VIII. (1) Провозглашенный императором, Макрин, взяв на себя ведение войны против парфян, отправился в поход, стремясь смыть величием победы позор своего происхождения и бесславие своей прежней жизни. (2) Но после столкновения с парфянами он был покинут легионами, которые перешли на сторону Вария Гелиогабала, и убит. Все же он пробыл императором больше года. (3) В этой войне, которую вел уже Антонин, Макрин, оказавшийся слабее Артабана, жестоко мстившего за смерть своих соотечественников, сначала пытался сопротивляться; но потом он отправил послов и просил мира, на который парфянин – после убийства Антонина – охотно согласился. (4) Затем, удалившись в Антиохию и предавшись роскошной жизни, Макрин тем самым дал войску законное основание убить его и перейти на сторону (как думали) сына Бассиана, то есть Гелиогабала Бассиана Вария, который впоследствии был назван и Бассианом, и Антонином.
IX. (1) Была некая женщина Мёза, или Вария, родом из города Эмисены,[351]сестра Юлии, жены африканца Севера Пертинакса.[352]После смерти Антонина Бассиана Макрин высокомерно выгнал ее из дворца, но все же оставил ей все то, что она накопила за долгое время. (2) У нее были две дочери – Симиамира[353]и Мамея; старшая из них имела сына Гелиогабала (он получил имя Бассиана и Антонина). Гелиогабалом финикийцы называют солнце. (3) Благодаря своей красоте и званию жреца Гелиогабал обращал на себя общее внимание и был известен всем посетителям храма, а особенно воинам. (4) Мёза, или Вария, говорила, что Бассиан является сыном Антонина и мало‑помалу это стало известно всем воинам.[354](5) Сама Мёза, вдобавок, была очень богата (поэтому и Гелиогабал очень любил роскошь); своими обещаниями воинам она склонила легионы к отпадению от Макрина. (6) Мёза вместе со своей семьей была впущена ночью в лагерь,[355]и ее внук, наделенный знаками императорской власти, получил имя Антонина.
X. (1) Когда об этом было донесено Макрину, находившемуся в Антиохии, он, удивляясь дерзости этой женщины и вместе с тем презирая ее, послал для осады лагеря префекта Юлиана с легионами. (2) Но как только им показали Антонина, все они, под влиянием необыкновенной любви к нему, перешли на его сторону, убив префекта Юлиана. (3) Затем, присоединив к себе часть войска, Антонин двинулся против Макрина, который сам спешил против него. Произошло сражение,[356]и Макрин был побежден вследствие измены его воинов и любви их к Антонину. Убегая с небольшим числом спутников и сыном, Макрин был убит вместе с Диадуменом в каком‑то вифинском поселке.[357]Голова его была отрублена и принесена Антонину. (4) Кроме того, следует знать, что юный Диадумен был, говорят, только Цезарем, а не Августом – многие ведь передавали, что он разделял власть с отцом на равных правах.[358](5) Убит был, таким образом, и сын, которому императорский сан не принес ничего, кроме смерти от руки воина. (6) В его жизни не будет ничего, что заслуживало бы рассказа, кроме того, что он был причислен к имени Антонинов, словно побочный сын.
XI. (1) Будучи императором, Макрин держался несколько более сдержанно и строго, надеясь, что этим он сможет заставить забыть все то, что было совершено им раньше, хотя эта его суровость и давала повод к недовольству и насмешкам. (2) Дело в том, что он хотел называться Севером и Пертинаксом:[359]эти два имени казались ему обозначением суровости. Когда же сенат провозгласил его Благочестивым[360]и Счастливым, он принял имя Счастливого, но не пожелал принять имя Благочестивого. (3) Вследствие этого, по‑видимому, на него была написана каким‑то греческим поэтом не лишенная остроумия эпиграмма, смысл которой можно по‑латыни передать так:
(4) Старый презренный фигляр, жестокий и грубый обманщик,
Жаждет счастливым он быть и нечестивым зараз:
Хоть благочестньм не хочет, но быть он желает блаженным
Разуму наперекор и естеству вопреки.
