РЕВОЛЮЦИЯ
Очерки истории 1917-1920
Москва
Издательство «Весь Мир»
2018
Православная
ЦЕРКОВЬ и Русская
РЕВОЛЮЦИЯ
УДК 281.93 + 94(47)
ББК 63.3(2)61
Р 59
Научные рецензенты:
кандидат исторических наук Н.В. Михайлов,
кандидат культурологии, профессор Н.В. Шабуров
Фотографии, использованные в настоящем издании,
являются общественным достоянием.
В оформлении обложки использованы фото Красной площади в Москве
весной 1917 г.: вверху — церковное шествие на Пасху 15 (28) апреля;
внизу — первомайская демонстрация рабочих 18 апреля (1 мая).
Рогозный П.Г.
Р 59 Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920. М.: Издательство «Весь Мир», 2018. — 304 с., ил.
ISBN 978-5-7777-0720-8
Революция 1917 года и Гражданская война — одна из самых драматических страниц в истории Русской Православной Церкви. Никогда Церковь не пользовалась такой свободой, как летом и осенью 1917 г., и эта свобода пошла ей на пользу. Но после прихода к власти большевиков ситуация изменилась, и Церковь стала субъектом острой политической борьбы. И все-таки Церковь оказалась единственной официальной организацией России, которая устояла и институционально не развалилась после Революции. Драматическому периоду в истории РПЦ, отмеченному восстановлением института патриаршества, посвящена книга известного специалиста по истории Церкви П.Г. Рогозного.
Автор сумел решить сложную задачу: не лишая книгу фундаментальной научной основы, сделать ее интересной для широкого читателя, перед которым разворачивается яркая и неоднозначная картина погружения православного духовенства и церковных институтов в революционные события 1917 г. и Гражданской войны.
УДК 281.93 + 94(47)
ББК 63.3(2)61
Отпечатано в России
 | |||
 | |||
Памяти друзей - историка Павла Николаевича Зырянова и врача-ученого Софии Случевской. Со смертью ничего не кончается!!!
СОДЕРЖАНИЕ
К читателю............................................................................................. 9
Российская Церковь, общественное и революционное движение в синодальный период 13
«Красная Пасха» 25
Епархиальные архиереи и духовенство: борьба за власть 46
Церковная революция в Тверской епархии, или Архиепископ Серафим против дьяконов и псаломщиков 78
Церковная революция в Орловской епархии, или Священник Аракин против протоиерея Оболенского 89
«Американская жизнь» Енисейской епархии. «У кого есть деньги, вам честь и место» 100
Выборы архиереев............................................................................ 121
Выборы в Петрограде и Москве.................................................... 126
Выборы в провинции........................................................................ 132
Теократическое царство Василия (Богоявленского) и первые выборы 133
И снова Сергей Аракин против Аркадия Оболенского........... 137
Скандальные выборы в Рязанской епархии.............................. 159
Содержание
Церковный большевизм.................................................................... 182
Декрет «О свободе совести» и анафема....................................... 204
Брак и развод...................................................................................... 223
Религия и еврейский вопрос............................................................ 233
Антиклерикальная пропаганда..................................................... 241
Иконы и большевики......................................................................... 246
«Опричники расстреливают нас, как куропаток».................... 258
Святые мощи....................................................................................... 262
Заключение.......................................................................................... 271
Приложение. «Слово в неделю Крестопоклонную»
[Проповедь профессора А.А. Дмитриевского]................... 285
Источники и литература................................................................ 291
В секулярном государстве, в демократической республике может начаться утеснение Церкви и духовное гонение на людей верующих. Но гонения не страшны для Церкви и не могут смутить христиан, они возрождают ее и закаляют дух верных. Страшно для Церкви, когда она сама гонит, убийственны для нее лишь опека и покровительство.
Бердяев Н.А. Падение священного русского царства.
Русская свобода. 1917. Апрель. № 2
К ЧИТАТЕЛЮ
В течение последних двадцати лет я занимаюсь историей Российской Церкви в революционный период. С первых лет учебы в университете тема революции захватила и не оставляет. Мне кажется, нет ничего важнее этого периода в русской истории.
