходит этот прогресс. Мы упускаем из виду радость своего роста. Но простор, который приходит с пониманием, создает легкость; и она видит дальше всех наших эгоцентрических попыток преодолеть воображаемое «я».
Когда мы «упорно работаем над собой», мы иногда отталкиваем свой легкий ум, свое счастье быть прежде всего на пути. Мы теряем чувство своей абсурдности, которое может послужить противовесом серьезности нашей практики. Когда мы теряем эту открытость космическому юмору по отношению ко всему происходящему, мы теряем и перспективу. Мы становимся похожи на того петуха, который думает, что его кукареканье заставляет солнце всходить каждое утро. Мы думаем, что это «мы» подчиняем «я», не постигая того факта, что это Вселенная возвращается в себя. Вся мелодрама наших попыток завоевать свободу многое выиграет, если мы дадим возможность уравновесить их хорошо развитым чувством юмора. Ведь сказано в самом деле, что ангелы способны летать потому, что относятся к себе с легкостью. Нам всем неплохо помнить этот маленький урок аэродинамики.
Чувство юмора, которое развивается с углублением перспективы нашего неловкого положения, часто оказывается ключевым элементом в способности освободиться. Дон Хуан говорит о «контролируемом безумии», что является его способом выразить то чувство абсурда, в котором проявляется почтение к чуду, каким является даже пребывание здесь ради совместной работы.
Это весьма взвешенное признание. Мы делаем, как умеем, зная, что все получается так, как выходит, помимо нашего контроля, и не стремимся ни к какому иному результату, кроме естественного итога самого действия. Надо уметь танцевать, когда нас приглашают к танцу; а когда пришло время сидеть, надо уметь сидеть.
Это – космический фарс, та неизвестная новизна, которая удерживает нас на краешке наших сидений. Это глубокий, нежный смех не вмешивающегося сознавания, которое наблюдает за нами, когда мы стараемся постичь космос своим рассудочным умом; это в чем‑то напоминает хвост, который пробует вилять собачкой. Стоя легко перед лицом истин, как будто противоречащих одна другой, мы сохраняем уважение к естественному развертыванию вещей, не пытаясь контролировать их течение.
Мы поддерживаем свою практику, свое исследование того, что кажется реальным, даже когда вплотную сталкиваемся с видимыми противоречиями, парадоксами этой реальности; и мы знаем: все, что мы можем сделать, – это сделать зараз только одно дыхание и наблюдать за тем, что будет дальше. Наши переживания совершения значительных усилий, имеющих целью вступление в сознавание, свободное от усилия, или необходимость выбора для развития осознавания без выбора, – оставляют нас с чувством некоторого замешательства перед всем этим. Парение сразу же за пределами границ того, что мы иногда воображаем вполне разумным, мысль: «Не делает ли все это меня немного шизоидным?» – все это проходит через ум, который не отождествляет себя со своим содержанием, а только отмечает: «Помыслы, помыслы» «...Хм, что же реально?» «...Помыслы, помыслы», – всякая мысль о том, кто мы такие, не может быть принята, и мы держимся за нее не более чем тысячную долю секунды, – и все же вот мы: рассудок не знает, на какой путь ему свернуть, а сердце совсем не озабочено. Совершенная абсурдность этой ситуации сигнализирует о том, что мы каким‑то образом оказались на верном пути. И наше положение в этом мире становится чем‑то вроде суфийского учебного образа. Насреддин идет в банк получить по чеку. Кассир смотрит на чек и спрашивает: «Можете ли вы удостоверить свою личность?» Насреддин вынимает из халата зеркальце, поднимает его, глядится в него и говорит: «Ну да, это же в самом деле я!»
22. Руководство‑инструкция по медитации на энергии в теле
(Медленно, впитывая, прочесть для себя – или другу вслух)
Направьте внимание на макушку. Почувствуйте ощущения, самопроизвольно возникающие в этом месте, которое было мягким, когда мы родились.
Почувствуйте эту жизненную энергию на макушке. Почувствуйте возникающие физические ощущения. Не проявляя тяги к ним, просто дайте возможность осознаванию раскрыть то, что уже есть. Почувствуйте мягкую ткань мозга, содержащуюся внутри этой костной коробки. Вещество мозга. Материю, полную ощущения, полную жизненной энергии.
Почувствуйте слои кожи, покрывающие черепную коробку; плоть щек и кожу на бровях; подбородок, губы. Материю, полную ощущений. Почувствуйте ее твердость, ее прочность. Всю голову, опирающуюся на шею.
Направьте внимание к мускулам шеи. Не к «помыслам о шее», а к возникающему там чувству. К порождаемой там энергии. Почувствуйте шею; трахею; почувствуйте дыхание, проходящее через трахею и создающее ощущение. Наблюдайте жизнь в шее, в трахее.
Почувствуйте плечи. Лопатки, как они закругляются, образуя крупные гнезда для плечевых костей, покрытые мускулами и кожей, порождающие тепло, плотность, вибрацию в теле.
Почувствуйте грудную клетку и ребра.
Живот.
Спину целиком, позвоночник и лопатки. Почувствуйте ощущения, ежемгновенно порождаемые жизнью во всем туловище, во всем теле. Почувствуйте его вибрацию, его мерцание.
Почувствуйте кишечник внутри брюшной полости. Желудок; мочевой пузырь. Почувствуйте мягкую материю внутри остова тела.
Воспринимайте тело, как вибрацию, как жар и плотность.
