ЧЕРЕП ИЗ КОННЕМАРА
Пьеса в четырех сценах
Действующие лица:
Мик Дауд, за пятьдесят
Мэриджонни Рафферти, за семьдесят
Мартин Хэнлан, около двадцати
Томас Хэнлан, за тридцать
Место действия: городок в Гэлуэй
Сцена первая.
Весьма спартанского вида комната. Слева – входная дверь, справа – стол, два стула и буфет, в центре дальней стены – зажженный камин, по бокам от которого стоят два кресла. На стене висит распятье, под ним - набор старых фермерских инструментов: серпы, косы, кирки и проч. В начале пьесы Мик Дауд, хозяин дома, мужчина лет за пятьдесят, сидит в левом кресле, а Мэри Рафферти, тучная седая соседка, лет за семьдесят, стучит в дверь и заходит в дом.
Мэри: Мик.
Мик: Мэриджонни.
Мэри: Холодно.
Мик: Полагаю, холодно.
Мэри: Холодно, точно. Погода меняется.
Мик: Меняется?
Мэри: Меняется, Мик. Лето заканчивается.
Мик: Еще не заканчивается, или заканчивается?
Мэри: Заканчивается, Мик.
Мик: Какой сейчас месяц?
Мэри: Сентябрь, что ли?
Мик (подумав): Вроде так, а?
Мэри: Лето кончается.
Мик: Вот так лето было.
Мэри: Вот так лето. Никакого лета не было.
Мик: Усаживайся, Мэри.
Мэри (усаживаясь): Дожди, дожди, дожди, дожди, дожди – и больше ничего. А теперь и холод. И дни становятся короче. Через пару недель листья пожелтеют, вот и лето закончилось.
Мик: Я даже и не знал, что уже сентябрь.
Мэри: Не знал, Мик? А какой, ты думал, это месяц?
Мик: Август, или вроде того, я думал.
Мэри: Август? (смеется) Август прошел.
Мик: Теперь знаю.
Мэри: Август закончился.
Мик: Знаю.
Мэри: В прошлом месяце август был.
Мик (слегка раздраженно): Теперь знаю, Мэри. Можешь не повторять.
Мэри (после паузы): Разве мальчишки и девчонки не вернулись в школу и не перестали разгуливать по улице, как…
|
|
Мик: Точно. Я ведь обычно это замечаю и говорю себе: «Мальчики и девочки вернулись в школу. Лето, наверняка, закончилось».
Мэри: Как свора потаскух.
Мик (после паузы): Кто как свора потаскух?
Мэри: Да эти школьнички – разгуливают взад-вперед.
Мик: Я бы так не говорил: «как свора потаскух».
Мэри: Целуются.
Мик: Что с того?
Мэри: Выражаются.
Мик: Мэри, ты слишком старомодная, это точно. Кто сейчас не выражается?
Мэри: Я.
Мик: Ты.
Мэри (после паузы): Имон Эндрюс не выражался.
Мик: Ну, мы не можем все быть такими хорошими, как ты или Имон Эндрюс. И, бьюсь об заклад, Имон Эндрюс тоже бы выругался, упади он, или сядь на гвоздь.
Мэри: Нет, не стал бы.
Мик: Да ты только по телевизору его и видела. А когда он приходил домой, возможно выражался будь здоров. Может, этим только и занимался.
Мэри: Ой, вранье…
Мик: Когда домой приходил, я говорю.
Мэри: Я тебе скажу, кто еще не выражается. (Указывает на распятие). Этот человек не выражается.
Мик: Ну, все мы не можем быть такими добродетельными, как Господь Бог. Не говоря уж об Имоне Эндрюсе. И эта молодежь выходит на улицу, чтобы слегка развлечься на каникулах, никому не желая навредить.
Мэри: Никому не желая, Мик? А те трое, которых я поймала, когда они писали на кладбище, и когда я пригрозила, что расскажу Отцу Кафферти, как они меня обозвали? Старой жирной свинья!
Мик: Я знаю, Мэри, и им не следовало…
Мэри: Я знаю, им не следовало!