В результате я написал две книги: о Православной Церкви в 1917 г. и о Церкви в первые годы советской власти. Если первая книга была опубликована еще десять лет назад, вызвав положительные отзывы отечественных и зарубежных коллег, то вторая долго оставалась в рукописи. При этом я постоянно возвращался к своему тексту, дорабатывал его, осознавая насколько сильно мои представления о церковной истории расходятся с тем, что писали мои предшественники.
В итоге я решил представить читателю работу без тысячи ссылок и без историографической, археографической и источниковедческой дискуссии. Основа моего текста — архивные материалы, периодическая печать того времени и некоторые уже опубликованные документы. Я старался также учитывать по возможности большинство работ своих отечественных и зарубежных коллег.
Для политической истории 1917 г. в целом церковная тема периферийна, в то время как революционные события очень важны для истории Русского Православия.
Тогда впервые за многие столетия русской истории Церковь после падения самодержавия стала свободной. Она обрела свободу не сразу после Февральской революции, а в августе 1917 г. после открытия Поместного собора. НИКОГДА НИ ДО, НИ ПОСЛЕ ЦЕРКОВЬ НЕ БЫЛА ТАК СВОБОДНА, КАК ЛЕТОМ-ОСЕНЬЮ 1917 ГОДА.
Внутренние проблемы Церкви — были ее проблемами; внутренние противоречия и борьба партий внутри Церкви — делом самой Церкви; наконец выборы патриарха — стали выбором Церкви.
Те решения и постановления, что были приняты тогда Российской Церковью, беспрецедентны в ее истории. Все пессимистические взгляды на то, что Церковь развалится без государственной поддержки, оказались ложными, как ложными были пророчества, что при введении свободы вероисповедания большинство людей отпадет от православия. Введение выборного начала сыграло позитивную роль.
К власти в Церкви пришли лучшие и самые искренние пастыри. Они были разными по своим политическим симпатиям. Тут были и «правые», и «левые». Однако их объединяло одно — искренняя боль за судьбы христианства в России.
После прихода большевиков к власти ситуация поменялась: роль Церкви выходит на первые места, и знаменитый Декрет об отделении Церкви от государства так или иначе затронул фактически все население бывшей Российской империи.
Мне кажется, что общественный дискурс последних лет слишком политизирован. Вся или почти вся историография революции и Гражданской войны имеет партийный характер. Вначале врагами были белые, теперь ими стали красные. Понять суть Гражданской войны это не помогает.
В этом смысле я старался быть нейтральным, так как тот беспредел, который творили «красные» и «белые», «зеленые» и «голубые», мне одинаково отвратителен.
Я старался писать надпартийную историю. В противоположность 1917 г. роль Церкви и вообще религии в 1918-м и в последующие годы возросла и стала весомым фактором в политической борьбе.
Исходных вопросов, которые я задавал себе при начале работы над данной темой, было пять:
Первый. Почему Церковь приветствовала Февральскую революцию?
Второй. Почему после революции Церковь не развалилась, а консолидировалась? Почему в результате «Церковной революции» и выборов к власти в Церкви пришли самые достойные пастыри?
Третий. Если большевики стали сразу бороться с религией, то зачем им надо было создавать так называемый второй фронт в тот момент, когда чаша весов Гражданской войны колебалась то в одну, то в другую сторону?
Четвертый. Каким языком говорили большевики и их союзники с простым народом, провозглашая антицерковные и антирелиги - озные лозунги, и почему эта пропаганда в конце концов оказалась успешной?
Пятый. Почему большевики победили в Гражданской войне?
Ответы на эти вопросы не кажутся такими легкими, и погружение в материал эпохи показывает, что говорить о примитивизме идеологии большевиков в годы Гражданской войны не приходится.
К читателю
Гонения на Церковь и репрессии в отношении священно- и церковнослужителей являются неоспоримыми фактами. Однако целиком сосредоточивая свое внимание на репрессивной стороне действий новой власти, в современной историографии упускают важный момент политики большевиков по отношению к лояльным верующим крестьянам. Ведь так или иначе, но это были верующие крестьяне, составлявшие костяк Красной армии, победившей в Гражданской войне. Собственно, этим вопросам и посвящена моя работа.
