Ованес Туманян
СКАЗКИ
Кувшин с золотом
Слышать это мне довелось от наших стариков; старики слышали это от дедов; деды — от своих стариков, что некогда жил-был пахарь, а имел он всего-навсего клочок земли да пару волов.
И вдруг зимой у этого бедного землепашца издыхают волы. Когда же наступила весна и пришло время пахать и сеять, он, оставшись без волов, сдал землю внаймы соседу.
А у соседа, когда он начал пахать, плуг наткнулся на что-то; па харь смотрит и видит — кувшин, полный золота. Бросив и плуг и волов, он бегом пускается к хозяину.
— Э-ге, свет глазам твоим! В земле у тебя отыскался большой кувшин с золотом, иди забирай его!
— Нет, братец, это золото не мое. Ты заплатил за наем, ты землю пашешь и все, что в земле — твое. Золото нашел, все равно оно твое — бери!
Загорелся спор. Один твердит — золото твое, другой — нет, твое. Началась потасовка. Пошли с жалобой к царю.
Царь, услыхав о кувшине с золотом, разинул рот:
— Зачем вам спорить? Кувшин с золотом добыт из моей земли — значит мой!
И царь со свитой спешит туда, где был зарыт кувшин. Там он велел открыть его и ахнул: кувшин полон змей!
Взбешенный царь возвратился к себе и повелел наказать дерзких землеробов, посмевших обмануть его.
— Нет, нет, отец наш, — завопили несчастные, — зря ты хочешь погубить нас, в кувшине чистое золото и никаких змей!..
Царь посылает своих людей проверить. Те пришли и видят: кувшин полон золота.
— Вот те на! — удивился царь, а про себя подумал: «Да, может быть, я не разглядел как следует или это другой кувшин?»
И снова идет к месту, где найден кувшин.
Открывает — в нем кишмя кишат змеи.
Что за чудо!
И царь приказал собрать всех своих мудрецов.
— Растолкуйте, мудрецы, что это такое? Вот эти пахари нашли в земле кувшин золота. Иду я туда — в кувшине змеи; идут они — полон золота.
— Не прогневайся, государь, на наши слова. Дело в том, что этот кувшин, полный золота, дарован бедным землепашцам за их трудолюбие и честность. Когда идут они — находят золото, это плата им за праведный труд. А когда идешь ты, хочешь похитить чужую долю — вместо золота находишь змей.
Царь содрогнулся и не знал, что ответить.
— Хорошо, — молвил он, — а теперь решите: кому из них двоих должно достаться золото?
— Конечно, владельцу земли! — воскликнул наемщик.
— Нет, тому кто пахал! — возразил хозяин.
И началась опять перебранка.
— Ладно, ладно, постойте, — вмешались мудрецы. — Есть у вас дети — сын или дочь?
Оказалось, что у одного — сын, у другого — дочь.
И мудрецы решают: обвенчать молодых и кувшин с золотом отдать им.
Родители согласны, все довольны, ссора кончается и начинается свадьба. Длилась она, эта свадьба, семь дней и семь ночей.
Золото — новобрачным, а змеи — царю.
Смерть Кикоса
Жили-были бедняк с женой, и было у них три дочери.
Однажды отцу во время работы захотелось пить, и послал он старшую дочь за водой. Девушка взяла кувшин и пошла к роднику. Над родником стояло высокое дерево. Взглянула она на дерево и на чала размышлять: «Вот выйду я замуж, родится у меня сынок, назовем его Кикосом. Полезет Кикос на это самое дерево, сорвется, головой о камень ударится и умрет…»
— Ой, Кикос-джан, ой!
Уселась она тут же, под деревом, и ну причитать:
Вышла я замуж,
Родила я сына
С шапкою волос,
По имени Кикос.
Полез он на дерево,
Сорвался с дерева,
Ой, Кикос-джан!
Ой, сынок-джан!..
Мать ждет не дождется дочь, посылает за ней среднюю.
— Сбегай, — говорит, — узнай, почему опоздала твоя сестра.
