Анариэль Р.
Будем честны, тема слишком широка, примерно как «Толкин и древняя литература германских народов» или даже «Толкин и английская литература».
Несколько слов о том, что такое саги. Слово «сага» и по-русски и по-английски употребляется в значении «длинное прозаическое произведение» («Сага о Форсайтах». Или, например, «Vorkosigan saga» Буджолд). Но если терминологически, то, конечно, «саги» - это прозаические произведения на древнеисландском языке, записанные в XIII-XIV веках жителями Исландии. Для самих исландцев это было что-то вроде газеты, уголовной хроники и семейной истории: кто с кем поссорился, кто кому отомстил, кто куда плавал, кто на ком женился. Заодно записывались старые истории о древних временах и великих героях, о христианизации Исландии, о норвежских королях (поселенцы Исландии были родом из Норвегии).
Исландские саги считаются шедеврами мировой литературы. Вот что говорят о них критики: «…Огромная мощь каждого предложения, экономия средств, мастерское применение различных приемов рождают великое искусство, которое… создает удивительно стойкое впечатление объективности повествования, иллюзию его историчности».
Существует несколько разновидностей саг. Нам, неисландцам, интереснее, наверное, саги о древних временах, например, «Сага о Вёльсунгах», в которой, как в «Старшей Эдде», рассказывается о Сигурде, убийце Фафнира. В легендарно-сказочной форме в этих сагах сохранились сведения об истории германских народов: например, в «Саге о Хервёр и Хейдрике» содержатся отсылки ко временам готского королевства на правобережье Днепра.
А самим исландцам, наверное, были интереснее саги об исландцах, с их тщательным указанием на родственные связи, места и события. До сих пор в Исландии иногда, проводя раскопки, находят скелет под тем самым камнем, под которым, согласно сагам, похоронил убитого какой-нибудь знаменитый изгой или мститель.
Саги (как, впрочем, вся древняя литература германских народов) сопровождали Толкина всю жизнь: на экзаменах их сдавал, лекции про них слушал, а потом сами читал о них лекции. Еще когда Толкин учился в школе, в литературном обществе он сделал доклад про саги, где рассказывал, например, что «Сага о Вёльсунгах» местами будет и получше, чем Гомер. Еще первые слушатели «Падения Гондолина», когда Толкин после Первой мировой читал его в клубе эссеистов, сочли, что в нем много от исландских саг. Когда Толкин работал в Университете Лидса, он основал вместе с коллегой «Викингский клуб», где со студентами пили пиво и читали саги. В Оксфордском университете Толкин основал общество Kolbitar (букв. «Пожиратели угольков» - так по-исландски назывались люди, которые сидят у огня, потому что любят слушать истории): там встречались, чтобы читать и переводить, а потом и обсуждать саги.
Собственные вещи Толкин в переписке называл «Сага о Трех Самоцветах и Кольцах Власти» (это когда намеревался издать вместе ВК и «Сильмариллиона»). Или: «Сага об Арагорне, сыне Араторна» - абсолютно классическое название саги, не хватает только «по прозвищу Торонгиль\Бродяга» (ср. с аутентичными названиями исландских саг: «Сага о Курином Торире», «Сага о Бьёрне Витязе из Долины Хит», «Сага о Гуннлауге Змеином Языке»).
И уж конечно, саги, их герои и сюжеты, Толкин, как зерна, пересаживал в собственный садик. Наверное, не будет ни одной вещи в легендариуме, в которой ученые люди не нашли бы мотивов и деталей из «Саги о Вельсунгах» или какой-то еще саги, на худой конец – «Старшей Эдды».
К примеру, привычные нам по произведениям Толкина родословные древа и генеалогии совершенно не свойственны литературе Нового времени, а вот в сагах это фирменное: «Теперь сага переходит к людям из Долин Широкого Фьорда. Там жил человек по имени Хёскульд. Он был сын Колля из Долин. Его мать звали Торгерд. Она была дочь Торстейна Рыжего, сына Олава Белого, внука Ингьяльда, правнука Хельги».
