В первом веке до н. э., когда Боспорское царство оказалось втянутым в противостояние с Римом, произошли, по-видимому, серьезные изменения в составе населения многих боспорских городов и населенных пунктов, что не могло не затронуть старую боспорскую аристократию и традиционную военную элиту Боспора. События боспоро-римской войны 44/45–49 гг. завершили вовлечение Боспора в сферу римского влияния, несмотря на крайнюю ожесточенность гражданского противостояния внутри Боспора во время боспоро-римской войны, которое нам было известно до недавнего времени только из текста Тацита (Tac. Ann. XII. 15–21). Однако XII книга «Анналов» содержит подробное описание финального хода военных действий. События боспоро-римской войны по возможности были реконструированы (Абрамзон, Винокуров, Трейстер 2012. С. 127–128). В ходе раскопок городища Артезиан на примере сравнительно небольшой царской укрепленной резиденции удалось подтвердить катастрофические последствия военных действий для жителей Боспора как рядовых, так и весьма обеспеченных, возможно, входивших в состав управленческой верхушки государства. Полученные результаты, ещё не до конца оцененные специалистами, позволили по-новому взглянуть не только на начало боспоро-римской войны 44/45–49 гг., но и на выделение хронологических индикаторов среди массового и коллекционного археологического материалов, важных маркеров боспорской элитарной культуры, значимых для истории Боспора и прилегающих территорий[2].
Войсками узурпатора Котиса I и его союзников в начальной фазе боспоро-римской войны внешние фортификационные укрепления и акрополь городища Артезиан были штурмованы без длительной осады, крепость при этом полностью выгорела. Победители пощады к жителям не проявили. Её защитники: небольшой военный отряд царя Митридата III и какое-то местное население погибли вместе с детьми, женщинами, стариками, домашним скотом. Имущество и припасы были в основном уничтожены огнём или разграблены. Среди погибших оказались и достаточно обеспеченные лица, спрятавшие свои шкатулки с деньгами и сокровищами накануне ее штурма. Остальные обитатели укрыли кошельки: скромные клады, состоявшие только из медных монет (Абрамзон, Винокуров, Трейстер. 2012. С. 93–146; 2014. С. 5–16; Abramzon, Treister, Vinokurov 2012. С. 207–278). Весь слой пожара насыщен перегоревшими и фрагментированными костями людей и животных, остатками сгоревшей утвари, посуды, кожаных изделий, украшений и предметов роскоши. Множество монет чеканки Митридата III, прекрасной сохранности и в большинстве не бывших в обороте, найденные в сгоревших помещениях и кладах, могут говорить либо о выплаченном жаловании воинам гарнизона, либо о казне, которая могла храниться у наместника крепости. Первое предположение, если вспомнить равное количество боспорских монет в артезианских кладах, выглядит предпочтительней (Абрамзон, Винокуров, Трейстер. 2012. С. 93–146; 2014. С. 5–16; Abramzon, Treister, Vinokurov 2012. С. 207–278). Оружие: мечи, стрелы, топоры, дротики, пращевые ядра, орудия труда – от плугов, серпов и виноградарских ножей до тесел и мотыг – остались в слое катастрофы. Они не были найдены при поисках ценного имущества победителями или пришедшими на место катастрофы местными жителями. Возможно, это не позволили сделать недостаток времени или непогода. Следы продолжительных ливней были обнаружены при исследовании траншей выборок стен ранней цитадели, борта и дно которых были покрыты глинистыми затеками и заметно заплыли.
Слой пожара и гибели цитадели и всего городища Артезиан датируется вторым годом боевых действий боспоро-римской войны – 46/47 г. В момент катастрофы закрома крепости были полны хлебом. Северные помещения крепости оказались завалены тоннами сгоревшего зерна. Археологический контекст вполне понятно свидетельствует о том, что драматические события, во время которых было сожжено городище, происходили после сбора урожая. Часть его хранилась в ямах, укупоренных крышками in situ, другая, скорее всего, посевной фонд, – на верхних этажах цитадели. Здесь же были заготовлены запасы вяленого или копченого мяса на костях. Значительное количество найденных в горелом слое остатков длинных костей крупного рогатого скота может об этом косвенно свидетельствовать. Таким образом, пожар, видимо, случился осенью 46 г. н.э. или в конце лета – осенью 47 г.н.э. [3].