Побежала средняя.
Старшая, завидя ее издали, еще пуще начала голосить:
— Иди сюда, несчастная тетушка, полюбуйся, что стало с твоим Кикосом!
— С каким Кикосом?
— Неужто не знаешь?
Вышла я замуж,
Родила я сына
С шапкою волос,
По имени Кикос.
Полез он на дерево,
Сорвался с дерева,
Ой, Кикос-джан!
Ой, сынок-джан!..
— Ой, Кикос-джан, ой!.. — заголосила средняя. Уселась рядом со старшей, и запричитали они в два голоса.
Мать ждет, ждет, видит, не возвращаются дочери, посылает младшую.
— Ступай, — говорит, — дочка, погляди, что случилось с твоими сестрицами.
Пошла младшая. Идет она и видит: сестры сидят у родника и заливаются слезами.
— Что же это вы плачете?
Тут старшая:
— Неужто не знаешь?
Вышла я замуж,
Родила я сына
С шапкою волос,
По имени Кикос.
Полез он на дерево,
Сорвался с дерева,
Ой, Кикос-джан!
Ой, сынок-джан!..
— Ой, беда твоей тетушке, Кикос-джан, ой! — рвет на себе волосы младшая, подсаживается к сестрам и начинает реветь.
Мать ждет, ждет, а дочерей все нет. И отправилась она сама. Завидя издали мать, все три девушки подняли жалобный вой:
— Иди, иди, несчастная бабушка, погляди, что стало с твоим внучком!
— Какой внучек, дочки, что случилось?
Тут старшая:
— Неужто не знаешь, мать?
Вышла я замуж,
Родила я сына
С шапкою волос,
По имени Кикос.
Полез он на дерево,
Сорвался с дерева,
Ой, Кикос-джан!
Ой, сынок-джан!..
— Лучше бы ослепнуть твоей бабушке, Кикос-джан! — шлепнула по бедрам мать и вместе с дочерьми заголосила навзрыд.
Отец видит, что жена пошла за дочерьми и тоже не вернулась.
— Пойду-ка, — говорит, — сам посмотрю, что с ними сталось.
И отправился.
Жена и дочери, как завидели его издали, еще пуще заголосили:
— Иди скорей, несчастный дедушка, посмотри, что стало с твоим Кикосом!.. Горемыка твой Кикос!..
— Что за Кикос такой? — удивляется бедняк. Тут старшая:
— Неужто не знаешь, отец?
Вышла я замуж,
Родила я сына
С шапкою волос,
По имени Кикос.
Полез он на дерево,
Сорвался с дерева,
Ой, Кикос-джан!
Ой, сынок-джан!..
— Ой, Кикос-джан, ой! — сокрушаются и шлепают себя по бед рам мать и дочери.
Бедняк оказался умнее женщин.
— Эй, дурехи! — говорит, — чего вы сидите тут да сокрушаетесь? Как ни причитай, сколько ни плачь, все равно Кикоса не воротишь. Вставайте да и домой: позовем соседей, отслужим панихиду и справим поминки. Слезами горю не поможешь. Уж такова наша жизнь: как пришли, так и уйдем.
И что бы вы думали? Все их добро состояло из вола да мешка с мукой. Закололи они вола, напекли хлеба, созвали соседей, заказали панихиду — и на том успокоились.
Царь Чахчах
Жил-был бедный мельник.
Однажды идет этот мельник на мельницу закрыть воду, возвращается и видит — пропал у него кусок сухого сыра.
Спустя день, идет он опять на мельницу, возвращается, видит — пропал у него кусок пресного хлеба.
Как ему найти вора? Думает мельник, думает и ставит на пороге мельницы капкан. Утром встает, а в капкане лисица.
— Эх, погоди, проклятая, разделаюсь я с тобой, — говорит мельник и берет лом.
— Не убивай меня, — просит лисица, — ну что такое кусок сыру. Отпусти меня, я тебе много добра сделаю.
Мельник послушался и отпустил лисицу. Лисица бежит, роется в мусоре и находит золотой. Идет к царю.