Мик: Да двадцать семь лет прошло, ради Бога, перестань Мэри.
Мэри: Да, двадцать семь лет назад. Так было это или нет?
|
|
Мик: Что было, то прошло.
Мэри: Прошло, говоришь? Нет, не прошло. Я тебе скажу, когда пройдет. Когда увижу их в пламени ада – вот когда это пройдет, и не раньше!
Мик: Ад – слишком суровое наказание всего лишь за то, что они писали. Да им –то и было всего по пять лет, прости Господи.
Мэри: На освященную землю, Мик.
Мик: Какая разница, на освещенную или нет. Может, терпеть уже не могли. Да и что такое освещенная земля? Просто старая земля, которую обрызгали святой водой.
Мэри: Уж кто-кто, а ты, Мик Дауд, я думаю, с этим бы не согласился, учитывая то занятие, за которое ты принимаешься каждую осень…
Мик (перебивает): В этом нет необходимости.
Мэри: Разве нет, Мик?
Мик встает, наливает два стакана виски, отдает один стакан Мэри, сам присаживается с другим.
Мик: Разве Графство не платит мне за эту работу, пусть это и мерзкое занятие? Разве священник половину всего рабочего времени не стоит надо мной и не приносят чаю, а?
Мэри (пауза): Полагаю, что так и есть. (Потягивает свой виски.) Хотя я бы и полпенни не дала за этого юного говнюка.
Мик: Какого говнюка?
Мэри: Отца Уэлша, Уолша, Уэлша.
Мик: Нет никаких проблем с Отцом Уэлшем.
Мэри: Совсем никаких, не считая того, что мне не слишком нравится перед ним исповедоваться.
Мик: И вообще, черт возьми, что это у тебя за грехи такие, чтобы каждую неделю исповедоваться?
Мэри: В каких грехах ты бы исповедовался, это больше по твоей части.
Мик (игриво): Что бы это могло быть? Может нечистые помыслы? Э, нет. Тогда, это, должно быть, «Не укради».
Мэри: Что значит «не укради»?
Мик: О, выколачивание денег из Янки, сбывая им по фунту за штуку бесплатные карты, которые Комитет по туризму поручил тебе раздать бесплатно. Рассказывать им, что возле дома твоего Лиема снимали «Тихого Человека», хотя разве это не происходило милях в ста от этого места в Мэм Кросс, или вроде того?
|
|
Мэри: Сто миль, говоришь? Тогда значит, Мэм Кросс передвинули, потому что последний раз он был в восьми милях.
Мик: Фотографии Джона Уэйна, два фунта за штуку. Бог мой! Эти глупые янки.
Мэри: Если эти долбаные янки сами желают сделать пару пожертвований на пенсию пожилой леди, я ни за что не буду им мешать.
Мик: Так если это не попрошайничество у этих тупиц, то, наверное, ты исповедуешься в десяти взятках на игре в бинго?
Мэри (с улыбкой): Я не беру десять взяток за игру.
Мик: О, Графство могло бы собрать сотню свидетелей, чтобы тебя опровергнуть, так как это продолжается уже двадцать лет.
Мэри: Ну, может время от времени я и забываю, сколько выигрываю…
Мик: Забываешь, значит?
Мэри (немного обиженно): Да забываю, Мик. Сначала хочу взять четыре, потом две идут подряд, и прежде чем я понимаю, что происходит и сколько взяток…
Мик: Мэри Рафферти, ты берешь по десять взяток в неделю в нашей церкви с тех пор, как де Валере исполнилось двенадцать, и это если им повезет, так как ставки поднимаются до пятнадцати, когда речь идет о Рождественском Джек-поте, не говоря о двадцати двух, рекорде для книги Гиннеса, который мог бы быть и больше, не выиграй ты восемнадцать раз подряд и не приди тебе в голову, что люди что-то заподозрят?
Мэри злобно смотрит на него.
Мэри: Кстати, к слову о признаниях, Мик Дауд, как давно ты посещал священника? Семь с половиной лет прошло, не так ли?