Методологически я исходил из советов трех выдающихся питерских историков России: Михаила Дмитриевича Приселкова, который говорил, что логика в историческом исследовании важна, но не должна превышать данных источника, и Александра Евгеньевича Преснякова, писавшего, что исследователь должен быть свободным от историографической традиции и находиться в зависимости только от источника.
И самое важное — это недопущение «потребительского отношения к источнику», как блестяще выразился питерский (возможно лучше теперь сказать ленинградский) историк Сергей Николаевич Чернов, характеризуя еще в 1934 г. методы исследования будущего общепризнанного лидера советской исторической науки Б.Д. Грекова.
Чернов считал, что вырывать фразу из источника нельзя, и историк должен оценивать его целиком. Поясню это популярно, для чи- тателей-неисториков, так как все историки должны знать эту фразу Чернова, ставшую символом питерской исторической школы.
Приведу пример из советского учебника. Почти в каждом из них давалась характеристика императора Александра III из воспоминаний С.Ю. Витте: «Человек ниже среднего ума... ниже средних способностей». У Витте эта фраза есть, но дальше следует панегирик царю, может быть и незаслуженный, не мое дело разбираться в характеристике царя. но о странице текста хвалы императору ничего не говорится; в результате получается, что Витте считал царя дураком — это и есть потребительское отношение к источнику. Это же не фальсификация, это только выжимка из документа, ПРЯМО ПРОТИВОПОЛОЖНАЯ ТОМУ, ЧТО АВТОР ХОТЕЛ СКАЗАТЬ. Правда, это уже не методология; долго заниматься методологией — «это все равно что доить козла», говорил еще один выдающийся питерский историк Борис Александрович Романов.
Пресняков, Приселков, Чернов, Романов учили меня на своих текстах, как надо работать с источниками.
Я старался следовать этим советам и по мере возможности понять, а не обличать. Идя буквально по «чистому листу», особенно это касается 1918 года, я, конечно, мог ошибаться, и пусть коллеги меня поправят. Но главной болью было другое. Я посвятил эту книгу Зырянову и Случевской, понимая, что ни Павел Николаевич, ни красавица Соня никогда не увидят этот текст.
Благодарю Б.И. Колоницкого, Н.В. Михайлова, Б.Б. Дубенцова и В.К. Котта, предоставивших мне некоторые выписки и копии документов из архивов, которые они нашли по моей теме.
Павел Рогозный
Санкт-Петербург май 2018 г.
РОССИЙСКАЯ ЦЕРКОВЬ ,
ОБЩЕСТВЕННОЕ И РЕВОЛЮЦИОННОЕ
ДВИЖЕНИЕ В СИНОДАЛЬНЫЙ ПЕРИОД
Двадцать первого августа 1906 г. в селе Мамыкино Чистопольского уезда Казанской губернии толпа крестьян в количестве до двухсот человек под предводительством местного священника Анастасье- ва и псаломщика Скворцова атаковала расположенных на постой стражников и солдат, охранявших усадьбу помещика Щульца. Во время сей атаки усадьбу подожгли, как и находящиеся рядом постройки. Толпа крестьян под предводительством священника, сметая все на своем пути, уничтожила и казенные винные лавки, и склад земледельческих орудий, и даже здание местной почты. В результате оружейного огня, открытого стражниками и солдатами по нападавшим, псаломщик Скворцов был убит, священник Ана- стасьев тяжело ранен, а среди крестьян взято в «плен» до семнадцати «повстанцев». Товарищ министра внутренних дел А.А. Макаров, получив это сообщение, явно не знал, что делать с организатором нападения, местным священником, и положил на доклад резолюцию: «Сообщить обер-прокурору Синода».
Активное участие в революционной борьбе священно- и церковнослужителей не было исключением: немало крестьянских отрядов, уничтожавших и грабивших помещичьи усадьбы, возглавляли священники. Священника лишали сана, если он просто вступал в партию эсеров; если же он участвовал в волнениях и, не дай бог, возглавлял крестьянское движение, то такового отправляли на пожизненную каторгу.
