Ирэне Као
Я смотрю на тебя
Итальянская трилогия – 1
Текст предоставлен издательством https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=6981771&lfrom=159481197
«Ирэне Као. Я смотрю на тебя»: Эксмо; Москва; 2014
ISBN 978‑5‑699‑70781‑2
Аннотация
Бестселлер № 1 в Италии! Первая книга восхитительной трилогии, которая отправит вас в путешествие, в мир чувственных удовольствий, любви, искусства и итальянской кухни. Самый романтичный город мира, Венеция, выступит в роли декораций для этой захватывающей любовной истории. Вы познакомитесь с венецианскими улочками и великолепными замками, узнаете многое о живописи и истории искусства. Отправитесь в гастрономический тур по Италии, где царит острый, пряный и неимоверно сочный аромат.
Элена никогда не любила по‑настоящему, мир для нее – это искусство, фрески, которые она реставрирует в старинных палаццо Венеции. Все меняется, когда в ее жизни появляется Леонардо, знаменитый шеф‑повар, в чьих руках даже наслаждение приобретает форму, цвет, запах, вкус. Элена позволяет богатому красавцу с темным прошлым соблазнить себя и принимает его условие: «Не влюбляться». Теперь никто из них не должен нарушить это правило, что бы ни случилось…
Читайте продолжение трилогии, книги «Я чувствую тебя» и «Я люблю тебя».
Ирэне Као
Я смотрю на тебя
Посвящается Мануэлю, моему брату
Итальянская трилогия
«Я смотрю на тебя»
Бестселлер № 1 в Италии! Первая книга восхитительной трилогии, которая отправит вас в путешествие, в мир чувственных удовольствий, любви, искусства и итальянской кухни.
Элена никогда не любила по‑настоящему, мир для нее – это искусство, фрески, которые она реставрирует в старинных замках Венеции. Все меняется, когда в ее жизни появляется Леонардо, знаменитый шеф‑повар, в чьих руках даже наслаждение приобретает форму, цвет, запах, вкус. Элена позволяет богатому красавцу с темным прошлым соблазнить себя и принимает его условие: «Не влюбляться». Теперь никто из них не должен нарушить это правило, что бы ни случилось…
«Я чувствую тебя»
Путешествие в поисках удовольствия продолжается! Итальянский темперамент, прекрасный Рим, вдохновляющее искусство, любовь, страсть – вот главные ингредиенты книги.
Элена начала жизнь с новой страницы. Дни страсти и безумства, проведенные с Леонардо, превратили ее в сильную женщину, позволили раскрыться и познать все стороны любви. Теперь она знает, чего хочет: ради Филиппо оставила Венецию и переехала в Рим. Кажется, что Элена счастлива в своей новой жизни, но достаточно случайной встречи, чтобы все разрушить. Леонардо вновь встает на ее пути, и она должна решить, какую цену готова заплатить за эту страсть…
Элена не знает, правильно ли поступает, она лишь следует за своими чувствами, слушает сердце и город, который говорит с ней. Эта девушка изменилась, она не боится жить, не боится любить и готова сделать свой выбор.
«Я люблю тебя»
Финальная часть итальянской трилогии, покорившей романтиков во всем мире!
Жизнь без любви, жизнь, полная свободных отношений, – вот новая мантра Элены, которая стала совсем другим человеком с тех пор, как отказалась от надежной любви Филиппо и всепоглощающей страсти Леонардо. У нее было все, теперь нет ничего. Каждую ночь Элена готова проводить с новым мужчиной, только чтобы заполнить пустоту и заглушить боль в груди.
В самый тяжелый момент, когда все отвернутся от Элены, Леонардо вновь окажется рядом и увезет девушку на свою родину – остров Стромболи. Сицилия, вулкан, море, глаза любимого мужчины способны исцелить ее, вернуть вкус к жизни, любви, искусству. Но впереди еще много препятствий: прошлая жизнь Леонардо встает на их пути, и кажется, что ничего уже нельзя изменить…
Глава 1
Ярко‑желтый оттенок вбирает солнечный свет, переходит в оранжевый и потом растворяется в рубиново‑красном, где похожий на рану разрез открывает взору маленькие зернышки фиолетового глянца. Я не отвожу глаз от этого граната уже несколько часов. Он – всего лишь деталь, но служит ключом ко всей фреске.
Ее сюжет – похищение Прозерпины[1]. Тот момент, когда мрачный властитель преисподней Плутон, облаченный в пурпурное облако своих одежд, с силой схватил богиню, собирающую крупные гранаты на берегу озера, за чресла.
Фреска не подписана – имя автора окутано тайной. Знаю только, что он жил в начале XVII века и, судя по стилю письма, цветовым фрагментам и деликатной игре света и тени, был настоящим гением. Каждый мазок нанесен безукоризненно, а моя задача – не испортить усилия художника в достижении совершенства, понять его творчество и передать в своей работе.
