138 р Шмаков (см. прим. 79) пишет: "обернуты... прислушивались к нему" (195).
139 Для сравнения в Сетях: д'Орсэ, Брюммель, "Магомет" (Вольтера), Маркалью, Мариво, "Свадьба Фигаро", Антиной, "Фауст" (Гуно), Моцарт, Рафаэль, Сапунов, Далайрак, Аттила, Аларих, "Манон" (Прево), Гольдони, Александр Македонский, Хеопс, Ферсит, Пенелопа, Менкаур, Каллимах, Апулей и имена греческих и египетских богов.
140 Анненков, стр. 52 и 55.
141 Э. Голлербах. Поэзия Давида Бурлюка, Нью-Йорк, 1931: 22.
142 См. прим. 105.
143 Там же Кузмин подчеркивает, что при полном несовпадении сущности у течений могут совпадать формальные методы, — и поэтому экспрессионизм часто объединяют или выводят из футуризма и кубизма.
144 См. "Второй удар" с мотивами из "Медвежьей свадьбы"; в "Десятом ударе" упоминается имя Калигари (как и в статье об эмоциональности); из фильмов — незнакомцы, игорный дом; много фильмового в балладе. Есть элементы кино и в "Для Августа".
145 "Псевдохолостыми" называем строки, которые на самом деле рифмуются, но уже в следующей строфе, а в своей выглядят холостыми.
146 Если судить по таким случайно напечатанным в альманахах вещам, как "Голубое ничто", уровень поздней кузминской прозы был выше, чем в его прославленных дореволюционных произведениях.
147 Как ни странно, если отбросить рецензии, то, несмотря на большое число высказываний о Кузмине, о его поэзии нет ни одной статьи, хотя о прозе имеется несколько (Эйхенбаум, Зноско-Боровский, Филд).
"5 An Anthology of Russian Verse, N. Y. 1962: XXXVIII.
149 Nicolas von Arseniew, Die russische Literatur der Neuzeit und Gegen-wart, Mainz, 1929: 267.
150 Слегка юмористический характер принимают поэтому и некоторые воспоминания о Кузмине. Мемуарист, заявивший было о своем близком знакомстве с милым и очаровательным Михаилом Алексеевичем, вдруг пугается, что эта близость может быть дурно истолкована и спешит заявить, что он, мемуарист, человек гетеросексуальный. Большинство мемуаров о Кузмине, кстати, разочаровывают, рисуя все того же "Мишеньку", который садился за рояль и пел песенки.
151 Творчество и критика, Пг. 1922: 207,
152 В осенних садах, М. 1909: 80.
153 Помрачение божков и новые кумиры, М. 1910: 80.
154 Histoire de la litterature russe. Paris, 1946
155 Литературная Энциклопедия, V (1939): 701.
156 Ettore LoGatto, Storia della letteratura russa, Firenze. 1943: 463
157 См. прим. 3, A. Eliasberg (стр. 168).
153 "На рубеже двух эпох". Вопросы литературы, 1966/10: 128. Эту "бесспорность" отнесения "Александрийских песен" к лучшему у Кузмина можно назвать "четвертым китом" среди критических шаблонов. В этом сходятся Д. Мирский, А. Блок и энциклопедии, и даже недружелюбный А. Измайлов (см. прим. 153) считает "Александрийские песни" "свидетельством, что у (Кузмина) настоящая поэтическая душа". Б. Михайловский (Русская литература XX века, М. 1939: 339) считает их "виртуозно выполненными", а С. Соловьев (см. прим. 24) "совершенными". Н. Арсеньев (см. прим. 149; стр. 268) отводит им "Ehrenpiatz in der russischen Literatur". Лишь немногие с такой оценкой не соглашаются (впрочем, бездоказательно). Р. Под-жоли называет "Александрийские песни" "pastiche of a pastiche" (The Poets of Russia. Cambridge, Mass, 1960: 222), а И. Тхоржевский — хотя и "изысканными, но бессодержательными" (Русская литература, II, Париж, 1946: 498).
