Тори кивает Марлен в знак согласия и просматривает толпу в поисках других предложений.
— Гаррисон, — предлагает кто-то. Я даже не догадываюсь, кто такой Гаррисон, пока кто-то не хлопает по плечу мужчину средних лет с белокурым хвостом, и тот улыбается. Я узнаю его, он — тот самый Бесстрашный, который называл меня "девчонкой", когда Зик и Тори вернулись из штаба Эрудитов.
Бесстрашные на какое-то время умолкают.
— Я собираюсь предложить кандидатуру Четвертого, — говорит Тори.
Слышны только слабые шепотки в конце зала, никто не против его кандидатуры. Никто больше не называет его трусом после того, как он избил Маркуса в кафетерии. Интересно, как бы они отреагировали, если бы знали, насколько продуманным был этот ход.
Теперь он может получить то, что собирался. Только я стою на его пути.
— Нам необходимы только три лидера, — говорит Тори. — Придется голосовать.
Они бы никогда не подумали обо мне, как о кандидатуре в лидеры, если бы я не остановила моделирование. И, возможно, они бы не подумали обо мне, если бы я не ранила Эрика около тех лифтов или не залезла под тот мост. Чем более безрассудной я становлюсь, тем более я популярна среди Бесстрашных.
Тобиас смотрит на меня. Я не могу быть популярной среди Бесстрашных, потому что Тобиас прав: я не Бесстрашная, я — Дивергент. Я могу быть тем, кем захочу. И я не хочу быть такой. Я должна держаться от всего этого подальше.
— Нет, — говорю я. Прочищаю горло и говорю снова, как можно громче. — Нет, вы не должны голосовать. Я снимаю свою кандидатуру.
Тори удивленно поднимает брови.
— Ты уверена, Трис?
— Да, — отвечаю я. — Я не хочу быть лидером. Я уверена.
И затем, без возражений и всяких церемоний, Тобиас становится лидером Бесстрашия. А я — нет.
|
|
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Перевод: Катерина Мячина, Маренич Екатерина, Инна Константинова, Ania Lune, Laney, Мартин Анна, Дольская Алина, annnyyy
Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Не проходит и десяти секунд с того момента, как мы выбрали наших новых лидеров, как что-то звенит — один долгий звонок и два коротких. Я иду на звук, внимательно прислушиваясь правым ухом к стене, и нахожу динамик под потолком. Есть и другой, протянутый через всю комнату.
Затем голос Джека Кана заполняет всё окружающее нас пространство.
— Внимание всем жителям центра Искренности. Несколько часов назад я встречался с представителем Джанин Метьюс. Он напомнил мне, что мы, Искренние, находимся в уязвимом положении, зависим от Эрудитов в вопросах выживания, и сказал мне, что если я намерен сохранить свободу своей фракции, мне придётся выполнить ряд условий.
Я ошеломлённо смотрю наверх на динамик. Меня не должна удивлять прямолинейностью лидера Искренних, но публичности я не ожидала.
— Для того, чтобы выполнить все требования, я прошу каждого пройти к Месту Сбора, чтобы сообщить, есть ли у вас имплантат, — говорит он, — Эрудиты так же распорядились, чтобы все Дивергенты были переданы им. Я не знаю, с какой целью.
Его голос очень вялый. Поверженный. Что ж, думаю, он побеждён, ибо был слишком слаб, чтобы сопротивляться.
Есть кое-что, о чем знают Бесстрашные, а Искренние нет — это, как бороться даже тогда, когда борьба кажется бесполезной.
Иногда мне кажется, что я накапливаю уроки, что преподает мне каждая из фракций, и храню их в уме, используя в качестве путеводителя для перемещения по миру. Всегда существует что-то, что нужно узнать, и что-то, что важно понять.
|
|
Объявление Джека Кана заканчивается тремя звонами, с которых оно и началось. Бесстрашные бросаются из комнаты, хватая сумки с вещами. Несколько молодых мужчин из Бесстрашия срывают с двери простыню, крича что-то про Эрика. Чей-то локоть прижимает меня к стене, и я просто стою и смотрю, как нарастает столпотворение.
