Перелыгин А. И., кандидат исторических наук, председатель церковного историко-археологического отдела Орловско-Болховской епархии, член Орловского отделения «Объединения православных ученых», член Общества «Двуглавый Орел».
Русская Православная Церковь Орловского края в годы Великой Отечественной войны.
Аннотация: В статье освещаются вопросы состояния и положения Русской Православной Церкви в Орловском крае в годы Великой Отечественной войны. Роль и участие Православной церкви в борьбе против немецко-фашистской агрессии, её патриотическая деятельность в годы войны. Положение Церкви в оккупированных захватчиками районах области и участие духовенства в антифашистском сопротивлении. Рассматриваются подлинные цели нацистской идеологии и оккупационных властей по отношению к Русской Церкви, причины и формы сотрудничества некоторой части священно-церковнослужителей с германской армией, а также проблемы государственно-церковных отношений в освобожденных районах и церковной политике советской власти в годы войны.
Ключевые слова: Церковь, патриарх, священник, война, оккупация, патриотизм, партизан, победа.
Нападение фашистской Германии на Советский Союз прервало его мирное развитие. Миллионы граждан нашей страны взяли в руки оружие и ушли на фронт, защищать Родину. Празднование 75-й годовщины победы над Германией вновь обращает наше внимание на события того времени и роль Русской Православной Церкви в победе над жестоким и беспощадным врагом. В начале войны, 22 июня 1941 года, в праздник Всех Святых в земле Российской просиявших, Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий выступил с обращением к «Пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви», в котором призвал духовенство и верующих встать на защиту Отечества[1]. Во всех православных храмах зачитывалось его послание, возносились молебны о даровании победы русскому оружию и произносились патриотические проповеди. 14 октября1941 года в послании «Посодействуем нашим доблестным защитникам» митрополит Сергий благословил организацию всенародного движения по сбору средств в «Фонд обороны» и призвал священство и весь православный народ оказывать всемерное содействие «Фонду Красной Армии»[2]. Однако, согласно советскому законодательству, благотворительная деятельность Церкви была незаконной. Фактически сборы денег и вещей среди прихожан были легализованы лишь после направленной митрополитом Сергием 30 декабря 1942 года телеграммы Сталину с просьбой об открытии банковского счета для сбора средств на танковую колонну имени Дмитрия Донского[3]. Сталин дал на это разрешение и выразил от имени Красной Армии благодарность Церкви за ее патриотическую деятельность[4]. К концу 1945 года общие взносы Русской Православной Церкви в Фонд обороны страны, по подсчетам известного историка О. Ю. Васильевой, составили более 300 млн. рублей[5]. Однако в начале войны, несмотря на патриотические заявления Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского), репрессии против Церкви вновь усилились. В Орловской области по различным религиозным мотивам было арестовано в июне 2 человека, все осуждены на 10 лет, в июле – 3, осуждены на 10 лет; в августе – 19, осуждены к высшей мере наказания – 5, до 10 лет – 14; в сентябре – 23, к ВМН – 5, до 10 лет – 14 и 5 лет – 4; в октябре – 2, к ВМН – 1, до 10 лет – 1; ноябрь – 0; в декабре – 4, все до 10 лет[6]. В то же время решением исполкома Орловского областного Совета депутатов трудящихся от 25 июня 1941 года №1288 было утверждено решение исполкома Горсовета от 17.26.1941 года №455 о закрытии кладбищенской Афанасьевской часовни и использовании здания под общественные нужды, так как община верующих, якобы распалась 3 года назад, а здание без ремонта приходит в негодность[7], и, только за несколько дней до занятия немцами города, в нем вновь было разрешено богослужение [8]. Епархия после ареста и расстрела в 1937 году правящего епископа Иннокентия (Никифоров Иван Иванович) оставалась без руководства,[9] а новых назначений на вдовствующую кафедру по тем временам и быть не могло.
3 октября германские войска вступили в город Орел, ак 8 декабря 1941 г. им удалось оккупировать всю область, за исключением трёх районов: Задонского, Красненского и Чибисовского. К тому времени в пределах современной Орловской области действующими оставались всего два храма: Рождественская в г. Болхове и Никольская в с. Лепешкино Орловского района.
