Типология знания. Эпистемологическая специфика науки

Предмет эпистемологии и ее типы.

Определение ключевых эпистемологических категорий.

Типология знания. Эпистемологическая специфика науки

 

1. Человек обладает уникальной способностью. Он не только участвует в обмене информацией с внешними объектами, не просто адаптируется в мире, следуя инстинкту самосохранения. С помощью языка как системы знаков, че­ловек творчески перерабатывает информацию, понимает и объясняет окру­жающую действительность в формате только ему присущих способов, схем, программ. Он в состоянии разумно отражать мир, ставить цели, создавать модели, строить прогнозы. Человек способен познавать. С точки зрения Б. Ла­тура, наши знания о реальности и есть способ ее существования.

Раздел философии, изучающий это удивительное качество, имел мно­жество наименований – исследование познания, критика разума, анализ ума, философия познания. Наибольшее распространение получили три термина – «теория познания», «гносеология», «эпистемология». В русскоязычной учебной литературе доминируют два первых, в современной академической философии чаще используется последний. Иногда его применяют только в отношении теории научного познания. И, не случайно, «эпистемэ» – достоверное знание, в переводе с древнегреческого. Будем считать эти термины синонимами.

Если онтология имеет своим объектом бытие, то гносеология – знание и динамику его формирования. Зафиксируем основные предметно-проблемные области теории познания. Это:

- источники, пределы, потенциал, структура, типы знания;

- генезис и функционирование знания, его социокультурное и экзистен­циальное содержание;

- условия адекватности и/или достоверности знания, как следствие – проблема истины и ее критерия;

- природа познавательных способностей человека и его эпистемические состояния (убеждение, мнение, вера, религиозная вера, сомнение, интерес);

- познание, как процесс получения, обработки и трансляции знания с помощью знаковых систем;

- структура познания, его уровни и формы;

- принципы и способы познавательной деятельности;

- специфика научного познания.

Таким образом, теория познания находится в тесном контакте с методо­логией, логикой, философией науки, психологией, социальной философией.

Выделяют два исторических типа эпистемологии – классическая (фор­мируется в XVI – XVII вв.) и неклассическая (складывается в ХХ в.).

Классическая эпистемология, породившая разделение на эмпиризм и ра­ционализм, ориентирована на критицизм, разграничение знания и мнения, реального и иллюзорного. Ее идеал – обоснованное знание. Постулируются наличие у мира базисных физических качеств и универсальность причинности. Отсюда – стремление найти фундаментальные критерии достоверности, обнаружить конечные истины о сущности мира, сформулировать вечные принципы и методы адекватной познавательной деятельности. Для нее характерно неприятие заблуждений, парадоксов, противоречий, скептическое отношение к гипотезам. Картины реальности конкурируют, но их носители считают, что существует только одно правильное учение. Классика отличается прямым онтологизмом (непосредственным отнесением знания к реальности), гносеологическим оптимизмом, верой в силу и превосходство науки. Ей при­суще преклонение перед всесильным разумом познающего субъекта, способ­ного открыть неизменные законы мироздания, постичь все тайны бытия.

Неклассическая эпистемология отказывается от наукоцентризма в пользу культуроцентризма, вписывает знание в широкий контекст исторически измен­чивых социальных структур и духовной жизни. Разграничительные линии между типами знаний стираются. Приходит осознание того, что охватить бытие во всем его многообразии – невозможно. Целостный мир предстает в формате незамкнутых и саморазвивающихся систем, состоящих из эволюционирующих объектов. Причинность уступает место вероятности, законы мироздания объявляются относительными. Критицизм приобретает более мягкие формы. Обоснованность теряет статус высшей гносеологической ценности. Привет­ствуются методологический плюрализм и конкуренция познавательных про­грамм. Для неклассической теории познания характерны отказ от одномерной онтологии и поиска конечных истин, множественность равноценных объясне­ний реальности и их математических описаний, признание того, что образ мира зависит от языка. Приходит осознание ограниченности человеческого интел­лекта, а также созданных им технических средств, неизбежности и продук­тивности ошибок, заблуждений, аномалий. Декларируется принципиальная гипотетичность научного знания, его открытость к опровержениям. Субъект познания теряет автономию, включается в сложные системы коммуникации и деятельности. Нормативная гносеология, которая искала универсальные стан­дарты и нормы познания, сдает позиции гносеологии дескриптивной, опи­сывающей конкретные познавательные акты.