Пожарище было перекопано победителями в поисках сокровищ, а некрополь – разграблен, надгробные памятники разбиты и осквернены[4]. Тем не менее, не все статусные вещи оказались присвоены победителями, что позволяет рассмотреть вопрос о критериях выделения элиты в составе населения крепости, отметить характерные материальные маркеры элитарной культуры и предварительно попытаться оценить на имеющейся источниковой базе этнический и социальный состав погибшего митридатового гарнизона, а также уровень благосостояния как рядовых жителей боспорского приграничья, так и руководящего состава городища Артезиан, одной из многих боспорских крепостей, построенных на царских землях.
Городище Артезиан является многослойным памятником с очень сложной стратиграфией, мощность его культурного слоя достигает толщины шести метров. Оно было передовым форпостом в сложной системе боспорских укреплений – валов и рвов, усиленных крепостями и фортами, оберегавших жизненно важные центры Боспорского царства от кочевников, вторгавшихся в Крым со стороны Перекопа. Его гарнизон контролировал важнейший узел коммуникаций, который связывал центральные районы страны с Азовским побережьем, прикрывая «царскую» дорогу вдоль северного склона Артезианского урочища – от Азовского моря к Пантикапею и собственно урочище – значительную по площади естественную локально-территориальную зону Боспора. Крепость защищала удобные подходы к дорогам на Пантикапей, Зенонов Херсонес, Порфмий и на переправы через пролив.
Фортификация и планировка городища, выявленные в центральной части городища, позволили вполне обоснованно говорить о высоком уровне градостроительной культуры царских архитекторов и строителей. Хозяйственные и жилые здания городища имели правильную, регулярную планировку, заложенную изначально при сооружении крепости и поселенческих структур вокруг неё. Они группировались в кварталы, вытянутые вдоль вымощенных улиц, повторявших очертания террас. Стены построек, сложенные на каменном цоколе из сырцовых кирпичей, покрывала штукатурка, а крыши имели черепичные кровли. Вода и стоки отводились с территории жилой застройки городища. Отдельные постройки включали мраморные архитектурные детали. Все это в сочетании с разнообразными и богатыми находками свидетельствует о достаточно высоком уровне жизни обитателей этого населенного пункта. В настоящее время сложно понять, кто конкретно нёс прямые финансовые затраты по созданию крепости и её акрополя, инфраструктуры городища, наиболее мощных и дорогостоящих зданий. Можно предполагать, что это были государственные (царские) расходы, что, впрочем, не исключает использования личных средств неизвестных нам аристократических семейств, входивших в управленческую, военную и служилую элиту Боспора. Типовой характер ранней цитадели городища не исключал больших затрат на её создание. При этом оказалось неожиданным, как показали раскопки 2015 г., что в кладке оборонительных стен ранней цитадели, построенной, скорее всего, при правлении Динамии или Аспурге, были использованы высококачественные квадры и плиты белого, серого и желтого известняка из какого-то разобранного мощного здания, имевшего оштукатуренные белым раствором внутренние помещения. Возможно, это были остатки крепости или святилища, погибшего в 63 году до н. э. во время сильного землетрясения[5]. Скорее всего, именно оттуда и происходят все основные ордерные детали из местного известняка и привозного мрамора, найденные в количестве нескольких десятков фрагментов в районе акрополя городища. В любом случае, наличие подходящего строительного материала могло существенно уменьшить финансовые затраты на строительство крепости и ускорить её возведение.
Отменное качество строительства, внимание к созданию многоуровневой системы обороны крепости, обеспеченности водой, провиантом, другими необходимыми ресурсами показывают прямую заинтересованность боспорской центральной власти в обустройстве комфортной службы её сравнительно небольшого гарнизона.