Искренним, в свою очередь, тоже известно кое-что, чего не знают Бесстрашные — как не увлечься.
Бесстрашные стоят в полукруге вокруг кресла допроса, на котором сидит Эрик. Он выглядит скорее мертвым, чем живым. Пот блестит на его бледном лбу. Он смотрит на Тобиаса с опущенной головой так, что его ресницы смешиваются с бровями. Я тоже пытаюсь смотреть на него, но его улыбка — открытый рот растягивает пирсинг — слишком мерзка и отталкивает меня.
— Хочешь, чтобы я рассказала тебе о твоих преступлениях? — спрашивает Тори. — Или ты предпочитаешь сделать это самостоятельно?
Капли дождя брызгают на противоположную сторону здания и скатываются вниз по стенам. Мы стоим в комнате для допросов на последнем этаже Морг Центра. Здесь лучше слышна дневная гроза. Каждый раскат грома и каждая молния отзываются в моём затылке, по коже словно танцуют электрические разряды.
Мне нравится запах мокрого асфальта. Здесь он плохо чувствуется, но как только мы закончим, все Бесстрашные устремятся вниз и покинут Морг Центр, а запах мокрого асфальта станет единственным, что я почувствую.
|
|
Мы взяли наши сумки. У меня мешок, сделанный из простыни и верёвки. В нём моя одежда и сменная пара обуви. На мне куртка, украденная у одного из Бесстрашных предателей, и я хочу, чтобы Эрик увидел её, если посмотрит на меня.
Эрик оглядывает толпу, пока его взгляд не останавливается на мне. Он переплетает пальцы и осторожно кладет их себе на живот.
— Я бы хотел, чтобы она перечислила дивергентов. Видимо, ей о них многое известно, раз именно она пырнула меня ножом.
Я не знаю, какую игру он ведет, или, в чем смысл запугивать меня, особенно сейчас перед смертью. Он выглядит высокомерным, но я заметила, что его пальцы дрожат, когда он двигал ими. Даже Эрик, должно быть, боится смерти.
— Не вмешивай ее в это, — говорит Тобиас.
— Почему? Потому что это делаешь ты? — ухмыляется Эрик. — Ой, подождите, я забыл. Стиффы не занимаются такого рода вещами. Они только завязывают друг другу обувь и обрезают волосы.
Выражение лица Тобиаса не меняется. Ко мне приходит понимание: Эрика я совершенно не волную, но он точно знает, куда ударить Тобиаса, и как сделать это посильнее. И одно из его уязвимых мест — это я.
Вот, чего мне так хотелось избежать, мне не хотелось, чтобы мои взлеты и падения стали взлетами и падениями Тобиаса. Вот почему я не могу позволить ему вмешаться, чтобы защитить меня.
— Я хочу, чтобы список огласила именно она, — повторил Эрик.
Я говорю так ровно, насколько это возможно:
— Ты сговорился с Эрудитами. Ты несешь ответственность за смерть сотен Отреченных, — продолжаю говорить, но не могу и дальше сдерживать эмоции, выплевываю слова, будто это яд. — Ты предал Бесстрашных. Ты выстрелил ребенку в голову. Ты нелепая игрушка Джанин Метьюс.
Его улыбка меркнет.
— Я заслуживаю смерти? — спрашивает он.
Тобиас открывает рот, чтобы прервать его, но я всё же успеваю ответить.
— Да.
— Ладно, — его темные глаза пусты, как ямы, как беззвездные ночи. — Но есть ли у тебя право решать это, Беатрис Приор? Как ты решила судьбу того другого мальчика… как его звали? Уилл?
Не отвечаю. Слышу, как мой отец спрашивал меня: «Что заставляет тебя думать, что у тебя есть право стрелять в кого-то?», когда мы пробивали себе путь к диспетчерской в штаб-квартире Бесстрашия. Он говорил мне, что существует правильный способ что-то сделать, и я должна понять это. Я чувствую, как в горле образуется что-то, похожее на шар из воска, такой большой, что я едва могу глотать и дышать.