Это первая реставрация, над которой я работаю самостоятельно. В 29 лет такая работа – огромная ответственность, и я горжусь ею. Ждала подобного шанса с тех пор, как закончила школу реставраторов, и теперь, когда удача улыбнулась мне, сделаю все, чтобы оправдать ее.
Вот поэтому я сижу уже несколько часов подряд на стремянке в белом клеенчатом комбинезоне и красной бандане, удерживающей темное каре волос (но отдельные прядки все же выбиваются и падают на глаза), и неподвижно смотрю на стену. К счастью, вокруг нет зеркал, потому что наверняка на моем лице заметны следы усталости и круги под глазами. Не важно – это доказательства моего упрямства.
В какой‑то момент смотрю на себя со стороны: вот я, Элена Вольпе, одна‑одинешенька в огромном парадном холле античного и давно необитаемого палаццо[2], в самом сердце Венеции. И именно здесь я хочу находиться.
Всю неделю я отчищала фон фрески и сегодня впервые попробую цвет. Неделя – это много, наверное, даже слишком, но я не хотела рисковать. Продвигаться нужно с максимальной осторожностью, потому что одно неправильное движение может испортить всю работу. Как говорил один мой преподаватель: «Если хорошо зачистишь, то половина работы сделана».
Отдельные части фрески полностью разрушены, и мне ничего не остается, как заново заштукатурить их. Сказывается вездесущая влажность Венеции, проникающая даже в гранит, кирпичи и древесину. Но вокруг поврежденных фрагментов есть и другие, где цвета сохранили свою яркость.
Сегодня утром, взбираясь на стремянку, я сказала себе: «Ни за что не сойду вниз, пока не подберу тон для этого граната». Теперь понимаю, что, возможно, была слишком оптимистична… Не представляю, сколько времени я уже пробую всю палитру красных, желтых и оранжевых цветов без какого‑либо удовлетворительного результата. Восемь емкостей, в которых разводила пигментную крошку с небольшим количеством воды и капелькой оливкового масла для придания консистенции, я уже выбросила. И начав разводить краску в девятой чашечке, услышала звонок. Он исходил из кармана моего комбинезона. Увы! Игнорировать зов мобильного было бесполезно. Чуть не свалившись с лестницы, я схватила телефон и прочитала имя, которое мигало на дисплее.
Это Гайя, моя лучшая подруга.
– Эле, как дела? Я на площади Санта‑Маргарита. Приходи, выпьем что‑нибудь в «Иль Россо»![3]Сегодня здесь больше народа, чем обычно, и это просто здорово! Быстрее приходи! – Она говорит на одном дыхании, даже не спросив, удобно ли мне разговаривать, и не давая мне возможности ответить.
В этом вся Гайя. Она организует концерты и VIP‑вечеринки в самых модных заведениях города и всего региона Венето[4]. Работа начинается с четырех часов пополудни и продолжается до поздней ночи. Она любит светские тусовки, и для нее они не просто работа – это призвание: готова поспорить, что она работала бы даже бесплатно.
– Слушай, а сколько времени? – спрашиваю я, пытаясь остановить поток ее слов.
– Полседьмого. Ну, ты идешь?
Боже мой, так поздно?! Время пролетело совсем незаметно.
– Эй, Эле, ты здесь? Все хорошо? Скажи же что‑нибудь! – кричит Гайя, и ее голос врезается мне в барабанные перепонки. – Ты совсем уже с ума сошла с этой своей фреской. Приезжай сюда, немедленно! Это приказ!
«Иль Россо» – это бар, где встречаются молодые венецианские бездельники, тот тип людей, которым нужны такие, как Гайя, чтобы понять, как провести вечер.
– Гайя, через полчасика я закончу, обещаю, – делаю глубокий вздох –…но пойду домой. Не злись, пожалуйста.
– Да не злюсь, конечно, сволочь ты, вот и все! – фыркает она.
Так всегда. Это наша обычная ролевая игра, через две секунды она опять будет спокойной и счастливой. К счастью, мои отказы она быстро забывает.
– Слушай, можешь идти домой, отдохнуть, а попозже пойдем в «Пятый Молл», у меня два приглашения в клуб «Прайв»…
– Спасибо за беспокойство, но я совсем не хочу лезть в этот ад, – быстро отвечаю я, прежде чем она продолжит. А ведь она прекрасно знает, что я ненавижу толпу, что почти не пью, а танцы для меня сводятся, в лучшем случае, к притопыванию ногой в такт (причем такт этот я отбиваю по‑своему). Все эти развлечения – не для меня, я постоянно стесняюсь и чувствую себя не в своей тарелке. Но Гайя не сдается, каждый раз пытаясь затащить меня на одну из своих вечеринок. На самом деле, хотя я никогда в этом не признаюсь, я благодарна ей за эти попытки.
