Дмитрий Евсеев Благовещенск
К читателю
То, что я предлагаю вашему вниманию, представляет собой не художественное произведение, а реальное повествование о жизнях и судьбах многих людей, волей случая или роковой судьбы оказавшихся в стенах Благовещенской тюрьмы. Все персонажи романа – реальные люди, которые или по сей день находятся в заключении, или уже освободились и, возможно, окажутся за решеткой вновь. Их имена и фамилии изменены намеренно, дабы не нарушать право на тайну личной жизни, а любое совпадение случайно.
Но хочу обратить ваше внимание на очень существенный момент – тюрьма место неоднозначное, каждый видит ее своими глазами и воспринимает ее по-своему. Я пишу о том, какой тюрьма открылась для меня, о том, какой ее увидел я лично. Именно поэтому мое мнение может не совпадать с мнением других людей, но тем не менее я постарался наиболее точно и непредвзято описать все то, что увидел и пережил.
Что побудило меня к написанию книги? Желание показать изнанку тюремной жизни, пролить свет на то, что происходит внутри за толстыми стенами и колючей проволокой. Ведь там находится совершенно иной мир, отличный от нашего, живущий по своим суровым законам и правилам, во многом трудным для понимания и осмысления.
Эта книга не является источником распространения каких-либо убеждений и не призывает к совершению противоправных действий, а лишь дает информацию для размышления. Не более того.
«Счастье есть лишь мечта, а горе реально». Вольтер.
Мысли мудрого Арестанта
“Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой! Чистый преступник - это человек идейных убеждений, высоких моральных принципов, обширных знаний, это человек, который не мыслит своей жизни без труда на благо общее. Важно обладать всей копью человеческих знаний, а главное, применять эти знания на практике. Тюрьма воспитывает в человеке широкий правильный взгляд на мир, умение видеть большее даже в самом малом, она развивает мышление, делает его гибким и проницательным, вопреки враждебному застою и рутине. В современное время просто необходим острый проницательный ум; кто любит истину и стремится к ней, кто хочет приникнуть к тайнам мироздания и человеческого бытия, тот должен обладать необходимым внешним чтением, его утверждающей философией.
Человек всегда и в любых обстоятельствах обязан вести борьбу за торжество истины идеологической силой личного примера, в определенных обстоятельствах жертвуя своими личными интересами. Нет сомнения - лучше достойная и трагическая смерть, чем падкий и недостойный триумф. Время изменяет человека, как в физическом, так и в духовном отношении. Глупец один не изменяется, ибо время не приносит ему развития, а опыта для него не существует. Такие личности не созданы природой, а самостоятельно сделали себя тем, кем были, они стали, кем хотели быть, и они верят этому своему стремлению до конца жизни.
Помимо отваги и храбрости встречается бесстрашие, правда, оно очень ценно и не только потому, что охраняет самого человека от множества горечей, но и других защищает, отбрасывая налет лжи. Для того чтобы это качество могло творчески помогать людям, сам человек должен точно, бдительно распознавать, насколько отвечает истине его собственное представление о делах и людях.
Сущность жизни не в тени, а в сознании. Разум дан человеку для того, чтобы проникнуть в суть вещей, и смысл событий, скрытых чаще всего за нормой явлений. Каждый правильно развитый ум должен радоваться не только тому, что он точно что-нибудь ясно знает. Лучше знать меньше, чем можно, нежели знать больше, чем нужно. Работай над очищением своих мыслей. Если у тебя не будет дурных мыслей, не будет и дурных поступков. Старайся не думать о том, что ты считаешь дурным. Легко совершаются дурные дела, несущие нам самим несчастье. То же, что хорошо и благотворно, делайте только трудом и усилием.
Если бы человек из всех голосов, говорящих в его душе, мог бы безошибочно узнавать голос своего истинного «я», он никогда бы не ошибался и не делал зла. Для этого-то и нужно познать самого себя. Отнюдь не созерцанием - только действием. Старайся исполнить свой долг, и тот час узнаешь, чего ты стоишь. Временное отречение от всего мирского и созерцание самого себя есть такое же необходимое жизни питание душе, как пища для тела.
Мудрец ищет всего в себе – безумец всего в других. Чем больше человек доволен собой и обстоятельствами, тем он дальше от мудрости ”.
Глава 1
Благовещенск, февраль 2008 года.
Было душно, я стоял возле барной стойки одетый как всегда в темную рубашку и джинсы, с начищенными до блеска туфлями. Руку приятно отягощала холодная бутылка «Миллера», но даже она не могла спасти от жара всей этой толпы, которая собралась сегодня в «Плазе». Обычно здесь скапливалось много народа, людей всех мастей и возрастов, но основную часть все-таки составляла молодежь от 16 до 25 лет.