— Ты совершил преступления, которые гарантируют казнь среди Бесстрашных, — говорит Тобиас. — В соответствии с законами Бесстрашных мы имеем полное право казнить тебя.
Он приседает рядом с тремя пистолетами у ног Эрика и опустошает обоймы одну за другой. Они почти дребезжат, ударяясь об пол, а затем катятся к носкам ботинок Тобиаса. Он подбирает средний пистолет и засовывает пулю в обойму.
Затем он перемещает три пистолета на полу, меняя их местами, до тех пор, пока мои глаза не теряют из виду средний пистолет, тот, в котором есть пуля. Он берет оружие: один пистолет он передает Тори, другой Гаррисону.
Я пытаюсь думать об атаке и моделировании, о вреде, который они нанесли Отреченным. Все невинные, одетые в серое, лежащие на улице мёртвыми. Они не оставили достаточно Отречённых для того, чтобы позаботиться о телах, поэтому большинство из них всё ещё там. И всё это не было бы возможным без участия Эрика.
Я думаю об Искреннем мальчике, в которого он выстрелил, не задумываясь, о том, каким он был жестоким, о том, как мальчик ударился об пол рядом со мной.
Возможно, мы должны решать — жить Эрику или умереть. Возможно, он единственный, кто имеет право принять подобное решение, несмотря на те ужасные вещи, что совершил.
И мне по-прежнему тяжело дышать.
Я смотрю на него без злобы, без ненависти, без страха. Кольца на его лице блестят, и прядь грязных волос падает ему на глаза.
— Подожди, — говорит он. — У меня есть просьба.
— Мы не принимаем просьб от преступников, — говорит Тори. Она стоит на одной ноге, как и в течение последних нескольких минут, выглядит усталой, наверное, хочет поскорее со всем покончить и, наконец, сесть. Для нее эта казнь простое неудобство.
— Я лидер Бесстрашия, — говорит он. — И всё, чего прошу, чтобы стрелял Четвертый.
— Почему? — спрашивает Тобиас.
— Так ты будешь жить с виной, — отвечает Эрик. — Зная, что ты захватил меня, а потом застрелил в голову.
Я, кажется, понимаю. Он хочет видеть, как ломаются люди, всегда хотел, с тех пор, как поставил камеру в комнате для казни, где я чуть не утонула и, наверное, задолго до этого. И он верит, что если Тобиасу придется стрелять, то до того, как умереть, он увидит его сломленным.
Ненормальный.
— Я не буду чувствовать никакой вины, — говорит Тобиас.
— Тогда у тебя нет причин для отказа.
Эрик снова улыбается.
Тобиас берёт одну из пуль.
— Скажи мне, — говорит Эрик спокойно. — Потому что я всегда задавался этим вопросом… Ведь это твой папаша появляется в каждом пейзаже страха из тех, что ты когда-либо проходил?
Тобиас вставляет пулю в пустой магазин, не поднимая глаз.
— Тебе не нравится мой вопрос? — говорит Эрик. — Что, боишься, что Бесстрашные поменяют своё мнение? Осознаёшь, что, даже несмотря на существование лишь четырех страхов, ты всё равно трус?
Он выпрямляется на стуле и кладёт руки на подлокотники.
Тобиас держит пистолет напротив его левого плеча.
— Эрик, — говорит он. — Будь смелым.
Он нажимает на курок.
Я закрыла глаза.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Перевод: Дольская Алина, Маренич Екатерина, Laney, Мартин Анна, Катерина Мячина, Инна Константинова
Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Кровь странного цвета. Она темнее, чем ожидалось.
Я смотрю вниз на руку Марлены, которая хватает меня за руку. Ее ногти короткие и неровные — она грызет их. Девушка толкает меня вперед, и я, должно быть, иду, потому что чувствую, что перемещаюсь, но в мыслях все еще стою перед Эриком, и он все еще жив.
Он умер, так же, как Уилл. Упал, так же, как Уилл.