– Ну что, ты уже закончила работать? – спрашиваю я, пытаясь отвести разговор от опасных тем.
– Ага, сегодня мне просто повезло, я сопровождала одну русскую бизнес‑леди. Мы три часа рассматривали в «Bottega Veneta» сумки и кожаные сапоги, а потом я привела ее в «Balbi» и там наконец мадам решила купить две вазы из муранского стекла. Между прочим, в «Alberta Ferretti» я видела несколько платьев их новой коллекции – ну просто как на тебя сшиты! Бежевого цвета, он будет потрясающе смотреться с шоколадным оттенком твоих волос… Как‑нибудь зайдем, и ты их при‑меришь!
Когда она не занята тем, чтобы указывать людям, что делать по вечерам, Гайя объясняет им, как тратить деньги, она своего рода консультант по шопингу. Это тот тип женщин, у которых обо всем есть свое мнение и большие способности к убеждению других. Настолько большие, что даже находятся желающие заплатить, чтобы дать себя убедить в чем‑нибудь. Однако на меня ее способности не действуют – за двадцать три года дружбы я выработала иммунитет.
– Конечно, сходим. Правда, кончится все тем, что ты, как обычно, купишь их себе.
– Но рано или поздно мне удастся прилично тебя приодеть. Учти, я с тобой еще не закончила!
Гайя борется с моим, скажем так, небрежным стилем в одежде со времен нашего подросткового возраста. Для нее джинсы и туфли без каблуков вовсе не являются удобной альтернативой прочим нарядам. Она полагает, что такого выбора можно лишь стыдиться. По мнению Гайи, я должна ходить каждый день на работу в мини‑юбке и на высоченных каблуках. И не важно, что я по несколько раз в день забираюсь вверх по стремянке и часами нахожусь в позе, которую и без того сложно назвать комфортной. «Если бы у меня были твои ноги…» – все время твердит она. И еще каждый раз повторяет изречение Коко Шанель: «Надо всегда быть элегантной, каждый день, потому что судьба может ожидать вас за углом». Сама Гайя ни за что не выйдет из дома, пока не накрасится, не нарядится и не уложит волосы.
Порой я удивляюсь, насколько мы не похожи друг на друга; и если бы Гайя не была моей лучшей подругой, я бы, наверное, ее не переносила.
– Ну ладно, Эле, – возвращается она к излюбленной теме как ни в чем не бывало, – сегодня вечером ты должна обязательно прийти в «Молл».
– Гайя, не обижайся. Но я тебе уже сказала, что не могу! – Когда она так настойчива, мне это действует на нервы.
– Ну там же будет Боб Синклэр!
– Кто это? – спрашиваю, и у меня на лбу загорается надпись: «ФАЙЛ НЕ НАЙДЕН».
Гайя с отчаянием вздыхает.
– Ну, это французский диджей, он знаменитый. Он был в жюри Венецианского кинофестиваля на прошлой неделе…
– Тогда понятно!
– А еще, – продолжает она, – проверенные источники сообщили мне, что сегодня вечером в «Прайв» будут разные знаменитости, в том числе и… слушай внимательно, – она делает театральную паузу, – Самуэль Белотти!
– Нет! Велосипедист из Падуи? – охаю я в отчаянии, абсолютно неодобрительным тоном.
Это один из «знаменитых» поклонников Гайи, которых она во множестве оставила на своем пути по всей Италии и даже по миру.
– Именно он!
– Я вообще не понимаю, что ты в нем нашла: это самоуверенный кретин, и что в нем эдакого потрясающего?
На мужчин у нас с Гайей тоже разные вкусы.
– Ну, я‑то знаю, что у него потрясающее, – хихикает она.
– Ой, ладно, ну а что дальше?
– Я ему написала эсэмэску. Он пока не ответил, потому что сейчас у него какая‑то модель, – вздыхает она, – правда, и не отшил меня окончательно, так что я не сдаюсь… Думаю, он просто тянет время.
– Не знаю, где ты вообще таких типов находишь, и знать не желаю!
– Работа, дорогая. Просто работа, – отвечает она мне, а я прекрасно представляю двусмысленную улыбку на ее лице в этот момент. – Связи с общественностью, как известно, очень тяжелый труд.
– Слова «труд» и «работа» в твоих устах приобретают совсем иное значение, – пытаюсь провоцировать ее, скрывая легкую зависть. Признаю, я согласилась бы хоть в этом походить на нее. Я слишком правильная и ответственная, а она – олицетворение легкости и дерзкой беззаботности.
– Эле, ты меня не ценишь. Моя лучшая подруга меня не ценит! – смеется Гайя.
