Архангельск
Признаки концепта вода в стихотворениях 40–60-х годов
В 40–60-е годы XIX века поэта увлекают проблемы истории, политической жизни Европы, идеи панславизма. В этот период жизни Ф. Тютчев переживает личные трагедии: смерть жены, поздняя любовь к Елене Денисьевой, пятнающая репутацию девушки, смерть возлюбленной. В его лирике с ними связаны стихотворения о трагичной сущности любви, так называемый денисьевский цикл. Образы природы органично входят в стихотворения этого цикла. В последнее десятилетие Тютчев постоянно обращается к историческим темам. Особое место занимают стихотворения духовной проблематики. «Наш век» (1851) – это стихотворение, где поэт, говоря о человечестве, обнажает правду и тайну своей души. Это стихотворение о вере и неверии, о муке неверия.
В 50–60-е годы языческий пантеизм поэта сменяется «мифологией на христианской почве». Все чаще в интимной лирике Тютчева встречаются христианские мотивы, что вызвано страданиями, пережитыми Тютчевым [Козырев 1988: 82].
В первый период творчества в образной системе Тютчева признаки концепта вода вызывают обобщенные концептуальные смыслы, способствуют передаче философского осмысления мира. Во втором периоде эти признаки прежде всего участвуют в создании конкретных образов природы: «Оледенелая река », «теперь на солнце пламенеет роскошный Генуи залив …» («Глядел я, стоя над Невой», 1844), «И опять звезда ныряет в легкой зыби невских волн », челн «вдаль уносит по волне », «разлитая как море, пышноструйная волна » («На Неве», 1850) Но образ Невы – не только маркер Севера, противопоставленного «теплому Югу», он вызывает у поэта теплые воспоминания. Нева несет метафорический смысл, это река жизни, в нее «ныряют» все и вся, она полна тайн, в своем просторе она приютит и «тайну скромного челна».
В стихотворении «Море и утес» (1848) поэт аллегорически выражает свои взгляды: утес – символ несокрушимой России, а бушующее море – западно-европейских влияний. Образ бурного моря, которое «и бунтует и клокочет, хлещет, свищет и ревет », неистовых волн, морского вала, который «с ревом, свистом, визгом, воем бьет в утес » символизирует натиск западной культуры на славянскую. Но утес, «мирозданью современный », «великан», «о камень неизменный бурный натиск » преломляет, сокрушенный вал «струится мутной пеной ».
В стихотворении «Неохотно и несмело» (1849) мы видим образ просторного поля, где «дождь порой », «капли дождевые », «нивы зеленее ». В образе проступает символико-архетипичное значение «живой воды». Солнце взглянуло», и «в сиянье потонула вся смятенная земля ». Картину можно назвать импрессионистской: актуализируются признаки пространства, света, жизни.
Такой же «сгусток» зрительных ассоциаций в картине заката на реке в стихотворении «Под дыханьем непогоды» (1850): «воды потемнели », «подернулись свинцом », «вечер пасмурно-багровый светит радужным лучом», «искры золотые », «розы огневые » «уносит поток », «темно-лазурная волна ».
Типичные для творчества Федора Тютчева мифопоэтические картины природы не покидают его художественный мир.
На нескольких концептуальных уровнях проявляется образ воды в стихотворении «По равнине вод лазурной» (1849). Уже первая строка задает сложный образ: понятийный признак «водная поверхность» связан с «земной поверхностью» – равниной и «цветом ясного неба » – лазурным. Ветер – «змей морской », «искрилась волна », «шумный вал », «море баюкает тихоструйною волной » – соединение признаков движения, зрительного и слухового восприятия рождает яркий образ морского путешествия.
Олицетворяя природу, поэт наделяет водные пространства антропоморфными признаками: слышит «моря тихое дыханье », природа для поэта целостный организм, поэтому пить можно и свет, воздух, они льются:
Снова жадными очами
Свет живительный я пью … («Вновь твои я вижу очи», 1849).
И льется чистая и теплая лазурь
На отдыхающее поле …(«Есть в осени первоначальной», 1857).
В стихотворении «Святая ночь на небосклон взошла» с традиционным для поэзии Тютчева образом бездны отождествляется не только ночь, но и душа человека, истощившаяся под натиском бытия, «наследья родового».
А в стихотворении «Поэзия» (1850) суетный поток жизни символизирует «бунтующее море » с его «клокочущими страстями », «стихийным раздором », на которые поэзия «льет примирительный елей ».