Мог бы счастливым он слыть и мог благочестным казаться;
Будет же и нечестив он и несчастен всегда.
(5) Кто‑то из римских поэтов поместил эти строки на форуме рядом с выставленными там греческими. Получив их, Макрин говорят, ответил такими стихами:
(6) Если бы преподнесли судьбины грека‑поэта
Вроде такого, каков этот латинский подлец,
То ничего ни народ бы не знал, ни сенат бы, и жулик
Мне б не писал ни один этаких мерзких стихов.
(7) Он думал, что этими стихами, которые гораздо хуже тех латинских стихов, он достаточно хорошо ответил. Но он подвергся не меньшим насмешкам, чем тот поэт, которому пришлось переводить греческие стихи на латинский язык.
XII. (1) Макрин был высокомерен и кровожаден; он хотел править по‑военному, даже бранил дисциплину прежних времен и превозносил выше всех прочих одного Севера. (2) Он и распинал воинов и подвергал их казням, применяемым к рабам; после солдатских мятежей он казнил чаще всего каждого десятого, а иногда – каждого сотого, и даже само слово «центезимировать» принадлежит ему, так как он называл себя мягким, когда предавал казни каждого сотого из тех, которые заслуживали того, чтобы казнить каждого десятого или двадцатого из них. (3) Долго было бы рассказывать обо всех его жестокостях; отмечу лишь одну, которой сам он не придавал большого значения, хотя она и превосходила зверства всех тиранов. (4) Узнав от одного из своих тайных агентов о том, что какие‑то воины овладели служанкой своих хозяев, которая уже давно потеряла всякий стыд, он велел привести их к себе и допросил – было ли такое дело. (5) Когда это подтвердилось, он приказал разрезать брюхо у двух живых быков удивительной величины и заключить туда по одному воину так, чтобы головы их торчали наружу и они могли переговариваться друг с другом. Такому наказанию он подверг их, хотя подобных казней не было установлено ни у предков, ни в его время даже за прелюбодеяние. (6) Однако против парфян, армян[361]и арабов, которых зовут счастливыми,[362]он сражался столь же храбро, сколь и удачно. (7) Трибуна, который решился покинуть свой пост, он велел привязать снизу к крытой повозке и в течение всего пути тащил его живым, еле дышавшим. (8) Он восстановил казнь, применявшуюся Мезенцием,[363]который привязывал живых к мертвецам и таким образом причинял им смерть: они погибали от медленного гниения.[364](9) Поэтому и в цирке, во время проявления народного расположения к Диадумену, кто‑то закричал: «Лучшего также отца – не Мезенция – был бы достоин».[365](10) Он заключал в стены и замуровывал живых людей. Виновных в прелюбодеянии он всегда сжигал вместе, связав их друг с другом. Рабов, которые бежали от своих господ и были найдены, он назначал биться мечом на играх. Доносчиков, если они не могли привести доказательства, он подвергал смертной казни, если же они приводили доказательства, он отпускал их, дав денежную награду, но с пятном позора.
XIII. (1) Он не был несведущим в праве, так что решил даже отменить рескрипты прежних императоров для того, чтобы суд происходил на основании права, а не рескриптов, говоря, что непозволительно считать законами волеизъявления Коммода, Каракалла и других невежественных людей; ведь Траян никогда на прошения не отвечал письменно – с той целью, чтобы решения, вынесенные в виде милости, не применялись к другим случаям.[366](2) Он очень щедро раздавал продовольственные пайки, но в высшей степени бережно относился к золоту. (3) Наказывая розгами дворцовых слуг, он проявлял такую бессовестность, непреклонность и суровость, что рабы называли его не Макрином, а Мацеллином,[367]потому что дом его был обагрен кровью рабов, как какая‑нибудь бойня. (4) Он был очень жаден до еды и вина, иногда – но только в вечерние часы – напивался пьяным. (5) Когда он завтракал даже в домашней обстановке, он был очень воздержан, а во время обеда очень распускался. На свои пиры он приглашал образованных людей для того, чтобы, беседуя с ними о благородных занятиях, поневоле оставаться трезвым.