— Да продлится твоя жизнь, дай мне меру. У царя Чахчаха есть малая толика золота, смерим его — принесу обратно.
— Кто это Чахчах?
— Это очень богатый царь, а я его визирь, — отвечает лисица. — Одолжи меру. После узнаешь.
Берет меру, сует в щель золотой и вечером приносит меру обратно.
— Ох, — говорит, — мерила, мерила, из сил выбилась.
«Неужели правда, что этой мерой они золото мерили», — думает царь. Встряхивает меру, — звеня, выпадает золотой.
На следующий день лисица снова приходит к царю.
— У царя Чахчаха есть малая толика драгоценных камней и жемчугов. Одолжите вашу меру, смерим, вернем.
Берет и уходит. Находит одну жемчужину. Сует ее в щель и вечером возвращает меру.
— Ох, — говорит, — мерила, мерила, — из сил выбилась.
Царь встряхивает меру, выпадает жемчужина. Удивляется: и богат же царь Чахчах — золото, драгоценности и жемчуг мерит такой мерой.
Проходит несколько дней. Вот однажды лисица приходит к царю свататься. Мол, царь Чахчах хочет твою дочку в жены взять.
Царь радуется, не нарадуется.
— Ну, идите, — говорит, — торопитесь, готовьте свадьбу.
Во дворце царя суетятся, готовятся к свадьбе, а лисица бежит к мельнику.
Сообщает мельнику добрую весть: мол, дочку царя тебе в жены сосватала. Готовься, поедем свадьбу справлять.
— Ай, что ты натворила, лисица, пусть рухнет твой кров. Зачем мне дочка царя? Бедняк я, тело даже нечем прикрыть… Что мне теперь делать?..
— Не бойся, положись на меня, — успокаивает лисица мельника и бежит обратно к царю.
— Царь Чахчах с большой свитой ехал венчаться. По дороге на него напало вражье войско, перебили всех его людей, унесли все добро. Сам он едва спасся, укрылся в мельнице. Скорее пошлите ему одежду, чтоб мог приехать, обвенчаться, а потом отомстить врагу.
Царь тут же дает лисице царские одежды и посылает множество всадников, чтобы с почестями доставить зятя во дворец.
Процессия останавливается перед домом мельника. Лисица наряжает мельника в царские одежды, сажает на коня. Торжественно, в сопровождении всадников, привозят мельника в царский дворец. Бедный мельник только диву дается.
Садятся за стол. Приносят различные блюда. Мельник не знает за что взяться и как есть.
— Почему он не ест, лисица? — спрашивает царь.
— Все думает о том, как его ограбили, сколько добра у него забрали. Как ему перенести такой позор! — вздыхает лисица.
— Ничего, не горюй, дорогой зять, — просит царь. — Сейчас надо радоваться, пировать.
И пируют, едят, пьют, играют, танцуют. Семь дней, семь ночей справляют свадьбу. Лисица становится кумой.
После свадьбы царь дает дочке богатое приданое и торжественно провожает ее в страну царя Чахчаха.
— Постойте, я отправлюсь вперед, все приготовлю, а вы езжайте следом за мной, — говорит кума-лиса и пускается бегом.
Бежит, бежит, видит — в поле пасется большое стадо.
— Чье это стадо?
Отвечают:
— Шах-Мара.
— Эй, вы! Не вздумайте называть его имя, царь на него очень сердит, идет вслед за мной с большим войском. Кто назовет Шах-Мара, тому царь прикажет голову отрубить. Если спросят, чье стадо, скажите — царя Чахчаха. А не то — горе вам!
Бежит дальше, бежит, видит — на горе видимо-невидимо баранов.
— Чьи бараны?
— Шах-Мара.
Лисица слово в слово повторяет свою угрозу пастухам. Бежит дальше, бежит, видит — обширные нивы. Жнецы жнут.
— Чьи это нивы?!
— Шах-Мара.
Жнецам наказывает то же самое. Бежит дальше, бежит, видит — луга.