Первоначально, в оккупированных районах, германское командование не препятствовало открытию церквей, которые во время разгула в СССР воинствующего атеизма повсеместно закрывались. Фашисты рассчитывали активно использовать религиозный фактор в своих целях. Чтобы привлечь на свою сторону духовенство, германское командование предоставило служителям Церкви некоторые льготы и послабления. Они имели право самостоятельно учитывать свои доходы, исчислять налог и вносить его в соответствующие кассы. С помещений, занятых религиозными общинами, не взыскивались налоги со строений, земельная рента и арендная плата. При выдаче семенного картофеля в числе категорий, подлежавших льготному снабжению, указывались и служители храмов. Церковнослужители получали возможность заменять обязательную гражданскую работу церковной службой в храме[10]. В захваченных районах РСФСР, по подсчетам М. В. Шкаровского, открылось примерно 2150 православных храмов, из них только в Орловской области – 108, Курской -332, Брянской и Белгородской – не менее 300 [11]. По нашим данным, на территории будущей Брянской области было открыто 153 церкви, в том числе 2 молитвенных дома. После освобождения от немцев было взято на учет 99 действующих церквей, а 54 закрыли по причине отсутствия в них священников, в связи с уходом на запад некоторой части священнослужителей, боявшихся репрессий от советской власти [12]. В Орловской области, после освобождения от оккупации, на 1 октября 1944 г. пустовало 129 храмов, 219 были заняты под хозяйственные нужды, и только 23 церкви и 1 молитвенный дом оставались действующими[13]. В то же время, в самой Германии, начиная со второй половины 1930-х годов, гитлеровцы расстреливали священнослужителей, прежде всего католических. Лишь в июле 1941 года, А. Гитлер запретил на время войны с СССР подобные действия против Церкви без санкций свыше [14]. Такая церковная политика объяснялась тем, что Гитлер и его сторонники были антихристиане. Фашисты заявляли, что государство признает только германо-нордическое религиозное движение, которое базируется на исторически обновленной, свободной от христианства германской религии и развивает соответствующие государственной религии религиозные формы в частной жизни[15]. НСДАП (национал-социалистическая немецкая рабочая партия), которая стояла у истоков германского нацизма и её военизированных, охранных формирований СС, ставших самостоятельной организацией, одной из главных опор фашистского режима и главным орудием террористической человеконенавистнической политики нацистской партии, напротив воспринималась как заменитель религии. «Мы и есть церковь», – провозгласил в 1933 году Гитлер. Осознание принадлежности к «расе господ», по словам Гиммлера, должно было формировать идеологию членов СС, а также всех членов партии. В 1933 – 1945 гг. в ведении СС находились концентрационные лагеря и лагеря смерти, в которых погибли миллионы людей. СС были основным организатором террора и уничтожения людей по расовым признакам, политическим убеждениям и государственной принадлежности как в Германии, так и в оккупированных ею странах. СС причастны к множеству военных преступлений и преступлений против человечества. Нюрнбергский трибунал признал «всех лиц, которые были официально приняты в члены СС » преступниками (за исключением членов так называемых «кавалерийских соединений СС» и лиц, которые перестали быть членами СС до 1 сентября 1939 г.).
На оккупированной советской территории, по указанию А. Гитлера, ставились три основные задачи: поддержка развития религиозного движения (как враждебного большевизму), дробление его на отдельные течения, во избежание возможной консолидации «руководящих элементов» для борьбы против Германии и использование церковных организаций для помощи немецкой администрации на оккупированных территориях[16]. Церковными делами в занятых областях занималась тыловая военная администрация. Несмотря на личные указания Гитлера, изданные в конце июля 1941 года, о категорическом запрете военнослужащим оказывать какое-либо содействие возрождению церковной жизни на Востоке, командование Вермахта, не во всем соглашаясь с принятой генеральной линией периодически пыталась ее смягчить, а отдельные офицеры и представители военной администрации помогали открытию храмов.
