Основные положения теории Ньютона и Лейбница

У Ньютона, также как и у Галилея, слились космология и механика (правда, без философии - "гипотез не измышляю"), главными положениями которых стали следующие.

Понятие движущей силы - высшей по отношению к телу (любому: снаряду или Луне, например), которая может быть измерена по изменению движения его производного.

При этом Ньютон понял, что сила, скорость и ускорение представляют собой векторные величины, а законы движения должны описываться как соотношения между векторами. Наиболее полно все это выражается вторым законом Ньютона:

Ускорение , сообщаемое телу массы , прямо пропорционально приложенной силе и обратно пропорционально массе, т.е.

Понятие инерции, которая изначально присуща материи и измеряется ее количеством. Первый закон Ньютона гласит: "Если бы на тело не действовало никаких сил вообще, то оно после того, как ему сообщили начальную скорость, продолжало бы двигаться в соответствующем направлении равномерно и прямолинейно". Следовательно, никаких свободных движений нет, а любое криволинейное движение возможно лишь под действием силы.

Понятие соотношения гравитационной и инертной масс (они прямо пропорциональны друг другу). Отсюда следует обоснование тяготения как универсальной силы, а также третий закон Ньютона: "Каждое действие вызывает противодействие, равное по величине и противоположно направленное, или, иными словами, взаимное действие двух тел друг на друга равно по величине и противоположно по направлению".

Особое место в размышлениях Ньютона принадлежит поиску адекватного количественного (математического) описания движения. Отсюда берет начало новый раздел математики, который Ньютон назвал "методом начальных и конечных отношений" (дифференциальное исчисление). Ньютон пользовался этим методом для доказательства многих фундаментальных теорем. Тем не менее многие из современников Ньютона в принципе отвергали этот метод. Они утверждали, что «конечное отношение» двух «исчезающих» (величин стремящихся к нулю) представляют собой неопределенность и, следовательно лишины всякого смысла. Возражая им в своем труде «Математическое начала натуральной философии», Ньютон писал: “Предельные отношения исчезающих количеств не есть суть отношения пределов этих количеств, а суть те пределы, к которым при бесконечном убывании количеств приближаются отношения их и к которым эти отношения могут подойти ближе, нежели на любую наперед заданную разность, но которых превзойти или достигнуть на самом деле не могут, ранее чем эти количества уменьшатся бесконечно.”

Исследуя движения по некруговой орбите, Ньютон рассматривал его как постоянно "падающее". При этом он ввел понятие "предельное отношение", основанное на интуитивном представлении о движении, так же, как евклидовы понятия "точки" и "линии" основаны на интуитивном восприятии пространства - это своего рода кванты движения.

Важное значение при этом имеют те "предельные отношения", которые характеризуют скорость изменения каких-либо величин, т.е. изменения в зависимости от времени. Ньютон назвал их "флюксиями", сейчас – производные. Вторая производная при этом звучала как "флюксия от флюксий", что особенно возмущало одного из критиков Ньютона епископа Дж. Беркли, который считал это нелепым изобретением, подобным призраку призрака.

Отдельно упоминания заслуживают понятия абсолютного ("пустого") пространства, в котором находятся сосредоточенные массы (с их взаимным дальнодействием и единым центром масс); и абсолютного же времени с начальной точкой отсчета (полностью обратимого, поскольку перемена знака времени в формулах механики не меняет их вида и смысла).

Теория Ньютона - простая, ясная, легко проверяемая и наглядная - стала фундаментом всего "классического естествознания", механической картиной мира и философии, интегральным выражением и критерием самого понимания научности на более чем 200 лет. Не утратила она своего значения и сегодня.

В "тени" Ньютона несколько теряются фигуры других выдающихся исследователей и мыслителей XVII века. Прежде всего, следует отметить Готфрида Лейбница (1646-1716) и упомянуть его значительно более глубокое, чем у Ньютона, осмысление понятия дифференциала как общенаучного термина (сам термин принадлежит Лейбницу), как собственно научного метода, а не только языка научного описания конкретного научного факта; и указать его удивительную теорию - "Монадологию" - о своеобразных квантах -"монадах" бытия.