Конечно, встречались люди и более зрелого возраста, но это можно назвать скорее исключением, нежели правилом. Раньше в городе было лишь одно место, где молодежь проводила свободное время, - ночной клуб «Россия». Кстати, для многих заведение практически легендарное. Если ты приходил туда в субботу вечером, то точно мог быть уверен, что находишься в самом центре городского «движения». Публика подбиралась разношерстная, но главным принципом для пацанов было не приходить одному, все тусовались своими компаниями: боксеры, каратисты, кикбоксеры, шпана из разных районов города – «Чайки», «Пентагона», микрорайона, даже из Тайваня. Поэтому массовые драки с применением различных орудий, будь то бутылки, кастеты, стулья или «розочки» были здесь не редкостью, и, заявившись в гордом одиночестве, ты мог запросто стать жертвой беспредела.
Те «веселые» деньки на многих оставили свой отпечаток, пару шрамов на лице осталось и у меня. Это уже потом начали появляться новые клубы - «111-ый элемент», «Полтинник», «Денсинг». Менялось время, менялись и люди. Теперь драки и разборки приключались куда реже. Появилась и новая музыка. С открытием «Плазы» началась новая эра клубной жизни в Благовещенске. Наконец наш город обрел не просто какую-то дискотеку, а полноценную ночную жизнь.
Так вот, даже для субботы это был перебор. Весь танцпол под завязку набили танцующие, пьяные или обожравшиеся «экстази» парни и девчонки. Ничего удивительного в этом не было - нуждающиеся практически всегда без проблем могли купить «колесо». Раньше их можно было найти гораздо дешевле, ибо «экстази» везли большими партиями из Китая, но после того как наш наркоконтроль вплотную занялся этой проблемой и пересадил основных курьеров и поставщиков (тех, кто занимался этим бизнесом всерьез), цены резко подскочили. Теперь в основном молодежь везла из Хэйхэ наркоту лично для себя, благо, что ее без проблем можно было купить в ночных клубах у китайских бандюков за сущие копейки.
Существует огромное количество различных видов «экстази». То, что большинство покупало в городе, на самом деле являлось амфетаминами, «грязным» экстази. Основным его отличием был состав и жестко похмельное утро. Человек не мог спать и есть еще около суток после кутежа, его накрывало депрессивное состояние, с которым все боролись по-разному - кто спиртным, кто чем-либо другим. Сам я никогда не пробовал «колеса» и, если честно, не горел желанием начинать.
… Слева от меня стояли две молоденькие девушки, их я видел здесь частенько, они были завсегдатаями и успели порядком поднадоесть, как, впрочем, и большинство местных лиц. Обе были блондинками, одна высокого роста с длинными волосами и с вполне симпатичным личиком. На фоне маленькой. Разодетой во все розовое подружки, она смотрелась особенно эффектно. «Как же ее зовут? - подумал я. И в тот же момент вспомнил – А-а-а! Клубничка». Кажется, она себя так называла. О! Кажется, меня заметили! Девушка медленно повернулась ко мне и, передав бокал с шампанским своей подружке, волнующим голосом произнесла: «Евтеев, подъем!». В этот момент я услышал оглушительный удар по двери ногой. «Просыпайся, вставать пора».
Помаленьку я пришел в себя. Все тело застыло и онемело в объятиях морозного февральского воздуха, который был чуть теплее уличного. Оглядевшись, я увидел все те же обшарпанные, с обваливающейся известкой, когда-то белые стены карцера и понял, что всего лишь спал. Дежурная отворила «работину», я сдал матрац вместе с тонким одеялом и вернулся в карцер. Нары уже были пристегнуты к стене, изо рта серыми клубами вырывался пар. «Неужели это был только сон? Или сон - это то, что я здесь?». С этой неспокойной, сверлящей мозг мыслью мне предстояло жить еще очень долгое время.
А ведь как не хотелось просыпаться! На дворе шесть утра, мне удалось поспать всего часов шесть после того, как после отбоя в десять вечера мне выдали матрац, одеяло и отстегнули нары от стены. Еще два часа я привыкал к холоду, пробирающему до самых костей, и лишь потом смог заснуть. Но выбора не оставалось - это был карцер, и мне предстояло провести здесь еще пять суток.
Шел февраль 2008-го, на централе я находился уже почти полтора года. Столько времени прошло с того момента, как за одну секунду полностью изменилась моя жизнь, став совершенно и безвозвратно другой. Вот уже полтора года нет в ней вечерних прогулок под звездным небом с любимой, утреннего голоса мамы, нет смеха друзей, нет ничего… Кроме этих стен. Голых серых стен.