Артур Бай, фельдфебель 2-й танковой армии, служивший в роте пропаганды, с гордостью вспоминал, что он в г. Орле принимал участие в организации городского драматического и кукольного театров, а также открытии церквей. В донесении, направленном секретарю Орловского обкома ВКП (б) Матвееву начальником Управления НКВД Орловской области, майором государственной безопасности Фирсановым в г. Ельце, где находился штаб партизанского движения, от 16 июня 1942 года № 01731 указывалось на то, что «после оккупации немецко-фашистскими войсками в октябре месяце 1941 г. города Орла и западной части Орловской области немцы, как в самом Орле, так и в районах спешно начали восстанавливать церкви…Немецкие военные власти объявили населению, что по воскресеньям запрещено работать. За нарушение этого приказа – расстрел. Все религиозные праздники население должно праздновать по старым числам. Приказано иметь в каждом доме иконы, на шее крест и креститься перед едой и после её. В связи с этим население за любую цену старается приобретать иконы. Кроме этого, немцы объявили, что все акты гражданского состояния без церкви недействительны и вменяется в обязанность всему населению совершать их по религиозным обрядам… Ряд церковников встали на путь прямого сотрудничества с немцами и ведут среди верующих фашистскую пропаганду, используя для этого церковь»[17]. На самом деле, по свидетельству очевидцев, «религиозное пробуждение было массовым и стихийным. Народ, как в городах так и в сельской местности… сам шел на открытие храмов, на их временный ремонт и украшение»[18]. Зам. редактора оккупационной газеты «Речь» В.Д. Самарин (Соколов) вспоминал: «Проснулось, всплыло на поверхность души спрятанное глубоко при большевиках религиозное чувство. Молящиеся переполняли церкви, по деревням носили чудотворные образа. Молились так, как давно не молились. Не было семьи, в которой не было бы своего горя, не было бы жертв… Мне не забыть первого посещения церкви в Орле. Мы пришли всей семьей, с женой и дочерью, которая входила в церковь в первый раз в жизни. Когда мы вошли, я вдруг увидел, как у дочери, у этого маленького человека, впервые вошедшего в храм, побежали по щекам слезы»[19]. Германское командование не препятствовало стихийному движению по возрождению церковной жизни. Немецкая пропаганда, всячески живописуя «достижения» в «восстановлении хозяйства и культуры» при господстве немцев, неизменно подчеркивала, что эти «достижения» - результат заботы германского командования. В оккупационных газетах усиленно рекламировались случаи присутствия представителей германских властей на открытии храмов, торжественных богослужениях, всякого рода торжествах[20]. В городе Орле было восстановлено Епархиальное управление во главе с протоиереем Иоанном Маккавеевым, который после Октябрьской революции вынужден был работать сторожем[21]. В Орле, 26 декабря 1941 года при большом стечении народа был торжественно освящен Богоявленский собор. Было по-зимнему холодно, но, несмотря на это, храм ломился от народа. 15 марта 1942 года освятили Никитский храм, 25 апреля 1942 г. – Иоанно-Крестительская и в октябре – Свято-Троицкая кладбищенские церкви[22]. На 15 апреля1942г., в районных городах и селах области было освящено 9 храмов. Реставрировались и готовились к освящению еще 20.
Для более эффективного управления Орловской епархией немецкие власти включили ее в Среднеевропейский митропольный округ, который был открыт 26 мая 1942 г. с согласия германского правительства. В него входили церкви Германии, Бельгии, Чехословакии, Венгрии, а также часть оккупированных западных областей СССР – Орловская, Смоленская и Белостокско-Гродненская епархии. Митрополитом этого округа был назначен православный немец Серафим (Ляде), убитый после войны при невыясненных обстоятельствах. В 1941-43 годах западная часть Орловско-Брянской епархии, совпадавшая с границами Брянской области, входила в состав Рейхскомиссариата Белоруссии и относилась к юрисдикции епископа Смоленского и Брянского (Белорусская Автокефальная Церковь) Стефана (Севб о). Однако в планах Гитлера предполагалась ликвидация христианских церквей, а взамен, лет через 25 намечалось «создание государственной религии, какой ее знали в Древней Греции: соединение музыкально-спортивных