Я думала, что удушье и ком в горле уйдут, как только он будет мертв, но этого не случилось. Мне нужно сделать глубокий вздох, чтобы получить достаточное количество воздуха. Хорошо, что толпа вокруг меня шумит, так что никто меня не слышит. Мы идем к двери. Впереди толпы Гаррисон несет Тори на спине, как ребенка. Она смеется, держась за его шею.
Тобиас кладет свою руку мне на спину. Я знаю об этом, потому что видела, как он подошел ко мне сзади и сделал это, а не потому, что почувствовала прикосновение. Я ничего не чувствую.
Дверь открывается снаружи. Мы останавливаемся в шаге от паникующего Джека Кана и группы Искренних, следовавших за ним.
— Что ты сделал? — спрашивает он. — Эрика нет в камере.
— Он находился под нашей юрисдикцией, — говорит Тори. — Мы провели суд и казнили его. Вы должны быть благодарны.
— Почему… — лицо Джека становится красным. Кровь темнее, чем румянец, даже если одно состоит из другого. — Почему я должен вас благодарить?
— Вы ведь тоже желали ему смерти, разве нет? Он убил одного из ваших детей. — Тори наклоняет голову и смотрит на него большими невинными глазами. — Ну, мы позаботились об этом за вас. И теперь просим нас извинить — нам пора уходить.
— Что… уходить? — шипит Джек.
Если мы уйдем, он не сможет выполнить два из трех требований Макса. Эта мысль пугает его, это видно по его лицу.
— Я не могу позволить вам уйти, — говорит он.
— Ты не вправе нам что-либо указывать, — замечает Тобиас. — Если ты не отойдешь в сторону, мы вынуждены будем пройтись по тебе.
— Разве ты не пришел сюда, чтобы найти союзников? — Джек хмурится. — Если ты выполнишь свою угрозу, мы перейдем на сторону Эрудитов, и я обещаю тебе, что мы никогда не будем вашими союзниками.
— Мы не нуждаемся в вас, как в союзниках, — говорит Тори. — Мы Бесстрашные.
Все кричат, и каким-то образом их крикам удаётся рассеять туман в моей голове. Толпа двигается вперёд. Искренние отошли с нашего пути, поток Бесстрашных стремится заполнить всё пустующее пространство, будто в помещении прорвало трубу.
Захват Марлен на моем локте ослабевает. Я бегу вниз, следуя за Бесстрашными, игнорируя толчки локтями и окружающий шум. Чувствую себя, будто снова на инициации, несусь по ступеням Центра после Церемонии выбора. Ноги горят, но это ничего.
Мы достигаем холла. Внизу нас ждут Искренние и Эрудиты, включая блондинку Дивергента, которую тащили за волосы к лифту, девочку, которой я помогла бежать, и Кару. Они смотрят на толпу Бесстрашных с беспомощным выражением на лицах.
Кара замечает меня и хватает за руку:
— Куда вы все бежите?
— В штаб Бесстрашных, — я пытаюсь высвободить руку, но она не отпускает. Я не смотрю ей в лицо.
— Иди в Дружелюбие, — говорю я. — Они обещали безопасность всем, кто пожелает. Здесь ты не будешь в безопасности.
Она отпускает меня, почти отталкивая от себя.
Снаружи земля будто скользит под кроссовками, а мешок с одеждой ударяется о спину, пока я бегу. Дождь капает на голову и спину. Наступаю на лужи, от чего намокают брюки.
Чувствую запах мокрого асфальта и делаю вид, что это единственный запах.
Я стою на платформе, глядя в пропасть. Вода ударяется о стену подо мной, но она не поднимается достаточно высоко, чтобы намочить мои ботинки.
В сотне ярдов от меня Бад раздаёт оружие для пейнтбола. Кто-то ещё раздаёт шарики. Вскоре все потаённые уголки штаба Бесстрашных будут покрыты разноцветной краской, закрывающей обзор камер наблюдения.
— Эй, Трис, — говорит Зик, присоединяясь ко мне возле перил. Его глаза красные, но на губах появляется мимолетная улыбка.