159 Как, по-видимому, думает А. Измайлов: "подделки под песни старой Александрии" ("Что нового в литературе", Биржевые ведомости от 26 октября 1908 г.). Впрочем, сам Брюсов считал, что это похоже "на какого-нибудь греческого поэта II века до Р. X." (Весы 1907/7: 81).
160 А среди пьес их еще больше.
161 См. прим. 159.
182 См. особенно А. Измайлов, На переломе, СПб. 1908: 6: "...Слово "стилизация", которое когда-то кто-то произнес шепотом, стало модным словом. С ним носятся как с писаной торбой и в области театра, и в области литературы — и те, кто примитивно понимает этот термин в смысле голого воспроизведения старины, грубой подделки старья, и те, кто правильно соединяет с этим термином идею символа, синтеза и условности". Ср. также К. Чуковский, От Чехова до наших дней, СПб. 1908: 114.
163 Цитируем по Далекие и близкие, М. 1912: 203.
! 64 См. прим. 24.
165 Сергей Соловьев, Цветник царевны, М. 1913: 74.
166 Белград 1934: 26.
167 См. прим. 23.
16S A History of Russian Literature, N. Y. 1966: 474.
169 Вопросы теории литературы: 281.
170 Рецензия в Свободном журнале 1916/2: 31.
171 Собрание сочинений, IV: 307.
172 "М. А. Кузмин", Биржевые ведомости № 15917 от 11 ноября 1916: 7.
173 Emmanuel Rais et Jacque Robert, Anthologie de la poesie russe, 1947: 254.
174 "M. А. Кузмину. Акростих" в Весах 1909/2: 16.
175 См. прим. 24.
176 Переписка Горького с И. Груздевым (Архив А. М. Горького, XI), М. 1966: 353.
177 См. прим. 22.
178 Poesia russa del Novecento, Milano, 1966: 30.
179 "Einleitung", Neue russische Lyrik (herausgegeben von Johannes von ¦Guenther), Frankfurt/Main, 1960: 11.
130 Modern Russian Literature, N. Y. 1953: 212. 181 Медальоны, Белград 1934: 26. 132 V. 1957: 325.
183 Margarita Woloschin. Die griine Schlange, Stuttgart, 1954: 178.
184 См. прим. 5.
185 "Радостный путник", Книга и революция 1922/3 (15): 44. 166 Далекие и близкие: 171.
187 Ук. соч.
18S Ук. соч. (см. прим. 158): 223.
1?э "О творчестве М. Кузмина", Аполлон 1917/4-5: 26.
190 Ук. соч.: 212.
191 См. прим. 158 (стр. 127).
192 "Mihail Kuzmin: Notes on a Decadent's Prose", The Russian Review Vol. 22, № 3 (1963): 289.
193 См. прим. 3.
194 Там же.
195 См. прим. 155.
196 См. прим. 182.
197 Ук. соч.: 43.
198 См. прим. 83.
199 См. прим. 152.
200 См. прим. 148 (стр. 260).
201 Очерки современной литературы, Л. 1924: 29.
202 См. прим. 158.
203 Собрание сочинений, III: 29.
204 Послания, Мюнхен 1962: 21.
205 Ср. А. Блок, Собр. соч., V: 290 "разнообразие мнений о нем <Куз-мине> в литературном "бомонде"".
206 Ср. Вяч. Иванов, Аполлон 1910/7: 47: "Понятным можно было бы его <Кузмина> назвать, если б его понимали".
207 Аполлон 1909/2: 11.
208 См. прим. 89.
209 V, 291.
210 См. прим. 23.
211 См. прим. 79.
212 См. прим. 192. См. также Ю. Иваск, "Цветы двадцатого века, Новый журнал 91 (1968): 92.
213 Ср. А. Блок (V: 290): "Какие бы маски ни надевал поэт... печали своей он не скроет".
