ЦЕЛОСТНЫЙ АНАЛИЗ ПОЭТИЧЕСКОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Как известно, содержательными компонентами литератур­ного произведения являются тема, характеры, обстоятельства, проблема, идея. К формальным компонентам литературного произ­ведения относятся стиль, жанр, композиция, художественная речь, ритм, содержательно-формальным — фабула и сюжет (в сюжете раскрываются характеры героев, через которые воплощается тема), конфликт.

Учителя-словесники постоянно сталкиваются с необходимо­стью анализировать эти стороны литературного произведения. Со­держание и форму рассматривают изолированно друг от друга или вместе, учитывая в обоих случаях их неразрывность, так как в реа­льности содержание и форма литературного произведения нерас­членимы. Но в любом случае необходимо учитывать соотношение, взаимодействие, единство формы и содержания.

Раскрывая единство формы и содержания, удобнее анализировать вначале высшие проявления формы (жанр, компози­цию, художественную речь) и лишь затем низшие (применительно к поэтическому произведению — размер, ритм, звукопись, способ рифмовки), охватывая как можно больше объединяемых в этом единстве формы и содержания явлений.

При этом важно иметь в виду, что художественное содержа­ние не может быть исчерпано какой-нибудь одной трактовкой произ­ведения (особенно, когда речь идет о литературном шедевре) и что, развивая и поощряя самостоятельность мышления у школьников, не следует все же подменять анализ, опирающийся на текст про­изведения, беспочвенным фантазированием, не укорененным в худо­жественном мире писателя. Кроме того, важно учитывать, что наиболее глубокое рассмотрение литературного произведения возмо­жно в контексте всего творчества художника слова либо того ли­тературного течения (направления, школы), национальной (регио­нальной) культурной общности, к которым данное произведение принадлежит.

На уроках литературы легче всего проанализировать целостно поэтические произведения в их содержательно-формальном единст­ве. В качестве материала для такого урока предлагается стихотворе­ние А.А.Фета «Был чудный майский день в Москве…» (1857), одно из наиболее сложных и в то же время гармонических произведений русской классической поэзии. Опорными моментами в разборе стихотворения будут следующие вопросы и задания:

1. Каков предмет первых двух четверостиший?

2. Есть ли в стихотворении лирический герой?

3. Есть ли в стихотворении сюжет?

4. Имеется ли соответствие между состоянием лирического героя и содержанием действия? Если такого соответствия нет, что это дает автору?

5. К какому разряду относится лексика стихотворения? Какого эффекта достигает автор, отдавая предпочтение данному разряду?

6. Какова художественная задача стихотворения?

7. Можно ли сформулировать его идеи?

8. Сравните это произведение со стихотворением А.А.Фета «Печа­льная береза у моего окна…» (1842) и охарактеризуйте индиви­дуальную творческую манеру поэта.

9. Проанализируйте звуковую организацию стихотворения «Был чудный майский день в Москве…». Как в звукописи раскры­ваются темы стихотворения?

 

О лирике А.А.Фета писали достаточно много, оценивая ее с полярных позиций. Наиболее известны статьи его современ­ников, по достоинству оценивших его поэзию — В.П.Боткина, А.В.Дружинина —, и представителей революционно-демокра­тического направления Н.А.Добролюбова, М.Е.Салтыкова-Щедрина, несправедливо критиковавших его поэзию за мнимую безыдейность и отсутствие в ней гражданских тем. Революционно-демократические критики на самом деле требовали тенденциозности. Идейность-то как раз у поэта была, но идея тесно слита в лирике Фета с образом, никогда не превалирует над ним. В советском литературоведении, которое в основном ориентировалось на пози­цию революционеров-демократов, сложился искаженный образ Фета-поэта и человека-помещика: первого отличали гедонизм и эстетство, второго — мракобесие и жестокое отношение к кре­стьянам. Более благосклонно оценивался мнимый атеизм Фета.