В прошлом веке происходит переориентация гносеологии на анализ науки. Формируется ряд относительно самостоятельных направлений в эпистемо­логии, каждая со своим набором акцентов, рубрик, проблем.

Эволюционная эпистемология, возникшая под влиянием учения Ч. Дар­вина, исходит из того, что человек – результат развития живой природы. Следовательно, его познавательные способности определяются органической эволюцией, есть результат естественного отбора. Сторонники такой биоэписте­мологии (К. Лоренц, Д. Кэмпбелл, Г. Фоллмер) понимают познание как адап­тацию живых организмов (включая людей) к окружающей среде; знание – уни­версально, оно помогает выжить. Их цель – исследовать формирование и изменение органов познания и познавательных способностей. Представители другого течения (К. Поппер, С. Тулмин, Д. Дойч), отдавая дань закономернос­тям развития органического мира, пытаются осмыслить, прежде всего, эволю­цию языка, научных идей и объяснений, теорий и исследовательских программ.

Генетическая эпистемология, основателем которой был Ж. Пиаже, ориентирована на исследование стадий становления мышления, анализ позна­вательных структур человеческого интеллекта в его индивидуальном развитии. Интеллект ответственен за адаптацию и координацию отношений организма с окружающей средой. Прогресс познания обеспечивается переходом от фикса­ции наблюдаемых явлений к рефлексии и теоретическому конструированию.

Аналитическая эпистемология (Б. Рассел, Л. Витгенштейн, Венский кру­жок, Дж. Остин, X. Патнем, Дж. Серль и др.) занимается лингвистическими и логико-методологическими проблемами, вопросами семантики и типологии знания. В ее рамках разрабатываются критерии достоверности знания, иссле­дуются механизмы его получения и обработки. Цель аналитиков четко обозна­чил Д. Дэвидсон: «Мы стремимся построить теорию, которая является простой и ясной, ее логический аппарат понятен и обоснован и она объясняет, как функционирует наш язык».

Социальная эпистемология (Д. Блур, С. Фуллер, Б. Латур, И. С. Касавин) исследует социальные аспекты получения, трансформации, функционирования знания (мнения, убеждения, верования), его оценки и контроля над ним. Акцент делается на интеллектуальных практиках, реализуемых в социальных группах (в т. ч. научных коллективах), зависимости процесса и результатов познава­тельной деятельности от форм коммуникации, технологий, господствующих систем ценностей и норм, политики, моды и даже рациона питания и домашних животных. Многие представители этого направления – сторонники конструкти­визма и релятивизма. И объект, и субъект познания – социальные конструкции, практическая ценность которых относительна и зависит от контекста.

Есть и другие типы и направления эпистемологии – компьютерная, нату­ралистическая, неореалистическая, феминистская, эпистемология религии и т. д. В начале ХХI века теория познания стала одной из наиболее динамично развивающейся отраслей философии. Она успешно адаптируется к новым информационно-коммуникативным условиям, плодотворно контактирует с точными науками, естествознанием, социально-гуманитарными дисциплинами.

2. Ключевыми гносеологическими терминами являются «знание», «вера», «познание», «истина». Их определение видится не менее сложной задачей, чем раскрытие содержания понятий «бытие», «сознание» или «время».

Можно знать (или не знать) Символ веры и содержание Корана, размеры Млечного пути и массу протона, бином Ньютона и косинус прямого угла, дату основания Донецка и предпосылки Французской революций, что такое красота и как избавиться от депрессии, рецепт приготовления пиццы и маршрут до бли­жайшего рынка, любимое блюдо друга и сорта слив, причину головной боли и способ избавится от нее и т. д. Человек может знать нечто (знание первого по­рядка) и знать, что он знает нечто (знание второго порядка). Нет четкой грани­цы между знанием и убеждением (мнением, уверенностью). В непростых отно­шениях знание находится с верой. С точки зрения И. Канта, «если признание истинности суждения имеет достаточное основание с субъективной стороны и в то же время считается объективно недостаточным, то оно называется верой ».