Важное стратегическое значение, которое придавалось царской властью Боспора акрополю и городищу на протяжении нескольких столетий, наличие нескольких святилищ, ордерных построек, мощной (не по меркам рядового поселения) фортификации, капитальных многоэтажных зданий большой площади правильной, хорошо продуманной планировки, являются важными первичными маркерами непростого статуса городища, а также высокого управленческого статуса людей, поставленных во главе его гарнизона, которые от имени царя должны были управлять данным укреплением, его военной, хозяйственной и сакральной жизнью. Не вызывает сомнений, что именно такие управленцы, царские наместники, входили в боспорскую региональную, а, может быть, и в столичную элиту.
Не противоречат этому предположению и находки на некрополе[6] городища Артезиан, который имел «поквартальную» разметку, подчиненную направлениям основных коммуникаций. По-видимому, общая планировка некрополя была проведена одновременно с сооружением всей крепости и была связана с определенными космогоническими представлениями её создателей. Группировка могил некрополя в определенные обособленные кластеры, своеобразные звёздные «кусты», вокруг богатых склепов и больших семейных плитовых гробниц, показывает, что жители городища жили большими семейно-родовыми кланами. Друг от друга такие скопления погребений родственников отделялись определенным пространством, иногда совершенно пустым, без гробниц и жертвенных комплексов. Причём, характерно, что свободных площадей на некрополе было с избытком, но артезианские поселенцы своих покойных предпочитали хоронить в этих скоплениях очень-очень плотно, настолько, что могилы, близкие по времени захоронения нередко прорезали друг друга, а в некоторые гробницы покойных буквально утрамбовывали, как будто желали воплотить поговорку «в тесноте, да не в обиде». Это тем более странно, что на городище, судя по изолированным домовладениям и сблокированным зданиям, военные поселенцы проживали не настолько тесно, как стремились сделать это на некрополе, намеренно и чрезмерно «уплотняя» своих умерших. Если даже предполагать массовую гибель людей от эпидемий или военных действий, природных катастроф, когда приходилось хоронить спешно и без должных обрядовых церемоний, подобный парадокс пока трудно понимаем. Что он может отражать? Тесные семейные узы, переходящие в желание быть вместе и в загробной жизни, соблюдение каких-то религиозных обрядов, требовавших такой концентрации захоронений или соблюдения требований уполномоченных лиц, ответственных за выделение и нарезку земельных угодий, в том числе для погребальных нужд, – сказать ничего определенного пока нельзя. Никакой особой элитарности в этом заметить невозможно. За исключением того, что богатые склепы являлись центрами притяжения других гробниц людей более низкого социального статуса. В них хоронили наиболее зажиточную часть населения городища, которая отличалась, как показывают антропологические данные, от общей массы населения следующими чертами: большим ростом, меньшими аномалиями в развитии скелета и зубного аппарата, лучшим питанием, большим количеством боевых травм.
Богатство многих артезианских захоронений, набор сопровождающего погребального инвентаря, ничем не уступавшего богатым некрополям центральных городов Боспора, вполне очевидно свидетельствуют о высоком уровне жизни родовитой части населения городища.
Присутствие в составе населения крепости определенного воинского контингента, по крайней мере, военных поселенцев, часть из которых являлась воинами-всадниками, не вызывает особых сомнений. В состав гарнизона крепости могли входить отдельные воинские подразделения царской армии или наемники. В этой связи не кажутся случайными находки на городище и некрополе терракотовых фигурок, изображающих вооруженных пехотинцев, статичных и галопирующих всадников, фигурок стоявших в спокойной позе пеших воинов с «кельтскими» щитами.
Доминантные, наиболее богатые захоронения, принадлежали воинской элите, войнам-всадникам. Их хоронили с оружием, в сопровождении лошадей, нередко взнузданных, и собак. Такие воинские могилы были отмечены курганными насыпями и, конечно, надгробными стелами. Саркофаги из кипариса, пышно украшенные разноцветной росписью, резьбой, гипсовыми налепами, – несомненный показатель элитарной культуры, пусть и погребальной. Такие саркофаги, как показывают артезианские материалы, были во многих могилах, не только в больших каменных склепах, семейных плитовых усыпальницах, но и в грунтовых гробницах с заплечиками, рассчитанных максимум на одно-два захоронения. Последние заметно преобладали на некрополе и принадлежали, как думается, среднему классу местного сообщества. В непосредственной близости от этих «аристократических» гробниц хоронились слуги, возможно, рабы, практически без сопровождающего инвентаря или с очень бедными вложениями, часто в подбойных захоронениях или обычных грунтовых ямах, не имевших даже стандартного плитового перекрытия. Подобная имущественная дифференциация, выраженная в погребальном обряде, которая проявляется столь заметно на сравнительно небольшом военном поселении, как Артезиан, число жителей которого в самые благоприятные времена вряд ли превышало тысячу человек, также может выступать маркером, помогающим понять, насколько была велика разница в доходах насельников крепости. Если, конечно, эта дифференциация в составе и богатстве погребений не является особенностью неких религиозных или этнических реалий, которые пока плохо улавливаются.