Для англичан он был ненавистен как противник Ньютона в спорах о науч­ном приоритете, для немцев он был чужд и опасен как человек, пе­ретолковывающий все общепринятое по-своему

Ныне всеми признано, что Лейбницу были свойственны исключи­тельно широкий кругозор и диапазон деятельности, одновременное усмотрение разнообразных связей разбираемых им проблем и целеус­тремленное исследование внутреннего их существа. Лейбниц обладал поразительной сжатостью и точностью стиля, творческой энергией и умением подметить самые различные следствия, вытекающие из выдви­нутых им положений.

Главными изложениями философии Лейбница по праву считаются две книги: "Новые опыты о человеческом разуме" и "Теодицея". В первой работе Лейбниц дает не очень систематическое, но весьма содержательное изложение собственных взглядов по многим вопросам теории познания.

Учение Лейбница многопланово, и верно оценить его можно, только проследив его аспекты по отдельности. Один из них - взаимодействие категорий единого и многого, переходящее в диалектику сущности и явления.

По мысли Лейбница, из одной-единственной субстанции неповто­римое многообразие вещей и качеств бесконечной Вселенной произой­ти не может, так что принцип качественного многообразия должен быть введен в саму субстанцию. Философ был прав, считая, что в самой природе бытия должна быть налицо многокачественность. Но это выступление против монизма Спинозы нельзя оценить однозначно. Лейбниц был прав, критикуя Спинозу за то, что его учение о свой­ствах субстанции не только не дает возможности осуществить обос­нованный переход к неисчерпаемому многообразию мира модусов, но даже препятствует ему, но Лейбниц был не прав, полагая, что тако­му выведению препятствует то, что Спиноза исходит из понятия од­ной субстанции. Утверждая, что субстанций бесконечно много, Лейбниц смешивал две различные проблемы - философского и естественнонаучного мно­гообразия вещей. Отсюда ошибочность его требования, чтобы существовало беспредельное множество субстанций. Правда, он достигает единства и упорядоченности субстанций, утверждая наличие среди них строгой и всеобъемлющей иерархии, так что они составляют сис­тему. Поскольку между субстанциями Лейбница имеется качественное родство, они составляют своего рода семейство. Здесь мы обнаружи­ваем диалектику единства и многообразия реального мира, но эта диалектика в данном случае достигается дорогой ценой - ценой идеализма, поскольку все субстанции роднит между собой общая их духовная природа.

Поэтому различия между субстанциями оказываются не простран­ственно-временными и механически-количественными, а духовно-пси­хическими и органически-качественными. Метод Лейбница распростра­няет индивидуализацию и автономность по всему миру, до самых от­даленных его уголков. Подобно различным человеческим личностям, субстанции индивидуальны и неповторимы, каждая из них обладает своеобразием, на свой манер изменяется и развивается, хотя развитие их всех происходит в конечном счете в едином направлении.

При всей своей индивидуальности субстанции родственны друг другу не только в том, что все они духовны, но и в том, что они вечны и "просты", т. е. неделимы. В этом смысле, а также в том, что пространственные различия для них вообще не существенны, они представляют собой "точки" - точки не математические или физичес­кие, а "метафизические".

Физические "точки", по Лейбницу, в принципе всегда сложны, то есть реально и познаваемо расчленимы, делимы на их составляющие, так что в телесной природе не существует никаких окончательных, далее не делимых элементов. Точки математические суть абстракции, а не реальность.

Лейбниц не только характеризует субстанции, ссылаясь на дан­ные микроскопии как "живые точки", но и считает их своего рода метафизическими дифференциалами, некими бесконечными малыми сущ­ностями. При строгом употреблении всех этих терминов возникает логический тупик, так как конечная бесконечность невозможна, как и любое ей аналогичное понятие. Но при иносказательном употребле­нии нет более подходящего обозначения для субстанции. Им не свой­ственна протяженность, но и в этом смысле они суть точки, то есть как бы пространственные "ничто", но, будучи субстанциями, они полны содержания и неисчерпаемы.

Будучи метафизическими точками или "живыми нулями", субстан­ции Лейбница с не меньшим правом могут называться и метафизичес­кими индивидуальностями, то есть Aмонадами (от греч. _monas - еде­ница), как философ стал называть их с 1696 г.

Монады не возникают, ибо возникновение субстанций из ничего было бы чудом, а телесное возникновение как соединение ранее су­ществовавших частей не присуще субстанциям. Они и не гибнут, ибо погибать могут только сложные тела, распадаясь на свои составные элементы. Субстанция не может умереть, то есть монады "бессмер­тны" и в этом подобны духам.