Другой пример. Откуда взялось продление жизни у черных нумэнорцев путем принесения жертв? В «Саге об Инглингах» рассказывается о конунге Ауне, который, прося Одина о долголетии, принес в жертву Одину сына. Один сказал, что если Аун будет давать ему раз в десять лет по сыну, то он будет жить вечно. «После того как он принес в жертву седьмого сына, Аун прожил еще десять лет, но уже не мог ходить. Его носили на престоле. Он принес в жертву восьмого сына и прожил еще десять лет, лежа в постели. Он принес в жертву девятого сына и прожил еще десять лет, и сосал рожок, как младенец. У Ауна оставался тогда еще один сын, и он хотел принести его в жертву и посвятить Одину Уппсалу и прилегающие к ней земли, назвав всю эту область Тиундаланд. Но шведы не позволили ему совершить жертвоприношение. Тут Аун конунг умер, и в Уппсале ему насыпали курган». Яркая история, не так ли.
Теперь поговорим о Греттире. Это персонаж «Саге о Греттире, сыне Асмунда», одной из самых лучших и самых известных исландских саг. Греттир – с одной стороны самый прославленный герой исландских саг, а с другой – ужасно невезучий неудачник. В общем, прототип Турина.
Греттир, в частности, известен он своими сражениями с нежитью и нечистью: убив призрака, он добывает из кургана добрый меч. Однако убитый им ходячий мертвец проклинает Греттира, и тот начинает нестерпимо бояться темноты. Также с Греттиром связан «беовульфовский» эпизод сражения с двумя чудищами, которые живут под водопадом. В общем, настоящий герой, как Турин Дагнир Глаурунга.
Однако совершенные Греттиром убийства ставят его вне закона: он скитается по всей Исландии и гибнет вместе с младшим братом из-за вредоносного колдовства ведьмы. И к Турину, и Греттиру вполне можно приложить любимую исландскую поговорку «Одно дело доблесть, другое – удача»: оба они доблестны, но при этом outlaws (изгнанники, изгои) и неудачники.
Мы знаем, что основным источником истории Турина является история Куллерво из финского эпоса «Калевала», но какими бы источниками Толкин ни пользовался – кельтскими ли, финскими, - он не мог удержаться, чтобы не добавить туда щепотку чего-нибудь германского. Причем при каждой итерации = обработке сюжета, так что любая последняя версия любого сюжета у Толкина более германская, чем первая (особенно история Бэрэна и Лутиэн).
Пример. В «Саге о Греттире» есть эпизодический персонаж – человек по имени Гисли, который пытается убить объявленного вне закона Греттира. Гисли - любитель красиво одеться, но в сражении он оказывается много слабее Греттира, от которого он убегает, скидывая на ходу одежду. Потом он прыгает в реку, чтобы спастись. В «Сказание о Турамбаре» («Утраченные сказания»-2) об Оргофе, эльфе-недоброжелателе Турина, говорится, что «ничто не любил он столь сильно, как прекрасные одеяние, драгоценные камни, золотые и серебряные украшения, и всегда наряжался в самое лучшее». Оргоф убит брошенной Турином чашей. Однако в позднейшем варианте – «Нарн и Хин Хурин» – на смену Оргофу приходит Саэрос, у которого есть несколько более серьезные поводы не любить Турина, нежели растрепанные волосы и неухоженная одежда последнего. На следующий день после ссоры на пиру Саэрос нападает на Турина, но тот быстро берет вверх и, раздев Саэроса догола, гонит его по лесу, как дикого зверя. Саэрос, пытаясь перепрыгнуть через реку, падает на камни и разбивается насмерть. Таким образом, разные части одного и того же эпизода из саги были использованы в двух версиях истории Турина. Каждый раз выбирается то, что больше подходит: в «Сказании...» важно противопоставление роскошно наряженного эльфа и неухоженного Турина, в «Нарн...» активно разрабатывается лейтмотив охоты.