Впоследствии, после Февральской революции, эти священнослужители провозглашались мучениками за веру и правду, и ежели такой священник оставался жив, ему могли вернуть по желанию сан, а если он заканчивал свое существование в местах не столь отдаленных, то в его честь могли учредить особую стипендию для отличившихся семинаристов. И такие случаи не были исключением, хотя, конечно, не были и правилом.
Два из шести священников, прошедших в 1906 г. в первую Государственную думу, подписали Выборгское воззвание, по сути, призывавшее к неповиновению властям. Во вторую Думу прошло уже тринадцать представителей духовенства, но их поведение вскоре шокировало не только государственные, но и видавшие виды церковные власти, которые уж должны были знать о настроении духовенства. Большая часть из числа священнослужителей перешла в левый лагерь кадетов и трудовиков. А священник Бриллиантов открыто заявил, что принадлежит к партии эсеров, запрещенной и считавшейся (и, надо сказать, не без оснований) террористической организацией. Даже относительно либеральный в то время «Церковный вестник» писал, что депутаты от духовенства «обнаружили непонимание своего положения и своих задач в Государственной думе».
Священник Тихвинский, отказавшийся перейти из стана трудовиков в более правую фракцию «не левее октябристов», писал митрополиту Антонию (Вадковскому), что с детства жил среди бедного крестьянского населения и «чудная душа простого русского крестьянина для меня была открытой книгой. В этой книге я видел и читал всю безысходную печаль народную, все горе его, нужду и бесправие... Все, что я мог сделать для народа, я делал: молился с ним, плакал и утешал его надеждою, что его Бог видит его скорби. Настало чудное 17 октября 1905 года. Братство, равенство, свобода, уважение человеческой личности, его совести, его прав переливалось и сияло радужными красками надежды. Я стал горячим проводником в народ идей царского манифеста. Я, бывший реакционер и узкий консерватор, под впечатлением народного горя и горькой его нужды. стал на сторону народных интересов и правового строя в государстве. Переменить своих убеждений я не могу, и как я встану в ряды той партии, которая борется с идеями высочайшего манифеста. Правовой строй государства с высоко стоящим в нем конституционным монархом во главе я буду стремиться посильно осуществлять, интересы народа буду отстаивать, борьбу признаю нужной (иначе будет у нас не жизнь, а болото), но путь борьбы мирной идейной. Не могу переменить своих убеждений, не могу и сана священнического сложить с себя.»
Некоторые советские историки упоминали о священнике Тихвинском только благодаря тому, что о нем писал Ленин, по словам которого «он достоин всякого уважения за его искреннюю преданность интересам крестьянства, интересам народа, которые он безбоязненно защищает». Правда, писали не о конституционной монархии и правовом государстве, о котором писал сам Тихвинский, а о бывшем реакционере, принявшем сторону народа.
Конечно, говорить о революционном духовенстве даже в годы Первой русской революции нельзя: большинство священно- и цер-
Российская Церковь, общественное и революционное движение в синодальный период ковнослужителей оставались правыми, и многие из них впоследствии разделяли идеи Союза русского народа, однако в среде среднего духовенства и даже среди епископата Российской Церкви были люди, у которых черносотенная идеология вызывала резкое отторжение.
Но как же тогда получилось, что многие священнослужители встали на сторону революции или по крайней мере разделяли революционные лозунги?
Традиционно считается, что после петровских реформ Церковь из якобы до этого независимой организации превратилась в «ведомство православного исповедания». Действительно, для такого рода выводов факты есть. Петр после смерти патриарха Адриана не дал возможности избирать нового, а впоследствии заменил патриаршество коллегиальным Святейшим синодом. Он хорошо помнил церковные смуты периода правления царствования своего отца, и вторая по значимости фигура в государстве, которая могла претендовать и на роль первой, ему была не нужна. Основной идеей Петра было создание «регулярного государства», в котором Церковь встраивается в четко определенные ей рамки. Написанный Феофаном Прокоповичем «Духовный регламент» такие рамки определял. И это была вовсе не секуляризация: впервые законодательно потребовав от населения обязательной исповеди и причастия, Петр показал, что «его идеи далеки от секулярных», как справедливо пишет историк А.С. Лавров.
Вообще, церковная реформа Петра, определившая на 200 лет облик Русского Православия, породила множество мифов. Самый распространенный — это требование нарушения священником тайны исповеди, которое содержалось в «Духовном регламенте».