К счастью, в последнее время появились объективные исследо­вания жизни и творчества поэта, высоко ценимого Л.Толстым и И.Тургеневым. Автор одной из таких статей, Г.Асланова, убеди­тельно доказала, что Фет «был человек редкой душевной красоты и силы, один из образованнейших и умнейших людей России XIX ве­ка»[1]. Ныне развеивается и придуманная современниками и биогра­фами Фета легенда о его атеизме. Как мог атеист переложить в сти­хах молитву «Отче наш»?! О том, что в поэзии Фета есть религиозно-философские мотивы, свидетельствует в своих работах российский литературовед В.А.Шеншина[2]. Н.Струве справедливо пишет: «<…>называть Фета атеистом можно лишь по недоразумению. Своим направлением, своими религиозно-философскими элегиями и думами Фет примыкает к великой, христианской, духоносной тра­диции русской литературы, начатой Пушкиным и Гоголем, продол­женной Тютчевым, Достоевским, Соловьевым, а ближе к нам — Мандельштамом, Ахматовой и Солженицыным»[3]. Религиозно-философские мотивы присутствуют и в стихотворении, выбранном для целостного анализа.

Стихотворение «Был чудный майский день в Москве… » инте­ресно как психологический опыт, описание редкого и странного впе­чатления, противоречивого чувства. В первом четверостишии с по­мощью зрительного и звукового образов создана картина прекрас­ного солнечного весеннего дня:

Был чудный майский день в Москве;

Кресты церквей сверкали,

Вились касатки под окном

И звонко щебетали.

В следующих строках появляется лирический герой, разделяю­щий эту весеннюю и счастливую жизнь природы:

Я под окном сидел, влюблен,

Душой и юн и болен.

Дальше дан еще один звуковой образ, гармонирующий с миром внутренним (состоянием лирического героя) и внешним (весной):

Как пчелы, звуки вдалеке

Жужжали с колоколен.

Первые два четверостишия являются экспозицией стихотворе­ния: в них рассказано о блеске и шуме весеннего дня, о влюбленном лирическом герое. В следующих строках дается завязка лирического сюжета:

Вдруг звуки стройно, как орган,

Запели в отдаленьи;

Невольно дрогнула душа

При этом стройном пеньи.

В этих строках пока еще нет ничего, противоречащего пре­дыдущим весенним образам: дважды говорится, что звуки, которые донеслись до слуха лирического героя, стройные, и пока не ясно, почему дрогнула его душа. Но следующие строки постепенно все проясняют:

И шел и рос поющий хор, —

И непонятной силой

В душе сливался лик небес

С безмолвною могилой.

Последняя строка направляет читательское восприятие уже в иное русло: теперь становится понятно, что мимо счастливого влюб­ленного движется похоронная процессия. Какое же впечатление ока­жет это событие на лирического героя, не омрачит ли оно его сча­стье?

В следующей строфе Фет мастерски рисует медленное и гроз­ное движение процессии. В строке «И шел и рос поющий хор, —» три раза повторяется гласный звук «о», что создает впечатление все нарастающего, усиливающегося звучания. В строке «Тянулся набож­но народ» звуковые повторы (слог «ну» и дважды повторенный слог «на») поддерживают образ медленно движущейся процессии. Затем появляются новые подробности лирического сюжета:

И гробик розовый прошел

За громогласным хором.

Здесь выясняется, что хоронят ребенка, по всей вероятности, девочку (семантически окрашен розовый цвет гробика). Итак, только в четвертом четверостишии читатель узнает, что в стихотворении описаны похороны, и только в шестом выясняется, кого хоронят. Трудно представить себе, чтобы А.С.Пушкин стал подобным образом интриговать читателя, оттягивая называние истинного смы­сла явления в середину стихотворения и «дразня» намеками и недоговоренностью. А между тем подобные содержательно-формальные подробности обусловливают создание нужного Фету настроения счастья и весеннего томления.

Итак, когда выяснилось, что основой лирического сюжета яв­ляются похороны ребенка, целесообразно вновь обратиться к лири­ческому герою. Что с ним? Омрачено ли его настроение? Не померк ли пред ним «чудный майский день»? Совсем нет, об этом свидете­льствует следующее развернутое описание гробика:

Струился теплый ветерок,

Покровы колыхая,

И мне казалось, что душа

Парила молодая.