Важно также отметить, что отдельные богатые погребения зачем-то помечались своеобразными тамгами-знаками, высеченными на плитах перекрытий, или особыми антропоморфными плитами, которые использовались в конструкции каменных гробниц. Вряд ли это случайно. Тем более эти плиты находились глубоко под землей, сразу же после совершения захоронения засыпались, и не были предназначены для созерцания или каких-то поминальных нужд. Подобные тамги остались на большой плите с остатками (строительной или посвятительной?) надписи, на черепках сосудов, различных бытовых предметах, к примеру, на оселках и игральных костях). Являются ли такие знаки маркерами местной элиты? Вполне допустимо так думать. Однако среди этих знаков количественно доминировали так называемые царские знаки, прежде всего, тамги Динамии и Аспурга, которые могли быть как маркерами царского хозяйства и собственности, так и обычными религиозными символами-оберегами. Впрочем, данный вопрос остается по-прежнему остро дискуссионным и может послужить темой отдельной работы. На артезианском некрополе мужчины, как правило, погребались с полным комплектом всаднического вооружения. Рядом с ними находились захоронения собак и лошадей, совершенные в овальных ямах неправильной формы. Лошади были с железными псалиями и пряжками, входившими в состав уздечного набора и упряжи. Эти находки вполне красноречиво говорят об основном занятии привилегированного воинского сословия царской крепости – службе в коннице. В этой связи необходимо упомянуть находки двух надгробных стел кавалеристов. Одна из них сохранила имена Сос(т)ибия, сына Диониса, и двух его сыновей – Дисака и Падафа, была открыта во вторичном использовании на некрополе городища Артезиан в перекрытии в гробнице 21/2000 I–II вв. н.э. Сосибий, Дисак и Падаф служили в коннице и, вероятно, погибли одновременно в бою и были вместе захоронены[7]. Из упомянутых на стеле имен лишь одно является действительно греческим. Первый сын Сосибия носил фрако-иранское, или скорее фракийское имя, а второй сын был наречен иранским именем. Это свидетельствует о том, что семья Сосибия, сына Дионисия, была эллинизованной – глава семьи, отец Сосибия, был, скорее всего, эллином или эллинизованным боспорцем с фракийскими корнями, а его сыновья происходили от брака с женщиной, в жилах которой текла фракийская и сарматская кровь (или сыновья были рождены от браков с двумя разными женщинами – фракиянкой и сарматкой). В любом случае понятно, что данная надпись является прямым свидетельством сложных ассимиляционных процессов, которые происходили в зонах смешенного полиэтнического расселения и являлись следствием политики царей Боспора, которые ещё с эллинистического времени практиковали набор необходимого контингента военных поселенцев за пределами территории Боспора.
Возможно, что именно при Митридате Евпаторе Дионисе на Боспоре резко увеличилось количество фракийских наёмников. Видимо, они на Боспоре стали военными поселенцами, которые были не только опорой Митридата в различных военных предприятиях, но и являлись в боспорской греко-иранской среде стержнем антиримской политики, так как целиком зависели от милости центральной власти и были полностью ей обязаны своим материальным положением. Вряд ли при этом старая родовитая боспорская аристократия видела в новой фракийской военной элите, приближенной к царскому трону, своих союзников. Фракийские наёмники, как показывают материалы раскопок городища Артезиан, могли быть расселены на царских землях в ключевых боспорских крепостях, прикрывая самые важные коммуникации и стратегически значимые высоты. Такие крепости контролировали обширные территориальные зоны, плотно населённые, с лучшими на европейском Боспоре землями, наиболее урожайными, достаточно обеспеченными и другими ресурсами, прежде всего, водой, лесом, строительными материалами, необходимыми пространствами для коневодства и придомного животноводства. Скорее всего, фракийские переселенцы на царских землях должны были в некоторой степени заместить прежнее боспорское податное население преимущественно эллинско-иранского происхождения. Вспоминается при этом, что ещё в конце IV в. до н.э. царям Боспора служили 2 тыс. фракийских наемников-пельтастов (Diod. XX, 22–25) и часть их них осталась жить, обретя как бы новую родину. Фракийская инфильтрация продолжалась несколько столетий и должна была оформить устойчивый фракийский этнокультурный субстрат.