– Ладно, слушай, иди в «Молл», развлекайся. И смотри не перетрудись, дорогая!
– Вот ты всегда отказываешься! Но я не отстану и все равно буду надоедать тебе, сама знаешь. Я не сдамся, дорогая…
И я прекрасно понимаю, что такой маленький театр – просто наш способ сказать, как мы друг друга любим.
– Сейчас и правда очень неудачный момент: я не могу гулять допоздна, иначе завтра просто не проснусь утром.
– Ну, хорошо, на сей раз я дам тебе выиграть.
Наконец‑то!
– Но пообещай мне, – продолжает она, – в эти выходные мы увидимся!
– Клянусь. С субботы я вся твоя!
* * *
Девятую емкость с раствором красного тициановского оттенка тоже можно выбросить: я поднесла фрагмент цвета к кожуре граната – даже близко не подходит. И я смиряюсь с тем, что придется начинать все сначала, но меня отвлекает шум за спиной. Кто‑то зашел с центрального входа и поднимается по мраморной лестнице. Это явно мужские шаги, но был момент, когда я вздрогнула при мысли о том, что это Гайя решила устроить сюрприз. Я слезаю со стремянки, стараясь не споткнуться о чашечки с краской, которые валяются вперемешку на защитном полотне, закрывающем пол.
Входная дверь открылась, и на пороге возникла щуплая фигура Якопо Брандолини – владельца палаццо и моего заказчика.
– Добрый вечер, – здороваюсь с натянутой улыбкой.
– Добрый вечер, Элена, – улыбается он в ответ. – Как продвигается работа? – Он опускает глаза на разбросанные чашки с раствором, повязывая рукава накинутого на плечи свитера (наверняка он из кашемира).
– Очень хорошо, – вру и сама удивляюсь своей непосредственности, но у меня нет желания объяснять ему детали, которые он все равно не поймет. (И надо бы добавить что‑то сугубо профессиональное.) – Как раз вчера я закончила очистку и с сегодняшнего дня могу заняться цветом.
– Отлично. Я очень на вас надеюсь, все в ваших руках. – Он переводит взгляд с пола на меня, его маленькие голубые глазки похожи на трещины во льду. – Как вы знаете, я очень дорожу этой фреской и хотел бы, чтобы она проявилась в лучшем виде. Хоть она и не подписана, в ней сразу видна рука мастера.
– Ее, без сомнения, написал настоящий гений, – киваю я.
Брандолини улыбается с удовлетворением. Ему сорок лет, но выглядит он чуть старше. У него старинная фамилия – он потомок одной из самых знаменитых аристократических семей Венеции, – да и сам Якопо выглядит антично. Худой, с белоснежной кожей, нервное угловатое лицо, пепельно‑белые волосы. Но Якопо одевается как старик. Вернее, одежда на нем приобретает странный вид, будто становится ретро. Например, сейчас на нем джинсы «Levi’s» и голубая рубашка с коротким рукавом, но он в них тонет, настолько он худой. В нем самом есть что‑то старомодное – это не объяснишь. Хотя говорят, что он пользуется успехом у женщин. Мне кажется, просто потому, что он очень богат, – другого объяснения я не нахожу.
– Ну как вы здесь устроились? – спрашивает он, осматриваясь вокруг, чтобы проверить, все ли на своих местах.
– Очень хорошо, – я стягиваю бандану, потому что понимаю, что вид у меня совсем непрезентабельный.
– Если вам что‑нибудь понадобится – что угодно, – спросите у Франко. Можете даже отправить его за необходимым материалом.
Франко – это смотритель палаццо, приземистый и очень симпатичный человек, он тихий и тактичный. За десять дней работы я пересеклась с ним всего дважды: в саду внутреннего дворика, когда он поливал агапантус, и у входной двери, где он собирался полировать латунную ручку. Он никогда не заходит в палаццо, работает всегда снаружи и около двух часов после полудня уходит. Его присутствие действует на меня успокаивающе.
– Я прекрасно справляюсь сама, спасибо, – с опозданием понимаю, что мой ответ звучит слишком резко, и прикусываю язык.
Брандолини поднимает руки, делая вид, что сдается.
– Ну, так вот, – он прочищает горло, – я зашел, чтобы сообщить, что с завтрашнего дня в палаццо будет новый постоялец.
– Постоялец?
Нет. Это невозможно. Я не привыкла работать в обстановке, когда вокруг меня кто‑то ходит и отвлекает.
– Его зовут Леонардо Ферранте, это знаменитый сицилийский шеф‑повар, – самодовольно поясняет он. – Он прилетит напрямую из Нью‑Йорка для открытия нашего нового ресторана в Сан‑Паоло[5]. Открытие через три недели.