Здесь прежде всего бросается в глаза наличие у лирического героя христианской религиозной веры: об этом свидетельствует за­ключительный образ четверостишия. Нельзя не согласиться с мнени­ем В.А.Шеншиной о том, что Фет свою веру, главным образом, про­являл «в стихах, не навязчиво, а тихо и созерцательно приоткрывая завесу своей тайны»[4]. Именно вера в бессмертие человеческой души и обусловливает, в первую очередь, отсутствие печали у лирического героя анализируемого произведения. О том, что лирический герой не подавлен и не огорчен, говорит подбор глаголов, относящихся к тор­жественной лексике: «струился» (ветерок), «парила» (душа), «па­рила», а не «скорбела» или «грустила». И, наконец, поэт в пределах следующей строфы сталкивает два несовместимых друг с другом, противоположных друг другу явления жизни. Первое:

Весенний блеск, весенний шум,

Молитвы стройной звуки —

то, что можно назвать темой жизни, весны, красоты.

Второе:

Все тихим веяло крылом

Над грустию разлуки —

тема смерти, решенная здесь вовсе не драматично. Подобное содержание опять-таки выражено в адекватной художественной фор­ме, показателем чего является определенная образность. Ключевой в данной строфе — образ «грусть разлуки», где «грусть» — мало экспрессивное слово, к тому же поэтический эвфемизм «смерти».

На первый взгляд, в заключительной строфе нарисован наибо­лее драматичный образ стихотворения, данный вначале зрительно, а затем усиленный с помощью «включения» слуха:

За гробом шла, шатаясь, мать,

Надгробное рыданье! —

Но слова, с помощью которых нарисован образ хоронящей сво­его ребенка матери, благодаря контексту потеряли свое прямое лек­сическое значение, произошло нечто, подтверждающее мысль Ю.Н.Тынянова: стих как строй «рождает свои, стиховые оттенки смысла. <…> мы <…> стали очень чувствительны к музыке значений в стихе, к тому порядку, к тому строю, в котором преображаются слова в стихе»[5]. В каждой из предыдущих строф Фет называл какую-то изящную и красивую сторону похоронного обряда. В тре­тьей строфе лирический герой слышит «стройное пенье», в четвертой под пенье хора он примиряет в своей душе «лик небес» «с безмол­вною могилой», в шестой строфе читатель узнает о «гробике розо­вом», в седьмой колышутся покровы гроба, над которым словно парит молодая душа. И поэтому-то, благодаря особым «отте­нкам слов», особой «смысловой музыке» (термины Тынянова) словосо­четание «надгробное рыданье» потеряло свое прямое лексическое значение. Семантика здесь изменена медленным течением лирического сюжета и впечатлениями от шумного весеннего дня и красоты похоронного обряда (именно так воспринимает его лирический герой оттого, что он счастлив), умелым отбором однородных слов, относя­щихся к высокой лексике, так называемых поэтизмов (стройно, стройном, розовый, струился, теплый, колыхая, парила). Слова, изображающие похоронный обряд, приобретают противоположный смысл, антонимический своим прямым лексическим значениям — просветленности, красоты и легкости рыдания и горя. Отсюда и органичность заключительного вывода стихотворения:

Но мне казалось, что легко

И самое страданье.

Психологический эксперимент завершен: так сильно чувство любви и упоения красотой весны в душе лирического героя стихо­творения, что даже в похоронной процессии, знаке самого страшно­го явления в жизни, он отыскивает изящество, стройность и…легкость. Идеи анализируемого произведения состоят в пережи­вании мира как красоты, в силе чувства влюбленности, в вере в загробное существование человеческой души.

Такое же перекрещивание двух лирических тем с преоблада­нием одной из них проявляется и в звуковой семантике стихотво­рения. В первой и второй строфах звучит тема весны и красоты жизни, выражающаяся в аллитерациях «л» и «н»:

1 строфа 2 строфа л н н н л л л н р р р л н л н л н л л н л. л л л н

Вторая тема, тема смерти, раскрывающаяся с помощью со­гласного звука «р», находится на периферии звуковой организации первой строфы (вторая строка).