В целом погребальный обряд некрополя Артезиан, сочетавший элементы преимущественно греческого и отчасти варварского происхождения, сходен с синхронными боспорскими могильниками, открытыми в Крымском Приазовье, например, в районе современных поселков Ново-Отрадное и Золотое. Полиэтническое происхождение местного населения при сходстве материальной культуры вполне доказано. По этой причине весьма интересны найденные в артезианских погребениях человеческие останки с прижизненно деформированными черепами, которые в научной литературе традиционно связываются с носителями негреческого происхождения. К сожалению, плохая сохранность антропологических материалов не позволяет достоверно определить наличие или отсутствие искусственной деформации на всех черепах из могил артезианского некрополя. В ряде случаев её признаки выявляются достаточно отчетливо.
В антропологических материалах (среди трехсот индивидов) выявлено несколько десятков случаев искусственной деформации черепа, в том числе у близких родственников. Вполне допустимо говорить о деформации как о способе выделения этнической и элитарной составляющей среди жителей городища, так как подавляющее большинство черепов с прижизненной искусственной деформацией происходит из богатых погребений. Все выявленные случаи искусственной деформации относятся к кольцевому типу, объединявшему три варианта, которые отличались друг от друга особенностями наложения повязок. Очевидно, что какая-то часть населения имела устоявшийся обычай прижизненной деформации черепов, которая по понятным причинам была возможна только в детском возрасте. Не случайно, что на отдельных черепах из детских погребений зафиксированы явные следы намеренного воздействия на кости черепа с целью придания голове определенной формы с помощью искусственных приспособлений. Вполне доказаны на антропологических материалах манипуляции по изменению формы головы у детей возрастом до года.
Важен факт наличия как деформированных, так и недеформированных черепов у погребенных в склепах, поскольку многие особенности данного погребального комплекса, в том числе антропологические признаки (например, крупные размеры скелета и особенности зубных патологий), свидетельствуют об особом статусе погребенных, вероятно, принадлежавших к элитной части общества. В больших грунтовых могилах с воинскими захоронениями также встречаются оба варианта. Следует указать, что как привилегированная часть общества, захороненная в склепах, так и менее привилегированная, захороненная в грунтовых могилах, особенно в очень бедных по составу инвентаря подбойных могилах, не были однородны по этническому происхождению.
Частая встречаемость и наличие различных вариантов искусственной деформации черепа среди населения городища Артезиан I–II вв. н.э., полностью греческого по материальной культуре и погребальному обряду, является необычным явлением. К примеру, в одном из погребений с костяком, имевшим деформированный череп, был найден краснолаковый светильник, красноречиво свидетельствующий об эллинской черте погребального обряда, реальной или заимствованной. Можно ли считать индивидов с деформированными черепами представителями элиты поселения, говорить утвердительно в настоящее время довольно затруднительно.
Кстати, возможно, на деформации мало обращали внимание, считая их результатом «длительного ношения на голове ленточной повязки, распространенной в костюме античности и средневековья. Данное мнение может быть скорректировано при условии тщательного изучения материалов других поселений и могильников. Вполне вероятно, что следы намеренной деформации могут быть выявлены у погребенных на многих античных некрополях Боспора (не только на некрополе поселений Артезиан, Золотое и Илурат), что вновь поставит вопрос об этнической атрибуции погребений с деформированными черепами и возможности вообще связывать данный обряд с каким-либо определенным этносом, а не с определённым маркером всё ещё мало известной социальной (элитной?) стратификации боспорского общества.