214 См. прим. 179.
215 См. прим. 173.
216 См. прим. 207.
217 См. прим. 186.
218 См. прим. 174.
219 См. прим. 206. Такое описание невольно приводит на ум имя Пушкина, и не один критик справедливо сближал с ним Кузмина. Главное отличие двух поэтов, может быть, в том, что у "жизнеутверждающего" Пушкина (как и у Моцарта, музыку которого один из кузминских персонажей определяет как "ясную, простую и радостную") трагедия "за углом".
220 V: 289- 295. См. также письмо Блока к Кузмину от 13 мая 1908: "Господи, какой Вы поэт и какая это книга!"
221 Собр. соч. IV: 167, 232.
222 Собр. соч. III: 29; II: 387.
223 Георгий Иванов, Петербургские зимы (1952): 135.
224 N. A. Otzoup. Die neueste russische Dichtung, Breslau.
225 См. прим. 151.
226 Журнал журналов 1915/19: 11.
227 1 изд. XXXV (1935): 374.
223 Тхоржевский (см. прим. 158): "<Кузмин> заглох после революции"; Г. Струве (см. прим. 89): "оскудевание источников кузминского творчества". Ср. мнение неэмигранта (но москвича) С. Боброва (см. прим. 86), который, правда, хоронил тогда не одного Кузмина: "какой-то дар у Кузмина был... теперь-то, конечно, все уже закончено".
229 См. прим. 224 (стр. 35).
230 X (М. — Л. 1954): 776. Это продемонстрировано на четырех примерах, среди них "легкие персты". Или quod licet Jovi, non licet bovi, или эксперт по поэзии двадцатого века забыл, что у "народного" Пушкина во вполне "прогрессивном" "Пророке" имеются те же самые "легкие персты" и не чинят никакого мракобесия. Забавно, что среди тех же четырех примеров есть еще одно пушкинское эхо — "сладостный агат" (См. у Пушкина "Нет, не черкешенка она").
231 См. КЛЭ (прим. 132): "утонченность и изящество, переходящие в манерность".
232 Который, правда, в 1908 г. включал Кузмина в "шайку дряни" (XXIX (1955): 59), но в 1931 г. запросил у Груздева книгу Кузмина (по всей видимости, Форель). См. прим. 176 (стр. 268).
233 См. прим. 169 (стр. 280).
234 См. прим. 21 (стр. 44).
235 См. прим. 174.
236 Storia della letteratura russa contemporanea, Milano, 1958: 327.
237 См. прим. 83 (стр. 16).
238 Кн. Д. Святополк-Мирский, Русская лирика, Париж, 1924: 200.
239 См. прим. 155.
240 См. прим. 169. Жирмунский, впрочем, естественно, преувеличивает романтические черты в русском символизме (он написал об этом книгу), в котором всегда были "классицистические" черты, особенно у Брюсова. Об "акмеизме" Кузмина пока можно сказать следующее: акмеистом он не был, но предвосхитил многое важное в акмеизме своей статьей "О прекрасной ясности". Однако даже если у него в стихах можно встретить такие акмеистические черты как "говорок" или ориентацию на романские литературы, нельзя закрывать глаза и на тот факт, что он относился к акмеизму враждебно, а большинство акмеистов к нему критически. Ахматова возражала против зачисления в ученицы Кузмина (Сочинения, II: 289), Мандельштам — единственный из крупных русских поэтов — отзывался о поэзии Кузмина с оттенком негативности (II: 387), Оцуп с Георгием Ивановым осуждали кузминскую легкость (см. прим. 223 и 224).
241 А. А. Волков. Русская литература XX века, М. 1960: 260.
242 См. прим. 201 (стр. 19).
243 См. прим. 158, Б. Михайловский (стр. 333).
244 См. прим. 230.
245 Между двух революций. Л. 1934: 393.
