Сюсаку Эндо
Женщина, которую я бросил
Сюсаку Эндо
Женщина, которую я бросил
Первая запись Ёсиоки Цутому
Без хозяйки дом сирота...
Считают так исстари. А вы, благоразумные читательницы-сестры, заглядывали когда-нибудь в квартиру двух холостяков? Вдыхали спертый воздух их комнаты, видели беспорядок, постоянно царящий в обиталище молодых лентяев?
Если у вас есть братья или любимые - студенты, живущие в другом городе, загляните к ним как-нибудь. Представляю ваше изумление, когда, раздвинув перегородку, вы невольно воскликнете: «Какой ужас!»
Наша повесть начинается в квартире двух молодых людей спустя три года после войны.
(Хочу предупредить читательниц, что, читая эту повесть, им иногда придется краснеть. Заранее прошу прощения и уверяю, что я в этом не повинен.)
В то время Нагасима Сигэо и я, Ёсиока Цутому, были студенты-холостяки.
Из окна крохотной комнатушки, которую мы снимали в местечке Канда, открывался безрадостный вид на здания со следами бомбежек и пожара и безобразные бараки, наскоро выстроенные на месте разрушенных домов. От грязи в нашей комнатке только что не заводились ужи. А летом мы не знали, куда деваться от блох.
Но в те времена даже такую комнату можно было найти лишь с большим трудом.
Мой друг Нагасима Сигэо, хотя и был однофамилец знаменитого бейсболиста, сложение имел отнюдь не атлетическое. Его плоская грудь и выпирающие ребра говорили о плохом и беспорядочном питании. Но по сравнению со мной он выигрывал: невероятно худой, я к тому же хромал на правую ногу после полиомиелита, которым болел в детстве.
Мы оба не часто показывались в университете. В деревнях тогда голодали, и мы не могли рассчитывать на посылки из дома, поэтому, как большинство студентов, вынуждены были искать дополнительного заработка. Но наши заработки мало напоминали легкие заработки современных студентов-ловкачей, которые, играя в джаз-оркестрах, умудряются зашибать по нескольку тысяч; мы работали грузчиками и разносчиками тяжелых электроприборов при торговых лавках, продавали на пляжах фруктовое мороженое и лотерейные билеты - словом, брались за любую работу, которая сейчас покажется зазорной для юноши в четырехугольной студенческой фуражке.
Мы мечтали о девушках, все равно каких, пусть даже уличных красотках - прошу прощения за непристойность, - но в то время мечты эти были для нас заветными. Однако даже уличные девки в послевоенные годы воротили нос от бедных студентов, живущих на случайные заработки.
- Сейчас бы хорошую бабенку, - вздыхали мы, валяясь на грязных тюфяках, когда не удавалось найти работу. Мы закрывали рот и нос марлевыми повязками не потому, что были больны, просто комната не убиралась месяцами и от пыли было нечем дышать, а убирать нам не хотелось.
Однажды осенью, в полдень, когда лучи солнца словно процеживались сквозь жалюзи, а в чистом воздухе отчетливо раздавался далекий голос Касаги Сидзуко, певшей по радио, мы сидели на корточках на наших сальных тюфяках и ели картофельную похлебку, сваренную на электроплитке. Слабый аромат супа мешался с вонью грязной постели, и я почему-то вспомнил запах родительского дома, запах материнских волос и кожи. Равнодушная синева осеннего неба и эти полузабытые запахи навеяли на меня тоску.
- Эй ты, если не будешь есть, отдай мне, - облизывая миску, взятую в закусочной, Нагасима жадно смотрел на меня.
- Ты и так две лишние ложки взял!
- Черт подери, так больше жить нельзя. Не только тело, но и душа увязла в грязи.
Нагасима иногда вдруг становился сентиментальным, пускался в воспоминания и начинал рассказывать о своем детстве, которое прошло в префектуре Яманаси - горном краю, покрытом виноградниками.
- Осень, - вздыхал он. - У нас осенью начинается сбор винограда. Гроздья тяжелые, налитые, на солнце просвечивают, а деревянные подпорки гнутся под ними. Девушки в соломенных шляпах, обернув икры обмотками, собирают виноград в корзины. Когда они, выпрямившись, тянутся за кистями, между подолом и обмотками видна белая полоска кожи. Я тогда мальчишкой был, сорванцом, а уже чувствовал в этом что-то прекрасное.
Работая палочками, Нагасима, казалось, и сейчас видел перед собой соблазнительную картину. А я старался представить задорных деревенских девчонок, озаренных осенним солнцем, их округлые белые коленки. Какое счастье собирать виноград рядом с ними!