XIV. (1) Зная о его прежнем ничтожестве и видя его жестокий нрав, люди и особенно воины, помнившие многие его пагубные и даже позорные поступки, не могли примириться с тем, что императором является человек, внушающий к себе отвращение; приняв участие в интриге, они убили его вместе с сыном Диадуменом, получившим прозвание Антонина, о котором говорили, что Антонином он был только во сне. (2) По этому поводу имеются следующие стихи:
Видели, граждане, мы в сновиденьях как будто и это:
Мальчик тот самый носил Антонинов имя, который
Был порожден продажным отцом, но матерью скромной:
Блудников сотне она отдавалась и сотни искала.
Блудником был он и сам плешивым,[368]потом же и мужем.
Вот вам и Пий, вот и Марк, а вот Вером он вовсе и не был.
(3) Эти стихи переведены с греческого языка на латинский: по‑гречески они очень звучные, а переведены они, мне кажется, каким‑то площадным поэтом. (4) Когда это стихотворение дошло до Макрина, он написал ямбы, которые теперь утрачены, а говорят, что они были очень забавны: (5) они погибли во время тех беспорядков, когда сам он был убит, а все его имущество было разграблено воинами.
XV. (1) Смерть[369]его, как мы сказали, была такой: когда войско склонилось на сторону Антонина Гелиогабала, Макрин бежал, был побежден и убит в вифинском пригородном поселке, а его войска частью сдались, частью были перебиты, частью обращены в бегство. (2) Таким образом, Гелиогабал снискал славу, так как казалось, что он отомстил за смерть отца. Затем он пришел к власти, которую он обесславил невероятными пороками, роскошью, постыдным поведением, мотовством, высокомерием, лютостью. Ему выпал на долю такой же конец жизни. (3) Вот что мы узнали о Макрине на основании многих свидетельств, расходящихся между собой в подробностях, как это всегда бывает в истории. (4) Собрав эти сведения из большого числа источников, мы поднесли их твоей светлости, Диоклетиан Август, так как мы видим, что ты с интересом относишься к истории прежних императоров.
XVI
Элий Лампридий
ДИАДУМЕН АНТОНИН
I. (1) В жизни юного Антонина Диадумена,[370]которого вместе с отцом его Опилием Макрином приверженцы Макрина совместно с войском провозгласили после убийства Бассиана императором, нет ничего замечательного, кроме разве того, что он был назван Антонином и что были изумительные знамения, предвещавшие, что власть его будет непродолжительной, как это и сбылось. (2) Лишь только по легионам пронеслась весть о том, что Бассиан убит, невероятная печаль овладела сердцами всех по поводу того, что во главе государства не стоит больше Антонин: считали, что с ним погибнет и Римская империя. (3) Когда об этом дано было знать Макрину, который был уже императором, он испугался, как бы войско не склонилось на сторону кого‑нибудь из Антонинов – родственников Антонина Пия было много среди начальников; поэтому он немедленно приказал созвать сходку и назвал тогда своего малолетнего сына Антонином. (4) Речь на сходке: «Вы видите, соратники, что я уже в пожилом возрасте,[371]а Диадумен еще мальчик. Если боги будут благоволить к нам, вы будете долго иметь его государем. (5) Кроме того, я понимаю, что вы сохраняете необыкновенную любовь к имени Антонина. Поэтому, так как мне – вследствие бренности человеческой природы – жить, по‑видимому, осталось недолго, этого мальчика я, по вашему почину, называю Антонином, с тем чтобы он в течение долгого времени представлял для вас Антонина». (6) Раздались возгласы: «Император Макрин, да хранят тебя боги! Антонин Диадумен, да хранят тебя боги! Мы просим долгую жизнь для Антонина Юпитер всеблагой и величайший, даруй Макрину и Антонину долгую жизнь! Ты знаешь, Юпитер, Макрина победить нельзя! Ты знаешь, Юпитер, Антонина победить нельзя! (8) Антонина имеем – все имеем! Антонина даровали нам боги! Юный Антонин достоин императорской власти!».