Мик: А?
Мэри: Семь с половиной…
Мик (со злостью): Хватит об этом, Мэри.
Мэри: Разве не твоя Уна тащила тебя в церковь каждую неделю..?
Мик (со злостью, встает): Я сказал, довольно! Или убирайся!
Он немного расслабляется, наливает себе виски.
Мэри: Во всяком случае, кричит он медленно.
Мик: Кто медленно кричит?
Мэри: Этот говнюк в церкви святого Патрика, бинго.
Мик: А, «бинго» кричит.
Мэри: Уолш, Уэлш. (Пауза.) Нужно десять взяток, чтобы игра была стоящая, иначе это просто потеря времени. Это вовсе не ради выигрыша.
Мик: В этом и суть игры.
Мэри: Верно, в этом и суть, Мик.
Мик: В любом случае, тебе никто не завидует.
Мэри: Потому что я старуха.
Мик: И все же никто тебе не завидует.
Раздается стук в дверь, которая немедленно распахивается, входит Мартин в рубашке с надписью Man Utd, Keane на спине, постоянно надувает пузыри из жевательной резинки.
Мартин: Как жизнь?
Мэри: Как ты, Мартин?
Мик: Как дела, Мартин? И закрой дверь.
Мартин: Я закрою (закрывает), и «разве ты не родился в коровнике с дверями нараспашку», как говорит ма. Она говорит, «это был коровник с дверями нараспашку, Мэри?», а я говорю: «Тебе ли не знать, Ма.»
Мэри неодобрительно кивает головой.
Мартин: Нет, говорю, мам, ты – та самая женщина, которая точно знает. Вот что я говорю. Потому что если кто и знает, где я родился, разве это не она? (пауза.) В Окружной больнице я родился. В Гэлуэй.
Мик: Мы в курсе, где находится Окружная больница.
Мартин: Точно. (Обращается к Мэри.) Ты ведь лежала там с твоим бедром?
Мэри: Нет.
Мартин: Ну, тогда, это был кто-то другой. Точно. Кто ж это был? Кто-то, кто упал и был жирным.
Мик: Ты по какому делу-то зашел, Мартин?
Мартин: Меня выгнал Отец Уэлш или Уолш. Был хор и я подрывал дисциплину. Это виски, Мик? Не мог бы плеснуть капельку?
Мик: Нет, не мог бы.
Мэри: Почему ты плохо вел себя в хоре, Мартин? Ты ведь любишь петь, благослови тебя Господь.
Мартин: А, они сейчас поют кучу старого дерьма.
Мэри передергивает от крепких выражений Мартина.
Мартин: Кучу не очень хороших песен они исполняют, я имел в виду. Всякое нытье про рыбков и медведей.
Мик: Про рыбков и медведей, значит?
Мартин: Точно. Типа, так я и сказал. Они сказали, мол, нет, детишкам нравятся эти песенки. Что там за песню нас сегодня заставляли петь? Что-то про то, что если бы я был мишкой, я бы и так был доволен, но я еще больше рад, что я человек. Кучу всякой х…ни. Я вообще люблю только рождественские гимны.
Мик: В сентябре, наверное, на них небольшой спрос.
Мартин: Верно, небольшой. Но я так думаю, их надо петь круглый год вместо того дерьма, что поют, потому что от них чувствуешь себя, типа, как во время Рождество.
Мэри: Как мама с папой, Мартин, я их давно не видела?
Мартин: По правде, роскошно. В любом случае, у моей мамы все шикарно, и у папаши шикарно, насколько это может быть у таких ублюдков, как он…
Мэри: Мартин, нельзя так о своем родном отце.
Мартин: Верно, о родном. Вот что я тебе скажу – если бы он тебя стегал ремнем ни за что, ни про что по восемь раз на неделе, ты бы еще подумала, прежде чем сказать «о своем родном отце».
Мик: И ты, я полагаю, ничего такого не делаешь, чтобы это заслужить? Да, нет.
Мартин: Ничегошеньки.