В чем состоит жизнь монад? Всякая жизнь есть деятельность, и субстанции не могут бездействовать, с другой стороны, только суб­станции могут обладать деятельностью. Монадам чужда пассивность, они чрезвычайно активны, и можно сказать, что именно активное стремление составляет их сущность. Каждая из них есть постоянный и беспрерывный поток перемен, в котором изменение реальности и развития совпадают. Монады - это силы, и поскольку они духовны, а в то же время суть "точки", то они представляют собой центры сос­редоточения сил разнокачественных, но всегда идеальных. Принцип активного стремления у Лейбница распространен на всю природу - в этом его естественнонаучное значение.

Идеалистическое понимание Лейбницем вопроса о субстратности монад неизбежно сказалось и на трактовке их динамизма. Сущнос­тные силы - это силы "первичные", вечные, всегда живущие в своих действиях, неповторимые и соединяющие в себе способность к изме­нению и тенденцию к актуализации. Актуализация устремлена из идеально-духовного в материальное: духовные силы порождают духов­ное движение, которое обнаруживает себя затем как движение мате­риальное, и уже отсюда далее проистекает протяженность и струк­турность физических процессов. Монады суть "точки" в том, в час­тности, смысле, что они суть сосредоточения неделимых вследствие своей духовности сил, которые нельзя ни раздробить, ни размно­жить. Делимо пространство и повторимы его фрагменты, а монады не­делимы не только вследствие своего точечного характера, но и по­тому, что по своей сущности они вне пространственных измерений. Динамические свойства монад не носят векторного характера, силы монад не имеют направлений.

Монады рассматривались и описывались Лейбницем по аналогии с человеческими "я". Их жизнь заключается не только в деятельности, но и в сознании. Спиритуалистический смысл понятия "монада" у Лейбница и основанной на нем онтологии, то есть монадологии, пос­тоянно раскрывался философом через аналогии и примеры из области фактов психологии личности. Лишь рассмотрев свойства души, под­черкивал Лейбниц, можно понять особенности монад, тем более что человеческие души также монады.

Так, личность, изменяясь на протяжении всей жизни человека, остается именно данной личностью, сохраняющей сознание непрерыв­ности своего существования во времени. "Движение" каждой монады есть ее духовное изменение, развитие. Вся огромная совокупность монад напоминает "народ", сознание которого есть сочетание сознаний составляющих его отдельных монад-личностей.

Имея общую духовную природу и общее происхождение, все мона­ды не тождественны друг другу, подобно тому, как различаются ха­рактеры, ум и взгляды людей. Различия между монадами, как и меж­ду человеческими душами, могут быть указаны по крайней мере по двум основным параметрам - по "углу зрения" на мир, т. е. по ори­гинальности структуры сознания, и по степени общего развития, ак­тивности и совершенства.

Согласно принципу постепенности, монады не только отличаются друг от друга, но и в той или иной мере похожи друг на друга именно так, как это бывает у людей, в результате чего образуются различные группы и виды монадного царства.

Всеобщая совокупность монад похожа и на республику: ведь по­добно душам людей каждая из них - обособленный мир, обладающий своим содержанием, в которое не может внедриться никакое духов­ное содержание извне и из которого не может ничего "просочиться" вовне. Каждая монада - замкнутый космос, и отсюда знаменитое из­речение Лейбница: "Монады вовсе не имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда или оттуда выйти". Монады не могут воздействовать ни на что вовне себя и сами не подвержены никако­му внешнему влиянию - в этой самодостаточности их совершенство, а в их само ограниченности гарантия того, что мир представляет со­бой не хаос, а систему.

Лейбниц мечтал как о гармоничной координации монад, так и об их субординации, образующей систему управления. Но все это недос­тижимо, поскольку противоречит само замкнутости монад, а объясне­ние Лейбница, что одни монады охотно подчиняются другим, если близки их взгляды на мир, крайне искусственно. Если монады само ­замкнуты, то невозможна не только их организация в систему руко­водства и подчинения, но и диалог.

Изъяв монады из реального вещественно-протяженного мира, Лей­бниц обособил тем самым существенные отношения от феноменальных: факт взаимодействия между вещами перестал быть в его глазах сви­детельством связей между монадами. "Метафизическим точкам" невоз­можно общаться друг с другом, если нет пространства для их обще­ния и сами они внепространственны.