— Эй. Вы позаботились о Шоне?
— Да. Мы подождали, пока ее состояние стабилизируется и забрали ее сюда, — он трет один глаз большим пальцем. — Я не хотел перемещать ее, но… совершенно очевидно, что с Искренними больше не безопасно.
— Как она?
— Не знаю. Она выживет, но медсестра думает, что всю нижнюю часть тела парализует. Меня это не беспокоит, но… Как она будет Бесстрашной, если не сможет ходить?
Я смотрю через Яму, где некоторые бесстрашные дети гоняются друг за другом по дорожке, ударяя шары о стены. Один из них лопается и забрызгивает камень желтым цветом.
Я думаю о том, что сказал мне Тобиас, когда мы провели ночь вместе с Афракционерами, что старшие Бесстрашные покидают фракцию, потому что физически не способны оставаться в ней. Я думаю о песне Искренних, в которой они называют нас самой жестокой фракцией.
— Она сможет, — говорю я.
— Трис. Она даже не в состоянии передвигаться.
— Уверена, она сможет, — я смотрю на него. — У неё будет инвалидная коляска, и кто-нибудь сможет возить её по Яме, к тому же в здании есть лифт.
Я показываю вверх над нашими головами.
— Ей не обязательно ходить, чтобы спускаться вниз по кабелю или стрелять из пистолета.
— Она не хочет, чтобы я возил её, — его голос звучит слегка надломлено. — Она не хочет, чтобы я поднимал ее или нес.
— Тогда ей придется это преодолеть. Неужели ты собираешься позволить ей вылететь из числа Бесстрашных по такой глупой причине как то, что она не в состоянии ходить?
Несколько секунд Зик молчит. Его взгляд скользит по мне, и он прищуривается, будто оценивая или измеряя меня.
Затем он поворачивается и обхватывает меня руками. Меня так давно никто не обнимал, что я цепенею. Затем расслабляюсь и позволяю его объятиям согреть мое тело, замерзшее в мокрой одежде.
— Я собираюсь пойти пострелять, — сообщает он, отстраняясь. — Хочешь со мной?
Я пожимаю плечами и следую за ним по дну Ямы. Бад даёт каждому из нас по маркеру, и я заряжаю свой. Он тяжёлый и жёсткий, так не похож на револьвер, что у меня не возникает никаких проблем с тем, чтобы держать его.
— Мы почти закончили с покраской Ямы и подземелья, — говорит Бад. — Но вам следует проверить Пик.
— Пик?
Бад указывает вверх на стеклянное здание над нами. Взгляд пронзает меня, как игла. В последний раз я стояла на этом месте и смотрела вверх, когда была на миссии по уничтожению моделирования. Я была с моим отцом.
Зик уже поднимается вверх по тропе. Я заставляю себя следовать за ним нога в ногу. Трудно идти, трудно дышать, но каким-то образом мне это всё-таки удаётся. К тому времени, как мы достигаем ступенек, давление в груди почти сошло на нет.
Как только мы оказываемся на Пике, Зик поднимает маркер и целится в одну из камер под потолком. Он стреляет, и зелёная краска брызгает мимо объектива камеры, на окно.
— О, — говорю я, морщась. — Фигово.
— Да? Хотел бы я взглянуть, как ты с этим справишься.
— Действительно? — я поднимаю собственный маркер, кладу его на левое плечо вместо правого. Оружие кажется чужим в левой руке, но я не смогла бы удержать его вес правой. Нахожу камеру в зоне видимости, а затем прищуриваюсь, глядя в объектив. Голос в моей голове шепчет: вздохни, прицелься, вдохни, стреляй. У меня уходит несколько секунд, чтобы понять, что это голос Тобиаса, ведь именно он научил меня стрелять. Нажимаю на курок, и шарик ударяет по камере, заливая краской объектив. — Вот. Теперь ты видел. Даже с левой руки.
Зик бормочет что-то неприятное себе под нос.
— Эй! — кричит радостный голос. Марлен высовывает голову над стеклянным полом. Краска размазывается у нее на лбу, делая её обладательницей фиолетовой брови. Со злобной улыбкой она целится в Зика, попадая в ногу, а затем в меня. Шарик обжигает мою руку.