— Чьи луга?
— Шах-Мара.
То же самое говорит косарям. Прибегает ко дворцу Шах-Мара.
— Шах-Map, эй, Шах-Map, — видишь, пыль облаком стоит? То царь идет с большим войском. Он разграбит твои владения, заберет имущество и казну и убьет тебя. Когда-то я съела у тебя курочку и до сих пор помню твою доброту. Прибежала предупредить тебя. Спасай свою голову, пока не поздно.
— Что мне делать, куда деваться? — в ужасе заметался Шах-Мар. — И правда, облако пыли стоит.
— Поздно уже бежать, скорей влезай в этот стог, спасайся…
Шах-Map лезет в стог.
А в это время приближается свадебная процессия с барабанным боем, зурной, песнями, в сопровождении войска. Царь Чахчах и его жена едут в золоченой карете, спереди и сзади — бесчисленные всадники.
Доехали до поля. Видят — пасется большое стадо.
— Чье это стадо? — спрашивают всадники.
— Царя Чахчаха, — отвечают пастухи.
Едут дальше. Подъезжают к горам. Видят — на горах видимо-невидимо белых баранов.
— Это чьи стада? — спрашивают всадники.
— Царя Чахчаха, — отвечают пастухи.
Едут дальше. Видят — обширные нивы.
— Чьи это нивы?
— Царя Чахчаха.
Все в изумлении. Сам Чахчах от удивления не может слова вы молвить.
Едут, едут, добираются до дворца Шах-Мара. Кума-лиса принимает гостей. Пируют семь дней и семь ночей. После этого гости возвращаются домой.
Царь Чахчах, его жена и кума-лиса остаются жить во дворце Шах-Мара.
А перепуганный Шах-Map и по сей день, говорят, спасается бегством.
Лгун
Жил-был царь.
Однажды этот царь объявил по всей стране:
«Кто придет ко мне и расскажет небылицу и в ответ услышит «неправда» — тому отдам полцарства».
Является к царю пастух:
— Жить тебе, царь, долго, — говорит, — а знаешь ли ты — у моего отца дубинка была, отсюда до самого неба доставала, отец ею звезды в небе перемешивал.
— Возможно, — отвечал царь. — У моего деда был чубук — дед один конец ко рту подносил, другим от солнца прикуривал.
Пастух, почесывая голову, уходит ни с чем.
Является портной.
— Извини, — говорит портной с порога, — извини, царь, я раньше должен был прийти. Вчера большой дождь был, молнией небо разорвало, я штопать ходил.
— Хорошим делом был занят, — отвечает царь. — Да заштопал плохо — утром снова моросило.
Уходит ни с чем и портной.
Является бедняк — с мерой под мышкой.
— А тебе что здесь понадобилось? — спрашивает царь.
— Ты мне меру золота должен.
— Меру золота? — изумляется царь. — Неправда!
— Неправда? Отдавай полцарства.
— Правда, правда, правда! — испугался царь.
— Правда? Меру золота отсыпай!
У кейфующего кейфа не убудет
Когда-то в городе Багдаде сидел халиф Гарун-Аль-Рашид. Этот Гарун-Аль-Рашид имел обычай переодетым гулять по городу, чтобы выведывать таким образом, что происходит в столице. Как-то ночью, когда, переодевшись дервишем, он шел глухой улицей, до него внезапно донеслись музыка и звуки песни. Остановился халиф и, после долгого раздумья, решил из любопытства войти в домик. Войдя, он увидел голые стены; на коврике перед огнем за скудным ужином — хозяин и музыканты; все они поют, играют и веселятся.
— Мир вам, о, веселые люди! — с низким поклоном приветствует дервиш.
— Добро пожаловать, дервиш-баба, милости просим откушать с нами хлеба и соли, повеселимся вместе, — пригласил его хозяин.
И, усадив дервиша рядом, продолжает кейфовать.
Настала ночь, и хозяин расплатился с музыкантами. По их уходе дервиш спросил хозяина:
— Как тебя зовут, приятель?
— Гасан.