II. (1) Император Макрин сказал: «Итак, соратники, за императорскую власть получайте по три золотых, за имя Антонина – по пять золотых и обычные повышения, но в удвоенном количестве. Да сделают боги так, чтобы это случалось почаще! Каждое пятилетие мы будем давать то, что мы отсчитали сегодня». (2) После этого сам мальчик‑император Диадумен Антонин[373]сказал: «Приношу вам, соратники, благодарность за то, что вы одарили меня и императорской властью и именем, сочтя и меня, и моего отца достойными того, чтобы вы провозгласили нас римскими императорами и поручили нам ведать государством; (3) отец мой позаботится о том, чтобы не оказаться недостойным власти, а я приложу всякое старание к тому, чтобы не оказаться недостойным имени Антонинов. Ведь я знаю, что я получил имя Пия, Марка, Вера; сравняться с ними – дело очень трудное. (4) А затем – в знак признательности за императорскую власть, за имя – я обещаю вам все то, что обещал и отец, и в том же размере, причем почетные награждения будут удвоены, как это обещал присутствующий здесь мой достопочтенный отец Макрин». (5) Греческий писатель Геродиан,[374]обходя молчанием все это, сообщает, что воины провозгласили юного Диадумена только Цезарем и убили его вместе с его отцом.[375](6) После этой сходки немедленно была отчеканена в Антиохии монета с именем Антонина Диадумена, чеканка же монеты с именем Макрина была отложена до получения приказа от сената. (7) Сенату было отправлено письмо с сообщением об имени Антонина. Поэтому, говорят, и сенат охотно признал эту власть; впрочем, другие думают, что это было сделано из ненависти к Антонину Каракаллу. (8) Император Макрин в честь своего сына Антонина уже заранее приготовил в качестве подарка для народа дорожные плащи розового цвета. Они должны были называться антониновскими, подобно тому как плащи Бассиана были Каракаллами; Макрин утверждал, что прозвание, которое получит его сын, – Пенулей или Пенуларий[376]– лучше, чем прозвание Каракалл,[377]полученное Бассианом. (9) Он пообещал в эдикте и раздачу от имени Антонина, как покажет нам и самый эдикт. (10) Слова эдикта: «я хотел бы, квириты, чтобы мы уже находились среди вас: ваш Антонин произвел бы вам раздачу от своего имени. Кроме того, он составил бы список[378]антониновских мальчиков и антониновских девочек, которые будут распространять славу столь любезного вам имени» и прочее.
III. (1) После всего этого он приказал, чтобы значки и знамена в лагере были антониновскими; он сделал изображения Бассиана[379]из золота и серебра, и в продолжение семи дней совершалось моление за имя Антонина. (2) Мальчик превосходил всех красотой, отличался очень высоким ростом, у него были русые волосы, черные глаза, орлиный нос, подбородок прекрасной формы, уста, созданные для поцелуев; от природы он был крепким, благодаря упражнениям приобрел лоск. (3) Получив алые и пурпурные одеяния и прочие носимые в лагере знаки императорской власти, он сразу заблистал как небесное светило, своей прелестью привлекая к себе всеобщую любовь. (4) Вот то, что следовало передать о мальчике. Теперь перейдем к знамениям, предвещавшим императорскую власть; они вызывают изумление и в других случаях, а в этом случае особенно.