- Ну ладно, хватит, - голос Нагасимы вернул меня к невеселой действительности, - пора идти. Сам знаешь: будут деньги - будут и девушки, - Нагасима быстро встал, сбросил с себя засаленный ватный халат и схватил наш единственный чемодан, который стоял в стенном шкафу.
- Все грязное! - крикнул он, выбрасывая из чемодана рубашки и трусы; сейчас он очень напоминал собаку, лапами роющую землю. - Неужели нет ни одной мало-мальски чистой тряпки? Ну и грязища! А все потому, что ты даже в бане не моешься как следует.
Но ведь мы бросали в чемодан грязное белье, и Нагасима прекрасно это знал.
Правда, в начале нашей совместной жизни у каждого из нас было свое белье, но незаметно мои рубашки перешли к Нагасиме, а его трусы - ко мне. К тому же мы, чтобы не утруждать себя стиркой, обычно выбирали более или менее сносное белье из горы давно не стиранных вещей.
(Читательниц прошу не морщиться, я уже предупреждал. Не только я и мой приятель, но и ваши братья и ваши любимые - все мы, холостяки, так живем...)
Простились мы с Нагасимой вечером в тесной толпе у вокзала Очаномидзу. Он отправился в богатый квартал прогуливать собаку одного господина. Это был пойнтер, и в еду ему ежедневно добавляли масло и молоко. Даже в послевоенной Японии находились люди, позволявшие себе подобную роскошь.
Спустившись с горы Сюнгадай, я отправился в контору Всеяпонского общества по оказанию помощи нуждающимся студентам. Хотя это заведение и называлось громко конторой, помещалось оно в комнатушке облезлого барака, куда то и дело входили студенты. В этой крохотной комнатке многим помогли найти дешевое жилье или работу.
Перед конторой, греясь в слабых лучах осеннего солнца, стояли студенты, все такие же худые, как я. И одеты они были неважно: многие в военных гимнастерках, некоторые в поношенных костюмах.
Дождавшись своей очереди, я вошел в контору и стал просматривать объявления о найме, висящие по стенам. Требовались подметальщики в сад императорского дворца - эта работа хорошо оплачивалась, но для меня, переболевшего в детстве полиомиелитом, она была не по силам; продавцы лотерейных билетов - этим приходилось все время быть на ногах, а получали они мало. Репетиторские же места - наиболее для меня подходящие - уже заняли студенты лучших университетов - Токийского и Хитоцубаси.
Я безнадежно вздохнул, когда вдруг увидел в нижнем углу доски серенькое незаметное объявление, еще не перечеркнутое красным карандашом секретаря конторы:«Префектура Тиба. Требуется расклейщик афиш. Дневной заработок - 200 иен. Проезд оплачивается».
Конечно, эта бумажка попадалась на глаза другим студентам, но их, вероятно, не устраивала отдаленность префектуры Тиба: не каждый захочет ехать за тридевять земель, когда живот подводит от голода.
Съездить, что ли?
В задумчивости я вертел сайкоро[1], лежавший в кармане брюк; я не суеверен, но, когда мне трудно что-либо решить, я вспоминаю об этом волшебном камешке. Как многие студенты послевоенного времени, переживавшие бедность, лишения, разруху и неустроенность, я не полагался на свои силы и, не надеясь на себя, часто доверялся случайным приметам или предзнаменованиям.
Камешек повернулся четным числом кверху. Ехать!
Я сунул голову в окошечко.
- Сделали выбор? - перебирая карточки спросил секретарь, седеющий мужчина средних лет. - Промышленная компания «Белый лебедь», третий квартал, улица Симпо в Канда. Должен предупредить вас, что компания эта пользуется сомнительной репутацией.
- Мне это безразлично.
Секретарь молча дал мне справку, которую я должен был вручить нанимателю.
Улица Симпо... Я знал ее. Туда можно дойти за 15 минут. Кажется, Симпо избежала бомбежки и ее старые дома уцелели.
Я шел вдоль развалившегося забора. Из дворов доносился запах готовящегося ужина, там кололи дрова, разговаривали... Мимо меня на старом велосипеде проехал старик камисибай[2]с поклажей на багажнике велосипеда.
- Скажите, пожалуйста, где находится компания «Белый лебедь»? - спросил я женщину, стоящую у дома с ребенком за плечами.
- «Лебедь»? Неужели в наших краях есть такая компания? Я и не знала. Если дом семнадцать, так это вот за этим зданием.