Очевидно, что имеется знание субъективное («я знаю») и объективное («есть знание»). Знание предметно и передается с помощью языка. В идеале оно должно отражать некоторые факты, соответствовать положению дел, быть логически адекватным, рациональным. Знание имеет своим основанием внеш­нюю реальность, но формируется путем работы сознания.

Мы обнаружим десятки определений знания. Оно понимается как: 1) кон­цептуальный опыт оперирования с объектами; 2) форма представления бытия для сознания; 3) рефлексивное поле отношения к действительности; 4) отобра­жение объективной, от знания не зависящей, реальности; 5) набор абстрактных репликаторов (от лат. «возобновление»); 6) осмысленная и значимая для чело­века информация, которая, будучи материальным феноменом, имеет идеальную форму и т. д. В рамках сциентистского подхода (например, в позитивизме), знание определяется узко, как обоснованное истинное убеждение. Широкое определение дает И. Т. Касавин: «Знание – форма социальной и индивидуаль­ной памяти, свернутая схема деятельности и общения, результат обозначения, структурирования и осмысления объекта в процессе познания».

«Знание-как», будучи по форме объяснением, отвечает на вопрос «поче­му?», в отличие от констатирующего «знания-что». По структуре различают знание обыденное и специализированное (научное, философское, религиозное). По предмету – знание о Боге, мире, человеке. По функциям – практическое, духовно-практическое, умозрительное. По способу получения – откровенное (его источник – вне мира), ординарное (эмпирическое и теоретическое). Знание может интерпретироваться как достоверное, проблематичное, догматическое, вероятностное, аксиоматическое, виртуальное, ложное, бессмысленное (не имеет оснований) и т. д.

Еще сложнее классифицировать незнание. Констатируем, что есть незна­ние первого порядка (мы знаем, что не знаем нечто), второго порядка (мы не знаем, что не знаем нечто). Наконец есть специфическое знание об абсолютном незнании – мы знаем, что есть нечто, о чем мы ничего не знаем и не можем узнать (например, что происходит с нашим сознанием после смерти).

Знание – система-программа, в которой действительность и ее альтернати­вы предстают как явленные в сознании. Эта программа наиболее эффективно функционирует в режиме соответствия (приближения) к внешнему миру. Одна­ко знание не ограничивается отражением внешней реальности. Допускаются «переключения» на абстрактные и гипотетические объекты, возможные миры. Знание – результат определенных усилий, итог познавательной деятельности. Грань между статичным знанием и динамичным деятельностным познанием – условна. Они находятся в диалектическом взаимодействии.

Познание – конструктивно и ориентировано на построение программ взаимодействия с природой, создание идеальных планов бытия общества. Мы познаем мир, моделируя и корректируя его в контексте наших способностей и жизненных потребностей. Познание – не только отражение мира, но и духовное производство, вершина которого – поиск конечных онтологических оснований, универсальных ценностей, финальных экзистенциальных смыслов. Человек не просто познает, он осознает, то, что познает.

Познание разворачивается преимущественно на территории повседнев­ности. Но в зависимости от содержания, целей, средств может быть научным, философским, художественным, религиозным. Номотетическое (греч. «номос» – закон) познание ориентировано на обнаружение общего, устойчивого, пов­торяющегося. Идеографическое ( греч. «идея» и «графо» – пишу) познание направлено на анализ единичного, ситуативного, уникального.

Традиционно выделяют эмпирический (опытный) и теоретический уровни познания. В первом случае на помощь человеку приходят его органы чувств, позволяющие ощущать, воспринимать и представлять окружающую действи­тельность. Во втором – «работает» абстрактное мышление. Оно имеет три общезначимые формы (понятие, суждение, умозаключение), свою «операцион­ную систему» и «законодательную базу». Познание не может быть исключи ­ тельно чувственным или только рациональным. Это многоцелевой механизм, функционирующий в разных знаково-символических программах. Кроме того, в него встроена сложная «оптика» иррационального. Не случайно, аргентин­ский философ М. Бунге фиксирует четыре уровня познания – интуитивный, логико-структурный, лингво-символический, практический.