IV. (1) В тот день, когда он родился, отец его, бывший тогда прокуратором большого казначейства, осматривал пурпурные ткани и приказал перенести те, яркость которых он одобрил, в ту комнату, в которой два часа спустя родился Диадумен. (2) Далее, младенцы обычно родятся в природной шапочке, которую повитухи воруют и продают легковерным адвокатам, так как это, говорят, помогает последним в их судебных делах. (3) Но у этого младенца не было шапочки, а была на голове тонкая повязка, но такая крепкая, что ее нельзя было разорвать, так как ее жилки сплелись наподобие лука. (4) Поэтому, говорят, мальчик получил имя Диадемата, а когда он подрос, то был назван по имени своего деда с материнской стороны Диадуменом – имя Диадумена, впрочем, не очень сильно отличается от этого знаменательного имени Диадемата. (5) В имении его отца родилось, как говорят, двенадцать овец пурпурного цвета, из которых только одна была разноцветной. (6) Известно, что в тот день, когда он родился, орел принес ему незаметно маленького голубя, положил его к нему спящему в колыбель и улетел, не причинив вреда. На доме его отца свили гнездо вальдшнепы.
V. (1) В первые дни после его рождения астрологи, получив его гороскоп, воскликнули, что он – сын императора и сам император, как будто мать его совершила прелюбодеяние; молва об этом сохранилась. (2) Когда же он гулял по полю, орел унес с него шапку; спутники мальчика подняли крик, а орел, говорят, положил эту шапку прямо на голову императорской статуи так, что она пришлась по голове статуи, находящейся на царской усыпальнице, которая была поблизости от имения, где жил тогда его отец. (3) Многие сочли все это знаменательным и похожим на предзнаменование смерти; ясное объяснение принес с собой исход дела. (4) Кроме того, он родился в день рождения Антонина, в тот же час и почти под теми же звездами, как и Антонин Пий,[380]поэтому астрологи и сказали, что он будет сыном императора и императором, но недолго. (5) Так как день, в который он родился, был днем рождения Антонина, одна близкая к семье женщина, говорят, воскликнула: «Пусть он называется Антонином!». Однако Макрин испугался, так как никто в его роду не носил этого имени, и не решился дать ему императорское имя – тем более что уже распространился слух о знаменательности его гороскопа. (6) Многие писали в своих сочинениях о том, что были такие и еще другие знамения; но главным из них было следующее: по сообщениям некоторых, когда Диадумен лежал в колыбели, к колыбели пришел дикий лев, разорвавший свои оковы и бежавший; облизав ребенка, он оставил его невредимым, тогда как кормилица, бросившаяся на льва, погибла от его укуса – случилось так, что она оказалась одна в том месте, где лежал младенец.
VI. (1) Таково то, что представляется достойным упоминания в жизнеописании Антонина Диадумена. Описание его жизни я соединил бы с рассказом о деяниях его отца, если бы имя Антонинов не побудило меня выпустить отдельно жизнеописание этого мальчика. (2) И действительно, имя Антонинов в те времена было так любимо, что тот, кто не опирался на это имя, не считался заслуживающим императорской власти. (3) По этой же причине некоторые считают, что и Севера, и Пертинакса, и Юлиана следует почтить предъименем Антонинов; думают, что на этом основании впоследствии были прозваны Антонинами оба Гордиана, отец и сын. (4) Но одно дело – когда присоединяется первое имя, а другое – когда дается главное имя. (5) Подлинным именем Пия было Антонин, а Пий было его прозванием. У Марка настоящее имя было Вериссим, но, устранив и отменив его, он принял не первое, а главное имя – Антонин. (6) Вер носил имя Коммода, отменив которое, он принял не первое, а главное имя – Антонин. (7) Коммода же Марк назвал Антонином и под этим именем записал его в официальных документах в день его рождения. (8) Достаточно хорошо известно, что Север назвал Каракалла Бассиана Антонином только на тринадцатом году его жизни, может быть, под влиянием увиденного им сна, когда он понял, что, согласно предсказанию, его преемником будет Антонин; он сделал это одновременно с присвоением ему императорской власти. (9) Многие утверждают, что Гета не был назван Антонином, но достаточно хорошо известно, что он был назван этим именем на том же основании, как и Бассиан, чтобы наследовать отцу – что не сбылось. (10) После этого и сам Диадумен, как достаточно хорошо известно, был назван Антонином, чтобы заслужить расположение войска, сената и римского народа – ввиду необыкновенной скорби о Бассиане Каракалле.