Но, пожалуй, начну я свой рассказ с самого начала. Зовут меня Дима. Евтеев Дима. Родился и вырос я в Благовещенске, небольшом городе на границе с Китаем, на месте слияния двух самых прекрасных на свете рек - Амура и Зеи. Все свое детство я был худощавым ребенком среднего роста и, в принципе, к своим двадцати годам особенно не изменился. Зато у меня уже окончательно сформировались «греческие» черты лица: короткие, русые волосы, карие, блестящие глаза и слегка сломанный, чуть с горбинкой нос.
После окончания школы я поступил в Амурский государственный университет и, заканчивая пятый курс, готовился стать дипломированным экономистом. Уже три года я встречался со своей девушкой и вскоре собирался сделать ей предложение руки и сердца. Жизнь шла своим тихим и размеренным темпом, как и у всех нормальных людей. Я устроился на неплохую работу, постепенно у меня вырисовывались свои планы на будущее - о создании семьи, о хорошей и обязательно любимой работе. Да что там говорить! Я уже начинал задумываться о детях, цветах жизни, о которых я бы заботился и любил, а в старости они бы заботились обо мне.
Свой двадцать первый день рождения я долго не решался отмечать, но все-таки передумал. Выбор пал на турбазу, куда я не стал приглашать много народу, гораздо приятнее нам показалось отдохнуть небольшой компанией.
;
День выдался солнечным и на удивление теплым для октября. Дул легкий прохладный ветерок, по голубому небу медленно текли ванильные облака. Лучшей погоды для спокойного отдыха не придумаешь. Мы ехали вдоль темного леса, такого густого, почти беспроглядного, утопившего в своих макушках уставшее греть солнце. В дороге мы были уже более часа, и она понемногу начала нас утомлять. Но со мной была Алиса, поэтому пусть бы путь был бесконечным, лишь бы иметь возможность в любой момент дотронуться до ее теплой ладошки.
Она сидела слева от меня, и ветерок шаловливо перебирал ее длинные светлые волосы. Отвлекаясь от дороги, я мельком поглядывал на нее. Как все-таки замечательно, что однажды мы встретились. Алисина лучезарная улыбка сразу вскружила мне голову, я был бесконечно влюблен в ее маленький капризный носик, пухлые губы и в эти прекрасные глубокие глаза, настоящий голубой океан. В них точно также можно было утонуть, и это было бы счастьем.
На заднем сидении расположились Антон и Юра. Эти двое вечно найдут предмет для спора, вот и сейчас они с жаром обсуждают, кто на выходные «склеил» девчонку получше, и у чьей красотки на сей раз грудь оказалась больше. Детский сад. Юру я знаю еще со школы, он всегда был чуть выше меня ростом, со смешно вытянутой лысой головой и ехидной улыбкой. В общем, полная противоположность Антона. Как мы познакомились с Антоном, я уже и не помню, а вот впечатление о нем при первой встрече отпечаталось почему-то навсегда. С виду он был похож на изящную смесь «боксерчика» с чеченцем, только что спустившимся с гор. Наверное, из-за смуглой кожи, выступающих скул и богатой жесткой щетины. Мужественный тип.
Через несколько минут мы подъехали к воротам турбазы, где на своей машине нас уже ждали Влад, старший брат Алисы, со своей подружкой Леной и чета Кутузовых, Денис и Настя, которых я также пригласил на день рождения. Осталось лишь заехать на склон - аккурат на его верхушке, в окружении сосняка, и находилась наша турбаза. Слева от дороги растянулись различные административные здания, а на самой вершине склона располагалась огромная площадка, на которой один за другим выстроились три двухэтажных корпуса. С вершины холма открывался прекраснейший вид на реку и на бескрайние просторы лесов, обнявших ее в зеленое кольцо. Картина действительно необычайно красивая и безмятежная. Все сразу воспряли духом, будто и не было изнурительно нудной дороги.
Возле каждого корпуса уже кучковались небольшие компании молодых людей, на вид примерно одного возраста с нами, но, несмотря на достаточно раннее время, уже в достаточно подпитом состоянии. Наше прибытие явно никого не порадовало, нас проводили откровенно недовольными взглядами, хотя, с чего бы вдруг?
Через полчаса мы полностью разместились в своих номерах, как нарочно, расположенных напротив комнаты, где довольно основательно скрашивали свой досуг местные охранники. Ко мне подошел Влад и сказал, что хорошо бы оставить машину где-нибудь на ночь. Я сразу вспомнил об автостоянке возле административного корпуса, нам о ней при расселении рассказала горничная. Через пять минут мы с Владом уже закрывали машины. Отойдя от них метров на двадцать, я вдруг вспомнил: «А взял ли кто-нибудь нож, когда собирали вещи?». Нет, серьезно, бывало, когда мы с друзьями собирались отдыхать на природе, дело доходило до комичного. На поверку оказывалось, что забывали взять какую-нибудь маленькую, но очень существенную вещь. К примеру, палатку.