Познание – синтез познающего и познаваемого. Поэтому в структурном плане познание имеет две стороны – субъективную и объективную. Первая включает человека (группу людей), системы ценностей, отношений, ролей, цели, наборы уже имеющегося знания. Вторая представляет собой материал (предмет) познавательный деятельности и ее результат (материальный или идеальный). Связующим звеном между субъектом и объектом выступают средства познания (в т. ч. техника и технологии). Познание также можно интер­претировать как синтез: 1) неосвоенных информационных «волн», «излучае­мых» материальными объектами, 2) наличного объективного знания («третий мир» К. Поппера), 3) эпистемических состояний человека и их производных.

Целью и ориентиром познания является истина. Она – критерий совер­шенства и роста знания, его идеал. «Истина в согласованности ума и вещи» (Фома Аквинский). «Истина» – ценностное понятие, содержанием которого является оценка знания в плане его соответствия внешнему предмету (или наоборот, как у Г. Гегеля) и внутренней сфере рационального.

Истина имеет статус нормы. Будучи беспристрастным судьей, она задает правила познавательной деятельности, выполняет регулирующую и контроли­рующую функции. Истина наполнена не только гносеологическим содержа­нием, но и мировоззренческим. Это универсалия культуры, один из маркеров бытия человека. Истина – трансцендентная вечная идея и «дочь времени» (Ф. Бэкон), метафизическая сущность – результат философского или теологи­ческого обобщения, специальное научное понятие, отражающее логическую правильность (эмпирическую обоснованность) конкретного массива знания. Можно вести речь об истине божественной и натуралистической, абсолютной и относительной, объективной и субъективной, необходимой и случайной, факти­ческой (конкретной) и абстрактной.

Столь широкое и дискуссионное содержание понятия «истина», предопре­делило многообразие трактовок ее критерия. Таковыми выступают: высшая инстанция (Бог), авторитетный источник, повседневный чувственный опыт (шире – очевидность и здравый смысл), социальная практика, результат соглашения между людьми, логичность, практическая ценность, эквивалент­ность высказывания о некотором состоянии дел их реальному, эмпирически фиксируемому, состоянию и т. д.

Еще в эпоху античности складывается две теории истины. В рамках классической (корреспондентской) теории, истина есть предельно полное и адекватное отражение бытия (или его фрагментов) в мысли, представленной в форме высказывания. Когерентная теория трактует истину как непротиво­речивое, системное, самосогласованное (когерентное) знание. Вторая теория (используется в точных науках, теоретическом естествознании) не проти­востоит первой (доминирует в прикладных исследованиях), а скорее является попыткой минимизировать трудности связанные с соответствием идеального знания внешней для него физической реальности. Кроме того, классическая теория не дает устойчивого критерия истины, упрощает оценку результатов познания (есть только истина и ложь), не позволяет объективно оценить прош­лое, лишает ошибки и заблуждения ценности (их преодоление как раз и движет познание вперед). Есть минусы и у когерентной теории: можно сконструиро­вать массив согласованного, но беспредметного знания; утверждение, проти­воречащее признанной системе, может впоследствии оказаться истинным и т. д.

Были попытки преодолеть недостатки этих двух теорий. Сторонники прагматизма, например, исходили из практической значимости, полезности, эффективности знания, личного интереса, выгоды. Знания о мире, считает У. Джеймс, «инструментальны, все они умственные способы приспособления к действительности». В прагматизме истина трансформируется в прикладное ве­рование, слабо связанное с объективной реальностью. В рамках дефляционной теории, понятие истины объявляется метафизическим и избыточным. Утвер­ждать что предложение истинно, значит просто утверждать само это пред­ложение, а утверждать, что оно не истинно, значит просто отрицать его. Господствующие теории истины, считают дефляционисты, исследуют не поня­тие истины, а условия, при которых то, что сказано, может быть истинным, и не более того. Т. е. истина не зависит от отношения к предметам в мире; «быть истинным» – мало чем отличается от таких неопределенных словосочетаний как «быть здесь» или «думать о чем-то».

Попытки построить новые теории истины трудно назвать удачными. Разрыв с реальностью, игнорирование логики в пользу языковых игр, призна­ние субъективности, фрагментарности, полезности или избыточности истины ведут к релятивизму и отрицанию того, что у знания есть эмпирический и/или рациональный фундамент. Тем самым, познающий человек оказывается дез­ориентированным, а гносеология утрачивает смысл, цели и потенциал.