246 Например, Die Weltliteratur, II, Wien, 1953: 987. Впрочем, винить иностранцев особенно не приходится. То же самое утверждается в статье о Кузмине в 35 томе БСЭ (1 изд.). Однако течения под таким названием вообще не существовало. Кузмин обронил это слово в конце статьи — и только.
247 См. прим. 238.
248 См. прим. 158, Р. Поджоли (стр. 219).
249 The Penguin Book of Russian Verse, 1962: XXI.
250 См. прим. 149.
251 См. прим. 185.
252 Книга о русских поэтах последнего десятилетия, 1909: 383.
253 Уже И. Анненский отметил в «Сетях» (Аполлон, 1909/2: 10) «большую культурность, кажется, даже эрудицию» Кузмина. Круг чтения Кузмина был всегда огромным по размаху, а в наше время постепенного исчезновения гуманистических знаний кажется невероятным. Единственные его соперники среди современников-поэтов — Вячеслав Иванов и Брюсов. Но второй уступает Кузмину в утонченности и свободе обращения с материалом, а первый несколько ограничен сферой «высокого», в то время как Кузмин поглощал неимоверное количество «чтива» вроде третьесортных французских романов, а в своей другой профессии — музыке — тоже не гнушался низкими жанрами: песенками, оперетками.
254 См. прим. 240, О. Мандельштам.
255 См. прим. 158, Р. Поджоли (стр. 220).
256 Вот почему критики так легко относят его к рококо и к фарфоровым безделушкам.
257 Из стихотворения «Михаил Кузмин» в К ХХ-летию литературной деятельности Михаил Алексеевича Кузмина, Л., 1925: (2).
258 Но и тогда удобную схему в обоих случаях нарушает «беззаконная комета» Тютчева.
259 Это единственный в русской истории пример поэтической «республики», по-видимому, неприемлемый для русского сознания, что и порождает «тоталитарные» трактовки.
260 В отличие от более сложной (и более глубокой) религиозности Зинаиды Гиппиус.
261 Еще один довод против зачисления Кузмина в классицисты.
Серебряный век
русской литературы
Курс, 2 семестр
Михаил Кузмин
Форель разбивает лед
А. Д. Радловой
Первое вступление
Ручей стал лаком до льда:
Зимнее небо учит.
Леденцовые цепи
Ломко брянчат, как лютня.
Ударь, форель, проворней!
Тебе надоело ведь
Солнце аквамарином
И птиц скороходом - тень.
Чем круче сжимаешься -
Звук резче, возврат дружбы.
На льду стоит крестьянин.
Форель разбивает лед.
2. Второе вступление
Непрошеные гости
Сошлись ко мне на чай,
Тут, хочешь иль не хочешь,
С улыбкою встречай.
Глаза у них померкли,
И пальцы словно воск,
И нищенски играет
По швам убогий лоск.
Забытые названья,
Небывшие слова...
От темных разговоров
Тупеет голова...
Художник утонувший
Топочет каблучком,
За ним гусарский мальчик
С простреленным виском...
А вы и не рождались
О, мистер Дориан,-
Зачем же так свободно
Садитесь на диван?
Ну, память - экономка,
Воображенье - boy,
Не пропущу вам даром
Проделки я такой!
3. Первый удар
Стояли холода, и шел "Тристан".
В оркестре пело раненое море,
Зеленый край за паром голубым,
Остановившееся дико сердце.
Никто не видел, как в театр вошла
И оказалась уж сидящей в ложе
Красавица, как полотно Брюллова.
Такие женщины живут в романах,
Встречаются они и на экране...
За них свершают кражи, преступленья,
Подкарауливают их кареты
И отравляются на чердаках.
Теперь она внимательно и скромно
Следила за смертельною любовью,
Не поправляя алого платочка,
Что сполз у ней с жемчужного плеча,
Не замечая, что за ней упорно
Следят в театре многие бинокли...
Я не был с ней знаком, но все смотрел
На полумрак пустой, казалось, ложи...