мероприятий, с одной стороны, и государственных праздников, с другой, - в форме торжественных представлений, соревнований и государственных актов». Непосредственными способами борьбы с христианскими церквями должно было стать последовательное проведение расовой идеи во всех областях культуры, прежде всего, в истории, древнейшей истории, народоведении, философии и естественных науках… наступления в области прессы, партийного обучения и школы, а также использование науки и икусства для подготовки государственной религии и подрыв церквей изнутри [23]. В отношении Русской Православной Церкви предусматривалась особая осторожность, как носительнице «панславянской идеи» и «великорусской империалистической идеи»[24]. В оперативном приказе № 10 Главного управления имперской безопасности: «Отношение к церковному вопросу в занятых областях Советского Союза» от 16 августа 1941 года прямо говорилось: «О поддержке Православной Церкви также не может быть и речи. Там, где население занятых областей советской России желает религиозной опеки, и там, где без содействия местных германских властей имеется в распоряжении священник, можно допускать возобновление церковной деятельности. Однако с германской стороны ни в коем случае не должны явным образом оказываться содействие церковной жизни, устраиваться богослужения или проводиться массовые крещения. О воссоздании прежней Патриаршей Русской Церкви не может быть и речи. Особо следует следить за тем, чтобы не состоялось, прежде всего, никакого организационно оформленного слияния находящихся в стадии формирования церковных православных кругов. Расщепление на отдельные церковные группы, наоборот, желательно. Равным образом не нужно препятствовать развитию сектантства на советско-русском пространстве. …О возвращении церковным организациям отобранных Советами церквей или церковной собственности любого рода в ближайшее время не может быть и речи. Разрешение этого вопроса будет зависеть от дальнейшего развития событий. Правда, церкви могут предоставляться в пользование для проведения богослужений»[25]. В оперативном приказе № 13 Главного управления имперской безопасности: «Теологические факультеты в занятых русских областях», Берлин, 15 октября 1941 г. прямо говорилось: «По распоряжению фюрера оживление религиозной жизни в занятых русских областях необходимо предотвращать»[26]. Поэтому на обращение в октябре 1942 г. священноцерковнослужителей г. Орла к митрополиту Берлинскому и Германскому Серафиму, прислать правящего епископа в уже много лет вдовствующую Орловскую епархию ответа не последовало, и она вплоть до освобождения советскими войсками в августе 1943 г. оставалась без архиерея [27]. Таким образом, негативное отношение к Русской церкви основывалось на идеологии нацизма, которая рассматривала христианство и церковь мировоззренческим врагом национал-социализма, куда в качестве таковых относили евреев, масонство, марксизм и либерализм. Церковь рассматривалась как наибольший враг, потому что, по мнению нацистских идеологов, «она постоянно стремится к мировому господству», а «христианство, которое основывается на Ветхом Завете, было взято из еврейской религии». Кроме того, «…в отличие от национал-социализма, оно не знает рас, а его пароль гласит: перед Богом все люди равны, и к тому же исходной точкой считается еврейство»[28].
Исходя из этих идеологических и расовых установок, германские власти, видевшие во всех русских врагов, начали ущемлять и церковную деятельность на оккупированной территории. В городе Орле по указанию начальника округа 9 января 1943 г. вводится запрет на колокольный звон по всем церквям [29]. Старшина церквей Константинов обязан был ежемесячно представлять в городскую управу информационный доклад с подробным описанием повседневной церковной жизни, а также следить за уплатой взносов социального страхования. Для проведения духовных концертов, совершения крестного хода требовалось согласие германского командования. Запрещалось совершать венчание без предварительного оформления брака в отделе записи актов гражданского состояния. Священнослужители, допускавшие нарушение этих и других предписаний, могли быть наказаны «лишением свободы или денежным штрафом» [30]. Однако, несмотря на запреты, церковная жизнь возрождалась.