Но данный пункт был сформулирован так, что такое нарушение было возможно только в том случае, если злоумышленник, намереваюшийся посягнуть на жизнь царственной особы, придя на исповедь, не отказывается от своих намерений после увещания священника (причем в Духовном Регламенте это повторяется трижды). Формулировка разглашения тайны исповеди была абсурдна: перед террористическим актом революционеры, да и просто разбойники не ходили на исповедь. Трудно себе представить, чтобы накануне цареубийства 1 марта 1881 г. Софья Перовская пришла на исповедь в церковь и рассказала о своем плане, а потом после увещаний священника не отказалась от своего замысла.
Второй миф — это протестантский характер церковной реформы Петра. Действительно, казалось бы, во время так называемой «ре-
формы благочестия» многие традиционные практики православия, например такие, как подвесы к иконам, поклонение неверифициру- емым мощам, рассказы о чудесных исцелениях, кликушество и т.п., оказались запрещены. Но эти запреты совершенно четко вписывались в «каноническое православие» и имели целью бороться с так называемым «народным православием». Петр сам был очень религиозным человеком, о чем существуют совершенно независимые свидетельства, но скептически настроенным к традиционной народной религии, другими словами, как бы сказали сейчас, он верил не в рассказы бабушек, передаваемые в церкви, а верил в факты.
В архиве Синода сохранилось дело сержанта Преображенского полка Тулубьева, который исцелился от иконы Тихвинской Богоматери. На сержанта завели дело о распространении слухов о ложном чуде, поскольку он якобы всегда был здоров, однако после того как была предоставлена справка полкового врача о болезни Тулубьева, Петр лично наложил резолюцию и закрыл данное дело. Чудесное исцеление было подтверждено документально.
Но следует отметить, что реформа благочестия Петра потерпела неудачу и была фактически отменена при его преемниках: уже Екатерина I вынуждена была вернуться к традиционной церковной политике. Настоящие гонения и притеснения духовенства начались при Анне Иоанновне. Причем гонениям подверглись не только рядовые священнослужители, но и высшее духовенство. Так называемые «разборы», когда детей священно- и церковнослужителей забирали в армию, приняли при Анне Иоанновне характер настоящего бедствия — в рекруты забирали даже действующих священников.
Благодаря главным образом интригам Феофана Прокоповича, который таким образом сводил счеты со своими врагами, были затеяны многочисленные архиерейские процессы. Епископов судили, лишали сана, отправляли в ссылку. Эпоха бироновщины, как ее называли современники, закончилась вместе со смертью императрицы и чередой дворцовых переворотов. В последнее время в исторической литературе появляются вполне аргументированные высказывания о том, что так называемая бироновщина является мифом; конечно, прямых фактов вмешательства Бирона в церковные дела мы не имеем, но общественное мнение именно с ним связывало репрессивную политику, которую проводили власти.
Все изменилось после прихода к власти Елизаветы Петровны. Наступила оттепель и большая амнистия, дочь Петра прекратила произвол властей. Эту эпоху можно называть временем согласия или симфонии церковно-государственных отношений. Именно
Российская Церковь, общественное и революционное движение в синодальный период тогда страна вздохнула спокойно, а с церковных амвонов совершенно искренне звучали слова благодарности Елизавете.
Выше я уже говорил о так называемом мифе секуляризации при Петре: настоящая секуляризация, то есть изъятие церковных земель и передача их в светское пользование, началась только при Екатерине II. Именно так секуляризацию в узком смысле слова понимали в Европе, данный термин появился в XVII в. во Франции. Постепенно он наполнялся новым содержанием и впоследствии стал обозначать просто обмирщение культуры.
Самым известным противником этой реформы стал митрополит Арсений (Мациевич). Впоследствии в годы революции Мациевича сделали мучеником за веру, жертвой «проклятого самодержавия». Он вместе с митрополитом Филиппом (Колычевым) возглавил мартиролог духовенства, но если присутствие в этом мартирологе митрополита Филиппа не вызывает особого сомнения, то Арсений (Мациевич), при всем его прямодушии и смелости вряд ли является в прямом смысле страдальцем за веру.