Вместе с отцом граф Брандолини управляет двумя ресторанами в Венеции. Один – за площадью Сан‑Марко[6], а второй, поменьше, – рядом с мостом Риальто[7]. У семьи Брандолини есть еще ресторан в Лос‑Анджелесе, а также два частных клуба, кафе и арендуемая резиденция. В прошлом году они открыли заведения в Абу‑Даби и Стамбуле. Проще говоря, их фотографии часто появляются на страницах желтой прессы, которая так нравится Гайе. Мне же абсолютно наплевать на всю эту светскость, и меньше всего мне нужна какая бы то ни было отвлекающая персона в пространстве, где я работаю.
– Мы из сил выбились, чтобы подготовить все как можно быстрее. Вы же знаете, что венецианская логистика нам совсем не в помощь, – продолжает он, не замечая моего недовольства. – Но видите ли, когда очень чего‑то хочешь, никакие усилия не в тягость.
Теперь он меня еще и жизни будет учить! Механически киваю головой; мысль о том, что придется работать, пока по палаццо гуляет неизвестно кто, меня сильно раздражает. Ну как же Брандолини не понимает, насколько у меня деликатная работа?! Малейшее вмешательство нарушает необходимую концентрацию.
– Вот увидите, вы прекрасно поладите с Леонардо, он очень приятный.
– Да, я не сомневаюсь, проблема в том, что здесь…
Он не дает мне закончить.
– Понимаете, я же не мог разместить его в безжизненном номере отеля, – продолжает он с уверенностью тех, кто никогда и ни у кого не спрашивает разрешения. – Леонардо – свободный художник, здесь он будет чувствовать себя как дома. Сможет готовить, когда ему захочется, завтракать поздней ночью и обедать вечером, читать книгу в саду и наслаждаться видом Гранд‑канала[8]с балкона.
Я‑то как раз хотела обратить его внимание, что парадный вход соединен с остальными зонами палаццо и нет никакой возможности его обойти. Значит, этот тип в любом случае будет ходить мимо меня по сто раз за день. Но Брандолини и так это прекрасно знает, и, похоже, ему нет до этого никакого дела. Боже, у меня сейчас будет истерика!
– И сколько он здесь пробудет, этот шеф‑повар? – спрашиваю в надежде получить ободряющий ответ.
– Как минимум два месяца.
– Два месяца? – эхом отзываюсь я, уже не беспокоясь о том, чтобы скрыть раздражение.
– Да, два месяца, может, больше: до тех пор, пока ресторан не начнет работать самостоятельно. – Граф опять поправляет свитер на плечах и решительно смотрит на меня. – Я надеюсь, для вас это не проблема? – спрашивает он, явно намекая, что «либо так, либо никак».
– Ну, если других вариантов нет… – теперь моя очередь выразить ему «мне это совсем не нравится, но придется смириться».
– Вот и прекрасно, тогда мне остается только пожелать вам хорошей работы, – он подает мне на прощание изящную руку. – До свидания, Элена.
– До свидания, граф.
– Пожалуйста, зовите меня Якопо.
Пытается подсластить пилюлю, сокращая дистанцию между нами? Я натянуто улыбаюсь.
– До свидания, Якопо.
Как только Брандолини выходит, сажусь на диван из красного бархата, который стоит у одной из стен. Я так разнервничалась, что совсем потеряла вдохновение. Терпеть этого не могу! Не хочу ничего знать ни о его ресторане, ни о его титулованном шеф‑поваре, мне наплевать на вечеринку в честь открытия в стиле «Тысячи и одной ночи». Я просто хочу работать спокойно, одна, в тишине, – разве это непомерное требование?
Запускаю пальцы в волосы и смотрю на емкости, полные сухой темперы, – они выглядят как напоминание о моей неудаче.
К черту фреску! Уже семь тридцать, рабочее настроение улетучилось. Хватит. Устала. Пойду домой.
Выхожу на улицу, и меня обволакивает сладковатая влажность октября. По вечерам уже прохладно. Солнце почти совсем зашло за Лагуну, на улице горят фонари. Я иду быстрым шагом по улочкам, мысли путаются. Кажется, что они остались в ловушке в пыльном холле палаццо, и, боюсь, останутся там еще долго… И моя мама, и Гайя говорят, что, когда у меня что‑то крутится в голове, я становлюсь рассеянной, летаю в облаках. Это правда, я всегда с радостью растворяюсь в своих мыслях и позволяю им унести меня далеко… И с этой привычкой убегать от реальности я не намерена расставаться. Мне нравится гулять одной по городу, когда ноги сами несут меня, а ум остается свободным.
Но вот легкая вибрация и звук внезапно возвращают меня к реальности. На экране айфона непрочитанное сообщение:
Биби, пойдем в кино?
Сегодня вечером в кинотеатре «Джорджоне» показывают последний фильм Соррентино.