По неосвещенной улице я пошел следом за стариком камисибайем. Старик повернул налево и остановил велосипед перед грязным домом. Я сразу понял, что там и помещается таинственная компания «Белый лебедь». А я-то представлял себе современное белое здание! Дом не только не напоминал лебедя, он походил скорее на ворону, только что вылезшую из мусорной ямы.
Я вошел и в прихожей увидел стол с телефоном, за которым сидел мужчина с головой, слегка приплюснутой сверху, в очках, в коричневых американских брюках, купленных, вероятно, на барахолке. По виду он был иностранец, недавно обосновавшийся в Токио.
- Ким-сан, товар я оставлю здесь, - обратился к нему старик, ставя ящик, снятый с багажника, в угол прихожей.
- Хорошо, хорошо. Завтра опять придешь.
Кивнув, старик вышел.
Мужчина с приплюснутым черепом, ковыряя в носу, повернулся ко мне.
- А ты откуда взялся?
- Я студент, читал ваше объявление о найме на работу. Вот мой студенческий билет.
- Гм... Ясно... Наверное, тебя послал студенческий комитет?
- Да, Общество по оказанию помощи нуждающимся студентам.
- Так... Нам нужен расклейщик афиш. Согласен заниматься этим?
- Согласен.
- Вот они, - сказал Ким-сан, указывая в угол прихожей пальцем, на котором было золотое кольцо. Там лежали свернутые афиши.
Очевидно, с этими рулонами я должен отправиться завтра в далекую префектуру Тиба, чтобы в деревнях и предместьях расклеивать и раздавать афиши.
Получив деньги на проезд и взяв для себя одну афишу, я покинул «Лебедь». Откуда-то доносилась труба торговца соевым творогом. У меня вдруг засосало под ложечкой. Почему-то вспомнились слова Нагасимм за завтраком: «Не только тело, но и душа уйязла в грязи».
На ходу я развернул афишу, там прыгающими буквами было написано:
«Любимец публики Асакуса. Популярные мелодии в исполнении Энокена. Наконец-то Энокен отправляется на гастроли в Сакурамати!»
Энокена знает даже трехлетний ребенок. Это самый знаменитый исполнитель шуточных песен. Он не только выступает на сцене, но и снимается в кино. Энокену всегда предоставляются лучшие концертные залы в шести крупнейших городах страны, и непонятно, почему эта знаменитость собралась на гастроли в захудалый провинциальный городок префектуры Тиба. Может быть, с благотворительными целями? Если так, то почему он поручил рекламу никому не известной компании? Здесь что-то не так. Я вспомнил слова секретаря о сомнительной репутации «Белого лебедя».
Но в конце концов, какое мне до этого дело! Если я расклею их афишу в Сакурамати, я заработаю 200 иен с оплатой проезда, а больше мне ничего не надо.
На полученные деньги я заказал в столовой одэн[3]который уже давно не ел, и вернулся домой сытый. Нагасимы не было - вероятно, еще где-то шлялся.
Накрывшись ветхим, провонявшим потом и пылью одеялом, я постарался уснуть, но не мог. Я думал о девушках, собирающих виноград под осенним солнцем. Сердце мое трепетало, когда я представлял себе их белые ножки...
В 10 часов утра, оставив Нагасиму, который, съжившись, спал на тюфяке, я вышел из дому, завернувшись в старый плащ.
- Что это ты такой угрюмый? Работать сможешь? - спросил меня Ким-сан. Он указал на рулоны афиш: - Положи все это в рюкзак и езжай по тем местам, которые указаны в этой бумажке.
Там значились четыре селения, лежащие вдоль дороги. Ничего себе! Разумеется, 200 иен в сутки за такую работу маловато, но отказываться было поздно.
- Хорошо, - согласился я. - А то, что написано в афишах, правда?
- А ты как думаешь? - рассмеявшись, он пристально посмотрел на меня своими узкими глазами.
Больше спрашивать было не о чем.
Я думал, что афиши легкие, все-таки бумага, но, когда ремни рюкзака легли мне на плечи, я понял, что ошибся: груз был тяжелым, тем более для меня, переболевшего в детстве полиомиелитом.
До Тиба я ехал в почти пустой электричке. С рюкзаком за плечами меня можно было принять за горожанина, отправившегося в деревню за картошкой. Тем более что в моем вагоне оказалось несколько человек, действительно едущих с этой целью. На станции Итигава я пересел в автобус и поехал по асфальтированному шоссе. Наш путь лежал мимо знаменитой итигавской сосны, которой очень много лет. Возле нее виднелась огромная афиша с портретом Икэбэ Рё.