Я был на спиритическом сеансе,
Хоть не люблю спиритов, и казался
Мне жалким медиум — забитый чех.
В широкое окно лился свободно
Голубоватый леденящий свет.
Луна как будто с севера светила:
Исландия, Гренландия и Тулэ,
Зеленый край за паром голубым...
И вот я помню: тело мне сковала
Какая-то дремота перед взрывом,
И ожидание, и отвращенье,
Последний стыд и полное блаженство...
А легкий стук внутри не прерывался,
Как будто рыба бьет хвостом о лед...
Я встал, шатаясь, как слепой лунатик
Дошел до двери... Вдруг она открылась.
Из аванложи вышел человек
Лет двадцати, с зелеными глазами;
Меня он принял будто за другого,
Пожал мне руку и сказал: "Покурим!"
Как сильно рыба двинула хвостом!
Безволие - преддверье высшей воли!
Последний стыд и полное блаженство!
Зеленый край за паром голубым!
4. Второй удар
Кони бьются, храпят в испуге,
Синей лентой обвиты дуги,
Волки, снег, бубенцы, пальба!
Что до страшной, как ночь, расплаты?
Разве дрогнут твои Карпаты?
В старом роге застынет мед?
Полость треплется, диво-птица;
Визг полозьев — "гайда, Марица!"
Стоп... бежит с фонарем гайдук...
Вот какое твое домовье:
Свет мадонны у изголовья
И подкова хранит порог,
Галереи, сугроб на крыше,
За шпалерой скребутся мыши,
Чепраки, кружева, ковры!
Тяжело от парадных спален!
А в камин целый лес навален,
Словно ладан шипит смола...
"Отчего ж твои губы желты?
Сам не знаешь, на что пошел ты?
Тут о шутках, дружок, забудь!
Не богемских лесов вампиром -
Смертным братом пред целым миром
Ты назвался, так будь же брат!
А законы у нас в остроге,
Ах, привольны они и строги:
Кровь за кровь, за любовь любовь.
Мы берем и даем по чести,
Нам не надо кровавой мести:
От зарока развяжет Бог,
Сам себя осуждает Каин..."
Побледнел молодой хозяин,
Резанул по ладони вкось...
Тихо капает кровь в стаканы:
Знак обмена и знак охраны...
На конюшню ведут коней...
5. Третий удар
Как недобитое крыло,
Висит модель: голландский ботик.
Оранжерейное светло
В стекле подобных библиотек.
Вчерашняя езда и нож,
И клятвы в диком исступленьи
Пророчили мне где-то ложь,
Пародию на преступленье...
Узнать хотелось... Очень жаль...
Но мужественный вид комфорта
Доказывал мне, что локаль
Не для бесед такого сорта.
Вы только что ушли, Шекспир
Открыт, дымится папироса...
"Сонеты!!" Как несложен мир
Под мартовский напев вопроса!
Как тает снежное шитье,
Весенними гонясь лучами,
Так юношеское житье
Идет капризными путями!
6. Четвертый удар
О, этот завтрак так похож
На оркестрованные дни,
Когда на каждый звук и мысль
Встает, любя, противовес:
Рожок с кларнетом говорит,
В объятьях арфы флейта спит,
Вещает траурный тромбон -
Покойникам приятен он.
О, этот завтрак так похож
На ярмарочных близнецов:
Один живот, а сердца два,
Две головы, одна спина...
Родились так, что просто срам,
И тайна непонятна нам.
Буквально вырази обмен,-
Базарный выйдет феномен.
Ты просыпался - я не сплю,
Мы два крыла - одна душа,
Мы две души - один творец,
Мы два творца - один венец...
Зачем же заперт чемодан
И взят на станции билет?
О, этот завтрак так похож
На подозрительную ложь!
7. Пятый удар
Мы этот май проводим как в деревне:
Спустили шторы, сняли пиджаки,
В переднюю бильярд перетащили
И половину дня стучим киями
От завтрака до чая. Ранний ужин,
Вставанье на заре, купанье, лень...