В Епархиальном Управлении, которое возглавил протоиерей о. Иоанн Маккавеев, настоятель Ахтырской церкви города Орла, было подготовлено 25 законоучителей, при Богоявленском кафедральном соборе проводилась запись детей для обучения Закону Божию. Под руководством регента И. К. Ливай в г. Орле организовали любительский хор, а 19 марта 1942 года состоялась его первая репетиция [31]. В доме № 13 ул. Болховская, в квартире Титовой проводились репетиции смешанного хора, в котором участвовали как взрослые, так и дети от 8 лет. Организовал и руководил этим хором Н. Бунаков. На Пасху хор принял участие в духовных концертах. Возвращались к пастырской деятельности, оставшиеся в живых после массовых репрессий священнослужители православной церкви. Однако для вновь открываемых храмов их явно не хватало. Чтобы смягчить сложившуюся кадровую проблему, в декабре 1942 года в Орле при Епархиальном Управлении открыли духовную школу по подготовке церковнослужителей [32]. Вопросам восстановления и дальнейшего развития внутрицерковной жизни было посвящено собрание Патриаршей Православной Церкви, состоявшееся 24 марта 1942 г. в Никитском храме города Орла. На нем было решено установить во всех городских церквях единообразия во времени начала совершения утренних и вечерних богослужений, поминовение умученного большевиками патриарха Тихона, а также епископов, священнослужителей и мирян, мученически погибших, поминовение о здравии орловских священнослужителей, монашествующих и верующих мирян, заключенных в тюрьмы и сосланных на каторгу большевиками, возобновление прочтения после евангелия синодальной молитвы, а также о материальном обеспечении причта, о ремонте сельских храмов, участии в нем духовенства..., о материальной помощи духовным и монашествующим, нуждающимся в этой помощи со стороны всего духовенства, об организации приходских попечительств при церквях, о предбрачных церковных оглашениях, о передаче кладбищ в ведение кладбищенских церквей под непосредственным руководством Епархиального управления и т.д.[33]
По всей епархии развертывалась работа кружков по религиозно - нравственному просвещению, в которых активное участие принимала интеллигенция[34]. В городе Орле возрождалась идея создания приходских попечительств о бедных, которые до революции приносили немалую общественную пользу. В городах и селах ими содержались дома для престарелых, детские приюты, дома трудолюбия. В январе 1942 г. было создано Богоявленское приходское попечительство, которое возродило идею взаимной помощи друг другу, а также заботу о больных и престарелых. В приходе большой любовью и уважением пользовался его почетный член доктор И.М. Варушкин, бесплатно оказывавший лечебную помощь больным попечительства. Действительные члены попечительства добровольно ежемесячно отчисляли деньги из своего заработка на нужды попечительства. 1 сентября 1942 г. состоялось совещание Богоявленского попечительства в присутствии представителя горсобеса с участием представителей попечительств Крестительской, Афанасьевской и Никитской церквей. Совещание решило объединить их работу под руководством Богоявленского попечительства и его почетного члена ктитора Богоявленского кафедрального собора Н.Ф. Люкшина и расширить свою помощь бедным путем привлечения новых действительных и почетных членов попечительства [35]. Для демонстрации якобы «благодарственных» чувств русских людей к немецкой армии оккупационные власти устраивали принудительные торжества с участием представителей Православной Церкви. Так, в августе 1942 г. в селе Покровском Покровского района бургомистр Гордеев послал старост собрать жителей окрестных сел на торжественное богослужение по случаю годовщины занятия немцами района и открытия в райцентре базара. Многие отказывались идти на это мероприятие. Тогда старосты стали угрожать: «Если кто не примет участия, то получит не менее 25 розог». В итоге с трудом собрали процессию, которую вместе «с попом, с иконами и с портретом Гитлера (несли старушки)» прогнали «по рокадной Покровской дороге)»[36].
Попытки германского командования использовать Церковь для умиротворения населения, пропаганды антисоветизма в целом не имели большого успеха. Однако часть служителей культа заняла антисоветские позиции. Настоятель Богоявленского собора протоиерей Александр Кутепов в газете «Речь» поместил статью с осуждением советской власти, называя её «жидо-большевистской». Подобного же содержания заметки публиковались и протоиереем Д. Булгаковым; протоиерей Иоанн Маккавеев высказывал благодарность Адольфу Гитлеру за освобождение Церкви от «иудо-коммунистического зла»[37]. В газете «Речь» от 30 июня 1943 года было написано, что 22 июня жители с. Луплено, Ст.-Колодезьской волости и окружающих деревень в торжественной обстановке отметили начало освободительной борьбы против большевистского ига. Перед началом молебствия священником о. Александром Котельниковым была произнесена речь, полная благодарности германским воинам, освободившим русский народ от жидо-большевистского рабства. Всё это происходило в присутствии германских офицеров, представителей Русской освободительной армии и военнопленных. В некоторых храмах проводился сбор пожертвований пострадавшим от бомбардировок советской авиации жителям г. Орла. Так, священник о. Иоанн 17 мая 1943 г. передал бургомистру г. Орла Старову 5 тыс. рублей от жителей села Лаврово Орловского уезда; 5 тыс. рублей и лично от себя 300 рублей передал староста Покровской церкви села Большая Куликовка Грибакин, 5 тысяч рублей передал о.Василий настоятель Рождественской церкви г. Болхова[38].