3. В этом подразделе рассмотрим концепт «знание» в широком смысле, как любую информацию, освоенную и передаваемую человеком. Проведем ком­бинативную (фасетную) типологию знания и определим те классы, которые отражают конвенционально принятые критерии научности. Некоторые таксо­номические группы уже неявно были выделены (объективное «мы знаем», субъективное «я знаю»; повседневное, философское, религиозное знание и т. д.). Комбинативная классификация допускает синхронное деление по разным признакам и допускает пересечение классов. Более того, в таксонах можно выделить такие группы (фасеты), которые являются тождественными, хотя именуются по-разному. В результате получим классификационное «дерево», на котором обнаружим (не обнаружим) научные «ветви». Будем продолжать использовать «классификацию» и «типологию» как синонимы, помня о том, что все классы знания выступают в качестве обобщенных идеализированных моде­лей. Естественная классификация знания – невозможна, поэтому типологии, представленные ниже, не претендуют на полноту охвата и логическую правильность, а таксономические группы (ТГ) представляют идеальные типы.

ТГ 1. Очевидно, что имеется знание субъективное («я знаю») и объективное («есть знание»). К. Поппер пишет: есть «(1) знание или мышление в субъективном смысле, состоящее из состояний ума, сознания или диспозиций действовать определенным образом; (2) знание или мышление в объек­тивном смысле, состоящее из проблем, теорий и рассуждений, аргументов как таковых. Знание в этом объективном смысле в целом не зависит от чьего-либо требования нечто знать; оно также не зависит от чьей-либо веры или диспозиции соглашаться, утверждать или действовать»[1]. Знание во втором смысле не может быть «неявным», оно очевидно для большинства субъектов познания, состоит из открытых вопросов и принципиально разрешимых проб­лемных ситуаций.

ТГ 2. Знание верифицируемое (опровергаемое) и знание, представить кото­рое в форме категорических суждений принципиально невозможно. У такого знания нет и потенциальных фальсификаторов, оно не может быть иденти­фицировано как истинное.

ТГ 3. По целям: «знание-как», будучи по форме объяснением, отвечает на вопрос «почему?» в отличие от констатирующего (дескриптивного) «знания-что»[2].

ТГ 4. По структуре различают знание обыденное и специализированное. Атрибуты специализированного знания: максимально возможная предметная селекция и когерентность, относительная общезначимость и необходимость, оперирования особыми знаково-символическими формами.

ТГ 5. По источнику – откровенное знание (источник – вне мира), и ординарное (полученное естественным путем апелляций к внешней реальности и здравому смыслу). С точки зрения П. Тиллиха, «замкнутое» откровенное знание нельзя включить в контекст обычного знания в качестве дополнения, оно не увеличивает знаний о «структурах природы, истории и человека». Откровенное знание не может противоречить ординарному знанию. Точно так же и ординарное знание не может противоречить откровенному знанию»[3].

ТГ 6. Источник знания в качестве критерия можно интерпретировать и иначе: первичный и вторичный. Получаем «знание о…» и «знание свидетельств о…». Об этих двух типах знания писал еще У. Оккам. Во-первых, имеются знания, несомненность которых человек устанавливает самостоятельно, опи­раясь на собственные органы чувств. В этом случае «мы говорим, что знаем нечто не только потому, что нам рассказали об этом, но непосредственно или опосредованно признаем определенную [истину] на основании несоставного знания неких терминов, даже если никто не говорил о ней». Такое знание Ок­кам именует «очевидным». Оно отличается новизной, может быть как необхо­димым, так и контингентным (случайным). Во-вторых, имеются знания на ос­новании веры, как доверия к наличным источникам информации (авторитету)[4].

ТГ 7. По методу – знание теоретическое и эмпирическое. Первое, в свою очередь, делится на априорное и выводное.

ТГ 8. Типология знания по предмету известна еще с эпохи Средневековья: знание о Боге, мире, человеке. Здесь имеем дизъюнкцию, которую смело можно назвать закрытой.