Человек культуры XVII в., яростный крепостник, Мациевич беспокоился, что из-за реформы и отъема крепостных от монастырей скоро монахам и «пива сварить будет не из чего». Если Мациевича терпела Елизавета, то Екатерина II не стала этого делать, особенно когда он стал в резкой форме обличать личную жизнь императрицы, причем делал это в ее присутствии. Ссылки и репрессии раскрыли личность Арсения с лучшей стороны: этот деспот и барин на себе проверил выражение апостола Павла «умею жить и в скудности и в изобилии». Некогда всесильный князь церкви, он мыл полы в монастыре, не чурался никакой черной работы, вел задушевные беседы с простыми монахами и только вследствие доносов и феноменальной мстительности императрицы закончил свой путь мучеником в одиночном заточении.
В организационном управлении Церковь в период Екатерины и Павла не претерпела сильных изменений. Наверное, самым большим «правовым» новшеством являлось то, что в знаменитом Акте о престолонаследии императора Павла 1797 г. «государи российские» мимоходом объявлялись «суть главою церкви», объяснялось это потребностями сохранения веры, но впоследствии данный пункт вызвал множество спекуляций.
Единственное, что, казалось бы, должно было насторожить светские и церковные власти, — это активное участие духовенства и церковнослужителей во всяческих, как бы сейчас сказали, «противоправных акциях», например в восстании Емельяна Пугачева.
Впоследствии выдающийся русский историк Афанасий Щапов, сам выходец из духовного сословия, именно бедственным положением, особенно низших церковнослужителей, объяснял активное участие церковников в разбоях и бунтах. Особенно тяжелым было положение низших церковнослужителей — псаломщиков, причетников, пономарей. В силу сословной замкнутости выбрать другую профессию они не могли, но и место приходского священника для них казалось недостижимой мечтой.
Потеря прихода, часто понимаемого даже в XVIII в. как вотчина, могла сделать из священника обыкновенного разбойника. Архиепископ Гавриил (Городков) вспоминал, что его отец был назначен именно на такой приход, где местный священник вместе с сыновьями превратился в разбойника, и только благодаря случайному стечению обстоятельств его отец был не убит бандой бывших церковников.
На протяжении всего XVIII и XIX вв. сохранялась наследственность приходов: отец передавал приходскую церковь сыну, а если не было сына, то и дочке, и к ней уже подыскивали жениха, который мог бы стать там священником. Особенно широко была распространена передача вакантного прихода по женской линии, то есть если священник умирал и у него оставалась дочка, то взявший ее в жены семинарист мог получить данный приход, но должен был обеспечивать вдовую семью. Это считалось старым обычаем, однако в 1768 г. такое наследование по женской линии было законодательно закреплено.
Выдающийся русский историк Сергей Соловьев, также выходец из духовного сословия, писал, что духовенство было самым образованным сословием в России. По факту это вроде бы и так — действительно, трудно представить себе священника, не умеющего читать и писать (среди дворян такие люди, по крайней мере среди женщин, сохранялись до конца XIX в. В XVII в. неграмотные священники были, они просто наизусть заучивали службу, но в XVIII в., видимо, таких было мало, хотя во второй половине века Синод рассматривал дело одного провинциального священника из глухой деревни, который не знал о существовании Иисуса Христа и считал Богом Николая Мирликийского.
Реформы Александра I существенно затронули и Церковь. Вообще, на церковную политику александровского царствования сильный отпечаток наложили особенности личной религиозности императора. Воспитанный в духе толерантного просветительства, Александр во время Отечественной войны 1812 года пережил сво-
Российская Церковь, общественное и революционное движение в синодальный период еобразное религиозное обращение. Причем его религиозность, выражаясь современным языком, имела экуменистическую направленность.
Император стремился покровительствовать всем христианским направлениям. Официально запрещалась критика одного христианского вероисповедания другим. Символом объединения должно было служить знаменитое Библейское общество и нереализованный и утопичный замысел воздвижения первоначального варианта храма Христа Спасителя. Однако все равно интеллектуальная элита общества шла не в Церковь, а в масонские ложи.