Автобус выехал за город. В кленовом лесу пахло солнцем. Каштаны совсем облетели, их листья лежали на дороге, как огромные золотые монеты, а соломенные крыши крестьянских домов казались красными.
Кондукторша, девчонка с ярко накрашенными губами, объявила, что через две остановки - Сакурамати.
Наконец я вышел из автобуса.
Мне уже доводилось расклеивать афиши. В прошлом году, во время всеобщих выборов, я, как и большинство студентов, поддерживал радикальную партию. Но политика политикой, а без заработка не проживешь, поэтому я не очень упрекал себя, если приходилось расклеивать плакаты с фотографией кандидата консервативной партии.
Но сейчас, опуская афиши в почтовые ящики крестьян, я чувствовал что-то вроде угрызений совести.
В деревне никого не было. Вероятно, все в поле. Только куры бродили по пустым дворам и разбегались при моем появлении. В одном дворе я подобрал старый номер журнала «Звезды экрана», в котором обычно помещались фотографии знаменитых артистов и модные песенки. Я сунул журнал в карман, чтобы почитать на обратном пути.
По чистой деревенской улице шли двое мальчишек с ветками, на которых сидели гусеницы.
- Что это у вас?
- Сами не знаем.
- А вы умеете читать? Например, вот эту афишу. - Я сунул им рулон.
- Ура! К нам едет Энокен! - закричали мальчишки.
- А вы его знаете?
- А как же! Я был с папкой в кино и видел Энокена. Только забыл, как кино называется.
- Зато теперь ты увидишь его живым, - сказал я, улыбнувшись. - Можете выполнить мою просьбу?
- Смотря какую, - с важностью заявили ребята.
- Просьба простая: надо расклеить эту афишу на стенах школы и на заборе возле дома старосты. Сделаете?
- Хорошо, - радостно согласились мальчишки.
В следующей деревне я действовал таким же образом. Дети охотно помогали мне. Труднее было в городках, но к этому времени пузатый рюкзак похудел, а в Сакурамати стал вовсе пустым, как и мой многотерпеливый желудок.
Уже затемно я вернулся в Токио. Нужно было съездить в «Лебедь» - вернуть Киму-сан рюкзак и получить деньги. Ким-сан по-прежнему сидел за столом и сосредоточенно ковырял в носу.
- Ну как, все расклеил?
- Все.
- Спасибо.
Вынув из стола туго набитый кожаный кошелек, он отсчитал двадцать десятиенных бумажек и полошил передо мной на столе.
- Зря не трать. Почему ты такой хмурый? Ты, дружок, плохо выглядишь.
- Да?
- Очень плохо. Может, тебя девушка разлюбила?
- У меня нет девушки.
Я удивился своей откровенности, хотя, по правде говоря, чувствовал сейчас к Киму-сан большее расположение, чем утром. Возможно, я просто надеялся в глубине души, что, заручившись дружбой Кима-сан, я всегда смогу найти работу и, может быть, иногда получать от него американские консервы.
Ким-сан, разумеется, не знал потаенных мыслей бедного студента, но мой доверительный тон заставил его улыбнуться.
- Ну и дурачина ты! Неужели не хочешь побаловаться с девчонкой?
- Ну... да... конечно.
- Так в чем же дело?
Тускло светила лампочка над приплюснутой головой Кима-сан. На ломаном японском языке он стал поучать меня, приводя примеры из своей богатой практики; самое важное - сразу произвести на девушку хорошее впечатление. А для этого нужно заставить ее обратить на себя внимание. Но это только полдела. Теперешние девицы любят мужчин если не с толстым кошельком, то хотя бы с сильным характером.
- Нужно действовать. Да, да, действовать, а не трепать языком.
- Вы говорите - действовать, но что я могу сделать?
- Вот дурак! - Он расхохотался.- Например, болтать девушкам всякую чепуху.
- Чепуху?
- Я же говорю, дурак. Для достижения цели все средства хороши. А уж здесь стесняться нечего. Надо набраться нахальства и врать без зазрения совести. Наступай по всему фронту: звони по телефону, назначай свидания и без конца повторяй, что она тебе нравится. И еще хорошо, если она увидит тебя с другой. Это производит впечатление. Нет женщины, которая останется при этом спокойной. На свою беду, они вспыльчивы и самолюбивы.
Вспыльчивы и самолюбивы! На родине Кима-сан все вспыльчивы и самолюбивы. Острая пища горячит кровь. У них там даже капусту маринуют с перцем. К тому же они едят много мяса. Японцу, который умерен в еде, трудно следовать советам корейца. Вот если бы были деньги...