Лучшие представители православного духовенства оставались верными заповедям Христа. Они оказывали помощь, а нередко и спасали от гибели людей, независимо от их веры и национальности. Весной 1942 г. по данным оккупационной газеты «Речь», были выявлены случаи, когда евреи вели своих детей в православный храм и просили, чтобы «над ними был произведен обряд крещения» [39] с выдачей свидетельства, ради спасения от нацистской расправы. Однако, все выявленные гестапо евреи, 175 человек, в том числе 22 ребенка, были расстреляны [40], а назначенный немцами староста общины Азарх, которого фашисты заставляли составить список общины, собирать тёплые вещи, отбирать золото и всякое другое, не выдержав издевательств и мучений, повесился[41]. Всего в этот период оккупации Орла, по неполным архивным данным, (собранным автором – А. П.), было расстреляно более 220 человек еврейской национальности [42]. Сохранилось также свидетельство Красновой Нины Лукьяновны, жительницы деревни Домнино Орловской области, которое записал Тугарев Алексей Святославич из г. Орла. По её словам, «в ноябре 1941 года через деревню Домнино по Новосильскому шоссе на Восток немцы гнали группу наших пленных. Человек 15 из них разместили на ночь в нашем доме. Один из пленных, солдат 19-20 лет, рассказал, что в лес Андриабуж немцы вывезли несколько машин с евреями. Те сами себе копали траншеи, потом становились на краю, и немцы расстреливали их очередями. Самого его, так как он был шофер, немцы заставили утрамбовывать машиной свежезакопанные ямы. При этом земля приподнималась, и были слышны стоны. За несколько часов такой работы он полностью поседел». Нельзя без душевных переживаний и состраданий читать эти строки, которые дополняют и другие свидетельства злодеяний нацистов, которые по сей день хранятся в государственных архивах.
В период немецкой оккупации многие священники становились на путь сопротивления и борьбы с захватчиками, нередко жертвуя своими жизнями. По свидетельству жителей и священнослужителей города Орла от рук гестапо погибли священники Орлов и Оболенский[43], которые в своих проповедях выступали против оккупантов. Однако документальных свидетельств, при каких обстоятельствах они приняли смерть, к сожалению пока не найдено. Известно только, что священнику Богоявленского собора Тихону Орлову посвящена небольшая заметка в журнале Московской патриархии от 3 марта 1943 года, в которой говорилось, что за активную агитацию и призывы бороться с извергами до победы, в 1942 году он был расстрелян. Также были расстреляны настоятели храмов в селе Лопатня Клинцовского района и села Б. Полпино Брянского района, выступившие против творимых оккупантами злодеяний[44]. Особое уважение среди прихожан вызывало патриотическое служение о. Иоанна Головачева, настоятеля церкви Рождества Богородицы села Давыдчичи Дубровского района (ныне Брянской области). Священник не боялся совершать молебны за победу Красной Армии. После таких служб люди говорили друг другу: «Как на душе просветлело: батюшка опять молится о христолюбивом воинстве, о победе оружия русского». Житель села Б. Алёшня А. Е. Митракович вспоминал, как весной 1942 года, будучи учителем, он был вызван в Давыдчичи на педсовет. Оставшись на ночь у знакомого, утром он стал свидетелем сцены. Ходивший по деревне с совершением треб, священник Головачёв на дому совершал молебен: «Служит священник молебен и вдруг возглашает: «Да будет победа оружия русского!» Мы все так и остолбенели. Смелый человек он был»[45].
В целях противоборства религиозной политики нацистов, партизанскими отрядами распространялась книга «Правда о религии в СССР». Орловский обком ВКП (б) печатал листовки, для местного населения. В них говорилось о благожелательном отношении советского руководства и лично И. В. Сталина к нуждам Православной Церкви, звучал призыв к сплочению для борьбы с врагом[46]. Тех священников, проповеди которых содержали восхваления оккупантам, партизаны сурово наказывали и нередко приговаривали к смертной казни. Такие акции были проведены в сёлах Дреколье, Евдоколье и Грязивец Погарского района, с. Семцы Почепского района, райцентре Гордеевка[47]. Поэтому не случайно, при освобождении Красной армией в августе – сентябре 1943 г. западных районов Орловской области часть духовенства и церковнослужителей бежало вместе с отступавшими немцами.