Проблематично связывать выявленные деформации черепов на артезианском некрополе с определенным этническим компонентом населения крепости: фракийским, иранским, греческим или каким-либо ещё. Сравнительная база пока ещё не наработана. Заманчиво, конечно, проверить данные антропологии, прежде всего, из некрополей собственно материковой Фракии, но мне ничего неизвестно о находках там краниологических серий со следами прижизненных деформаций. В любом случае, требуется ещё и соответствующие, весьма дорогостоящие, ДНК-исследования, которые вполне могут приоткрыть многие тайны происхождения царского гарнизона крепости Артезиан.
Важными показателями, которые облегчают анализ и понимание социальной стратификации того или иного социума, выделения в нем определенного привилегированного и материально обеспеченного сословия, являются следующие вполне очевидные маркеры: богатое оружие, посуда, особенно металлическая, дорогостоящие ювелирные украшения, серебряные и золотые монеты, которые на Боспоре являлись средством внутриэлитарного обмена, редкие привозные изделия, одним словом, уникальные находки, которые обычно не встречаются среди стандартного массового археологического материала. Такие артефакты на городище и некрополе Артезиан обнаружены. Причем на некрополе, сильнейшим образом разграбленном в последние годы, они единичны, но на городище встречаются серийно, что очень необычно для глубинных районов Боспора.
Важно также отметить, что за почти три десятилетия ведущихся раскопок подобных редких статусных находок не было на всей изученной территории городища (на площади более 7 тыс. кв. м). Они концентрировались только в районе ранней цитадели, уничтоженной римским штурмом, а внутри неё – преимущественно среди руин самого большого центрального помещения 4, куда провалились прогоревшие верхние этажи крепости. Здесь найдено в горелом слое самое большое количество граффити с царскими тамгами на самых разных предметах – от игральных костей и кубков до утилитарных предметов быта. Там же открыты разнообразные ювелирные изделия, остатки разнообразной бытовой утвари, оружие и другие статусные вещи: золотые и серебряные монеты, металлическая посуда, многочисленные терракотовые статуэтки. Возможно, выше полуподвального помещения 4 размещались покои наместника крепости или другого высокого должностного лица, отвечавшего перед царем за сбор налогов, оборону и коммуникации на территории урочища Артезиан, площадью в пределах 25 кв. км.
Несмотря на большие объемы проведённых работ, обилие находок, происходивших из полностью раскопанных полуподвальных помещений ранней цитадели, мало что известно о людях, оказавшихся внутри осажденной царской резиденции и погибших в ней в 46/47 г. в ходе штурма римскими и союзными боспорскими войсками. Также неясен их социальный статус. Можно только предполагать, что под защитой крепостных стен могли оказаться как собственно насельники крепости, так и жители, которые сбежались из окрестных населенных пунктов. Среди них могли быть и зажиточные боспоряне, сторонники партии низверженного Митридата III, вместе со своими домочадцами, имуществом, ценностями и накоплениями. Впрочем, основная масса погибших в сгоревшей ранней цитадели, скорее всего, состояла из воинов гарнизона крепости и членов их семей.
Не вызывает сомнений, что элита гарнизона была всаднической, хорошо экипированной и вооруженной. Остатки доспехов, шлемы, копья, дротики, длинные мечи, а также импортное вооружение, римские фибулы-авциссы, серебряная и бронзовая посуда – все эти элитарные статусные вещи, которыми, несомненно, дорожили, каким-то чудом остались в слое горения, несмотря на то, что после гибели крепости пожарище неоднократно перекапывалось. Понятно, что таких артефактов было изначально гораздо больше, чем оказалось найдено. Подобные дорогостоящие предметы являются, действительно, важными маркерами элитарной культуры. Они были доступны родовитым боспорянам, имевшим хороший материальный достаток, людям, которые занимали определенные позиции в иерархии местной служилой и управленческой аристократии. Можно в этой связи упомянуть и золотые перстни с резными полудрагоценными камнями различными мифологическими изображениями, которые открыты в слое пожара и в кладах. Заманчиво в них видеть некие элитарные символы, царские награды, знаки особого социального статуса, подобные перстням римского всаднического сословия. Другие статусные маркеры, найденные в слое гибели городища, – серебряные и золотые монеты, римские и боспорские, являлись средством накопления богатства. Прежде всего, это касается римской серебряной монеты, на Боспоре практически неизвестной и в реальном экономическом обороте не использовавшейся. Возможно, серебро привезено безвестными жителями Артезиана из отдаленных римских провинций в качестве военного трофея или награды за службу.