Чмок.
Филиппо! Наконец тот человек, с которым я хотела бы провести вечер после такого дня, как этот. Но не думаю, что у меня хватит сил дойти до «Джорджоне». Я очень устала, и меня совсем не привлекает идея сидеть в закрытом зале еще два часа. Хочу упасть на диван и отдохнуть.
Пишу ответ:
А что, если мы поужинаем у меня, а потом посмотрим какой‑нибудь фильм? Я – без сил. Не думаю, что буду в состоянии оценить Соррентино.
Моментальный ответ:
ОК. Увидимся у тебя:)
* * *
С Филиппо мы знакомы со времен университета. Познакомились на курсе «Архитектура внутреннего пространства», я была первокурсницей, а он – студентом третьего курса. Однажды он предложил заниматься вместе, и я согласилась. Он сразу показался мне человеком, которому можно доверять, и я чувствовала, что между нами существует какая‑то тайная связь. Без каких‑либо определенных причин, я просто знала это.
Мы быстро стали друзьями. Ходили вместе на выставки, в театр, в кино или просто болтали вечерами напролет. С тех пор Филиппо называет меня «Биби». Он утверждает, что я похожа на Биби из какого‑то японского комикса – немного неуклюжий персонаж, постоянно пребывающий в бессмысленных и странных фантазиях.
Я уже не помню, почему мы потеряли друг друга из виду. В прошлом году я узнала через Гайю, что он начал работать на Карло Дзонта, одного из самых известных итальянских архитекторов, и переехал в Рим.
Потом, месяц назад, он дал о себе знать электронным письмом, так, словно с тех далеких лет прошел всего день: «Я опять в Венеции. Как давно мы уже не ходили в Музей Коррера?[9]» Это приглашение было для меня неожиданным, и я сразу же поняла, насколько мне не хватало Филиппо. Я моментально согласилась.
Тогда мы увиделись впервые после многих лет, но было такое ощущение, что ничего не изменилось. Мы спокойно прошлись по залам музея, рассказывая друг другу все новости с того момента, как мы расстались. Мы снова останавливались перед любимыми произведениями (я хорошо помнила его любимые вещи, а он – мои).
Потом мы встретились опять, сходили поужинать, а в другой раз – в кино. Мы с Филиппо подумывали, что было бы здорово устроить встречу выпускников университета, но почему‑то так для этого ничего и не предприняли.
* * *
Уже почти девять вечера, трель звонка заставляет меня выскользнуть из ванной. Легкий макияж на глазах, а волосы собраны в короткий хвостик. Открываю дверь, одетая в джинсы, белую майку и шлепанцы, и, пока он поднимается, набрасываю безразмерную толстовку. (Я стараюсь не думать о выражении лица Гайи – что бы она сказала про такой вид. Это моя домашняя одежда, и я уверена, что Филиппо не будет шокирован.)
Он бегом поднимается по ступенькам с двумя коробками пиццы в руках. На входе его встречает теплый, глубокий голос последнего диска Норы Джонс.
– Давай быстрее, пока не остыли! – говорит он, входя. Бросает на пол сумку, на лету чмокает меня в щеку и летит, как ракета, на кухню.
– Ты голодный? – я иду за ним и освобождаю пространство на столе.
– Умираю, есть хочу!
Он уже открыл один из ящиков – с ходу определив нужный, хотя не был у меня дома несколько лет, – и нашел нож для пиццы. Сначала он нарезает мою.
Я смотрю на Филиппо. В его лице есть что‑то открытое и светящееся, почти умиротворяющее: может, поэтому мы и стали друзьями в университетский период. Большие глубокие глаза, удлиненной формы – немного азиатские, если бы не их светло‑зеленый цвет. И светлые волосы, вихрящиеся в беспорядке на голове.
– Овощи без сладкого перца, как тебе нравится, – он подает мне разрезанную на порции пиццу.
Он даже это помнит! Киваю, довольная, а он смотрит на меня своими необычными глазами, которые чуть не насильно приковывают внимание. На какое‑то мгновение мы будто застываем на месте, но потом Филиппо возвращается к пицце, а я берусь искать стаканы, просто чтобы чем‑нибудь заняться. Это всего лишь мгновение, но мы оба почувствовали, как в воздухе витает какой‑то магнетизм.
– Сегодня вечером я тоже буду вегетарианцем, чтобы ты не чувствовала себя одиноко, – шутит он, открывая вторую коробку, и улыбается, обнажая белые ровные зубы. Это еще одна черта, которая мне в нем нравится, как и ямочка на правой щеке.
– Слушай, Биби, ничего, если я тебе скажу, что пиццерия внизу – просто кошмар?