В машине, в бардачке, у меня лежал складной нож, купленный когда-то давно в Китае для всяких мелочей. Только вот возвращаться за ним и возиться со сломанной автосигнализацией совсем не хотелось, но с другой стороны - не хотелось и оказаться в глупом положении, когда мы начали бы готовить мясо… Пока я размышлял и боролся с собственной ленью, ко мне подошел сторож и сказал, что через пять минут стоянка закрывается, то есть к машине можно будет подойти только утром. Сомнений не осталось, я вернулся за ножом.
***
Мысли мудрого Арестанта
“Преступник лишенный элементарных человеческих прав и условий для жизни, вступает в ожесточенную борьбу со своим угнетеньями: он должен быть готов к тому, что придется равнодушно расстаться с жизнью, за которую многие цепляются и держатся, словно уносимые потоком - за колючие кусты и камни.
Жалкие, они и жить не хотят, и жить не умеют, большинство так и мечутся между страхом смерти и мученьями жизни. Ты же делай всякую свою жизнь приятной и оставь всякую тревогу о ней. Я скажу тебе так - кто признает свою собственную жизнь, тот и станет ее хозяином, ты перестаешь бояться, если перестаешь надеяться.
Жизнь глупца безрадостна и полна страха, потому что он всегда все откладывает на будущее. Не допускай того, чтобы и нашей жизни порыв поник и остыл. Сохрани и добейся его, чтобы то, что было порывом, стало постоянным состоянием души. Следуй порыву души, который вел бы от низких благ к высшему благу. Стань таким, каким ты задумал стать, добивайся определенной цели, найди какое-нибудь себе занятие для свободных минут и неизменно посвящай их поставленной цели до тех пор, пока не достигнешь её, а после этого выбери другую. Преследуй свою цель упорно и неутомимо, и пусть всякая новая трудность не только не мешает мужеству, но и воодушевляет: человеку настойчивому в жизни многое удается.
Нет царя, который произошел бы от раба, и нет раба царского рода. Никто не жил ради нашей славы; что было до нас, то не наше. Благодарными нас делает душа, которая из любого состояния может подняться над фортуной. Благодарность - результат высокого уровня, нравственного развития человека. Вы не найдете ее среди невоспитанных людей. Надо просто знать человеческую натуру: возвышение натуры творит добро, низменные же натуры принимают его. Блажен не тот, кого толпа принимает и считает блаженными, кому отсчитывают много денег, а тот, чье благо всё внутри, кто прям и высок духом и презирает то, что других восхищает. Кто ни с кем не хотел бы меняться мыслями, кто ценит человека как человека, кто избирает наставником природу, сообразуется с ее законами, живет так, как она предписывает, у кого никогда и никакая сила не отнимет его благо, кто и беды во благо обернет, кто тверд в суждениях, непоколебим и бесстрашен, кого ничья сила не взволнует, ни приведет в смятение. Но чтобы добродетель была совершена, нужно вот что - пусть будет твоя жизнь ровней тебе, пусть ничто не противоречит одно другому, а это невозможно без знаний и без искусства, позволяющего понять, божественное и человеческое.
Будь благопрезренным к тяготам. Тяготы питают благородные души, таково высшее благо! Достигни его и станешь не просителем, а ровней богам! Не упусти ни часу, удержи сегодняшний день и меньше будешь зависеть от завтрашнего, а если будешь откладывать - вся жизнь и пролетит, промчится.
Кто везде, тот нигде. Что дурно? Все, что идет от слабости. Что счастье? Чувство вырастающей силы и власти, чувство, что преодолено еще одно новое препятствие”.
Глава 2
День спустя
Изолятор временного содержания
Меня привезли в ИВС, а до этого более пяти часов допрашивали оперативники и следователь. Дверца милицейской «газели» открылась, и в глаза ударил яркий солнечный свет. Все тело ужасно болело, в голове стоял звон такой силы, что я с трудом соображал, где я. От наручников ныли кисти рук. Конвоир завел меня в какое-то помещение, я не мог понять, куда. Но потом сообразил, что это была дежурная часть заведения, в которое первоначально приводили всех прибывших. В дежурке находились всего два сотрудника в форме.
- Фамилия? – громким голосом прокричал тот, что был повыше и явно претендовал на лидерство.
- Евтеев, – ответил я.