Раз вы уехали, казалось нужным
Мне жить, как подобает жить в разлуке:
Немного скучно и гигиенично.
Я даже не особенно ждал писем
И вздрогнул, увидавши штемпель: "Гринок".
- Мы этот май проводим как в бреду,
Безумствует шиповник, море сине,
И Эллинор прекрасней, чем всегда!
Прости, мой друг, но если бы ты видел,
Как поутру она в цветник выходит
В голубовато-серой амазонке,-
Ты понял бы, что страсть - сильнее воли.-
Так вот она - зеленая страна! -
Кто выдумал, что мирные пейзажи
Не могут быть ареной катастроф?
8. Шестой удар
Баллада
Ушел моряк, румян и рус,
За дальние моря.
Идут года, седеет ус,
Не ждет его семья.
Уж бабушка за упокой
Молилась каждый год,
А у невесты молодой
На сердце тяжкий лед,
Давно убрали со стола,
Собака гложет кость -
Завыла, морду подняла...
А на пороге гость.
- Стоит моряк, лет сорока.
Кто тут хозяин? Эй!
Привез я весть издалека
Для мистрисс Анны Рэй. -
- Какие вести скажешь нам?
- Жених погиб давно! -
Он засучил рукав, а там
Родимое пятно.
- Я Эрвин Грин. Прошу встречать!
Без чувств невеста - хлоп...
Отец заплакал, плачет мать,
Целует сына в лоб.
Везде звонят колокола
"Динг-донг" среди равнин,
Венчаться Анна Рэй пошла,
А с нею Эрвин Грин.
С волынками проводят их,
Оставили вдвоем.
Она: - Хочу тебя, жених,
Спросить я вот о чем:
Объездил много ты сторон,
Пока жила одной,-
Не позабыл ли ты закон
Своей страны родной?
Я видела: не чтишь святынь,
Колен не преклонял,
Не отвечаешь ты "аминь",
Когда поют хорал,
В святой воде не мочишь рук,
Садишься без креста,-
Уж не отвергся ли ты, друг,
Спасителя Христа?..
- Ложись спокойно, Анна Рэй,
И вздора не мели!
Знать, не видала ты людей
Из северной земли.
Там светит всем зеленый свет
На небе, на земле,
Из-под воды выходит цвет,
Как сердце на стебле,
И все ясней для смелых душ
Замерзшая звезда...
А твой ли я жених и муж,
Смотри, смотри сюда! -
Она глядит и так и сяк,-
В себя ей не прийти...
Сорокалетний где моряк,
С которым жизнь вести.
И благороден, и высок,
Морщин не отыскать,
Ресницы, брови и висок,-
Ну, глаз не оторвать!
Румянец нежный заиграл,
Зарделася щека,-
Таким никто ведь не видал
И в детстве моряка.
И волос тонок, словно лен,
И губы горячей,
Чудесной силой наделен
Зеленый блеск очей...
И вспомнилось, как много лет...
Тут... в замке... на горе...
Скончался юный баронет
На утренней заре.
Цветочком в гробе он лежал,
И убивалась мать,
А голос Аннушке шептал:
"С таким бы вот поспать!"
И легкий треск, и синий звон,
И огоньки кругом,
Зеленый и холодный сон
Окутал спящий дом.
Она горит и слезы льет,
Молиться ей не в мочь.
А он стоит, ответа ждет...
Звенит тихонько ночь...
- Быть может, душу я гублю,
Ты, может,- сатана:
Но я таким тебя люблю,
Твоя на смерть жена!
9. Седьмой удар
Неведомый купальщик
Купается тайком.
Он водит простодушно
Обиженным глазком.
Напрасно прикрываешь
Стыдливость наготы,-
Прохожим деревенским
Неинтересен ты.
Перекрестился мелко,
Нырнул с обрыва вниз...