— Не в обиду будь сказано, братец Гасан, чем ты занимаешься, сколько зарабатываешь, что так беззаботно кейфуя коротаешь время?
— Чтобы кейфовать, не надо много денег, дервиш-баба, — ответил хозяин. — И на самый маленький доход можно жить без печали. Я — лапотник, шью и чиню лапти; доход у меня не больно велик. Одну половину я трачу вечером на еду, на другую нанимаю вот этих самых музыкантов. И в радости пробегают мои дни. А когда мне бог пошлет такого доброго гостя, как ты, мне делается еще радостней.
— Да продлится надолго радость твоя, братец Гасан, но если вдруг эта ненадежная радость тебе изменит, что ты будешь делать тогда?
— Зачем она мне изменит, дервиш-баба?
— Да вот, сказать к примеру, вдруг халифу придет на ум приказать: чтобы не было лапотников в Багдаде!
— Вот еще! Разве нет у халифа другого дела? Да чем провинились лапотники перед халифом? А коли что-нибудь такое случится, тогда и подумаем. Теперь же, дервиш-баба, пора на боковую, бог не без милости: у кейфующего кейфа не убудет. Уж таковы все мирские дела — как ты примешься за них, так они и пойдут.
— Ладно, дай бог, чтобы так было, — молвил дервиш, и оба легли.
Рано утром дервиш удалился. Вскорости придворные вестники обежали улицы и площади, возглашая:
— Халиф приказал всем лапотникам закрыть свои лавки, а кто посмеет заниматься лапотным ремеслом, с того голову долой!
У бедного Гасана вырывают шило; осыпая его ударами, выгоняют из убогой лавчонки и запирают дверь.
Ночью Гарун-Аль-Рашид, переодевшись дервишем, опять пускается бродить по Багдаду. Из лачуги весельчака Гасана ему слышатся музыка и пение. Он входит.
— Добро пожаловать, дервиш-баба! Садись, тебе место готово!
Дервиш уселся; все начинают петь и веселиться до поздней ночи.
В полночь музыканты, получив плату, уходят. Хозяин и гость остаются вдвоем.
— Слыхал, что случилось, дервиш-баба?
— А что такое?
— Все, что ты напророчил вчера, сегодня сбылось: вышел приказ халифа о запрещении лапотникам работать…
— Не может быть! — удивился гость. — Откуда же ты взял денег для нынешнего кейфа?
— Я отыскал глиняный кувшин и вот теперь продаю воду. Что заработаю за день — половина идет на прожиток, а остальное на музыкантов; так я и продолжаю кейфовать.
— Но ежели халиф и воду продавать не позволит, тогда что делать будешь?
— Ведь я продажей воды халифу убытка не причиняю, за что же не позволять? Да и стоит ли думать об этом? Вот когда запретит, тог да и подумаю. Не бойся, братец, кусок хлеба я всегда добуду, да и уголок для кейфа всегда найдется.
— Пусть вечно осеняет радость твой очаг, Гасан! — промолвил дервиш, удаляясь.
Чуть свет весь Багдад содрогнулся от крика придворных вестников:
— Халиф Гарун-Аль-Рашид повелевает: «Вода есть дар божий и с нынешнего дня никто да не осмелится продавать ее за деньги. Повелеваю разорвать у торговцев бурдюки и перебить кувшины!»
Разбили кувшин и у бедного Гасана; с пустыми руками плетется он домой.
На третью ночь халиф, одетый дервишем, опять, обходит город. Опять приближается к жилищу веселого Гасана и слышит музыку, звуки песен. Он входит.
— О-о, дервиш-баба, честь тебе и место, садись поближе, день продолжим, вечер скоротаем! Будем веселиться, дервиш-баба: лучше веселье, чем грусть.
— Что и говорить, веселье куда лучше. Смерти все равно никому не миновать, кто может — пусть веселится! — восклицает дервиш, подсаживаясь к хозяину.
В полночь музыканты получают плату и уходят. Остаются дервиш и хозяин.