Клады, найденные в слое гибели городища, демонстрируют наиболее значимые и ценные для древних вещи, которыми дорожили богатые жители городища, ставшие последним подношением хтоническим богам в момент смертельной опасности, когда спасения было невозможно, а гибель неизбежна. В кладах были разнообразные золотые и серебряные украшения, сосудики для драгоценных благовоний, боспорские и римские монеты, памятные вещи – обереги: эллинистические бронзовые наконечники стрел, кремни, жетоны от игр. Все эти находки красноречиво свидетельствуют о довольно высоком уровне благосостояния жителей крепости.
Вполне понятно, что увеличивало богатство зажиточных семей военного гарнизона, –воинская добыча, обработка огромных массивов плодородных земель, торговля хлебом, вином, скотом и продуктами животноводства, ремесленными изделиями. Какую-то роль в этом могло играть и жалование от боспорского царя. Не случайно, что основная масса бронзовых боспорских монет Митридата III, которая найдена в слое катастрофы, практически не была в обороте. Вряд ли бронзовой монетой платили элите военного гарнизона, для этого предназначалось римское серебро и золото. Десять золотых монет, найденных на городище, причем, три из них уникальных, – тому яркое свидетельство[8]. Находок такого количества золотых монет I в. н. э. на легальных археологических раскопках боспорских сельских поселений, да и городов Боспора пока ёще не было. Вряд ли по материальному достатку жители городища Артезиан чем-то особенным выделялись среди других военных поселенцев, живших в подобных царских крепостях на Европейском и Азиатском Боспоре. О действительном уровне их благосостояния можно догадываться по косвенным данным: отдельным находкам дорогостоящих изделий и ювелирных украшениях на поселениях и некрополях. В целом же для проведения сопоставлений у нас сравнительных данных недостаточно, так как подобные памятники мало раскапывались широкими площадями, не говоря уже о просеве и флотации культурного слоя с целью поиска мелких артефактов.
Надписи являются важным источником по пониманию полиэтнического происхождения населения городища. Прежде всего, это граффити и дипинти, найденные в большом количестве во всех культурных напластованиях памятника, включая слой гибели ранней цитадели. Это были надписи на стенках пифосов, амфор, на фрагментах простой гончарной и краснолаковой посуды, пирамидальных глиняных грузилах, кружках из гончарных стенок, игральных и гадательных костях (астрагалах), игровых жетонах. Уникальны для поселений боспорской хоры надписи на донцах серебряных канфаров, происходящих непосредственно из слоя пожара 46/47 г, которые пока ещё не введены в научный оборот. Все надписи выполнены на древнегреческом языке, за исключением, одной греко-латинской билингвы на игральной фишке с цифровыми обозначениями, равными числу 12. Среди граффити преобладают сокращения греческих слов и личных имен, хозяйственные и бытовые надписи. Широкое использование греческого языка жителями городища Артезиан на протяжении всей его многовековой истории свидетельствует о культурной преемственности и определенном образовательном уровне детей и взрослых. Нельзя в этой связи не упомянуть ещё об одной удивительной находке – остраконе с многострочным двухсторонним граффито – школьным упражнением. Данная надпись, как показывает проведенный палеографический анализ, начертана в период правления царя Аспурга двумя учениками, обучавшимися в одном из северных помещений ранней цитадели городища Артезиан греческому языку. Причем их имена на черепке присутствуют. Это были некие Салас (Σάλας) и Долес (Δóλης), которые помимо обычных ученических упражнений отметились довольно непристойными шутками. Судя по их именам, вполне допустимо, что если они сами, то их предки могли прибыть на Боспор именно из внутренних регионов Фракии, так как эти имена встречаются там наиболее часто по сравнению с другими регионами античного мира[9].