- Сдавай все вещи, бери матрац и пошли за мной.
Пришлось послушаться. Я отдал деньги, часы, телефон, выбрал более-менее чистый матрац без каких-либо желтых пятен, коими были усыпаны другие, и пошел за одним из сотрудников.
Мы двигались по длинному коридору, по обе стороны которого находились железные двери с номерами. Остановились у девятой. Меня снова обыскали, в замке лязгнул ключ, и с ехидной улыбкой на лице сотрудник произнес: «Ну, теперь держись».
Я и не заметил, как меня втолкнули в камеру и быстро захлопнули дверь. Несколько секунд глаза привыкали к мраку, царящему в камере, наконец, мне удалось разглядеть помещение. Это была небольшая комната, размером четыре на два метра. Справа от меня находилось что-то, очень отдаленно напоминающее туалет, а точнее белый унитаз или даже «утку» вроде тех, что дают в больницах. Все это было вмонтировано в пол и вообще никак не отгораживалось от основного помещения. В стене напротив - маленькое окно, размером тридцать на тридцать сантиметров. Вместо стекла в него вставлен лист железа с маленькими отверстиями, так что свет в камеру попадал тусклый, жиденький. Вдоль стен, покрытых неровным слоем цемента, стояли две двухъярусные нары, намертво прибитые к черному бетонному полу. Приехали.
На двух нижних ярусах, укутавшись в одеяла, лежали два человека, до моего появления явно дремавшие. Через несколько секунд передо мной уже оказались два здоровенных лысых мужика, килограммов под сто двадцать, оба с оголенным торсом, покрытые наколками, с железными зубами и каким-то особым, пронизывающим взглядом, который мне никогда до этого не приходилось видеть. На вид им было лет тридцать. Они пристально изучали худощавого пацана, поневоле потревожившего их сон. Вся эта ситуация показалась мне немного забавной. На мгновение я почувствовал себя участником одного из многих фильмов, в которых так штампованно описывают зеков, как раз вроде тех, что сидели на нарах передо мной. Если бы только мне не вспомнилась фраза, сказанная сотрудником перед тем, как он втолкнул меня в эту камеру.
- Кто такой? – рявкнул тот, что сидел ближе ко мне. Он был постарше второго, с густой щетиной на лице.
- Дима меня зовут, - ответил я.
- Ну и за что ты здесь, Дима, - спокойным монотонным голосом спросил второй, помоложе, меланхолично почесывая свои яйца.
Я бросил свой матрац на пол, сел сверху и рассказал то, что произошло со мной этой ночью, вернее, то, что я смог вспомнить. Как я ни старался, но многие моменты были словно вырезаны из памяти. Во время моего рассказа тот, который был помоложе, достал листок бумаги и ручку и скрупулезно записывал все, что я говорил, переспрашивая и уточняя некоторые моменты. Это немного удивило меня. Увидев мой недоуменный взгляд, он уточнил, что это, мол, для братвы, «курсовка». Задав мне последний интересующий его вопрос и представившись Васей, он показал мне на нары, где я и расстелил свой матрац поверх деревянных досок.
Взобравшись на второй ярус, я наконец-то смог прилечь. К вечеру все тело стало болеть еще больше, усталость, копившаяся все эти сутки, которые я не спал, захлестнула меня, и под бормотание верзилы с щетиной, по имени Паша, о том, что надо общаться, а не спать, я закрыл глаза и крепко заснул.
Утром меня разбудил звук открывающейся двери. Сотрудник назвал мое имя, добавив, чтобы я следовал за ним. Мы спустились в подвал изолятора, где находилось множество крошечных кабинетов, в одном из которых меня оставили одного. Посередине кабинета стоял стол со стульями, прибитыми к полу. Едва я присел, в кабинет зашел высокий статный мужчина с правильными чертами лица, темными короткими волосами. Он расположился напротив меня и предложил закурить. Я отказался, так как никогда не курил. Несколько секунд он пристально рассматривал меня. Он был одет в гражданскую одежду, но по всему было видно, что передо мной был один из сотрудников, допрашивающих меня прошлой ночью. Поэтому я сидел молча и ждал.
- Я здесь неофициально, на пару минут, - начал он спокойным голосом. – Да-а-а, в скверную ситуацию ты попал, пацан. Мы-то знаем, что и как произошло, но следователь настроен иначе. Увы, ничего уже не исправить, отсидишь лет шесть и выйдешь, а, может, и не шесть даже.
После этого он встал и, уже стоя в дверях, добавил:
- На твоем месте, я поступил бы также.