В городе Орле, в течение всего времени немецкой оккупации, успешно действовал и жил «подпольный госпиталь», а в мемуарах И.Х. Баграмяна он был назван «волнующей легендой» истории Отечественной войны. В народе, чтобы не путать с немецким госпиталем, его называли Русской больницей. Возникновение этой больницы было связано с тем, что в день, когда немецкие войска вошли в Орел, в окружном военном госпитале (ул. Панчука, школа № 23) находились 576 тяжелораненых бойцов, командиров и политработников Красной Армии. Гитлеровцы под угрозой расстрела приказали немедленно очистить помещения госпиталя. С помощью медперсонала и местного населения раненых переправили в областную больницу, которую стали называть «русской». С огромным риском для жизни, врачи В.А. Смирнов, С.П. Протопопов, В.И. Турбин, Б.Н. Гусев, А.А. Беляев, В.Н. Преображенский, заведующая аптекой М.А. Зайцева, провизор П.В. Чикина и другие сумели утаить от немцев и переправить из окружного военного госпиталя большое количество лекарств, перевязочных материалов и медицинских инструментов. Истории болезни военнослужащих были переоформлены как на гражданских лиц. Это спасло жизнь сотням воинов. В конце 1941 года под угрозой расстрела, находившихся на излечении больных переместили в психиатрическую больницу и инфекционное отделение (Школьный пер., д. 30), которым заведовал Владимир Иванович Турбин. Хирургическое отделение переместилось в помещение на Тургеневской улице. Стояли сильные морозы. Топливом больница не обеспечивалась, поэтому, по воспоминаниям будущего врача, а тогда, санитара-истопника больницы В. Л. Цветкова, приходилось выкорчевывать из земли остатки спиленных немцами деревьев, а воду доставлять на санках из реки. Практически не было продуктов, т.к. «пайки» из 40 граммов гнилой сои и нескольких граммов суррогата масла не могли обеспечить даже десятую часть больных. Врачи В.Н. Преображенский, В.И. Турбин, сестры Д. Лифанова, Л. Маричева, М. Коновалова и другие медработники взяли на себя добывание продуктов, используя частную практику и хождение в деревни. Местные жители помогали чем могли. В лагере военнопленных, размещавшемся в тюрьме неподалеку от «русской больницы», также находилось много раненых и больных красноармейцев. Гитлеровцы не оказывали им никакой медицинской помощи. Смертность от голода и тифа была огромной. В. А. Смирнов через врача тюремного лазарета Л.Т. Гуру и фельдшера Г. П. Чмыхало добился разрешения лечить пленных в «русской больнице». Многие из них впоследствии были списаны как покойники. Патологоанатом В.Е. Фарафонов регулярно представлял оккупантам списки якобы умерших. Патриоты распростаняли среди больных сводки Совинформбюро, поддерживая веру в неизбежность изгнания оккупантов.
Трагической оказалась участь сотен раненых, размещавшихся в лазарете № 3 на Володарском переулке. С приближением фронта гитлеровцы, объявив об «эвакуации», поместили разутых и раздетых людей в неотапливаемые вагоны и отправили эшелоны на Запад. Почти все раненые погибли в пути. В живых остались только двое. Судьбу погибших разделил врач А.С. Минаковский. Умерли от тифа врачи Баяндин и Бондаренко, от истощения – врач Фарафонов, который отличался своей мягкой тактичностью в сочетании с высокой культурой врача старой школы царского времени, скромностью, граничащей с застенчивостью, тихим спокойным голосом. Речь Владимира Евгеньевича была грамотной и лаконичной, насыщенной информацией, без лишних слов и выражений. Во время обыска русские полицаи забрали все его скудные запасы круп и других продуктов. Зная, как трудно было с продовольствием, он на работе ни словом не обмолвился об этом, потом стал шататься, говорил о временной слабости, а однажды не пришел на работу. Лишь через неделю пришли к нему домой, а он оказался мертв от истощения и голода!