От Турина можно плавно перейти и к «Скитаниям Хурина». «Скитания Хурина» - практически законченная повесть о пребывании Хурина в Брэтиле, которую Толкин написал в конце 1950-х годов. Вещь эта в творчестве Толкина уникальна тем, что в ней много политики (в плохом смысле слова) и что ее существенным элементом является судебная драма.
В чем-то, мне кажется, эта вещь написана под влиянием раздражения от чтения рецензий на ВК: что какая-то эта вещь невзрослая – персонажи без двойного дна, нет политики… И Толкин, как мне видится, воспринял это как вызов.
Всегда, когда современники Толкина смотрят вперед в поисках новой литературной формы, новых типов персонажей и новых сюжетов, Толкин со всей решительностью поворачивается к будущему спиной и смотрит в прошлое. Так ВК – недостаточно взрослая вещь? Надо добавить реализма и психологизма? Ладно, добавим – но возьмем его из саг. Результат – самая «саговая» вещь Толкину, которую иногда называют «фанфиком по сагам»…
В «Скитаниях», например, Толкин довольно нехарактерным образом рассказывает нам об общественном строе Брэтиля: «Все жители Брэтиля были вольные люди, державшие свои усадьбы и большой или малый участок земли сами от себя. Их господин избирался из потомков Халдада из уважения к деяниям Халэт и Халдара; и, хотя титул господина переходил, как если бы это было владение князя или короля, старшему в старшей линии рода, у народа было право отвергнуть претендента или лишить человека этого титула, если на то имелась серьезная причина».
Это сильно напоминает Исландию времен заселения и «века саг»: ее уникальный строй описывался как народовластие. В Исландии не было единого правительства или правителя. Все члены общества – свободные – обладали равными правами. Остров был разбит на общины, которые возглавлял избираемый годи – судья, жрец, но люди могли сами выбирать, за каким годи следовать. Похоже на Брэтиль? Похоже.
Теперь давайте посмотрим на описание подготовки и начала судебного веча (народного собрания) у халадин в «Скитаниях»:
«Вскоре стеклось великое множество народу, и город у чертога предводителей прирос палатками и шалашами. <…> На другой день было объявлено, что судное вече состоится на следующее утро, ибо собралось уже пять сотен старейшин, а по обычаю то было самое малое число, какое могло считаться полным народным собранием».
«Вскоре вся вечевая стогна заполнилась народом. Стогна имела вид огромного полумесяца с семью рядами дерновых скамей, поднимавшихся от ровного дна и вырытых в склоне холма. Вокруг возвели высокую ограду, и пройти внутрь можно было лишь через прочные ворота в частоколе, замыкавшем открытую часть полумесяца. Посреди нижнего ряда сидений был поставлен Ангбор, или Камень приговора, — огромный плоский валун, на котором восседали халады. Приведенные на суд стояли перед камнем лицом к собранию.
Раздавался шум множества голосов, но, как только протрубил рог, наступила тишина и появился халад с множеством провожатых. Ворота за ним затворились, и он медленно проследовал к камню. Там встал халад лицом к собранию и освятил вече согласно обычаю: вначале поименовал он Манвэ и Мандоса, как тому научились эдайн от эльфов, а затем, перейдя на старый язык своего народа, который ныне вышел из ежедневного употребления, объявил триста и первое вече Брэтиля, созванное, чтобы вынести суд в серьезном деле, достодолжно устроенным.
Когда, как требовал обычай, все собрание откликнулось на том же языке «Мы готовы!», халад воссел на камень Ангбор и обратился на наречии Бэлэрианда к стоявшим неподалеку:
— Трубите в рог! Пусть узник предстанет перед нами!»
В Исландии общие решения принимались на народных собраниях – тингах и всеисландском собрании – альтинге, старейшем парламенте в мире. Собрание происходило в определенном месте и в определенное время (Тингвеллире, Долине Тинга). А годи прибывали на тинги в сопровождении своих сторонников (дела не всегда принимали мирный оборот, исландцы были все ж таки викинги). В общем, на альтинг съезжалась вся Исландия и жила там земляночно-палаточным городком.