— Братец Гасан, что это я слышал сегодня! Будто халиф запретил торговать водой — да правда ли это?
— Как же, сущая правда, у всех продавцов переколотили кувшины. Ты, братец, настоящий пророк: что ни скажешь — все сразу сбывается.
— А на какие же деньги ты так кейфуешь?
— О, если б у человека кроме денег не было никакой нужды! Добыть денег нетрудно, братец дервиш. Поступил я работником к хозяину. Из того, что зарабатываю за день — половину проедаю, а прочее музыкантам отдаю. Главное в человеке сердце, дервиш-баба.
— Жизнью клянусь — ты с таким сердцем достоин быть при дворе! — воскликнул дервиш.
— Ой, дервиш-баба, все слова твои сбываются, неужели и эти сбудутся?
— А почему бы и нет? На свете все возможно, — ответил дервиш, и они расстались.
С восходом Солнца придворные вестники уже теснились у порога Гасана.
— Здесь ли Гасан, что любит кейф?
— Вот я.
— По приказу халифа следуй за нами!
Гасана привели во дворец и объявили, что халиф, велит ему служить во дворце. Гасана роскошно одели, прицепили к поясу саблю и поставили у входа во дворец. Целый день Гасан простоял без дела, а как стемнело, с пустыми руками отправили его домой; иди, мол, придешь завтра, станешь на то же место.
Ночью Гарун-Аль-Рашид опять бродит по Багдаду.
Вот он у лачуги Гасана. О, чудо! Опять музыка, песни. Халиф вошел.
— Дервиш, дервиш, сюда, важная новость. Твои вчерашние слова сбылись, халиф взял меня во дворец и дал мне должность,
— Что ты говоришь!
— Аллах свидетель.
— Видно и денег немало дал.
— Ни гроша!
— Откуда же взялись у тебя деньги на кутеж?
— Садись, расскажу. Привесили мне сбоку саблю. Вечером иду домой, а сам думаю: ведь не людей же мне саблей убивать. Так вот, продал я клинок вместо него вставил деревянный. На деньги, что я получил за клинок, вот и кейфую. Неужели я дурно поступил, дервиш-баба? Лучше иметь при себе радость, чем саблю, что разит людей.
— Ха-ха-ха! — захохотал дервиш. — Положим, поступил ты не плохо. Ну, а ежели завтра царь да велит тебе этой саблей кому-нибудь голову отсечь?
— Удержи свой язык, зловещий дервиш! — рассердился Гасан. — Как на грех все твои слова сбываются. Не можешь разве что-нибудь хорошее сказать?
Взгрустнулось Гасану. Сердце у него щемило страхом, всю ночь он проворочался без сна.
Так оно и вышло. На другой день халиф вызвал Гасана и на глазах всех придворных торжественно приказал:
— Обнажи саблю и отсеки этому преступнику голову!
— Живи вовек, великий халиф, — пролепетал объятый ужасом Гасан, — во всю жизнь я ни на кого руки не поднимал — не могу. Поручи это дело кому-нибудь другому…
— Я поручаю это тебе, — рявкнул разгневанный халиф, — если хоть минуту промедлишь — голова твоя слетит с плеч! Вынимай саблю!..
При этих словах Гасан подошел к осужденному, поднял руки к небу и провозгласил:
— Аллах, ты ведаешь, кто прав, кто виноват. Ежели этот человек согрешил, дай мне сил одним ударом отсечь ему голову, а нет — пусть сабельный клинок из стального станет деревянным…
И он выхватил саблю… Дерево! Придворные диву дались при этом чуде.
Тут халиф Гарун-Аль-Рашид с громким смехом открыл тайну своим сановникам. Те пришли в восторг и осыпали похвалами как халифа, так и кейфующего Гасана. Засмеялся даже несчастный преступник, на коленях ожидавший, вытянув шею, рокового удара.
Гарун-Аль-Рашид даровал ему жизнь, потом подозвал Гасана, объявил его своим вернейшим подданным и даровал высокий сан, что бы он, не нуждаясь ни в чем; жил по-прежнему весело и других учил весело жить на свете.