Перенесение решения проблемы на монады, по которому бог, беспрерывно воздействуя на них, гармонизирует и приводит во взаимно однозначное соответствие их состояния, не вполне удовлетворило Лейбница. Оставалось именно в собственной внутренней деятельности каждой монады искать причину ее единства со всеми остальными монадами и описать процессы, ведущие к этому единству. Отсюда вытекала задача охарактеризовать эту внутреннюю деятельность монад именно как определенную историю их жизни.

Данный замысел содержал в себе некоторое диалектическое зерно. Оценка этого замысла носит двойственный характер. Акцент на бес­предельную неисчерпаемость содержания каждой монады усиливает то качественное многообразие мира, которое определяется фактом раз­личия всех монад друг от друга. И если их оригинальность и непов­торимость говорит скорее против мирового единства и гармонии, чем в его пользу, то бесконечное многообразие внутри каждой из них дает надежду на обретение этого единства и гармонии вновь, пото­му что в каждой монаде может быть нечто такое, что соответствует в тот или иной момент времени состояниям и изменениям всех ос­тальных монад.

Если же ограничиться лишь самодостаточностью для каждой мона­ды ее внутреннего индивидуального мира, то тем самым закрепляют­ся метафизические черты всей системы Лейбница. Внутреннее в та­ком случае обособляется от внешнего, монада ревниво замыкается в своем личном и неповторимом, хотя в этом неповторимом всегда мож­но найти что-то, приблизительно соответсвующее неповторимым чер­там каждой из всех прочих монад. Иного результат и не могло быть, коль скоро субстанция Спинозы - весь макромир, а субстанция у Лейбница - это частный и строго индивидуальный микромир.

Как Лейбниц понимал внутреннее развитие монад? Каждая из них живет более или менее интенсивной жизнью, которую можно объяс­нить опять по аналогии с психической жизнью людей: ощущения, со­зерцания, представления, самосознание - вот ее ступени. Монады как бы двулики: стремление и восприятие - это две стороны их жиз­ни. Саморазвитие каждой монады - это переход ее ко все более вы­соким ступеням сознания, что совпадает с прогрессом ее познания. Впоследствии эту идею Лейбница сделал центральным принципом своей философии Гегель: развитие субстанции, ее самосознания и позна­ния есть одно и то же.