В царствование Николая I были нанесены чувствительные удары и по финансовой независимости Церкви, и по традиционно большой власти епархиальных архиереев. Если до этого в своей епархии владыка чувствовал себя в роли самодержца, проверить или проконтролировать которого было фактически невозможно, то появление в епархии в видоизмененном виде должности секретаря духовной консистории, который напрямую подчинялся обер-прокурору, серьезно ограничило власть архиерея или по крайней мере поставило его под контроль столичных властей. В результате деятельности николаевских обер-прокуроров Нечаева и особенно графа Протасова управление Церковью все больше стало напоминать министерское. Была учреждена собственная канцелярия обер-прокурора, из подчинения Синода были выведены все хозяйственные дела.
По существу, в николаевское время была довольно успешно предпринята попытка институционального завершения петровской церковной реформы. Важное отличие николаевских реформ заключалось в том, что власти не покушались на само «народное православие», и поэтому недовольство реформами могло проявиться разве что в среде высшего духовенства. (Провал петровской реформы благочестия как раз и объяснялся тем, что она затрагивала, по сути, все православное население страны.) Перефразируя известное выражение историка А.Е. Преснякова о николаевском периоде как «апогее самодержавия», можно сказать, что данная эпоха была и апогеем синодального строя.
Все это, конечно, не вызывает значительных дискуссий. С тезисом о превращении Церкви в ведомство православного исповедания трудно спорить. Однако при всем отрицательном опыте взаимоотношений государства и Церкви в синодальный период полного поглощения ее государственным аппаратом не произошло. Церковь имела свое управление, в которое, кроме назначения царем
Православная Церковь и Русская революция обер-прокурора, светская власть не могла вмешиваться; имела свой суд, свою цензуру.
По сути, их связывали две общие задачи: укрепление государственной власти и возможно более широкое распространение православия на территории Российской империи. Церковь являлась политическим и идеологическим союзников самодержавия, получая взамен государственную поддержку и покровительство. Самый умный иерарх Российской Церкви митрополит Филарет (Дроздов) тонко чувствовал нюансы данных взаимоотношений. Он выступал против как самостоятельной политической роли Церкви, так и излишнего вмешательства в ее дела со стороны различных государственных структур. Филарет считал, что слишком самостоятельная политическая роль Церкви не принесет ей ничего, кроме дискредитации.
Позиция и роль Филарета в общественной жизни России XIX века традиционно рассматривается как консервативная. Однако это явно не отражает весь широкий спектр симпатий и антипатий митрополита, который был значительно более сложным и явно не вписывающимся в оппозицию либерал-консерватор. По каждому политическому и церковному вопросу он имел свое независимое мнение, с которым вынуждены были считаться не только высшие представители государственной бюрократии, но и сам император. По словам протоиерея Георгия Флоровского, Филарет «удивительно неделикатно напоминал о внутренней независимости Церкви», а его государственная теория совсем не совпадала с официозной. «“Государь всю законность получает от церковного помазания”, то есть в Церкви и через Церковь. И помазуется только государь — не государство. Поэтому органы государственной власти не имеют никакой юрисдикции в делах церковных». (Ср. отзыв Филарета о деятельности обер-прокурора Синода кавалерийского генерала Н.А. Протасова: «Шпоры генерала цепляются за мою мантию».)
Широкое распространение образования затронуло и Церковь, образование становилось обязательным для будущих священников. Однако даже обязательность для детей духовенства образования, хотя бы начального, часто играла дурную роль, превращая верующего подростка в нигилиста.
Обучение в так называемой бурсе — начальном духовном училище нередко превращалось в сущую каторгу. Над мальчиками издевались и начальство, и педагоги, и старшие товарищи. Красочное, если так можно сказать, описание бурсачьего быта дал писатель Николай Помяловский. От нестерпимого жития ученики бежали
оттуда куда глаза глядят. Вышеупоминаемый Щапов, учившийся в бурсе в первой половине XIX в., вспоминал, что если и в его время отметка в классном журнале училища: «нахождение в бегах (курсив мой — П.Р.) была нормой, то что же было в прошлом столетии»? «И странно, и слезно, и пламенно молящийся малютка после лет 25 или в 30, после страшной внутренней борьбы, после тяжелого процесса анализа, сомнения и скептицизма иногда делался непреодолимым атеистом... матерьялистом...»