Марлен смеется и ныряет под стекло. Мы с Зиком смотрим друг на друга, а затем пускаемся вслед за Марлен. Она хохочет, пока сбегает вниз по тропе, вливаясь в толпу детей. Я стреляю в неё, но промахиваюсь и попадаю в стену. Марлен стреляет в мальчика у перил — Гектора, младшего брата Линн. Поначалу он выглядит шокированным, но затем стреляет в неё в ответ, задевая человека рядом с Марлен.
Звуки выстрелов наполняют воздух, камеры забыты, в перестрелке участвуют все — и молодые, и люди постарше. Я бросаюсь бежать по тропе, окруженная криками и смехом. Мы делимся на команды и устраиваем войнушку.
К тому времени, когда борьба стихает, на моей одежде нет ни одного живого места — всё в краске. Я решаю сохранить рубашку на память о том, почему в первую очередь я выбрала Бесстрашие: не потому, что они совершенны, а потому, что в них течёт жизнь, потому, что они свободны.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Перевод: Laney, Катерина Мячина, Дольская Алина, Маренич Екатерина, Инна Константинова
Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Кто-то забегает на кухню Бесстрашных и стреляет по хранящимся там продуктам, поэтому сегодня у нас горячий ужин. Я сижу за тем же столом, который мы делили с Кристиной, Алом и Уиллом. С тех пор, как я села, чувствую ком в горле. Как получилось, что только половина из нас здесь?
Я чувствую ответственность за это. Моё прощение могло бы спасти Ала, но я сдержала его. Мой здравый смысл мог бы пощадить Уилла, но я не обратилась к нему.
Прежде, чем я окончательно тону в чувстве вины, Юрай ставит свой поднос рядом с моим. На нем тушёная говядина и шоколадный торт. Я смотрю на кусок торта.
— Был торт? — спрашиваю я, глядя на свой поднос, который заполнен более разумно, чем у Юрая.
— Ага, кто-то просто принёс его. Нашли пару ящиков полуфабрикатов в кладовке и приготовили, — говорит он. — Ты можешь куснуть немного у меня.
— Куснуть? Так ты собирался сожрать все самолично?
— Да.
Он выглядит смущённо.
— А что такого?
— Не важно.
Кристина садится за стол как можно дальше от меня. Зик кладет свой поднос рядом с ней. Вскоре к нам присоединятся Линн, Гектор и Марлен. Я замечаю движение под столом и вижу, как рука Марлен соприкасается с рукой Юрая над его коленом. Их пальцы переплетаются. Они оба явно пытаются выглядеть обыденно, но продолжают переглядываться украдкой.
Слева от Марлен сидит Линн, она выглядит так, будто проглотила что-то прокисшее. Девушка методично закидывает еду в рот.
— Где пожар? — спрашивает ее Юрай. — Тебя может стошнить, если не перестанешь есть так быстро.
Линн бросает на него сердитый взгляд.
— Меня и так стошнит с вами двумя и вашими гляделками.
Уши Юрая краснеют.
— О чём это вы говорите?
— Я не идиотка, никто из нас подобным не страдает. Почему бы тебе просто не объясниться с ней и покончить с этим?
Юрай выглядит ошеломлённым. Однако Марлен, глядя на Линн, наклоняется и крепко целует парня в губы, скользя пальцами по его шее под воротником рубашки. Я замечаю, что вся еда с моей вилки падает, так и не достигнув рта.
Линн берёт поднос и встаёт из-за стола.
— Что это было? — интересуется Зик.
— Не спрашивай меня, — отмахивается Гектор. — Она всегда на что-нибудь злится. Я уже давно не пытаюсь за этим проследить.
Лица Юрая и Марлен по-прежнему совсем рядом, и они по-прежнему улыбаются.
Я заставляю себя глядеть в тарелку. Так странно видеть пару людей, с которыми ты познакомилась, когда они были одиноки. Впрочем, я видела такое и прежде. Слышу скрип — Кристина провела вилкой по пустой тарелке.