Развитие монады происходит в соответствии с принципом непре­рывности. Представления, будучи у одной и той же монады в разное время и у разных монад в одно и то же время неодинаковыми и обла­дая разной степенью ясности, постепенно делаются все более отчет­ливыми и полными. Самые низшие монады Лейбниц называл "голыми"; они составляют главным образом неорганическую природу, и их нельзя назвать ни мертвыми, поскольку смерти нет, ни живущи­ми той жизнью, которой живут сознающие души. Эти монады "спят без сновидений", и они составляют камни, землю, траву и т. п. Между так называемой неживой природой и живой существует не­прерывная связь через цепочку посредствующих звеньев, т. е. про­межуточных существ. Здесь вступает в силу принцип непрерывности метода Лейбница. Ступени перехода есть и внутри органической при­роды - между растениями и животными и людьми. Второй класс монад отличается тем, что его элементы обладают ощущениями и созерцаниями. Самым неразвитым представителям этого класса свойственны пассивные, т. е. подсознательные и полусозна­тельные, смутные созерцания. Излюбленными примерами таковых слу­жат у Лейбница едва слышный для нас шорох, издаваемый падающей песчинкой, и слабый шум прибрежных волн. Но это значит, что смут­ные перцепции, по Лейбницу, имеются не только у низших, но и у развитых монад (душ). Основной состав второго класса - животные. Их деятельность преимущественно страдательна, пассивна; самосоз­нание им не свойственно. Третий, самый высокий из известных нам класс монад образуют души людей. Это духи - активные сознания, обладающие памятью, способностью к рассуждению. Усредненный элемент третьего класса был для Лейбница той моделью, по которой он формировал учение о монадах вообще. Итак, монады при всем безграничном их качественном разнообра­зии, составляют всеобщую последовательность, систему. Развитие монад низшего класса имеет целью достижение состояния монад бо­лее развитых, животных, а развитие последних устремлено к состоя­нию духов. Но и у высших, духовных монад, т. е. людей, наблюдает­ся та же картина - их сознательной жизни, ориентированной на раз­витие научного и философского мышления, предшествуют довольно примитивные состояния как в детстве, так и на начальных стадиях познания ими любого объекта, поскольку оно начинается с пассив­ной чувствительности. В монаде более высокого ранга всегда при­сутствуют низшие состояния. В свете этого учения Лейбница полу­чает новое осмысление теория Аристотеля о трех уровнях (видах) души - растительном, животном и разумном, т. е. мыслящем. Рацио­нальное содержание этой теории в том, что высшие функции организ­ма не могут осуществляться иначе как на основе низших функций, то есть первые зависят от последних. Сходство программ всех монад выражается и в общности тенден­ций развития их эмоциональной жизни. Совершающиеся в них познава­тельные процессы внутренне связаны с желаниями, составляющими как бы их другую сторону. По мере усиления познавательной активности монад возрастают и их желания, которые в свою очередь становятся источником дальнейшего прогресса монад, их ориентации на переход во все более высокие, т. е. совершенные состояния. Монады к этой цели "страстно" стремятся, их объединяет в этом общая по содержа­нию телеология, хотя она всегда в разной мере реализуется разны­ми монадами, и иерархия по степеням совершенства имеет место так­же с точки зрения степени реализации общей для всех них цели. Каков же конечный пункт телеологического развития монад и как"далеко"он "отстоит" от людей? Каков исходный пункт их развития в мировой последовательности? Вопрос об исходном пункте решается с точки зрения непрерывно­го ряда "метафизических дифференциалов": какая бы неразвитая мо­нада не была названа, всегда можно в принципе указать какую-то другую, еще менее развитую, так что, обозначая "начало" всемирной последовательности через " dx", мы имеем в виду опять-таки не­кую разновидность бесконечного множества. Таким же подходом опре­деляется решение проблемы существования класса или классов монад post humanum - после людей. Конкретный ответ здесь невозможен, так как действует принцип "высшие монады непостижимы для низших", но общий характер от­вета намечается явственно - такие классы не могут не существо­вать, ибо нет конца ни желаниям монад-людей, то есть стремлению их к дальнейшему совершенствованию, ни общему прогрессу всего их коллектива. Лейбниц считает, что во Вселенной есть живые сущес­тва, более совершенные, чем люди. Однако высший пункт в цепи прогрессирующих монад - это не лю­ди, но и не существа, более совершенные, чем человек. А сущес­твует ли этот пункт вообще? Или это регулятивная, но объективно как раз не существующая цель стремлений? Как целевая причина ­объективная или же регулятивная - этот конечный пункт оказался бы одновременно и окончательной "пружиной" эволюции любой монады, упорядочивающей и согласовывающей ее деятельность с деятельнос­тью всех остальных монад. Для ответа на последний вопрос присмотримся поближе к миро­вой последовательности монад. Она не выражает развития системы монад в том смысле, что происходит превращение одних монад в дру­гие, - такое развитие Лейбниц отрицал. Но прогресс каждой из мо­над в едином их ряду в принципе ничем, нигде и никогда не может быть остановлен, хотя их развитие и совершает часто попятные дви­жения, поскольку от того, что в мире явлений называют смертью, а в мире сущностей - инволюцией монад, происходит временное возвра­щение их на более низкий уровень духовной жизни, и нет, кроме того, гарантии, что после каждого такого возвращения сразу же последует подъем на ранее достигнутый, а тем более на еще более высокий уровень. На условной линии развития нет завершения, если рассматри­вать ее как последовательность всех монад, расположенных в соот­ветствии с актуально достигнутой в данный момент степенью их раз­вития. Ведь та часть последовательности, которая расположена пос­ле монад - душ человеческих, безгранична, представляя собой как бы направленный луч. В безграничной Вселенной не только безгра­нично велико число более совершенных существ, чем люди, но и без­гранично велико число различных степеней совершенства, присущего различным их группам. Линия "dx" устремлена в беспредельность. У бес­предельности нет конечного предела, но есть "предел" бесконечный, если саму беспредельность интерпретировать как предел! Этот "пре­дел" саморазвития, совершенствования и самопознания монад высту­пает у Лейбница под именем "бог".