Чтобы альтинг считался законным, его надо было освятить – это была обязанность потомков первопоселенца. На альтинге принимались законы (например, так было принято решение всей Исландией принять христианство) и велись судебные тяжбы. Выбирался законоговоритель, который со Скалы Закона напоминал каждый альтинг о том, как правильно этот самый альтинг проводить. Со Скалы Закона делались объявления о важных делах, которые касались всех.
Сюжеты многих саг завязаны на особенности исландского судопроизводства – в особенности на манипулирование им. Пример из «Саги о Глуме Убийце», перевод которой на английский язык Толкин редактировал: «А надо сказать, что разбирательство следовало завершить до рассвета, и люди Глума сперва долго рассаживались в круге, а потом всячески медлили, пропуская судей на отведенные им места. Шум и давка мало-помалу сделались невыносимы. Вот судьи открыли разбирательство, и все шло своим чередом, пока Глума не призвали к ответу. Он вышел в круг, повернулся к скамье, где восседали судьи, и без лишних предисловий объявил, что тяжба незаконна, поскольку солнце уже показалось над горизонтом, а потому он оставляет за собой право опротестовать любой исход разбирательства. Это означало, что вся тяжба против него в этом суде теперь полностью обессмыслена. И люди разошлись, а жители Эспихоля были вне себя от ярости».
А вот «Скитания Хурина»:
«Посему Харданг поднялся и, поворотившись к собранию, начал произносить обвинение.
— Обвиняемый, коего вы видите перед собой, — заговорил халад, — именует себя Хурин, сын Галдора, что некогда жил в Дорломине, но долго пробыл в Ангбанде, откуда и пришел сюда. Пусть так.
Но тут поднялся Мантор и встал перед камнем.
— С вашего позволения, господин мой халад и народ! — воскликнул он. — Как друг подсудимого я воспользуюсь своим правом задать вопрос: не имеет ли выдвинутое обвинение прямого отношения к халаду? Не держит ли халад обиды на подсудимого?
— Обиды? — возопил Харданг, и гнев затуманил его разумение, так что он не разглядел, куда клонит Мантор. — Как же, не держит! Я явился на вече с перевязанной головой не потому, что мода такая, а потому что ранен!
— Увы! — молвил Мантор. — Если это так, то я заявляю, что дело нельзя разбирать подобным образом. По нашему закону, никто не может ни произносить обвинение против своего обидчика, ни занимать сидение суда, пока слушается такое обвинение. Не так ли гласит закон?
— Закон гласит так, — отвечало собрание.
— Тогда, — продолжал Мантор, — прежде чем заслушать обвинение, надлежит усадить на камень другого человека вместо Харданга, сына Хундада».
Есть целая «Сага о союзниках», целиком построенная на цинизме ее персонажей и особенностях исландского судопроизводства, очень рекомендую.
Заканчивается судебное заседание междоусобицей и поджогом жилища халада. Поджог жилища часто встречается в сагах, например, в самой знаменитой из исландских саг – «Саги о Ньяле». Но обычное для саг об исландцах сожжение – это результат личной распри. У Толкина же мы видим междоусобицу и убийство вождя – другой уровень: это уже не просто конфликт отдельных людей, но конфликт ценностей.
И здесь мы уже можем вспомнить о сожжение неподобающего вождя вместе с жилищем в «Саге об Инглингах»: «Случился неурожай, и начался голод. Люди сочли, что виноват в этом конунг, ибо шведы обычно считают, что конунг — причина как урожая, так и неурожая. Олав конунг пренебрегал жертвоприношениями. Это не нравилось шведам, и они считали, что отсюда и неурожай. Они собрали войско, отправились в поход против Олава конунга, окружили его дом и сожгли его в доме, отдавая его Одину и принося его в жертву за урожай».
Это чрезвычайно напоминает принесение жертв Морготу путем их сожжения. После этого не приходится удивляться, почему Мантор, защитник и поборник ценностей эдайн, с таким ужасом говорит об этом эпизоде: «Это — из темных дней нашего прошлого, из тех времен, когда еще не обратили мы лиц к западу. На нас тень».