— Четвертый! — с облегчением зовет Зик. — Иди сюда, есть место.
Тобиас кладет руку мне на здоровое плечо. Несколько его пальцев разбиты, кровь выглядит свежей. — Извини, не могу остаться.
Он наклоняется и говорит.
— Могу я забрать тебя на некоторое время?
Я встаю, машу на прощание тем, кто обратил на это внимание — на самом деле это только Зик, потому что Кристина и Гектор смотрят в свои тарелки, а Юрай и Марлен сосредоточены друг на друге. Тобиас и я выходим из столовой.
— Куда мы идём?
— Поезд, — отвечает он. — У меня там встреча, и мне нужна твоя помощь.
Мы идём по одной из тропинок вокруг стен Ямы в сторону ступенек, ведущих к Пику.
— Зачем там я?
— У тебя получится лучше, чем у меня.
Я не знаю, что ответить. Мы поднимаемся по ступенькам и пересекаем стеклянный этаж. Проходим через комнату, в которой я проходила свой пейзаж страха. Судя по шприцу на полу, здесь недавно кто-то был.
— Ты сегодня проходил свой пейзаж страха? — спрашиваю я.
— Почему ты спрашиваешь? — он избегает моих глаз; открывает входную дверь — тепло и полное безветрие.
— Твои пальцы ободраны, и кто-то явно использовал комнату.
— Именно это я имел ввиду. Ты гораздо понятливее большинства людей, — он смотрит на часы. — Они сказали сесть на тот поезд, что отходит в 8:05. Пойдём.
Я чувствую волну надежды. Возможно, на этот раз мы не будем спорить. Возможно, у нас все наконец-то наладится.
Мы идем к рельсам. В последний раз, когда мы делали это, он хотел показать мне свет в штабе Эрудитов, хотел рассказать, что они планируют напасть на Отречение. Но сейчас мне кажется, что мы собираемся встретиться с Афракционерами.
— Достаточно понятлива, чтобы догадаться, что ты уклоняешься от ответа, — говорю я.
Он вздыхает:
— Да, я прошел через страх высоты. Хотел увидеть, нет ли каких-то перемен.
— И он изменился, не так ли?
Он отбрасывает с лица упавшие на глаза волосы и избегает моего взгляда. Я и не знала, что его волосы такие густые, трудно судить об этом, когда они настолько коротки, как у Отречённых, но сейчас они на два дюйма длиннее и почти достают до лба. От этого он выглядит не таким угрожающим, и больше похож на того, каким его знаю я.
— Да, — говорит он. — Но количество не изменилось.
С левой стороны слышится гудок поезда, но в первом вагоне свет не горит.
— Пятый вагон сзади! — кричит он.
Мы оба начинаем бежать. Я нахожу пятый вагон и левой рукой хватаюсь за ручку, подтягиваясь как можно сильнее. Я пытаюсь затащить ноги внутрь, но не получается; они опасно близки к колёсам, я кричу и обдираю коленки об пол, пока затаскиваю себя внутрь.
Тобиас забирается следом за мной и приседает рядом. Я сжимаю колени и скриплю зубами.
— Эй, дай мне посмотреть, — говорит он и задирает мои джинсы над коленкой. Его пальцы оставляют невидимые глазу полоски холода, и я думаю о том, чтобы схватиться за его рубашку и притянуть для поцелуя; хочу прижаться к нему, но не могу, мешают наши с ним секреты.
Моё колено в крови.
— Это мелочь. Заживет быстро, — говорит он.
Я киваю. Боль уже стихает. Он аккуратно расправляет мои джинсы. Я ложусь на спину, глядя в потолок.
— Так он до сих пор в твоём пейзаже страха? — спрашиваю я.
Это выглядит так, будто кто-то зажег спичку позади его глаз.
— Да. Но по-другому.
Он говорил мне однажды, что его пейзаж не менялся с тех пор, как он впервые прошёл через него во время инициации. Но если он изменился, даже чуть-чуть, это уже что-то.