- Прошу прощения, Ким-сан, я еще приду. А сейчас я очень устал.
- Хорошо. Если понадобится заработать, обращайся ко мне.
Распрощавшись с Кимом-сан, уже на пороге я спросил:
- Энокен в самом деле приезжает на гастроли в Сакурамати?
На этот раз Ким-сан сказал правду:
- Где твои глаза? Смотри внимательней, в афише стоит «Энокеи», а не «Энокен».
Действительно, взглянув на афишу, я обнаружил, что надпись сделана с хитрым расчетом.
- И вы не боитесь, что вас за подлог привлекут к ответственности?
Глаза Кима-сан за толстыми стеклами очков усмехнулись. Он покачал головой:
- Никто в деревнях не верит, что к ним может приехать Энокен. Обычно его заменяют артисты помельче, и ничего, скандалов пока не было.
Нервы у Кима-сан были крепкие, не то что у нас, японцев.
***
Весь следующий день беспрерывно моросил дождь. Дощатая крыша дома быстро промокла, и на потолке появились подтеки. Через окошко в комнату проникала холодная сырость.
В полдень на улице заиграл горн, но у горниста, видать, не хватило дыхания, и звуки оборвались, потом с паузами возобновились снова.
Нагасима отправился на заработки. Я же, получив двести иен за расклеивание афиш, решил отдохнуть. Надо было бы наведаться в университет, но тело после работы было как ватное, из дому выходить не хотелось, тем более что на улице шел дождь.
Лежа на тюфяке, я сосредоточенно разглядывал потолок в пятнах. Это было мое любимое занятие. В детстве, когда у меня болел живот, я весь день лежал, глядя на такие же пятна. Они то принимали форму облака, то вдруг превращались в чудовищ, то в фантастический замок.
Время от времени я погружался в сон, потом просыпался и снова дремал. Печальные звуки горна за окном смешивались с шумом падающего дождя.
Карман плаща, висевшего на гвозде, оттопыривался, и я вспомнил, что в нем лежит старый номер «Звезд экрана», который я подобрал вчера во дворе крестьянского дома. На каждой странице - актеры, застывшие в непринужденных позах, отретушированные лица, ослепительные улыбки и ямочки на щеках известных артисток и певиц. Интересно, какова жизнь этих людей?
Ведь, по существу, мы мало отличаемся друг от друга. Я зарабатываю двести йен, расклеивая афиши, а они, белозубо улыбаясь, рассказывают миру о своей жизни.
«Неразлучные друзья,- прочел я под цветной фотографией,- артист Икэбэ Рё и артистка Ямагути Ёсико - идеальная пара». У юноши тонкое нервное лицо с вялой кожей, у девушки - большие накрашенные глаза. Обнявшись, оба улыбаются с фотографии.
Последняя, уже пожелтевшая страница журнала отводилась читателям:
«Поклонники звезд кино из префектуры Сага и Нагано предлагают организовать общество друзей кино».
Гм... Дружба рождается так же легко, как пузыри в лужах во время дождя. И так же легко лопается. Может быть, и любовь тоже...
Зевая от скуки, я терпеливо изучал письма читателей.
«Я большой поклонник таланта балерины Цусима Кэйко. Какое счастье иметь такую сестру! Кобаяси Сетаро. Префектура Хёго, уезд Мукура, село Ёсимото».
«Я простая девушка, мне 19 лет. Очень люблю кино... Если вы тоже поклоняетесь Вакаяма Сэцуко, напишите мне по адресу: Токио, квартал Седатани, ул. Кейдо, дом № 808, Морита Мицу».
Подложив руку под голову, я уставился в потолок. Представляю себе, какова эта девица, если она пишет в такой журнал, сообщая свой адрес. Но попробовать можно. Через два дня она получит мое письмо. Если все сложится удачно, она станет моей.
Так началось наше знакомство. Так я узнал ту, которую потом бросил, как собачонку.
Может показаться, что все происшедшее между нами - случайность, но разве не случайны вообще связи между людьми? Супруги, поклявшиеся всю свою жизнь пройти рука об руку, сначала случайно знакомятся за ресторанным столиком. Их любовь начинается со случайной, может быть даже нелепой, встречи. Однако прошло много времени, прежде чем я понял, что случайность вовсе не нелепость и не бессмыслица. Я атеист, но думаю, что повседневная зависимость человека от случайностей является одной из тропинок, ведущих человека к вере в бога.
Никто не надеется встретить в современном обществе идеальную женщину, и все же я и сейчас мечтаю о ней.