В третьей строфе тема смерти, выражающаяся в согласном звуке «р», понемногу нарастает:

Р р н р н

Л л н

Л н р л

Р р н н.

В четвертой строфе обе темы сливаются и далее идут, пере­крещиваясь и взаимопроникая:

Ол ро ор

Н н н л

Л л л н

Л н л.

В пятой строфе с помощью звуковых сочетаний «ор», «ро» по­лучает дальнейшее развитие тема смерти:

Ол ро ор

ор н р о

н л на н на

р л.

В шестой строфе вновь дано взаимопроникновение первой и второй тем:

Н л р

Н л р

Ро ро р л

Р лн р.

Наиболее сконцентрированно тема смерти воплощается в тре­тьей строке этой строфы в описании медленного движения гробика («И гробик розовый прошел»). Примерно то же дает анализ и после­дующих строф.

Итак, и материальная сторона формы стихотворения содер­жательна, в ней сочетаются те же темы, что и на содержательно-формальном уровне произведения — в двух сюжетных линиях, и здесь также преобладают звуковые образы, раскрывающие первую тему влюбленности, красоты весны, упоения жизнью (71 раз встреча­ются звуки «л» и «н» и 34 — звук «р»). Причем инструментовка стиха настолько тонкая, что не бросается сразу в глаза, а вместе с правильным чередованием разностопного ямба (четыре и три стопы) создает особую, фетовскую, подчеркнутую мелодичность и музыкальность.

Такое же сочетание несочетаемого, выражение редкого ощущения находим и в раннем стихотворении Фета «Печальная береза у моего окна…» (1842):

Как гроздья винограда,

Ветвей концы висят, —

И радостен для взгляда

Весь траурный наряд.

Оказывается, можно и в траурном наряде видеть красоту и восхищаться ею.

Сочетание несочетаемого у Фета отвечает художественной задаче воссоздания действительности в наиболее полном ее прояв­лении, со всеми странностями и загадками. В.П.Боткин в статье «Стихотворения А.А.Фета» подчеркивал: «Г.Фет прежде всего поэт ощущений <…>», достоинства поэзии его происходят «именно от правдивости и полноты уловляемых им душевных ощущений»[6]. Вместе с тем проведенный анализ лирического произведения обнаружил и другие доминанты поэзии Фета — внимание не к главной, а второстепенной стороне явления, фиксацию мгновенного впечатления от него. Так рождалось новое для русской литературы второй половины XIX века импресси­онистическое видение мира, для которого характерно преломление впечатлений, как правило, в глубоко субъективных образах. Похожие наблюдения сделаны и другими современными исследователями.

Например, Ю.Л.Цветков правомерно рассматривает лирику Фета в контексте европейской импрессионистической поэзии[7]. Но если Цветков считает, что импрессионистические черты достаточно отчетливы в основном в пейзажной лирике поэта, то на самом деле они представлены и в стихотворениях Фета, посвященных фило­софским темам жизни и смерти.

Целостный анализ стихотворения «Был чудный майский день в Москве…» позволяет оценить А.А.Фета как одного из тонких и сме­лых русских поэтов XIX века, связанного с реализмом и одновре­менно прокладывающего новые пути в литературе.

[1] А с л а н о в а Г. В плену легенд и фантазий // Вопросы литературы. М., 1997. № 5. С.195.

[2] См.: Ш е н ш и н а В. А. А.А.Фет как метафизический поэт. Молитва «Отче наш» в пере­ложении А.А.Фета// А.А.Фет как поэт и мыслитель: Сборник научных трудов. М., 1999.С.16-68.

[3] С т р у в е Н. Православие и культура. [М., 1992]. С.220-221.

[4] Ш е н ш и н а В. А. Молитва «Отче наш» в переложении А.А.Фета. С.60.

 

[5] Т ы н я н о в Ю. Н. Промежуток // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С.188.

[6] Б о т к и н В. П. Стихотворения А.А.Фета // Русская эстетика и критика 40-50-х годов XIX века. М., 1982.С.494.

[7] Ц в е т к о в Ю.Л. Лирика Афанасия Фета в контексте европейской им­прессионистической поэзии // А.А.Фет поэт и мыслитель. С.158.