— Теперь там есть ты.
Он морщится, глядя на свои руки.
— Вместо того чтобы застрелить ту женщину, как это было раньше, я должен смотреть, как ты умираешь. И я ничего не могу сделать.
Его руки сжаты. Пытаюсь придумать, что бы такого сказать: «Я не собираюсь умирать»? Но я не знаю, как получится. Мы живём в опасном мире, и я не настолько привязана к жизни, чтобы пойти на всё, что угодно, чтобы выжить. Я не могу переубедить его.
Он смотрит на часы.
— Они будут здесь с минуты на минуту.
Я поднимаюсь и вижу, что Эвелин с Эдвардом стоят возле рельсов. Они бегут до тех пор, пока поезд не подъезжает к ним, и запрыгивают почти так же запросто, как и Тобиас. Должно быть, они тренировались.
Эдвард ухмыляется мне. Сегодня к его повязке пришит большой синий икс.
— Привет, — говорит Эвелина. Она смотрит только на Тобиаса, когда говорит это, будто меня здесь нет.
— Хорошее место для собрания, — замечает Тобиас. На улице почти кромешная тьма, я вижу лишь тени зданий, темно-синее небо и несколько светящихся огней на берегу озера, которые, должно быть, принадлежат штабу Эрудитов.
Вопреки обыкновению поезд поворачивает налево, подальше от сияния штаба Эрудитов, в сторону заброшенной части города. По нарастающей тишине могу сказать, что поезд замедляется.
— Кажется безопасным, — говорит Эвелина. — Итак, ты хотел встретиться.
— Да. Я хотел бы обсудить союз.
— Союз, — повторяет Эдвард. — Кто дал тебе такое право?
— Он лидер Бесстрашных, — говорю я. — Он имеет полное право.
Эдвард удивленно вскидывает брови. Взгляд Эвелины задерживается на мне буквально на секунду прежде, чем она снова улыбается Тобиасу.
— Интересно, — замечает она. — И она тоже лидер Бесстрашных?
— Нет, — отвечает он. — Она здесь, чтобы помочь мне решить, стоит ли вам доверять
Эвелина кривит губы. Часть меня хочет скорчить рожицу и сказать — «Ха!» — но я довольствуюсь мимолетной улыбкой.
— Мы, безусловно, согласимся на союз… на некоторых условиях, — говорит Эвелин. — Гарантированное и достойное место в любом правительстве, которое появится после того, как с Эрудитами будет покончено, и полный контроль над базой данных Эрудитов.
— Что вы собираетесь делать с данными Эрудитов? — перебиваю я.
— Уничтожим. Единственный способ лишить Эрудитов власти — это лишить их знаний.
Моё первое инстинктивное желание: сказать ей, что она дура, но что-то мешает. Без технологии моделирования, без информации о других фракциях, без их устремления к техническому прогрессу атаки на Отречения не произошло бы. Мои родители были бы живы.
Даже если нам удастся убить Джанин, сможем ли мы доверять Эрудитам? Не нападут ли они и не возьмут ли нас под контроль снова? Я не уверена.
— Что мы получим по этим условиям? — спрашивает Тобиас.
— Необходимые для захвата штаба Эрудитов человеческие силы и места в правительстве наравне с нами.
— Я уверен, что Тори захочет собственноручно избавить мир от Джанин Метьюс, — тихо добавляет он.
Я поднимаю брови: не знала, что ненависть Тори к Джанин — общеизвестный факт, хотя, возможно, это не так. Он должен знать о Тори то, чего больше никто не знает, сейчас, когда они оба являются лидерами.
— Уверена, это можно устроить, — отвечает Эвелин. — Меня не волнует, кто её убьёт, я просто хочу, чтобы она умерла.
Тобиас смотрит на меня. Я хотела бы рассказать ему о раздирающих меня противоречиях… объяснить, почему из всех людей именно у меня есть сомнения по поводу уничтожения Эрудитов. Но я не знаю, как сказать об этом, даже если бы на это было достаточно времени. Он поворачивается к Эвелин.