августа 1942 год. г. Камышин.

В своей автобиографии (22. 03. 1978 г. ЦГАЛИ) Вениамин Жак писал:

«Я, Жак Вениамин Константинович, родился 31 января 1905 г. в г. Петровск-Порте Дагестанской области / теперь Махачкала Дагестанской АССР /, в семье служащего. Весной 1918 года я вместе с семьей переехал в ростов н/Д. Здесь в 1926 году закончил литературное отделение Северо-Кавказского государственного университета. Работать начал с 1921 года / с 16 лет /, совмещая работу с учебой. Был регистратором эвакопункта Помгола, счетчиком Донстатбюро, с 1924 по 1928-й библиотекарем. С 1928 года по 1930 был на действительной службе в Красной армии / 82-й стрелковый полк / в г.Грозном. После армии стал штатным работником редакции пионерской газеты «Ленинские внучата» / завотделами информации, детского творчества /. В 1938 г. был переведен в Ростовское книжное издательство редактором, а потом старшим редактором художественной литературы и ответ редактором альманаха «Литературный Ростов». С июня 1940 года — член КПСС <...>»

Как раз примерно в это время (в 1918 г.) в Ростове при университете открывается Археологический институт. Теща Вениамина Жака, Эсфирь Соломоновна Браиловская, стала вольнослушателем. Ее студенческий билет теперь хранится в музее РГУ. Все последующие поколения тоже связали свою жизнь с Южным Федеральным Университетом (Варшавским, Северо-Кавказским, Донским, Ростовским). Эсфирь Соломоновна была солидной женой купца 1-й гильдии, воспитывала пятерых детей.

Жена поэта — Мария Семеновна Жак (1901-1995) после окончания университета работала библиотекарем-методистом, организовала библиотечную сеть для детей; автор мемуаров «Я помню», участник Великой Отечественной войны.

Несмотря на плохое зрение и другие трудности, Вениамин Жак мужественно выдержал все испытания войны. Только в октябре 1945 года его демобилизовали по состоянию здоровья в связи с значительной потерей зрения (упало на 98%).

Последние дни как-то располагают к ретроспективному взгляду на свою жизнь — хочется понять, что в ней до сих пор, было хорошо и что плохо.

Прежде всего хочется отметить, что жил я с увлечением и удовольствием. И хотя подчас и бывал недоволен собой, жизнью или окружающими, но всё это было лишь приправой, то кисловатой, то слегка горькой. В основном же я был исключительно, редко счастлив: занимался я любимым и, вероятно, не бесполезным делом.

У меня была чудесная семья — жена-друг и любимая, хороший умный сынишка, заёмная дочурка. Мы никогда не знали настоящей нужды.

Страна требовала от нас работы и ждала её, страна верила нам и верила в нас, - мы были её детьми, а не пасынками. И это никогда нельзя забыть.
Что останется после меня? Прежде всего: останется наша страна, в это я верю. Дни очень тяжелы. Я даже не знаю, как выдержит страна все эти удары, но убеждён, что выдержит. Обстановка сейчас больше, чем когда-либо напоминает 1918 год. Его первые месяцы, а не последние.
Что останется от меня лично? Останешься ты, а ты и я уже давно стали одним существом. Я не могу сказать, чтоб мне было «стыдно» за ту боль, которую я тебе причинил в своё время, - вероятно, это было неизбежно: я должен был наглядно убедиться, что никого, кроме тебя не любил, не люблю и не могу любить; что ты, для меня, по крайней мере, единственная и лучшая из всех женщин и из всех друзей, что ты единственный человек, с которым мне особенно легко и радостно жить, работать, и если надо — умереть.

Остается сынишка. Он очень похож на меня — даже своим паршивым характером — ведь ты меня знаешь лучше других, что на исправление моего характера очень повлияли ты, Людмила и Шурка. Людмилы уже нет. Нет, видимо, и Шурки, тем больше оснований мне сейчас писать так именно и только тебе. Постарайся сделать то, чего не смогли сделать мы вместе, снова, как в 1924-27 гг. на меня, так повлиять на Серёжку, чтоб он стал человеком, а не мальчишкой. Любовь тебе подсказала пути однажды, подскажет она их и теперь, хотя это уже иная любовь, любовь матери к сыну.
Останутся разрозненные книжечки стихов. Они не делали литературной погоды и тем более не сделают теперь, но они были дневником, честным и искренним, и в них были подчас искорки таланта. Я, видимо, мог бы писать лучше, но разбрасывался и почти всегда не мог ухватиться за основное — в поэзии при всём своём профессионализме я оставался любителем, дилетантом. Книжки мои не войдут в историю литературы, но они могут пригодиться какому-нибудь историку как лирические мемуары.
Останутся мои воспитанники — бывшие деткоры, авторы, которых я редактировал. Вряд ли они с благодарностью вспомнят обо мне, но каждому я не скупясь отдавал свой мозг, своё сердце, и даже не подозревая этого подчас, они несут его в себе — кое-что я в них вложил. И хотя это кое-что... изменялось и изменилось (так и должно быть), но в их творчестве есть крупица и моего труда.
Мне кажется, что я был неплохим коммунистом, а ведь партия останется.
Если бы мне пришлось начинать жизнь с самого начала, я, вероятно, пошёл бы учиться, нельзя быть только писателем. А в творчестве я был бы значительно собранней и целеустремлённей. Сейчас я хорошо знаю, что такое ненависть и что такое любовь, что надо любить и что ненавидеть.
Короче, имя моё сотрётся, но останется в короткой памяти немногих друзей, но крупицы и моей работы, творчества, сердца будут жить несравненно дольше меня.