Когда Орел был освобожден, медики передали советскому командованию более 200 солдат и офицеров, пополнивших ряды Красной Армии. Посетивший больницу в августе 1943 года академик Н. Н. Бурденко сказал: «… у вас тут настоящий подпольный госпиталь. Это выигранное сражение!». Почетный гражданин Орла, участвовавший в его освобождении, маршал И.Х. Баграмян писал в 1964 году: «Так называемая «русская больница» в оккупированном фашистами Орле, являвшаяся своеобразным подпольным военным госпиталем, не только спасла многих наших летчиков, танкистов, артиллеристов, пехотинцев от гибели в плену, но помогла им возвратиться в ряды защитников Родины. Существование подпольного военного госпиталя и деятельность его бесстрашного персонала похожи на волнующую легенду, хотя это – самая подлинная быль о советских патриотах». После войны, один из спасенных офицеров, написал письмо тов. Сталину, в котором рассказал о подвиге врачей и медицинских работников «русской больницы». Летчик К. П. Синицын вспоминал: «Я был сбит в районе Тросны и привезен в Орел под видом местного крестьянина. Год и два месяца лечился в тылу у немцев, в «русской больнице». Мне хочется, чтобы узнали не только орловские жители, но и весь Советский Союз, что в тылу врага были люди, преданные нашей Родине»[48]. В 1965 году за работу в подпольном госпитале 23 медицинских работника были удостоены правительственных наград. Среди награжденных был и бригадный врач В.А. Смирнов, возглавивший «русскую больницу». Однако к медали «За отвагу» он был представлен посмертно. В наградном листе сообщалось, что Смирнов «с риском для жизни» спасал бойцов и командиров, «арестовывался гестапо, но был выпущен из-за недоказанности вины». После изгнания оккупантов из Орла он был арестован, уволен из армии, лишен всех званий и заслуг. В течение нескольких месяцев его допрашивали, добиваясь признаний в сотрудничастве с немцами. Освободили, убедившись в отсутствии вины перед Родиной, но в воинском звании не восстановили. Перенесенные страдания надломили его здоровье и он скончался от инфаркта[49].
Одним из руководителей подпольного госпиталя был врач, заведующий инфекционным отделением Владимир Иванович Турбин, который, в тайне от властей, из рук епископа Александра (Щукина) 21 марта 1934 г. принял монашеский постриг с наречением имени в память преподобного Никона Печерского. Впоследствии, после войны, исполняя обязанности личного врача при архиепископе Фотии (Тапиро), 10 декабря 1947 года он был рукоположен в сан иеромонаха. Владимир Иванович родился в дворянской семье 20 февраля 1905 года. Выпускник Харьковского медицинского института, с 1932 года до самой пенсии работал в инфекционном отделении Орловской областной больницы. Во время оккупации Орла, здания областной больницы заняли немцы и вся областная больница фактически перешла под крышу инфекционного отделения. О событиях того времени по просьбе ветерана органов КГБ, исследователя М. М. Мартынова, В. И. Турбин 14 сентября 1962 года оставил воспоминания. По его словам: «В 1941 году инфекционное отделение областной больницы…, имело 140 штатных коек и четырёх врачей, обслуживающих больных этого отделения. Когда началась Великая Отечественная война, все врачи инфекционного отделения с первых же её дней были взяты в армию, и только меня как зав. отделением оставили «по броне» работать в больнице. В помощники мне назначили детского врача Л. А. Цветкову. В Орле не было инфекционного госпиталя, и на базе областной больницы было открыто ещё 100 коек для инфекционных больных-военнослужащих, и заведовать этим отделением также было поручено мне. Таким образом, я должен был обслуживать уже 250 человек больных и работать по 12 часов в сутки.
Когда 3 октября 1941 года немцы внезапно захватили Орёл, то матери больных детей, не считаясь ни с чем, врывались в палаты больницы, хватали своих детей и уносили их; а взрослые больные, которые уже могли ходить, сами убегали из больницы, тем более, что ввиду частых бомбёжек одежды больных всегда оставались возле их коек. Таким образом, в инфекционном отделении осталось всего 26 человек русских военнослужащих, больных дизентерией, по состоянию здоровья не смогших убежать. Немедленно их истории болезни, где было указано, что они военнослужащие, были уничтожены и заведены новые как на гражданских лиц. Несмотря на строгий приказ немецкого командования, чтобы военнослужащие, находящиеся в больнице, после выздоровления были отправлены в лагерь военнопленных, мы его не выполнили. Когда больные выздоравливали, весь медицинский персонал доставал для них, кто какую мог, гражданскую одежду, и их выписывали из больницы как гражданских лиц. Небольшая часть одежды была в кладовой инфекционного отделения. Одежда эта оставалось после смерти лежавших в больнице людей. Часть моей собственной одежды принёс я; отдал больным и одежду моего брата, который был тогда на фронте.
Кроме того, я собрал часть одежды у моих родственников и знакомых. Одежду для больных доставали также врач Цветкова и сёстры Яичкина и Вашурина. При этом больн