ТГ 9 обнаруживается в учении Д. Дэвидсона. Он фиксирует: личностное знание, знание о внешней физической реальности, знание другого лица.

ТГ 10. Следуя мысли В. С. Соловьева о наличии трех типов истинности – материальная или фактическая, формально-логическая, абсолютная, имеем три типа знания, в зависимости от того, в формате какой истинности оно рас­сматривается.

ТГ 11. По типам деятельности: практическое (инструментальное), духовно-практическое (яркий пример – религиозное знание), умозрительное.

ТГ 12. В свое время Э. Голдман обнаружил два значения понятия «знание» – сильное и слабое. Первое требует логической обоснованности, но не пред­полагает элиминации всех альтернатив, а только некоторых. Второе пред­ставляет собой апробированное убеждение, здесь достаточно верить (believe) в истинность. Другими словами, недоказанные и необоснованные знания могут претендовать на витальную достоверность и значимость, но только если они имеют надежные основания (релайабилизм). «Слабый» подход, при всех его недостатках, видится релевантным для характеристики ненаучного знания, хотя и «не приложим к научным гипотезам, имеющим сложную структуру и обладающим объяснительной функцией»[5]. Чтобы избежать упрощающей дихо­томии, расширим эту типологию до четырех классов. Знание сверхсильное – логически (эмпирически) максимально обоснованное, не допускающее альтер­натив. Сильное – обоснованное, но допускающее альтернативы. Слабое – онтологически и логически проблемное, но квалифицируемое как достоверное надежное убеждение, подкрепленное объективированной верой. Сверхслабое – субъективное, не подкрепленное убеждение.

ТГ 13. Знание достоверное, проблематичное, догматическое, вероят­ностное, аксиоматическое, виртуальное, ошибочное (заблуждение и ложь), бессмысленное.

ТГ 14. «Эмпирически-созерцательное, поисково-ориентировочное, норма­тивно-регулятивное, ценностно- и целеполагающее, проективно-конструктив­ное и ряд других, слитых воедино в сложных исторически конкретных формах деятельности и коммуникации»[6].

Встретим и другие именования классов знания, уместных в тех или иных контекстах – рецептурное, фоновое, необходимое и контингентное, рефлек­сивное и нерефлексивное, явное и неявное, «знание-знакомство» (Б. Рассел), образное, софийное, металогическое и т. д.

Построив квалификационное дерево, мы обнаружим, что классов, ради­кально чуждых науке намного меньше, чем ей близких. Научное знание однозначно не может быть субъективным, а также неявным, нерефлексивным, сверхслабым и конечно, бессмысленным. Не приемлемо рецептурное знание-что и знание-как (научные объяснения и дескрипции должны быть под­креплены фактами и находиться под юрисдикцией логики). Научное знание не ориентировано на поиск абсолютных истин, будучи, преимущественно, вероят­ностным. Его трудно отнести к софийному, металогическому, духовно-практи­ческому знанию, тем более, имеющему свой источник за пределами мира. Предметная сфера, связанная с Богом, выходит за рамки науки, (дискус­сионную тему статуса теологии оставляем за скобками). Знание-знакомство, как и умозрения, уместны лишь на первых этапах научного поиска. Сверх­сильное знание – тавтологичное, «тупиковое» в плане эвристики, хотя без него трудно представить аксиоматику. Сверхслабое знание – чуждо науке.

«Знание свидетельств о…» гарантирует научную преемственность. Догматическое знание, основанное на «земном» авторитете не может быть полностью исключено из ареала научности. Ошибочному знанию можно найти истинные альтернативы, бессмысленному – нельзя, так как оно не имеет пресуппозиции. Научные заблуждения (но не ложь, как умышленное научное «преступление») способны играть положительную роль в научном познании, создавая новые проблемные области.

Научное знание – специализированное. Это – объективное, ординарное «знание о…», обоснованное и открытое для опровержения. Его предмет – мир (физическая реальность) и человек. По методу – оно и теоретическое, и эмпирическое. Является ценностным, целеполагающим, проективным, практи­ческим. Важную роль в процессе научной коммуникации играет знание другого лица. Сильное знание доминирует в естественных науках, слабое – во многих социально-гуманитарных дисциплинах. Последние, в отличие от первых, про­дуцируют нормативно-регулятивное знание.