11.08.42.

Дорогой мальчик!

Сегодня тебе исполнилось 12 лет. С каким бы удовольствием пришел бы я к тебе на чашку чая, посидеть, поговорить, поиграть с тобой. Но так как это, к сожалению, пока невозможно, побеседуем хоть так — на бумаге. 12 лет — это уже совсем немало. Жизнь человека принято делить на несколько больших периодов: младенчество — лет до 3-ех, 4-х. Младенец — это почти зверек: он ест, пьет, играет, спит. Он еще почти не умеет работать и думать, а человека от животного, в первую очередь, отличает разумный труд, т. е. такой труд, результаты которого трудящийся предвидит заранее, заранее знает, чего он добивается своими действиями. Второй период — это дество. Лет до 12. Ребенок учится быть человеком, играя — трудится. Думаю, что твое детство закончилось или кончается, и ты вступаешь в новую полосу — в отрочество. Четыре-пять лет отрочества до 16-17 лет это годы формирования характера, в эти годы и создается будущий человек. Я хорошо помню себя в 12 лет и хочу тебе рассказать о своих ошибках, чтоб ты, по возможности, не повторял их.

Это было в январе 1917 года. Приближалась революция, война бушевала третий год и тяжесть войны ощущалась даже в таком маленьком ми удаленном от фронта городке, как Махач-Кала.
Я уже писал стихи и решил, что обязательно буду поэтом. Суметь рано выбрать свой путь и идти по этой дороге всю жизнь — очень важно. У каждого из нас много желаний, много стремлений, но их надо суметь подчинить одной цели — не разбрасываться. Именно потому, что я не сумел все подчинить одной цели — я в жизни сделал на много меньше, чем мог бы. Я выбрав свой путь, в основном, всё же почти во многом остался ребенком. У меня почти не было в то время друзей. Почему? Да потому, что я мало кого уважал. А только тот, кто уважает других, может рассчитывать на уважение и с их стороны. Самомнение же отделяет человека от других, лишает его постоянной дружбы, мешает ему расти. Нельзя, не на словах, а на деле, любить всех, не научившись любить своих ближних, не найдя среди них себе верных и надежных друзей на годы, а то и на всю жизнь.
Я много играл, выдумывая себе жизнь, - то я был рыцарем и звался не Биней Жак, а графом Боэмундом де-Сан-Жак. То я был знаменитым борцом — Чую-Чую — чемпионом Китая и т. д.
А товарищи звали меня не Боуэмундом де-Сан-Жак, а дыней Жак, намекая на форму моей головы. Биня-дыня — это неплохо рифмуется. Я обижался, но они были более умны, чем я — так как они подмечали характерное в жизни, они видели, что у Бини голова, как у дыни. Они не выдумывали жизнь. Всегда учиться у жизни, а не ходить по ней с закрытыми глазами — это золотое правило.. я усвоил много лет спустя. Я не был совсем плохим, кое-что я делал правильно и тогда: я не был храбрым, боялся многого — в этом виновато было и мое слишком яркое воображение, которое разрисовывало самыми яркими красками возможные опасности / человек не понимающий опасности идет навстречу, понимающий или бежит от нее, или идет к ней, преодолевая свой страх: ходить по улицам, где были собаки, которых я боялся, где жили мальчишки которые задевали меня и т.д. В этом тоже было много игры, но это была хорошая игра. Но, к сожалению, я не всегда доводил ее до конца.

Было еще многое, но сразу всего не расскажешь. Кончаю. Сынишка мой, чего я желаю тебе? Ты вступаешь в отрочество. Постарайся, как можно раньше определить, что тебя влечет, кем бы ты хотел быть в жизни и иди этой дорогой не отвлекаясь. Не заражайся самомнением, не преувеличивай своих сил, помни, что помощь товарищей — дружба — огромная сила. Ищи друзей. Ты их найдешь обязательно, если будешь любить и уважать тех, с кем встречаешься. Играй, но пусть твои игры не уводят тебя от жизни, а рождаются ею, помогают тебе лучше понять ее. Вот пример: Тимуровская команда — она рождена жизнью. А игра в индейцев — это книжная выдумка. Понятно? Воспитывай в себе те качества, которые тебе нравятся в книгах и в жизни. Ты хочешь быть сильным? Сильными не рождаются. Упражняйся ежедневно много лет подряд и станешь сильным. Хочешь быть храбрым — учись храбрости из года в год.

Будь здоров. Мой мальчик. Посылаю тебе в подарок мои новые стихи о Камышине. Может быть, они тебе понравятся. Целую тебя. Поздравь маму от меня с днем твоего рождения. Папа

29 октября 1943 года.