Барэкендан [1]
Жили-были на свете муж да жена. Жили они не в ладу, не по душе были друг другу.
Муж жену честил дурехой, жена его обзывала дурнем, и не прекращалась у них свара.
Как-то купил муж на рынке несколько пудов масла и риса, нанял носильщика и доставил домой.
Обозлилась жена на него:
— Небось не веришь, когда тебя дурнем называю, а вот подумай, к чему нам столько масла да рису? Ты что, поминки по отцу справлять собираешься или же свадьбу сына играть?
— Слушай, жена, — о каких поминках, о какой свадьбе ты болтаешь?! Возьми да прибереги — я это купил для Барэкендана.
Успокоилась жена, унесла припасы в чулан.
Время идет. Жена ждет, ждет, а Барэкендан все не приходит. Сидит она однажды перед дверью и видит: шагает по улице человек, куда-то торопится… Присмотрелась она к нему, окликнула его:
— Братец, а братец! Остановись-ка… Остановился прохожий.
— Скажи-ка, братец, не ты ли будешь Барэкендан?
Смекнул прохожий, что у женщины в голове заклепки не хватает, и подумал: «Скажу-ка ей, что это я… Погляжу, что-из этого выйдет».
— Правильно, сестрица, я Барэкендан. Хочешь сказать мне что-либо?
— А хочу я сказать тебе, что не нанимались мы твое масло да твой рис хранить! Хватит с нас, что столько времени хранили… Стыда у тебя нет, что ли?! Почему не забираешь свое добро?
— Зря, сестрица, ты сердишься — я и пришел за своим добром: разыскивал ваш дом, все не находил…
— Ну, заходи же, забирай!
Зашел прохожий, забрал припасы, взвалил себе на спину, да как припустит по дороге — пятками к этому дому, лицом — к своему селу!.. Вернулся домой муж той женщины, а она ему говорит:
— Да, зашел сегодня Барэкендан твой. Всучила я ему, наконец, его добро!
— Какой барэкендан, что за добро?
— Да масло с рисом, что ты принес… Понимаешь, увидела я, как он по улице идет, наш дом ищет. Зазвала я его, отругала, заставила за брать рис да масло.
— Вай, да разрушится дом твой, безмозглая женщина! По какой дороге он ушел?
— В-о-о-н по той…
Вскочил муж на коня, поскакал догонять Барэкендана.
Идет Барэкендан по дороге, все оборачивается. Увидел, что скачет по дороге верховой и догадался — гонится за ним муж обманутой женщины.
Поравнялся с ним всадник и говорит:
— Добрый день, братец!
— Да будет он добрым для тебя!
— Не обогнал ли тебя недавно один человек?
— Обогнал.
— Нес он что-нибудь на спине?
— Как же, нес.
— А… вот его-то мне и надо! Давно ли это было?
— Да уж немало времени прошло.
— А догоню я его, если пущу коня вскачь?
— Где тебе его догнать?! Ты же на коне, а он — пеший… Пока твой конь четырьмя ногами переберет — раз… два… три., четыре… — тот человек на своих на двоих как засеменит: раз-два, раз-два! Сразу опередит тебя — только его и видели!..
— Что ж мне делать-то?
— Да только одно и остается: сойди с коня — я за ним присмотрю, — а сам беги за ним пешком, может, и догонишь.
Спешился муж дурехи, оставил коня у прохожего, а сам пустился пешим догонять вора. А Барэкендан подождал, пока он скрылся из виду, навьючил ношу на коня, вскочил на него и, свернув с дороги, принялся нахлестывать коня.
Бежит по дороге муж дурехи, бежит и, поняв, что не догнать ему вора, останавливается, идет назад. Возвращается и видит, что потерял и коня…
Вернулся он домой, и снова вспыхнула свара; муж корит жену за масло да рис, та его — за коня.
Так до сих пор и идет у них перебранка: муж жену честит дурехой, та его обзывает дурнем, а Барэкендан слушает да посмеивается.