Мик: Ничегошеньки, понятно. Не считая того, что копам кто-то шины проколол возле дискотеки в Карароу, твоего дружка Рэя Дули повязали, а кто-то другой сбежал.
Мартин: Это был не я, Мик.
Мик: О, нет. Конечно.
Мартин: Так или иначе, у меня нога болела, и что это понадобилось копам поздней ночью на дискотеке, вот, что я бы хотел знать.
Мик: Разгоняли мелких паршивцев, которые затеяли драку, пустив в ход бутылки, при помощи которых эти малолетние девицы превратили дискотеку в госпиталь.
Мартин: Можно подумать у них было занятие получше.
Мик: Угу. Так что передает Уэлш, Мартин?
Мартин: А может те две девицы и заслуживали бутылкой по башке. Вам не все факты известны.
Мэри: Отчего же бедным девушкам заслужить удар бутылкой?
Мартин: Много причин. Возможно, за то, что они смеялись над кроссовками одного парня, когда он пригласил их на танчик, притом вежливо. И затем они позвали своего ублюдка брата в виде тяжелой артиллерии. Швы им не пойдут, этим сучкам, и они это знают. Хотя эти две такие уродки, что шрамы их только украсят, точно. (Смеется.) Но, как я уже сказал, меня там не было, у меня нога болела.
Мик: Ты вынуждаешь меня повторить свой вопрос, Мартин?
Мартин: Какой вопрос?
Мик: Так какое сообщение ты принес от Отца Уэлша, Христа ради?!
Мартин (пауза): Чего ты кричишь, Мик? Отец Уэлш, Уолш передал, что на будущей неделе ты приступаешь к ежегодной эксгумации.
Мэри смотрит на Мика с негодованием, Мик несколько виновато избегает ее взгляда.
Мик: На следующей неделе? Это рано. В смысле, для этого года. Хотя, я думаю, что похороны несчастной Мэг Фолан в прошлом месяце немного ускорили события.
Мартин: Не знаю, ускорили, или нет, да мне это и не важно. В любом случае, я должен помогать тебе за двадцатку в неделю, которую мне будет платить старик Уолш, Уэлш.
Мик: Ты должен помогать мне?
Мартин: Так сказал старик Уэлш. Точно. Двадцатка в неделю. Мик, а сколько ты получаешь в неделю?
Мик: Я зарабатываю за неделю достаточно, и какое твое дело?
Мартин: Да, никакого. Просто поинтересовался.
Мик: Ну так не интересуйся.
Мартин: Ну, ты-то, конечно, человек с опытом. Если это сотня в неделю, или больше сотни, ты это заслуживаешь, потому что ты человек с опытом. (Пауза.) Так больше сотни, Мик, а?
Мик: Ну и зануда.
Мартин: Безусловно, я просто спросил, само собой.
Мик: Задавать дебильные вопросы – это тебе удается лучше, чем все остальное.
Мартин: Ага, дебильные вопросы, значит?
Мик: Значит.
Мартин: А… а… хм.
Мэри: И еще кое у кого есть вопросы, на которые этот человек не ответит.
Мик: Ну, опять ты начинаешь свой старческий бред.
Мартин: Какие такие вопросы, Мэри?
Мэри: Вопросы о том, куда он девал тело нашего Падрэйга, когда его выкопал, вот какие вопросы, и куда дел нашу Бриджит, когда откопал ее, такие вот вопросы, и самый главный вопрос - куда он дел моих маму с папой, когда их выкопал!
Мартин: Так куда ты подевал родственничков Мэри, Мик, а? Старые кости или что там еще.
Мэри: Он не скажет.
Мик: Не скажу?
Мэри: Тогда скажи.
Мартин: Точно, скажи тогда.
Мик: Теперь и ты туда же.
Мартин: Туда же. Так что ты с ними сделал?
Мик: Что я с ними сделал, так?
Мартин: Так. В долбаный сотый раз повторяю.
Мик: О, в сотый долбаный раз, говоришь? Я тебе скажу, что я с ними сделал. Раздробил их молотком в пыль и сбросил в бетономешалку.
Мэри в ужасе. Мартин начинает хохотать.