Водные образы в стихотворениях 50–60-х годов прямо соотносятся с атрибутами человека: «слезы людские » поэт сравнивает со «струями дождевыми » – те и другие «льются… неистощимые, неисчислимые » («Слезы людские, о слезы людские», 1849).
Образ слез возникает в лирике Тютчева 50–60-х годов неоднократно. В стихотворении «О, как убийственно мы любим» (1851) поэт связывает с этим образом все страдания, выпадающие на долю любящего сердца:
Все опалили, выжгли слезы
Горючей влагою своей.
Контрастное изображение двух противоположных начал – огненной и водной стихий раскрывают глубину переживаний и героини, и автора, чувства которых «толпа, нахлынув, в грязь втоптала ».
В стихотворении «Весь день она лежала в забытьи» (1864), посвященном памяти Е.А. Денисьевой, «летний дождь, его струи » сопоставимы с эмоциями поэта, это слезы природы и слезы самого Тютчева.
Философская мысль стихотворения «Первый лист» (1851) заключена в глубинной метафоре: солнечный свет подобен живой воде:
О, первых листьев красота,
Омытых в солнечных лучах,
……
…Что в этих тысячах и тьмах
Не встретишь мертвого листа.
Так признак концепта вода вновь переносится на концепт «солнечный свет».
В стихотворении «Смотри, как на речном просторе» (1851) концепт вода вновь осмысляется как жизнь, возрождение природы:
По склону вновь оживших вод
Во всеобъемлющее море
За льдиной льдина вслед плывет.
Но жизнь – это «всеобъемлющее море » – все же имеет свой конец, «все сольются с бездной роковой »:
Но все, неизбежимо тая,
Они плывут к одной метé.
Реализация концепта вода происходит на всех трех его уровнях и несет глубокую философскую наполненность, и оптимистическую, и трагическую: к жизни, первоначалу все вернется, но образный смысл движения вод имеет «значенье » «судьбы» «человеческого Я ».
Подобное отождествление природы и судьбы человека поэт рисует и в стихотворении «Волна и Дума» (1851): ассоциацией связываются не льдины и жизненный век человека, а волна и дума как «два проявленья стихии одной » (гибкой, не останавливающейся в своем движении): и «на просторе », и «в заключении », «сердце тесном »:
Тот же все вечный прибой и отбой,
Тот же все призрак тревожно-пустой.
В стихотворениях «Ты, волна моя морская» (1852), «Сияет солнце, воды блещут» (1852), посвященных любимой, поэт рисует ее как «волну морскую, своенравную, полную чудной жизни, навсегда покорившую его ». Все в ней тайной прелестью влечет:
Ты на солнце ли смеешься,
……………
Иль мятешься ты и бьешься
В одичалой бездне вод, –
Сладок мне твой тихий шепот,
Внятен мне и буйный рокот …
……………..
Душу, душу я живую
Схоронил на дне твоем.
Яркая жизнь природы вызывает упоение (тоже не случайный признак концепта с опорой на внутреннюю форму слова):
Сияет солнце, воды блещут,
На всем улыбка, жизнь во всем
Деревья радостно трепещут,
Купаясь в небе голубом.
Но «нет упоения сильней » «одной улыбки умиленья » милой измученной души.
Стихотворение «Успокоение» (1858) строится на своеобразном параллелизме: созерцание воды, где «стремглав струи спешат », «поток несет », «бегут струи », «всесильная волна », врачует душу, ведь ничто невозвратимо в реке жизни:
За ними тщетно мы следим –
Им не вернуться вспять…
Но чем мы долее глядим.
Тем легче нам дышать…
В 1830 году Тютчевым уже было создано стихотворение с таким названием, в нем признак концепта вода – часть образа грозы и заключает символический смысл очищения природы, как катарсиса и наступления «успокоения».
Таким образом, мы видим, как в центре изображения становится человек с его чувствами, в поэтических образах природы раскрываются его чувства и эмоции.
В произведении «Хоть я и свил гнездо в долине» (1860) мы вновь видим противопоставление земной долины и вершин (см. «Над виноградными холмами», начало 30-х; «Там, где горы убегая», 1836). Но здесь противопоставление глубоко философское – это горние вершины, «наша грудь все удушливо-земное» «хотела б оттолкнуть » и «жаждет горних », где «животворно бежит воздушная струя », откуда «с шумом льются к нам » «росы и прохлады », а по «непорочным снегам » «проходит небесных ангелов нога ».