Лишь только благодаря выдающемуся таланту и трудолюбию Афанасий Щапов смог вырваться из этой среды и окончить духовную семинарию, где нравы уже были мягче, а после поступить в Духовную академию и защитить диссертацию. (Сейчас в исторической литературе модно использовать термин «историческая память». Считается, что первыми его ввели французские историки в ХХ в. Однако Афанасий Щапов использовал этот термин еще в середине XIX в. Умерший от белой горячки, этот гениальный алкоголик по многим пунктам опережал современную ему историографию.)
Прошедший позднее эту же школу другой выдающийся историк Василий Ключевский уже не так мрачно описывал бурсачий быт. Однако и он считал, что царящая в бурсе обстановка плодила «чертей» и атеистов. И неудивительно, что вестниками атеизма и революционности становились бывшие поповичи, такие как Н.Г. Чернышевский и Н.А. Добролюбов. В.Г. Белинский, сам внук священника, еще разделял Иисуса Христа и Православную Церковь и упрекал Гоголя за то, что тот смешивал, по его мнению, эти понятия. Для Чернышевского этих различий уже не существовало. Старое церковно-схоластическое богословие и религиозная философия оказались не в состоянии дать адекватный ответ на вызов, брошенный бывшими семинаристами.
Громадное количество издаваемой духовной литературы никак не соответствовало запросам времени. Например, в наши дни один из «советов» духовного журнала того времени можно рассматривать не иначе как злобный юмор: «Но особенно небезопасно для скромности и целомудрия совместное участие в танцах лиц мужеского и женского пола. Зло было бы так еще не велико, если бы этой забаве предавались лица того и другого пола отдельно». Уже тогда это вызывало улыбку.
Даже знаменитую и ныне многократно переиздаваемую книгу митрополита Макария (Булгакова) «Введение в православно - догматическое богословие» А.С. Хомяков именовал «восхитительноглупой». Странным образом даже перевод на русский язык Священного Писания встречал сильную оппозицию в среде высшего духовенства. Действительно, для чего нужен перевод Библии на общедоступный язык? При неправильном толковании ее можно использовать и как вредную революционную литературу. Недаром русский перевод Нового Завета печатал в Лондоне в своей типографии А.И. Герцен.
Удивительный факт: в обеих столицах не нашлось ни одного человека, который мог бы с университетской кафедры защищать пошатнувшиеся религиозные идеалы. Ни в Москве, ни в Петербурге не нашлось ни одного человека, кто без предварительной командировки в европейские университеты был бы способен занять кафедру философии. Такой человек нашелся в третьей столице, Киеве.
Университетские лекции специально приглашенного для этого из Киевской духовной академии в Москву профессора П.Д. Юр- кевича вызвали своего рода ажиотаж в образованных кругах. Притихшая аудитория, привыкшая до этого к наивно-благочестивым поучениям, являвшимся собственно не философией, а изложением катехизиса, с удивлением внимала чеканным формулам идеализма, излагаемого профессионалом. Первокурсник Василий Ключевский в письмах к своему семинарскому товарищу хорошо передал атмосферу первых лекций вплоть до «хохлацкого» акцента Юркевича. Еще бы, Юркевич говорил, что человек — это не только физиология, он говорил о «поющем сердце».
Однако идейная направленность того времени была такова, что и талантливый, но несчастный Юркевич был вынужден замолчать, затравленный кумиром поколения семинаристом Чернышевским. Чернышевский даже полемику с Юркевичем отказался вести, поскольку, по его словам, он эти проповеди слышал и в семинарии.
Валуевско-толстовские реформы, которые хорошо вписываются в эпоху Великих реформ, существенно изменили облик Церкви. По сути, было покончено с сословной замкнутостью духовенства. Резко возросла социальная мобильность внутри духовного сословия. Дети священнослужителей теперь могли самостоятельно выбирать род деятельности.
Однако страх религиозной свободы являлся поистине хронической болезнью русского церковного консерватизма. Преследования старообрядцев и сектантов являлись самым темным пятном в истории сотрудничества государства и Православной Церкви. Именно насил<