А был бы ты умнее,
Так стал бы сам Нарцисс.
И мошки, и стрекозы,
И сельский солнцепек...
Ты в небо прямо смотришь
И от земли далек...
Намек? Воспоминанье?
Все тело под водой
Блестит и отливает
Зеленою слюдой.
Держи скорей налево
И наплывешь на мель!..
Серебряная бьется
Форель, форель, форель!..
10. Восьмой удар
На составные части разлагает
Кристалл лучи - и радуга видна,
И зайчики веселые живут.
Чтоб вновь родиться, надо умереть.
Я вышел на крыльцо; темнели розы
И пахли розовою плащаницей.
Закатное малиновое небо
Чертили ласточки, и пруд блестел.
Вдали пылило стадо. Вдруг я вижу:
Автомобиль несется, как стрела
(Для здешних мест редчайшее явленье),
И развевается зеленый плащ.
Я не поспел еще сообразить,
Как уж смотрел в зеленые глаза,
И руку жали мне другие руки,
И пыльное усталое лицо
По-прежнему до боли было мило.
- Вот я пришел... Не в силах... Погибаю.
Наш ангел превращений отлетел.
Еще немного - я совсем ослепну,
И станет роза розой, небо небом,
И больше ничего! Тогда я, прах,
И возвращаюсь в прах! Во мне иссякли
Кровь, желчь, мозги и лимфа. Боже!
И подкрепленья нет и нет обмена?
Несокрушимо окружен стеклом я
И бьюсь как рыба! "А зеленый плащ?"
- Зеленый плащ? Какой? "Ты в нем приехал";
- То призрак - нет зеленого плаща,-
Американское пальто от пыли,
Перчатки лайковые, серый галстук
И кепка, цветом нежной rose champagne.
"Останься здесь!" Ты видишь: не могу!
Я погружаюсь с каждым днем все глубже! -
Его лицо покрылось мелкой дрожью,
Как будто рядом с ним был вивисектор.
Поцеловал меня и быстро вышел,
Внизу машина уж давно пыхтела.
Дней через пять я получил письмо,
Стоял все тот же странный штемпель: "Гринок"
- Я все хотел тебе писать, но знаешь,
Забывчивость простительна при счастье,
А счастье для меня то - Эллинор,
Как роза - роза и окно - окно.
Ведь, надобно признаться, было б глупо
Упрямо утверждать, что за словами
Скрывается какой-то "высший смысл".
Итак, я - счастлив, прямо, просто - счастлив.-
Приходят письма к нам на пятый день.
11. Девятый удар
Не друзей - приятелей зову я:
С ними лучше время проводить.
Что прошло, о том я не горюю,
А о будущем что ворожить?
Не разгул - опрятное веселье,
Гладкие, приятные слова,
Не томит от белых вин похмелье,
И ясна пустая голова.
Каждый час наполнен так прилежно,
Что для суток сорок их готовь,
И щекочет эпидерму нежно
То, что называется любовь.
Да менять как можно чаще лица,
Не привязываться к одному.
Неужели мне могли присниться
Бредни про зеленую страну?
- Утонули? - В переносном смысле.
- Гринок? - Есть. Шотландский городок.
Все метафоры, как дым, повисли,
Но уйдут кольцом под потолок,
Трезвый день разгонит все химеры,-
Можно многие привесть примеры.
А голос пел слегка, слегка:
- Шумит зеленая река,
И не спасти нам челнока.
В перчатке лайковой рука
Все будет звать издалека,
Не примешь в сердце ты пока
Эрвина Грина, моряка.
12. Десятый удар
Чередованье милых развлечений
Бывает иногда скучнее службы.
Прийти на помощь может только случай,
Но случая не приманишь, как Жучку.
Храм случая - игорные дома.
Описывать азарт спаленных глаз,
Губ пересохших, помертвелых лбов
Не стану я. Под выкрики крупье
Просиживал я ночи напролет.
Казалось мне, сижу я под водою.