– Да, я не сомневаюсь, – отвечаю, откусив первый кусок, – но все равно буду туда ходить: для меня это единственный быстрый и безболезненный способ пропитания.
– Может, уже пора научиться готовить?
На пару секунд делаю вид, что задумалась, перед тем как ответить.
– Нет!
Он кидает в меня оливкой со своей пиццы.
После еды, пока я завариваю чай из мелиссы, Филиппо просматривает DVD, расставленные в беспорядке на нижней полке библиотеки.
– А это еще что? – смеется он. – Это здесь откуда? – говорит он, размахивая коробкой с фильмом «Давай потанцуем?».
– Ой, наверное, это Гайя здесь оставила, еще давно! – закрываю лицо руками.
Он смотрит на меня с пониманием.
– Послушай, если тебе нравится эта чушь, не стоит стесняться: признание проблемы – первый шаг к ее излечению. Можешь рассказать мне, как другу… Я смогу помочь тебе, если ты захочешь.
– Дурак!
Кино – это одно из тех увлечений, которое мы всегда разделяли с Филиппо. Часто, приходя на кинофорум в университете, только мы вдвоем досиживали до конца сеанса на показах странных фильмов безвестных режиссеров, относящихся к какой‑нибудь забытой школе русского авангарда, в то время как наши однокурсники уже давным‑давно сбежали в какой‑нибудь бар.
Филиппо продолжает просматривать названия фильмов и выуживает «Необычный день» Этторе Скола.
– Я его уже видел раза четыре как минимум, но посмотрел бы еще раз с удовольствием. А ты?
– Для меня это будет третий раз, так что давай!
Филиппо падает на диван. Возится с пультом, бормоча что‑то насчет новых сложностей технологий. Меня смешит его неуклюжесть. Я присоединяюсь к нему с двумя дымящимися чашками в руках. Ставлю их на стол, бросаю в угол шлепанцы, отпиваю глоток чая, совершенно забыв, что он горячий, и обжигаю язык. Затем плюхаюсь на диван рядом с ним.
На плазменном экране появляются первые титры, и я чувствую, как колено Филиппо прислоняется к моему. Это прикосновение неожиданно волнует меня, словно я только сейчас осознала, насколько мы близки. Я, как бы устраиваясь поудобнее на диване, стараюсь чуть‑чуть отодвинуться от него. Он, похоже, ничего не замечает, наверное, это просто мне показалось…
Фильм продолжается, такой же горький и сладкий одновременно, каким мы его помним. Мы смотрим на экран в религиозном молчании, попивая чай, который за это время достиг человеческой температуры, и иногда перематываем обратно наиболее запоминающиеся сцены. Сейчас Мастроянни и Софи Лорен пробуют танцевальные па, следуя узору плиток пола.
Краем глаза замечаю, что Филиппо за мной наблюдает. Я чувствую его взгляд на себе с самого начала фильма, горячий и обволакивающий. Поворачиваюсь и смотрю на него в упор:
– В чем дело?
Он улыбается, как будто я поймала его с поличным.
– Я думал о том, что за эти годы ты совсем не изменилась, – и продолжает пристально смотреть на меня. Я начинаю чувствовать себя неловко.
И пытаюсь отшутиться:
– А я‑то надеялась стать лучше со временем.
– Ну, к счастью, ты избавилась от своего единственного недостатка.
Я вопросительно смотрю на него.
– Валерио, твой бывший, – продолжил он.
Толкаю его с оскорбленным видом. С Валерио я встречалась на предпоследнем курсе университета, а Филиппо терпеть его не мог и даже не особо старался это скрыть. «Он слишком поверхностный и недоразвитый для тебя», – повторял он постоянно, выводя меня из себя.
– Мне понадобилось время, чтобы осознать, что ты был прав, – признаю я.
– Давно расстались?
– Года полтора назад.
– И сейчас у тебя никого нет?
Прямо к цели. Я этого не ожидала.
– Нет.
Последовавшее за этим молчание показалось мне давящим. Я хотела сказать еще хоть что‑то, чтобы сгладить возникшее напряжение, но в голову ничего не приходило. Не знаю, о чем думал Филиппо, но точно знаю, что я никогда ни о чем таком не помышляла. По крайней мере, до настоящего момента. Я просто была счастлива, что снова встретила старого друга, и даже не задумывалась о том, что между нами может быть что‑то еще. Однако моя уверенность в этом испарилась в одно мгно‑вение.
– Это моя любимая сцена, – сказал Филиппо, снова поворачиваясь к экрану.
Мастроянни и Лорен поднялись на террасу и складывают развешенные на просушку простыни. Может быть, Филиппо уловил мою неловкость и решил помочь – это в его стиле.
Потихоньку вздыхаю с облегчением и стараюсь отвлечься. Скорее всего, это просто мои фантазии и он вообще ничего такого не имел в виду. Концентрируюсь на фильме и понемногу начинаю и в самом деле расслабляться.