Через мгновение я снова остался в кабинете совсем один, наедине со своими мыслями: «Неужели это все произошло на самом деле?! Не может быть, наверное, это всего лишь сон, просто дурной сон, в конце которого я обязательно проснусь. И не будет этих ужасных стен, этих синяков, всей этой боли, всего этого не будет».
Но сон все никак не заканчивался, а я не просыпался. Меня увели обратно в камеру, где угрюмые сокамерники, пробудившись ото сна, заправляли свои койки. Оба они делали это с особой тщательностью, разглаживая каждую неровность на синих одеялах. Закончив, они достали оставленный настаиваться на ночь чай и мелкими глотками начали распивать его, передавая по очереди друг другу.
- Будешь чифирь? - спросил меня Вася и протянул кружку, на его запястьях красовалась татуировка в виде разорванных кандалов.
Я раньше не пил такой крепкий чай, но из-за того, что произошло со мной в эти дни, не прочь был немного взбодриться. Я взял серую алюминиевую кружку и сделал один маленький глоток. Во рту внезапно все скрутило и пересохло, зубы и десны покрыла какая-то вязкая пленка, меня резко замутило, и в ту же секунду мой желудок вывернуло наизнанку, хорошо еще, я стоял недалеко от унитаза.
- Вот, выхватил приход чифириста, - загоготал щетинистый Паша, - ничего, потом привыкнешь.
После этих слов он достал из кармана сверток фольги, который принес вчера, его куда-то выводили. Вася извлек из-под койки две пластиковые бутылки, одну из без горлышка, а другую, наоборот, без дна.
- Что это? - поинтересовался я.
- Бульбулятор - с усмешкой ответил Вася. Он налил воды в бутылку без горлышка, и вставил в нее другую, ту, что без дна. Паша в это время сделал из фольги шайбочку с маленькими отверстиями посередине и насыпал сверху немного зеленовато-коричневой массы. Хотя я никогда не курил, но прекрасно понимал, что то был не просто табак. Положив шайбочку на открытое горлышко одной из бутылок, Паша поджег эту зеленую массу.
- А теперь смотри, - сказал Вася и поднял за горлышко бутылку, но не до конца, а так, чтобы она не вышла из другой полностью. На шайбочке засветились маленькие огоньки, и вслед за образовавшимся между верхушкой бутылки и водой вакуумом во вторую посудину устремился белый густой дым, заполнивший все свободное пространство. Резко убрав шайбочку с горлышка бутылки, Вася прислонился губами к горлышку и начал медленно погружать одну бутылку в другую, жадно вдыхая вырывающийся дым. Втянув все до остатка, он судорожно и оглушительно закашлялся. Мне показалось, что он вот-вот выплюнет свои легкие.
Паша, не тратя времени даром, забил пустую «беломорину» такой же массой, взял бутылку без верхней части, вылил оттуда воду, скрутил листок бумаги в трубку и, подкурив папиросу, сунул в рот тлеющую часть, а потом начал задувать дым в банку через трубку. Когда дым наполнил всю емкость, он осторожно убрал папиросу изо рта и резко «выпил» весь этот дым, как будто вместо него там была вода. Мрак камеры наполнил режущий, почти чахоточный кашель.
Воздух в помещении сменился едким, густым дымом, который обволакивал своей пеленою всех, кто был в камере. Внезапно я почувствовал легкое головокружение, вся боль и усталость, мучившая меня эти сутки, внезапно отступила, наступило ощущение отчужденности от этого мира… Кажется, я надышался этого дыма.
Заметив это, сокамерники начали расспрашивать меня о том, где я жил, чем занимался. На мгновение мне показалось это странным, тем более что вопросы становились все навязчивее, хотя, по сути, они должны были быть им безразличны. В целом эти два зека не вызывали у меня какого-то чувства опасности, но последняя фраза Паши повергла меня в шок.
- Скоро тебя повезут на тюрьму, а там всякое может случиться, - хотя я никогда раньше не попадал в эти стены, прекрасно понимал, о чем он говорит. - Там каждый выживает, как может, и если ты не хочешь, чтоб тебя поимели, будешь работать на легавых.
В эту самую секунду я понял, кто эти люди, и зачем они здесь сидят. Вспомнились и записи того, что я рассказывал при входе, и их странное, навязчивое поведение, и расспросы, а так же слова сотрудника, который заводил меня в камеру: «Ну, теперь держись».
- Или тебе не канает?! - продолжая, рявкнул один из них.
Я медленно начал пятиться к стене, в уме просчитывая все возможные действия. Заметив это, бычары приподнялись с коек и не спеша двинулись на меня. Сердце учащенно забилось, дурман мигом улетучился, воздуха предательски не хватало, дыхание стало прерывистым, по всему телу молнией прокатилась дрожь.