Можно сказать, что Толкин берет старое и мастерским движением руки превращает это старое в современную прозу, способную нести идею и образность толкиновского мира практически в реалистическом ключе.
Расскажу о том, откуда в Средиземье пришел Беорн.
Беорн, персонаж «Хоббита», умеет менять свой облик: то он человек, то огромный медведь – skin-changer, как выражается Гандальв (ср. с англ. shapeshifter – «оборотень»). Еще он разговаривает (рычит) на языке медведей, а также держит чудесных собак, барашков и лошадок, разговаривают с ним, а они на него работают (питается он, кстати, медом и сливками). В Битве Пяти Воинств Беорн грозен, сражается в виде гигантского медведя и оружие врага ему нипочем. (Кстати, в черновике он звался русским словом «Медвед»).
Если говорить о взгляде изнутри мира Толкина, то его загадка – почему он оборотень, что с ним случилось - остается без разгадки. Однако если мы выйдем за пределы мира Толкина и посмотрим на Беорна с традиционной литературоведческой точки зрения, то все более или менее становится на свои места.
Начнем с его имени: в древнеанглийском это был поэтизм со значением «муж, воин», в древнеисландсом – «медведь», и филологам неочевидно, как такое вышло. Соответственно, Толкин часто переносил подобные филологические или литературные загадки из реального мира в свой собственный: «Пока на Дунсинанский холм в поход Бирнамский лес деревья не пошлет, Макбет несокрушим», orþanc enta geweorc = «работа коварных великанов». И в лице Беорна мы имеем персонажа, который одновременно «муж, воин» и «медведь» - потому что оборотень. Что делает толкиновского персонажа толкованием двух персонажей древней литературы германских народов.
Первый, конечно, - Беовульф из одноименной древнеанглийской поэмы. Само имя «Беовульф», «волк пчел», - это кеннинг медведя, с точки зрения Толкина в том числе (здесь можно вспомнить о том, что русское «медведь» - тоже кеннинг). Беовульф вполне себе человек, но с некоторыми медвежьими чертами: например, он сражается с Гренделем не оружием, а голыми руками, как медведь.
В традиции исландских саг существует параллельный Беовульфу персонаж – Бёдвар Бьярки, «воинственный медвежонок». Он фигурирует в отдельной пряди «Саги о Хрольве Жердинке», собственно, дружинник Хрольва.
Текст не очень известный, поэтому перескажу, как Бёдвар дошел до жизни такой. Жил да был на свете сын некоего конунга по имени Бьёрн (др.-исл. «медведь», как мы уже знаем). Злая мачеха заколдовала его, ударив перчаткой из волчьей шкуры, отчего он стал на день превращаться в огромного серого медведя. В конечном итоге медведя затравили, но у него от женщины по имени Бера (тоже что-то медвежье) родилось трое сыновей: старший ниже пупка был лосем, у второго от лодыжек были собачьи лапы, а третий, Бёдвар, был человек. От отца Бедвару достался волшебный меч. На службе у Хрольва Жердинки Бедвар убивает крылатого змия, который повадился в йоль (праздник середины зимы) опустошать страну (такой гибрид тролля и дракона из «Беовульфа»), а также совершает множество других подвигов.
Потом на Хрольфа нападают с огромным войском и чародейством, но в бою рядом с конунгом видят огромного медведя, которому не страшно оружие врага, а Бёдвара – не видят. Друг Бёдвара этим расстроен, начинает Бёдвара искать – и находит его во дворце, где тот «сидит и не двигается». Друг своими упреками выводит Бёдвара из этого состояния, что оказывается к худу: «отныне я смогу пособить многим меньше, чем раньше, до того как ты позвал меня», - говорит Медвежонок. И в самом деле, когда Бёдвар выходит в бой, медведь исчезает, и Хрольв со своими витязями терпят поражение от колдовства и гибнут.
Беорн – персонаж стадии заимствования из источников, как одинический странник Гандальв. Но если Гандальв был в итоге полностью адаптирован к миру во всех своих чертах и особенностях (и даже сделался, так сказать, еще более одиничен), то Беорн так и остался необъясненным уникумом-исключением.