На улице начинается дождь, и у меня такое ощущение, что звук капель, барабанящих в слуховое окно, отзывается в моем сердце. Это чувство настолько приятно, что хочется полностью раствориться в нем.
Внезапно, словно выходя из глубокой комы, слышу тихий голос, который шепчет мне: «Биби, я ухожу».
Открываю глаза и вижу наклонившегося надо мной Филиппо, по экрану телевизора бегут титры. Пытаюсь подняться.
– Ты почему меня не разбудил?
– Тссс, лежи, – он укутывает мне плечи пледом. – Я позаимствую у тебя сломанный зонтик?
– Можешь и не сломанный взять.
– Не волнуйся… Мне тут недалеко.
Он гладит меня по щеке с невиданной прежде нежностью и легонько целует в лоб.
– Пока, Биби…
Глава 2
Сегодня утром я решила отдохнуть от фрески и заняться массой скучнейших домашних дел. Сразу скажу, я не идеальная домохозяйка. В корзине с грязным бельем высится гора мятой одежды, и я понимаю, что придется пару раз запустить стиральную машинку. Потом захожу в химчистку за платьем, которое я оставила там еще летом, а после этого отваживаюсь на поход в магазин в моем стиле – закупаюсь готовой замороженной едой. Придя домой, подумываю о том, чтобы немного навести порядок, но это желание быстро проходит – лучше уж пойти поработать! Так что беру ключи и спешно выхожу на улицу.
По дороге в палаццо захожу в художественную лавку, мне нужно полкило пигмента цвета морской волны – на случай, если не хватит того, что у меня уже есть. Предпочитаю покупать краски сама, чтобы выбрать нужный мне цвет. Если бы я по совету Брандолини отправляла Франко, он бы каждый раз возвращался с неподходящим оттенком.
В два часа дня улочка, куда выходит центральный вход палаццо, безлюдна. Преимущества работы свободным художником в здании, от которого практически только у меня одной есть ключи (по крайней мере, до вчерашнего дня так и было), – если я отстаю по своему плану работ, то могу спокойно поработать в субботу. В субботу студентов нет, а туристы предпочитают Сан‑Марко и Риальто, которые находятся довольно далеко отсюда.
Вставляю длинный ключ в замок ворот, поворачиваю один раз налево и два раза направо и чувствую, что он проворачивается вхолостую. Ворота открыты, и сигнализация не подключена. Так даже лучше, потому что однажды сигнализация сработала по ошибке, и то был единственный раз, когда мне пришлось прибегнуть к помощи Франко. Наверное, это он зашел внутрь. Поднимаюсь по мраморной лестнице и толкаю дверь черного хода, которая отворяется в холл.
Ну вот и наступил момент, которого я так боялась.
Передо мной возвышается массивная спина, облаченная в красную рубашку. Это обещанный жилец. Я не ожидала сейчас его здесь встретить. Он завороженно смотрит на стену с фреской. Неподвижен. Огромен. У ног – дорожная сумка, из которой торчит пола джинсового пиджака, по ее виду сразу можно сказать, что она побывала не в одном аэропорту.
Изображаю легкое покашливание, чтобы объявить о своем присутствии, он поворачивается и окидывает меня таким пронзительным взглядом, что мне хочется повернуться и уйти. Его черные глаза непроницаемы, но при этом излучают такой необъяснимый свет из‑под густых бровей, что я теряю дар речи, но потом беру себя в руки.
– Здравствуйте, я Элена, – говорю, бросая взгляд на фреску. – Я реставратор.
– Привет, – улыбается, – Леонардо, очень приятно, – он пожимает мне руку, и я чувствую шершавость его кожи. Наверное, кожа на его руках так огрубела от работы. – Якопо мне много рассказывал о тебе.
Темные круги под глазами, чувственные губы, крупный нос, неухоженная, с рыжеватыми проблесками, щетина, темные волосы, которых уже давно не касались ножницы, – кажется, что он сошел с картины Гойи. На вид ему чуть меньше сорока, но производит впечатление чего‑то надежного и прочного, как столетнее дерево.
– Эта картина излучает потрясающую чувственность, – говорит он, вновь поворачиваясь к фреске, в голосе слышен легкий сицилийский акцент. Пользуюсь случаем, чтобы получше изучить его: на нем черные льняные брюки, а под наполовину расстегнутой рубашкой угадывается мощная мускулатура. На загорелой груди видна темная поросль. На ногах – старые кроссовки, швы во многих местах разошлись. Кажется, он полон таинственной и дикой силы, которая вот‑вот вырвется на свободу из‑под одежды.
– Если говорить прямо, то это настоящее изнасилование, – отвечаю ему (когда я чувствую себ