В последнее время широкое распространение получило понятие «си­туационное знание» («situated knowledge»). Идея такого знания возникла в рамках феминистской эпистемологии, представительницы которой выступали против господства «мужской» теории познания. Впоследствии сформировалась более развернутая концепция: знание зависимо не только от пола его кон­структора и носителя, оно обусловлено сексуальной ориентацией, расовой и этнической принадлежностью, идеологическими пристрастиями субъекта познания, его социально-политическим статусом. Каждое сообщество владеет своим собственными гносеологическим «пакетом» и дискурсивными практи­ками. Такой квазилиберальный эпистемологический режим легитимирует релятивизм. Он гибелен для науки, ибо не оставляет места для объективности, общезначимости, необходимости, скептицизма. Но есть и второе понимание ситуацион­ного знания, которое «могло бы быть сформулировано таким обра­зом: при проведении исследования мы уделяем больше внимания вычле­нению социокультурного контекста производства знания. Данное второе по­нимание не противоречит объективности, более того – оно является необхо­димой его составляющей. Для того чтобы претендовать на объективность, мы должны осознать тот социокультурный контекст, в котором мы работаем, и попытаться нивелировать его влияние на нашу исследовательскую деятель­ность»[7]. Но даже во втором случае речь не столько идет о знании, сколько о его носителях и условиях их существования. И то, и другое столь релятивно, что не поддается какой-либо устойчивой фиксации. В лучшем случае, ситуационное знание можно интерпретировать как фоновое знание о знании. Использование понятия «ситуационное знание» при типологии – это путь в бездну неопределенности, переходящей в «дурную бесконечность».

В отечественной философии мы найдем корректное сочетание социальных, лингвистических, логических, психологических, педагогических составляющих знания. При этом, не впадая в субъективизм, редукционизм и эпистемо­логический релятивизм. Пример – теория социальных эстафет (ТСЭ)[8] М. А. Ро­зова. Он ставит вопросы: что образует «тело» знания, его социальную «субстанцию»? В рамках каких социальных «сил» текст становится знанием? Отвечая на них, Розов приходит к идее социальных эстафет, как исходных, базовых механизмов социальной памяти (вспомним определение знания И. Т. Касавина). Знание – надличностный феномен, социальная память хранит образцы речи, рассуждений, типы реакций, формы поведения, способы преобразования действительности. Научное познание, будучи сложно организованным действием и особой разновидностью социальной памяти, воспроизводит эти образцы, преобразовывая их (образец не задает поля реализаций, его содержание определяется контекстом). Для понимания того, что такое социальная эстафета, автор ТСЭ предлагает сопоставить ее с волной, которая пере­мещаться на значительное расстояние. Но не все частицы воды движутся вместе с ней в одном направлении. Волна захватывает в сферу своего действия все новые и новые частицы, непрерывно обновляя себя. Эстафета напоминает волну, она тоже проявляет относительное безразличие к тому или иному конкрет­ному материалу, постоянно меняя как своих участников, так и те объекты взаимодействия. Такие объекты Розов называет куматоидами (от греч. – волна). Фактически существуют не отдельные эстафеты, а сложные эстафет­ные комплексы. «Анализ строения знания, его структуры предполагает выявле­ние образующих это знание эстафет и их связей. Ясна и цель этого анализа – объяснить возможности того или иного понимания. Знание, следовательно, состоит из эстафет, оно представляет собой некий волноподобный объект, социальный куматоид. Образно выражаясь, полученный результат – это «вол­новая» семиотика или «волновая» теория социо-культурных явлений»[9].

Замечено, что теория М. А. Розова перекликается с учением У. Куайна, по­ложениями акторно-сетевой модели Б. Латура, идеями представителей социаль­ной эпистемологии. При этом ТСЭ остается на позициях реализма. Ее основной вопрос: «Каким образом, анализируя «зазеркалье» (мир социальных эстафет), можно объяснить получение «зеркального отражения», т. е. каким образом из человеческой деятельности строится мир объектный? Иными словами, как из практики действий вывести рассказ о деяниях самой природы?»[10].