VII. (1) Имеется письмо Опилия Макрина, отца Диадумена, в котором он гордится не столько тем, что он достиг императорской власти, так как он и без того был вторым лицом государства,[381]сколько тем, что он стал отцом носителя имени Антонинов, а славнее последнего в те времена не было ни одного имени, не исключая имен богов. (2) Прежде чем приводить это письмо, мне хочется поместить здесь стихи, направленные против Коммода, который называл себя Геркулесом, – чтобы все поняли, что имя Антонинов было столь славным, что, казалось, рядом с ним неуместно[382]было поставить даже имя богов. (3) Стихи, направленные против Коммода Антонина:
Коммод желаньем объят имя Геракла иметь,
Нехорошо для него имя его – Антонин,
Права не ведает он, чужд он и власти вождя,
Думая, будто ему богом достойнее быть,
Чем государем, свое славное имя нося.
Богом ему не бывать, как человек он – ничто.
(4) Эти стихи, сочиненные каким‑то греком, были переведены на латинский язык плохим поэтом. Я счел нужным поместить их здесь для того, чтобы все узнали, что Антонины стояли у нас выше богов, и именно вследствие любви к трем государям, которой как бы освещались мудрость, доброта и благочестие, в лице Антонина – благочестие, в лице Вера – доброта, в лице Марка – мудрость. (5) Возвращаюсь теперь к письму Макрина Опилия: «Опилий Макрин супруге своей Нонии Цельзе. Благо, полученное нами, жена моя, нет возможности оценить. Может быть, ты думаешь, что я говорю об императорской власти, – не так уж велико то, что судьба давала даже недостойным: (6) я стал отцом Антонина, ты – матерью Антонина. О, как мы счастливы! О, счастливый наш дом. Прекрасная слава власти, которая только теперь стала счастливой! (7) Пусть боги и благая Юнона, которую ты чтишь, сделают так, чтобы и он стал отражением достоинств Антонина и чтобы я, являясь отцом Антонина, в глазах всех считался достойным этого».
VIII. (1) Из этого письма явствует, сколько славы, по его мнению, принесло ему то обстоятельство, что сын его был назван Антонином. (2) Однако на четырнадцатом месяце правления Диадумен был убит вместе с отцом – не по своей вине, а вследствие беззаконного и сурового образа правления его отца. (3) Впрочем, я нахожу, что и сам он по отношению ко многим проявил несоответствующую его возрасту свирепость, как показывает письмо, посланное им отцу. (4) Некоторые лица навлекли на себя подозрение в том, что они хотят отложиться, и Макрин в отсутствие сына очень сурово наказал их. Когда сын услышал о том, что виновники отложения казнены, а их соумышленники, в числе которых были военный начальник Армении,[383]а также легат Азии и Аравии, отпущены вследствие старинных дружеских отношений, он, говорят, обратился к отцу со следующим письмом (подобное же он послал и матери). Копию его я счел нужным поместить здесь ввиду его исторического интереса: (5) «Отцу Августу сын Август. Мне кажется, отец мой, что ты не проявил достаточного постоянства в своей любви ко мне, сохранив невредимыми соумышленников тех, кто стремился к тирании, – либо надеясь на то, что последние будут относиться к тебе более дружественно, если ты пощадишь этих, либо решив отпустить их вследствие старинных дружеских отношений. (6) Этого не следовало делать, и это не принесет пользы: ведь, прежде всего, тебя не могут любить те, кто уязвлен твоими подозрениями, а затем – гораздо более жестокими недругами являются те, кто, забыв о прежних дружеских отношениях, соединились с наиболее враждебными тебе людьми; добавь еще и то, что они до сих пор имеют в своем распоряжении войско.