Понятно, что обучение грамоте подрастающего поколения и наличие учителей непосредственно на городище требовало определённых финансовых и организационных ресурсов. В любом случае, наличие школы – важный цивилизационный признак, который говорит как о благосостоянии военных поселенцев, так и о присутствии среди них грамотных людей, а также потребности обучать детей грамоте.
Артезианские археологические материалы достаточно согласно свидетельствуют о заметном римском влиянии на формирование местной элитарной материальной культуры. Исторический парадокс заключается в том, что романизированная элита была уничтожена во время боспоро-римской войны как раз сторонниками проримской партии во главе с римским ставленником Котисом.
[1] Винокуров Николай Игоревич – доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории древнего мира и средних веков МПГУ. Почта: vinokurovn@list.ru
[2] В первые годы исследования памятника, когда раскопки приносили преимущественно ординарные находки, типичные для сельских поселений Европейского Боспора, было сложно предположить, что через несколько десятилетий они откроют настолько значительное количество уникальных артефактов, ранее неизвестных на Боспоре.
[3] Интересно, что по мощным пластам раковин мидий в нивелировочном слое под позднюю цитадель предположительно реконструируется время ее строительства: поздняя весна-лето. Время, когда на Азове был возможен массовый промысел моллюсков. Вполне допустимо, что найденные на некрополе городища погребения мужчин, погибших в результате тяжелых увечий, были связаны с этим строительством. У них были сломаны кости нижних конечностей одномоментным ударом. Характер травм показывает, что они случились в результате падения с высоты тяжелых предметов (камней, бревен?) и стали несомненной причиной смерти.
[4] Так, две стелы, которые стояли на некрополе городища Артезиан на могилах воинов-всадников, оказались во вторичном использовании. Одна стела – была зачем-то принесена на городище, разбита и брошена под стены новой цитадели, построенной царём Котисом на руинах старой. Вторая стела – послужила в качестве перекрытия для богатой могилы некого умершего из числа насельников новой крепости.
[5] Южнее цитадели были открыты нижние этажи казарм времени Митридата Евпатора Диониса, расположенных на нескольких террасах. Они выделялись сложенными из квадров мощными стенами, правильностью планировки, монументальностью и техникой «шахматной» кладки, необычной для архитектурных сооружений Северного Причерноморья.
[6] Несмотря на многолетние раскопки широкими площадями, могильник городища всё ещё находится в начальной фазе изучения. Прискорбно, что он был очень сильно разграблен после развала СССР, важнейшие, наиболее богатые захоронения, были полностью уничтожены. На некрополе удалось выделить, по меньшей мере, три участка: северный, центральный и южный. Раскопки затрагивали центральный и северный участки. На 11 раскопах найдено более 245 погребальных объектов, включая восемь монументальных каменных склепов. Некрополь изучен на площади 3290 кв. м. На раскопанных участках он представляется довольно однородным. Среди погребальных сооружений некрополя преобладали прямоугольные грунтовые могилы (иногда с округленными углами) с заплечиками для установки каменного перекрытия из одной-четырех каменных плит. Грунтовые могилы с подбоем в целом не характерны для некрополя. Всего найдено пятнадцать таких могил. Еще малочисленней плитовые гробницы, которых найдено семь. Детских захоронений в каменных саркофагах – четырнадцать. Подкурганных монументальных каменных склепов обнаружено – восемь. Могил с захоронениями собак – четыре, с захоронениями лошадей – пятнадцать. Таким образом, как и на других боспорских могильниках в целом преобладали грунтовые могилы, прежде всего – с каменным перекрытием, а подбойные могилы и земляные склепы малочисленны. Преобладает трупоположение, кремации не выявлены.
Благодаря раскопкам широкими площадями удалось вполне отчетливо установить зависимость плотности расположения захоронений от социального ранга умерших, выделить в центральной зоне могильника несколько участков, отделенных друг от друга дорогами и дренажными каналами. Вполне допустимо, что эти участки отражают не столько различные хронологические зоны освоения территории могильника, но и определенные социально-религиозные, родовые и не исключено – этнические различия в составе населения царской крепости.
Своего рода центрами притяжения или, <