Наука дает наиболее четкое «отражение», ее гносеологический потенциал не вызывает сомнений даже у критиков. Наука представляет собой системную познавательную деятельность, ориентированную на производство объективных, организованных, обоснованных, новых знаний. Подробно на когнитивной «архитектуре» и динамике науки мы остановимся в следующих разделах. Пред­ва­рительно отметим следующее. Номотетическое научное познание ориенти­ровано на обнаружение общего, устойчивого, повторяющегося. Идеографи­ческое познание направлено на анализ единичного, ситуативного, уникального. Научное знание (в виде понятия, закона, объяснения, прогноза) разворачивается как на эмпирическом, так и на теоретическом уровне. Выделяют такие формы научного познания как проблема, факт, гипотеза, теория. Последовательные (или дискретные) теории, объединенные некоторой совокупностью базисных идей, способны трансформироваться в «парадигмы» (Т. Кун), «научно-исследо­вательские программы» (И. Лакатос), «исследовательские традиции» (Л. Лау­дан). Рост научного знания обеспечивается за счет интеллектуальной чест­ности, нестандартных подходов, смелых и дерзких методов, отсутствия страха перед опровержениями и ошибками, постановки и решения нетривиальных проблем.

А. И. Ракитов, дабы объяснить структуру научной дисциплины, предлагает построить «эпистемологический квадрат», рассмотрение которого поможет нам уяснить системность науки и ее отличия от других типов познавательной деятельности. Итак, представим себе квадрат. Обозначим левую вершину бук­вой Т (теоретические знания), правую – буквой П (проблемы), правый нижний угол квадрата – буквой Ф (факты, эмпирические знания), левый нижний угол – буквой М (метод). Компоненты Т, П, Ф, М соединены двояко заостренными прямыми линиями. Вершины квадрата соединяются также двояко заострен­ными диагоналями. Двоякая заостренность означает двустороннее движение знаний от одного компонента к другому. Компонент П включает в себя знания об объекте, предмете, целях, нерешенных задачах, об ограничениях и условиях, при которых должно осуществляться научное исследование. Компонент Т состоит из научных законов и гипотез, знаний о процедурах объяснения и предсказания изучаемых явлений, процессов, событий. Компонент Ф содержит опытные знания, знания о фактах, полученные с помощью эмпирических мето­дов и подвергнутые математической обработке. Компонент М включает знания о правилах, используемых в исследовательской деятельности, о процедурах и схемах, применяемых в процессе обработки данных, формулировке законов, гипотез, объяснений, предсказаний[11].

В наукоцентристских дефинициях знания и познания присутствуют пре­дикаты, выраженные прилагательными «фактуальное», «общезначимое», «дос­товерное», «аргументированное», «обоснованное». Наличие (отсутствие) и конъюнкции этих предикатов позволяют предварительно очертить специфику форм научного познания. Незнание, о котором мы знаем и/или осмысленный вопрос, пока не имеющий алгоритма разрешения, продуцирует проблематичное знание (научная проблема). Общезначимое, но тривиальное знание, входит в состав первичных допущений в качестве аксиом и постулатов. Достоверное знание о единичных сущностях именуется научным фактом. Теория пред­ставляет собой целостный, системный и исчерпывающий массив обоснован­ного знания. Таким массивом, в случае аргументаци и доказательства, может стать гипотеза. До своего принятия гипотеза остается знанием вероятностным. Все эти гносеологические превращения, и в теории, и на практике, происходят под знаком истины. «Истинность» – неустранимый предикат знания.

 

 

Таким образом, эпистемология – это учение о формировании и бытии знания. С помощью категории «знание» фиксируется некоторым способом полученный, структурированный и когерентный, селективный и незамкнутый, полифункциональный информационно-смысловой ресурс, имеющий личност­ное и социальное значение. Познание – творческий процесс, направленный на получение достоверных (адекватных, уместных, полезных) знаний о мире и месте в нем человека. Это деятельность, ориентированная также на постижение и конструирование ценностей, смыслов, целей. Рост знания обеспечивается поиском проблем, конкуренцией объяснений и предположений, устранением ошибок.

Без благоговения перед объективной истиной, даже если она недостижи­мый идеал, познание превращается в разновидность современной схоластики, пустой и бесполезной. Такая схоластика деформирует мировоззрение, разру