(7) Если тебя самого не прельщает подвигов слава,
Помни: Асканий растет! О надеждах наследника Юла
Не забудь: для него Италийское царство и земли
Рима ты должен добыть…[384]
(8) Их следует убить, если ты хочешь жить в безопасности. Ведь по врожденной человеческому роду порочности не окажется недостатка в других, для кого сохранены живыми и эти». (9) Одни приписывают это письмо ему самому, другие – его учителю Целиану, который некогда был ритором в Африке. Из этого письма ясно, каким суровым оказался бы в будущем этот юноша, если бы он остался жив.
IX. (1) Имеется другое его письмо, предназначенное матери, такого содержания: «Наш владыка и Август не любит ни тебя, ни самого себя, если он сохранил живыми своих врагов. Поэтому постарайся добиться того, чтобы Арабиан, Туск и Геллий были привязаны к столбу; иначе, если представится удобный случай, они не пропустят его». (2) По словам Лоллия Урбика в написанной им истории его времени эти письма, выданные письмоводителем, как говорят, очень повредили этому мальчику в глазах воинов. (3) Именно, когда они убили отца, некоторые хотели сохранить жизнь мальчику, но явился спальник и прочитал эти письма воинам на сходке. (4) После того как их обоих убили и носили их головы на пиках, войско склонилось на сторону Марка Аврелия Антонина ради столь дорогого имени. (5) Он считался сыном Бассиана Каракалла. Сам он был жрецом храма Гелиогабала. Был он самым грязным из всех людей и, по воле какого‑то рока, принес бесчестье Римской империи. (6) Но о нем, так как сведений имеется много, я расскажу в своем месте.
XVII
Элий Лампридий
АНТОНИН ГЕЛИОГАБАЛ
I. (1) Я никогда не стал бы описывать жизнь Гелиогабала Антонина, который назывался также Варием[385](пусть бы никто не знал, что он был римским государем), если бы раньше это же государство не имело Калигул, Неронов и Вителлиев. (2) Но так как одна и та же земля производит ядовитые травы и хлеб, а также другие полезные растения, одна и та же земля порождает змей и домашних животных, то прилежный читатель вознаградит себя, когда в противовес этим чудовищным тиранам будет читать об Августе, Траяне, Веспасиане, Адриане, Пии, Тите и Марке. (3) Вместе с тем он поймет и суждение о них римлян, так как эти последние императоры правили долго и умерли естественной смертью, а те были убиты, трупы их волокли по улицам, к тому же – они были прозваны тиранами, и даже имена их неприятно произносить. (4) Итак, после убийства Макрина и его сына Диадумена, который, разделяя с отцом императорскую власть, получил, кроме того, имя Антонина,[386]императорское достоинство было перенесено на Вария Гелиогабала благодаря тому, что он считался сыном Бассиана. (5) Был он жрецом Гелиогабала, или Юпитера, или Солнца[387]и присвоил себе имя Антонина либо для того, чтобы доказать такое именно свое происхождение, либо потому, что, как он узнал, имя это было в такой степени дорого людям, что благодаря этому имени был любим даже братоубийца Бассиан. (6) Прежде он назывался Варием, а затем Гелиогабалом, потому что был жрецом бога Гелиогабала, которого он привез с собой из Сирии и которому он воздвиг храм на том месте, где раньше был храм Орка.[388](7) Наконец, получив императорскую власть, он был назван Антонином и был последним в Римской империи, носившим это имя.