Уперевшись спиной в стену, я впервые в жизни почувствовал себя загнанным зверем, которого вот-вот ждала расправа. Под рукой ничего увесистого не было, даже шариковую ручку, которая могла послужить неплохим холодным оружием, пришлось сдать на хранение в самом начале. Оставалась только одна надежда - на собственные кулаки, но справиться с двумя такими быками мне было не под силу. Бегло мелькнула мысль: «Завалить одного сильным ударом в кадык, от которого даже такой верзила вряд ли сможет устоять на ногах, но тогда второй…». Однако времени на раздумье не оставалось, у меня был единственный шанс. Так просто я им не дамся, хотя бы одного, но вырублю, чтобы надолго запомнил меня.
Вот один из них подошел на расстояние удара, я сжал кулак, готовясь нанести один-единственный удар, как вдруг в замке чиркнул ключ, и дверь открылась. Сокамерники мигом попятились назад. Сотрудник повернулся ко мне и фыркнул: «Собирайся, тебя «автозек» заждался».
;
Яркий уличный свет поначалу ослепил. Передо мной стоял «Автозек'», ЗИЛ с большой будкой вместо кузова. Пригибая голову, я вскарабкался в будку и зашел в одну из открытых рассечек, деливших это помещение на две части. И сразу на входе уперся в чьи-то колени. Милиционер захлопнул за мной дверь, я оказался в тесноте и духоте. Стоять приходилось сгорбившись, так как выпрямиться в полный рост было невозможно. Как только глаза понемногу привыкли к темноте, я принялся разглядывать силуэты. ''Автозек'' тронулся, загорелся тусклый свет от лампочки на потолке. Справа и слева я увидел две узенькие лавочки длиной метра полтора, на которых в притирку, прижавшись друг к другу плечами, теснились человек пятнадцать. Примерно столько же было и за перегородкой во второй рассечке.
Один из «силуэтов», который был ближе ко мне, подвинулся, чтобы я смог присесть на образовавшийся кусочек скамейки. «С ИВС?» - спросил он меня он. Я кивнул, пытаясь при этом рассмотреть своего собеседника. Это был пожилой мужчина лет пятидесяти, с морщинистым лицом и седыми волосами, выдававшими его почтенный возраст и явно нелегкую судьбу.
- Били? - продолжил он.
- Не успели, - ответил я, продолжая оглядывать сидевших рядом.
- Испугался, наверное? - поинтересовался старый зек.
- Вроде нет, – ответил я ему.
- Запомни, малой, не боятся только дураки, а реальные пацаны постоянно на измене.
Невольно между нами завязался диалог, и я рассказал, что происходило в камере.
- «Кошки»! Что-то в последнее время они совсем оборзели, не боятся ни ножа, ни х_я… Чем думают?! Как-будто у них три головы, как у Горыныча. Их там специально держат, чтобы таких, как ты первоходов, долбить да явки с повинной из вас вытягивать. Хотя бывает и похуже, - он немного нахмурился, в глазах его мелькнула чуть уловимая печаль. - Ну, ничего, пронесло и ладно.
«Автозек» вдруг начал резко поворачивать, и вся масса тел, сидящих напротив, по инерции прижала нас. Воздуха стало еще меньше, легкие не могли сделать ни одного вздоха. В голове поднялась легкая паника. Но, к счастью, машина уже выправилась, и зек продолжил:
- А теперь, малый, слушай меня внимательно. Сейчас нас привезут на централ и разделят. Так как ты вновь прибывший, то, скорее всего, тебя поведут на «новый корпус». Будь осторожен, там разные зеки сидят, можешь попасть и к таким, у которых был на ИВС. Если к ним попадешь, схема здесь такая. Когда в хату зайдешь, посмотри, что за контингент там сидит, сразу сядь, чаю завари. Обязательно с нифилями, с заваркой то бишь. Если где-то что-то криво, если налетят на тебя или еще что, сразу кипятком их, от нифилей ошпарит сильней.
В моих мыслях по-прежнему все было перемешано, и половину сказанного я никак не мог осмыслить. Большинство слов и выражений были непонятны, и приходилось лишь догадываться, что имел в виду мой собеседник.
- На-ка, держи, может пригодиться, - зек протянул мне маленькое острое лезвие, по-видимому, вынутое из одноразового станка для бритья. - Это мойка. Если начнут прессовать сразу, с ходов, режь себе вены на руках.
Я аккуратно взял лезвие за противоположный край и убрал в карман.
- Не туда, - вмешался зек напротив. - Когда приедем на централ, там шмонать будут и обязательно найдут. Спрячь под языком и, когда дойдешь до камеры, держи где-нибудь под рукой.