Зеленое сукно напоминало
Зеленый край за паром голубым...
Но я искал ведь не воспоминаний,
Которых тщательно я избегал,
А дожидался случая. Однажды
Ко мне подходит некий человек
В больших очках и говорит: - Как видно,
Вы вовсе не игрок, скорей любитель,
Или, верней, искатель ощущений.
Но в сущности здесь - страшная тоска:
Однообразно и неинтересно.
Теперь еще не поздно. Может быть,
Вы не откажетесь пройтись со мною
И осмотреть собранье небольшое
Диковинок? Изъездил всю Европу
Я с юных лет; в Египте даже был.
Образовался маленький музей, -
Меж хламом есть занятные вещицы,
И я, как всякий коллекционер,
Ценю внимание; без разделенья,
Как все другие, эта страсть - мертва.-
Я быстро согласился, хоть, по правде
Сказать, не нравился мне этот человечек:
Казался он назойливым и глупым.
Но было только без четверти час,
И я решительно не знал, что делать.
Конечно, если разбирать как случай -
Убого было это приключенье!
Мы шли квартала три; подъезд обычный,
Обычная мещанская квартирка,
Обычные подделки скарабеев,
Мушкеты, сломанные телескопы,
Подъеденные молью парики
Да заводные куклы без ключей.
Мне на мозги садилась паутина,
Подташнивало, голова кружилась,
И я уж собирался уходить...
Хозяин чуть замялся и сказал:
- Вам, кажется, не нравится?
Конечно, для знатока далеко не товар.
Есть у меня еще одна забава,
Но не вполне закончена она.
Я все ищу вторую половину.
На днях, надеюсь, дело будет в шляпе.
Быть может, взглянете? - Близнец! "Близнец?!"
- Близнец. "И одиночка?" - Одиночка.
Вошли в каморку мы: посередине
Стоял аквариум, покрытый сверху
Стеклом голубоватым, словно лед.
В воде форель вилась меланхолично
И мелодично била о стекло.
- Она пробьет его, не сомневайтесь.
"Ну, где же ваш близнец?" - Сейчас, терпенье.-
Он отворил в стене, с ужимкой, шкал
И отскочил за дверцу. Там, на стуле,
На коленкоровом зеленом фоне
Оборванное спало существо
(Как молния мелькнуло - "Калигари!"):
Сквозь кожу зелень явственно сквозила,
Кривились губы горько и преступно,
Ко лбу прилипли русые колечки,
И билась вена на сухом виске.
Я с ожиданием и отвращеньем
Смотрел, смотрел, не отрывая глаз...
А рыба бьет тихонько о стекло...
И легкий треск и синий звон слилися...
Американское пальто и галстук...
И кепка цветом нежной rose champagne.
Схватился за сердце и дико вскрикнул...
- Ах, Боже мой, да вы уже знакомы?
И даже... может быть... не верю счастью!..
"Открой, открой зеленые глаза!
Мне все равно, каким тебя послала
Ко мне назад зеленая страна!
Я - смертный брат твой. Помнишь, там, в Карпатах?
Шекспир еще тобою не дочитан
И радугой расходятся слова.
Последний стыд и полное блаженство!.."
А рыба бьет, и бьет, и бьет, и бьет.
13. Одиннадцатый удар
- Ты дышишь? Ты живешь? Не призрак ты?
- Я - первенец зеленой пустоты.
- Я слышу сердца стук, теплеет кровь...
- Не умерли, кого зовет любовь...
- Румяней щеки, исчезает тлен...
- Таинственный свершается обмен...
- Что первым обновленный взгляд найдет? -
- Форель, я вижу, разбивает лед.-
- На руку обопрись... Попробуй... встань...
- Плотнеет выветрившаяся ткань...
- Зеленую ты позабудешь лень? -
- Всхожу на следующую ступень! -
- И снова можешь духом пламенеть?
- Огонь на золото расплавит медь.