II. (1) Этот Гелиогабал был в такой степени послушен своей матери Симиамире,[389]что во всех государственных делах руководился ее волей, а она жила во дворце наподобие блудницы и делала всевозможные мерзости; она находилась в позорной связи с Антонином Каракаллом и таким образом, как обычно считали, был зачат этот Варий, или Гелиогабал. (2) Некоторые говорят, что и самое имя Варий[390]было дано ему школьными товарищами по той причине, что, рожденный от блудницы, он, по‑видимому, был зачат от семени разных отцов.[391](3) Когда считавшийся его отцом Антонин был убит приверженцами Макрина, сам он, говорят, бежал в храм Гелиогабала, как в убежище, боясь, как бы его не умертвил Макрин, который вместе со своим сыном, распущенным и жестоким, очень сурово проявлял свою власть.[392](4) Но довольно говорить об его имени, хотя он так осквернил священное имя Антонинов, которое ты, святейший Константин, чтишь так высоко, что сделал золотые изображения Марка и Пия и поставил их среди Константинов и Клавдиев как твоих предков, приобщая себя к доблестям древних, которые находятся в соответствии с твоими нравами, близки тебе и дороги.
III. (1) Но возвратимся к Антонину Варию. Достигнув императорской власти, он отправил вестников в Рим.[393]Все сословия, даже весь народ был воодушевлен именем Антонина, которое было у него не только титулом[394]как у Диадумена, но, казалось, переданным ему в силу кровного родства, так как он писал о себе, что он – Антонин, сын Бассиана; у всех явилось страстное желание поскорее увидеть его. (2) Шла о нем, кроме того, и молва – такая, какая обычно сопровождает новых правителей, которые сменили тиранов; однако она держится недолго, если они не обладают величайшими достоинствами, и многие посредственные государи быстро ее потеряли. (3) Наконец, когда в сенате было прочтено письмо Гелиогабала, тотчас же раздались возгласы с пожеланием счастья Антонину и проклятиями Макрину и его сыну. Антонин был провозглашен государем, все желали его и ревностно верили в него, как это всегда бывает с пожеланиями людей, готовых сразу поверить вследствие того, что свои пожелания они принимают за действительность.[395](4) Но как только Гелиогабал вступил в Рим (мы оставим в стороне все то, что делалось в провинциях), он освятил Гелиогабала на Палатинском холме, возле императорского дворца, и построил ему храм. Он стремился перенести в этот храм и лепное изображение Матери богов, и огонь Весты,[396]и Палладий,[397]и священные щиты,[398]словом – все, что глубоко чтят римляне. Он добивался того, чтобы в Риме почитался только один бог Гелиогабал. (5) Кроме того, он говорил, что сюда надо перенести религиозные обряды иудеев и самаритян, а равно и христианские богослужения для того, чтобы жречество Гелиогабала держало в своих руках тайны всех культов.[399]
IV. (1) Затем на первое же заседание сената он велел вызвать свою мать. (2) Прибыв туда, она была приглашена к сидениям консулов и присутствовала при редактировании, т. е. была свидетельницей составления сенатского постановления: Гелиогабал был единственным из императоров, при котором женщина вступила в сенат со званием светлейшей, словно мужчина.[400](3) На Квиринальском холме он создал сенакул, то есть женский сенат; прежде там происходили собрания матрон, но только в торжественные дни и в тех случаях, когда какая‑нибудь матрона наделялась знаками отличия супруги консула – прежние императоры предоставляли это право своим родственницам, особенно тем, чьи мужья не занимали высоких должностей, – для того, чтобы эти родственницы не оставались на положении незнатных женщин. (4) Под председательством Симиамиры составлялись смехотворные сенатские постановления, касающиеся законов о матронах: в каком одеянии должна ходить та или иная, кто кому – уступить дорогу, кто к кому подходить для поцелуя, какая должна ездить в парадной повозке, какая – на коне, какая – на вьючной лошади, какая – на осле, какая – в крытой повозке, запряженной мулами, какая – на волах, какая должна передвигаться в сидячих носилках – и в кожаных ли или в костяных, выложенных слоновой костью или серебром, какая имеет право носить на обуви золото или драгоценные камни.