- Хотя, может, она тебе и не пригодится, - продолжил мой седой попутчик. - Если у оперов на тебя интересов никаких не будет, поедешь на общий корпус, в нормальные хаты.
«Автозек» уже подъезжал к огромному четырехэтажному зданию, выложенному из белого кирпича. Маленькие зарешеченные окошки да трехметровой стена, обмотанная колючей проволокой, - вот и весь «пейзаж». Машина медленно въехала в огромные железные ворота, после чего яркий дневной свет резко сменился на мрак внутри здания. Это была тюрьма.
Двери «автозека» отворились, и мы по очереди, пофамильно, начали выскакивать из него. Нас разделили на две части, меня и еще четверых человек поставили лицом в упор к стене. Всех остальных длинной цепочкой, друг за другом, увели. Через несколько минут к нам подошел сотрудник и куда-то повел, предварительно проверив нас и отобрав часы, цепочки и крестики. Нас гнали по узким, длинным коридорам. Мы то поднимались, то спускались на разные этажи. С первого раза запомнить такой путь невозможно, уж слишком запутанным был маршрут.
Преодолев несколько этажей и десяток поворотов, мы, с грязными матрацами, наволочки и выданной нам посудой, оказались в длинном свежевыкрашенном коридоре. По левой стороне находилось несколько десятков коричневых дверей, с номерами и глазком, через который удобно наблюдать за теми, кто находился внутри.
По очереди нас начали разводить по камерам. Каждого следующего уводили дальше от той камеры, куда закрыли предыдущего. И вот очередь дошла до меня. Мы остановились возле камеры под номером 242. Поворот ключа в замке, и я, медленно пропихивая вперед матрац, зашел в открывшуюся дверь.
;
Оказавшись внутри, я немного удивился. Слишком уж эта камера отличалась от той, в которой мне довелось побывать на ИВС. Вполне просторное помещение четыре на пять метров, с чистыми, как будто недавно побеленными стенами. Аккурат напротив входной двери - большое, зарешеченное мелкой сеткой из толстых железных прутьев окно. Через эту сетку не протиснется даже рука.
Справа от входа находился санузел, но только не открытый и продуваемый всеми ветрами, а спрятанный за небольшой, чуть ниже человеческого роста стенкой. Там даже деревянная дверь была, правда, больше напоминавшая калитку. Рядом имелась белая железная раковина и, как я уже успел заметить, с кранами не только для холодной, но для и горячей воды. Вдоль стен, параллельно друг другу, растянулись уже знакомые мне две двухъярусные нары, выкрашенные в синеватый цвет и прибитые уже не к бетонному, а к деревянному полу.
Центр камеры занимал массивный стол с железным каркасом и деревянной столешницей, сколоченной из нескольких широких досок. Камера выглядела вполне чистой и убранной, а на одной из двух тумбочек, стоявших возле нар, даже стоял старенький, но еще работающий черно-белый телевизор.
В камере на нарах лежал один человек. Увидев меня, он резко подскочил и начал пристально разглядывать.
- По жизни все ровно? - нарушил он тишину.
Незаметным движением я вынул мойку изо рта и убрал в карман.
- Ровно, - понимая, о чем идет речь, громко и утвердительно ответил я.
Тот медленным шагом подойдя ко мне, протянул руку:
- Дима меня зовут.
- Значит, тезки, – ответил я и пожал протянутую руку.
Я кинул матрац на одну из свободных нар, заметив, что на другой лежат чьи-то вещи. Значит, в камере должен быть еще кто-то.
Мой новый сокамерник выглядел лет на двадцать пять, он был выше меня ростом сантиметров на двадцать и заметно крупнее, но сам по себе опасности для меня не представлял, так как по большому счету не имел ничего общего с тем бычьем из Изолятора Временного Содержания. Внешность самая рядовая - коротенькая стрижка, крупные глаза и нос с недавно сломанной переносицей.
Мы сели за стол, он заварил чаю и начал расспрашивать меня о том, что за статья, как я сюда попал, как было на ИВС и о многих других вещах. Теперь уже я, ученый горьким опытом, старался отвечать аккуратно и коротко. По своему поведению мой новый сокамерник совсем не походил на того старого зека, которого я встретил в «Автозеке». Наглость и вызывающее поведение, вот, что его отличало, но, тем не менее, Дмитрий казался вполне дружелюбным. Через полчаса после моего прихода двери вновь открылись, и в камеру зашел еще один человек. Это был паренек лет двадцати, худощавого телосложения, с вытянутым туловищем, неопрятно одетый.
- Всем здорово, - громко проговорил он, бегло изучая глазами камеру и нас двоих. <