С этим образом горнего перекликается образ звезды, что «перед утренним лучом» «тонет в небе голубом »:
И так среде земной чужда,
Что, мнится, и она ушла
И скрылась в небе, как звезда («Я знал ее еще тогда», 1861).
В стихотворении «Как хорошо ты, о море ночное» (1865) море выступает конкретным образом и метафорой жизни, где «блеск и движение, грохот и гром… », «волны несутся, гремя и сверкая ». В.Н Топоров отметил, что описание моря не является главной целью, море является глубинной метафорой, описывается «нечто с морем как зримым ядром связываемое, но неизмеримо более широкое и глубокое, чем просто море, скорее – «морское» как некая стихия и даже – уже и точнее – принцип этой стихии ( выделено нами. – Э.О., Е.Ч.), присутствующей и в море и вне его, прежде всего в человеке » [Топоров 1995: 580]. Поэт обращается к морю:
Зыбь ты великая, зыбь ты морская,
Чей это праздник так празднуешь ты?
– и признается: «потерян стою », «в их обаянье всю потопил бы я душу свою », так образ моря соотносится со страдающей душой героя.
В стихотворении «Певучесть есть в морских волнах» (1865) вновь возникает тема противопоставления гармонии природы и суетности человека. Актуализируется образный признак «звучания» воды, который выражает и гармоничность мира («певучесть есть в морских волнах », «стройный шорох струится »), и «разлад с ней человека »: «душа поет не то, что море ».
В стихотворении «Когда на то нет Божьего согласья» (1865) концепт вода проявляется в виде образа пространства, актуализирующего признак глубины: «дно морское ». В стихотворениях 30-х годов поэт изображал пантеистические картины природы, природа – живой организм, сама по себе божество. Здесь же – Бог, «милосердный, всемогущий », во всем, он «и пышный цвет », «и чистый перл на дне морском », без божьего согласья «душа, увы, не выстрадает счастья ».
После 1864 года многие стихотворения Тютчева проникнуты болью утраты. Поэт теряет жажду жизни, радость жизни. Он говорит о себе:
Разбитый челн, заброшенный волною
На безымянном диком берегу» («Есть и в моем страдальческом застое», 1865). Челн символизирует крах, кризис жизни, когда душа лишена радостного восприятия жизни и впереди «нет доступа умиленью ».
После смерти возлюбленной Тютчева преследуют образы слез, горя, безжизненности. В стихотворении «Сегодня, друг, пятнадцать лет минуло...» (1865) глагол перелила становится центром образа любви, слияния душ: «всю себя перелила в меня ». Поэт говорит о своей душе: «она сохла, сохла с каждым днем » («Нет дня, чтобы душа не ныла», 1865). В стихотворениях этого периода появляется строка «схоронен на дне морском » («Нет дня, чтобы душа не ныла»; «Как не бесилося злоречье», 1865), актуализирующая признаки пространства, глубины и символический признак первостихии, куда все возвращается, прожив земную жизнь.
Водные пространства становятся маркером прошлого: «Блещут в озереструи … Здесь великое былое словно дышит в забытьи» («Тихо в озере струится », 1866), «смотрю и я, как бы живой, на эти дремлющие воды », «по задумчивойНеве струится лунное сиянье» («Опять стою я над Невой», 1868), политических, военных событий («Черное море», 1871). Образ потока становится частью концепта приближающегося конца жизни, разочарований, неразрешимости противоречий действительности: «нас поток уж не несет » (Когда дряхлеющие силы», 1866). Вместе с тем природа, поля, река становятся символами вечности, того, что будет существовать после смерти каждого человека:
Чудный день! Пройдут века –
Так же будут, в вечном строе,
Течь и искриться река
И поля дышать на зное («В небе тают облака», 1868).
В целом лирико-образная картина Ф. Тютчева 1860–1870-х годов, пожалуй, менее насыщена «водными образами», они несут несколько иную смысловую и концептуальную нагрузку, что, безусловно, связано с изменением мировоззренческого вектора поэта. «Водные образы» становятся более конкретными, приобретают психологический подтекст, становятся выражением личных переживаний автора. Реки, моря соотносятся не с мирозданием, а с человеческой жизнью, его философия проецируются на внутренний мир человека и личную драму Федора Тютчева.
Типичные для творчества Федора Тютчева мифопоэтические картины природы не покидают его художественный мир. Поэт использует «водные образы» для метафорического выражения и своих политических воззрений.