Руки – просто как ощущение. Никакого представления или обозначения «руки», только чувство, только ощущение, полученное от жизни внутри тела, от плеч, от кистей. Почувствуйте активность, сосредоточенную в ладонях, в пальцах, вибрирующую, пульсирующую. Чистую энергию, пребывающую в чистой форме.
Почувствуйте воздействие тяжести на эту телесную форму. Тяжесть ягодиц на подушке, ощущение плотности в точке соприкосновения с полом.
Откройтесь ощущениям, возникающим в ногах, в бедренных костях, сочлененных в тазобедренных суставах, от бедер к лодыжкам. Мускулы, плоть, кость. Полные ощущения. Насыщенные ощущениями, жизнью. Тыльные стороны стоп и их подошвы. Восприимчивые и живые, полные чувства.
Теперь направьте в поле сосредоточенного осознавания все тело. Дайте возможность ощущению возникать, как ему возникается, в любом месте тела: в голове или в плечах, в руках или в торсе, в бедрах, в силе тяжести, которая чувствуется на подушке или на полу, в ногах, в ступнях, в руках.
Прочувствуйте энергию, общую для всех нас; прочувствуйте общий поток жизни, вибрирующий в теле, оживотворяющий тело.
Прочувствуйте резервуар энергии в этой комнате.
Откройтесь для своего переживания этого резервуара, как бы это ни происходило. Войдите в обширное пространство энергии внутри тела. Войдите в него свободно. Войдите в жизненную энергию. Пусть ваше тело вступит в самый поток жизни.
Если ощущение жизни изменяется, изменяйтесь вместе с ним. Никакого противодействия, никакой отдельности. Чистое ощущение, чистая форма. Никакого тела, никакого ума. Пусть все это свободно войдет в обширное пространство жизненной силы.
Не держитесь ни за что. Нет слуха, нет вкуса, нет обоняния.
Пусть все, что держит вас в отдельности – мысль, чувства, ожидание, желания, осуждение, страх, гнев, сомнение, – пусть все уйдет обратно. Ничего не полагайте, ничего не утверждайте, ни за что не держитесь; не бойтесь. Войдите свободно, войдите в самый поток, текущий внутри нас всех.
Не держитесь ни за одну мысль. Все принадлежит энергии жизни, энергии осознавания в форме. Пусть все вернется. Не держитесь за эти слова. Пусть все они вернутся в поток жизненной силы. В общий поток; просто в жизнь. Пусть все придет; пусть все уйдет. Нигде не задерживайтесь.
Все тоньше и тоньше; пусть все просто будет. Войдите в это. Исчезните в этом. Не держитесь. Просто войдите. Отдайте вашу отделенность. Погрузитесь в целостность.
Освободитесь от ума, освободитесь от тела. Дыхание просто приходит и уходит, распространяется в никуда, возвращается в никуда; просто ежемгновенное бытие.
Ум приходит и уходит. Пузырьки проходят сквозь пространство. Ничто не задерживается; ничто не останавливается даже на тысячную долю секунды. Пусть все уйдет. Погрузитесь обратно в единую силу, в единый ум, в единое тело, в энергию самого осознавания.
Переживайте все по мере того, как оно возникает и исчезает, простое и легкое, приходящее ниоткуда и уходящее в никуда. Просто поток в обширном пространстве. Совершенно полное; вполне простое. Обширное и неизмеримое, просто бытие.
Отделенности нет нигде, кроме ума.
Мы существуем везде сразу, совершенно такие, как есть, законченные.
Раскрытие тела
Окружение, в котором мы прежде всего живем, есть одновременно и окружение, которое мы меньше всего осознаем: это наше тело. Если закрепить наше внимание на различных точках тела, будут восприниматься многообразные ощущения; возникают они всегда, но обычно просто остаются ниже осознаваемого уровня. Внимание не является их причиной, но просто раскрывает то, что уже существует. Непрестанная болтовня ума и постоянная направленность вовне через внешние чувства отвлекают нас от распознания реальности тела.
Но по мере того, как мы осознаем то, что совершается в нашей жизни и в окружающем нас мире, мы также приходим к восприятию того, что происходит внутри нашего тела; и оказывается, что наше тело не так уж отличается от остальной Вселенной. Мы можем открыть всеобщие законы внутри тела, как и внутри ума.
Когда благодаря возрастанию сосредоточения и направленного осознавания восприятие утоньшается, мы открываем для себя одну из четырех «основных реальностей», которые очертил Будда.
Первая из этих реальностей – стихии, из которых мы составлены. Мы переживаем стихию земли, свою плотность – тяжесть, толщину нашей субстанции. Это чувство ягодиц, тяжело опирающихся на подушку или на скамью. Это чувство силы тяжести, действующей на наше тело, тяжесть рук или тугоподвижность шеи. Это нечто реальное, то, что мы способны пережить. Это не представление, не понятие, а прямое переживание; поэтому его можно считать первичной реальностью.
В стихии воздуха мы переживаем вибрирование, энергию. Мы чувствуем пульсацию тела, его биение, ибо клеточная структура постоянно рождается, существует и умирает. Мы можем почувствовать, как внутри нас обретает существование и исчезает Вселенная, точно так же, как могли бы открыть это на небе. Мы можем почувствовать, как питаются клетки, как они умирают и замещаются. Все это переживается на опыте.
Стихия воды – это стихия сцепления. Но её связывающее свойство тонко, и прямо пережить его не так‑то легко. Её действие раскрывают на следующем примере: частицы сухой муки не слипаются воедино, когда же к муке добавляют воду, тогда стихия сцепления становится явной. Она позволяет массе удерживать форму, очертания. Это – кровь, лимфа и клеточные жидкости тела.