Мартин (смеясь): Это правда?
Мик: Может правда, а может и нет.
Мартин: Раздробил молотком и сбросил в раствор? А мне можно, Мик?
Мик: Нет, тебе нельзя.
Мартин: Да никакие трупы ты не бьешь молотком. Наверное, запечатываешь их в мешок и отвозишь куда-нибудь, вот и все. На озеро, или еще куда-нибудь, где нищих нет поблизости.
Мик: Да, может, и на озеро. Ты же у нас знаток.
Все это время Мэри испытующе смотрит на Мика.
Мэри: Мик Дауд!
Мик: Мэриджонни!
Мэри: Я задам тебе сейчас один вопрос! И мне нужна правда!
Мик: Ну так спрашивай!
Мэри: Это правда – то, что ты рассказал про кости, что ты их молотком в пыль превращаешь и сбрасываешь в раствор?
Мик: То, что я делаю с костями – страшная тайна, и все мы: я, священник и полицейские связаны…
Мартин: О, нет.
Мэри (встает): Майкл Дауд, если ты не ответишь, связан ты там или нет, я покину этот чертов дом и больше ни ногой…!
Мик: Я не дроблю никакие кости и не сбрасываю их ни в какой раствор, Мэри. За кого ты меня принимаешь?
Мартин: Так и знал…
Мэри: Так что же ты с ними делаешь, если не бьешь их молотком?
Мик (пауза): Запечатываю в мешок и опускаю на дно озера, читая над ними молитвы.
Мартин: Я же говорил тебе, что в это гребаное озеро, вернее просто озеро. Разве я не говорил, что он их пакует в мешки и швыряет в озеро?
Мик: Я не сказал, что швыряю. Я сказал, я их отпускаю.
Мартин: Ну, точно, ты их, типа, отпускаешь. И еще молитвы произносишь над ними, точно.
Мик: И произношу пару молитв над ними.
Мартин: Типа, чтобы все было официально.
Мэри: Это правда, Мик Дауд?
Мик: Правда, Мэри.
Мэри: Тогда я сяду и допью свой виски.
Мик: Мило с твоей стороны, Мэри.
Мэри возвращается на место. Мик снова наполняет ее стакан.
Мартин (глядя на выпивку): Я уверен, семь с половиной лет спустя там и долбить то нечего – всего пара тройка костей.
Мик: Ну, мы сейчас слушаем эксперта по этому вопросу.
Мартин: И эксперт тут не при чем. Всего то старый добрый здравый смысл.
Мик: И это ты мне объясняешь.
Мартин: На нашем поле корова дохлая лежит уже лет пять…
Мик: Знаю. Это ваша лучшая корова.
Мартин: Нет, нет, не лучшая. Это вовсе и не наша корова была. Она ведь просто забрела на наш участок и свалилась замертво?
Мик: Точно. Ее свалил запах.
Мартин: И разве не прямо сейчас… «Свалил запах». Да пошел ты! Запах из этого дома? А? «Свалил запах»? Я тебе вот что скажу. (Пауза.) О чем это я? Из-за тебя забыл…
Мик: «И разве не прямо сейчас…»
Мартин: И разве сейчас от нее не осталась лишь пара костей и голый череп, и больше ни волос, ничего. Я думаю, от человеческого тела остается даже меньше, тем более, что оно гниет в земле.
Мик: Твоя правда. Кроме того, что человечину, в отличие от той коровы, вы бы не стали растаскивать на обед последние пять лет.
Мартин: Растаскивать на обед, значит? В любом случае, наш ужин гораздо лучше того, что подается в твоем долбанном доме! Вот, что я тебе скажу! Виски на завтрак, обед и ужин - вот единственная еда в этом доме!
Мик: Похоже на правду.
Мартин: А? Оскорбить мамины обеды, когда я всего-то объяснял про корову на нашем поле и про кости. Объяснял, чтобы тебе помочь.
Мик: Ты прав, Мартин, я не подумал.
Мартин: Прав? Знаю, что прав.
Мик: И если я оскорбил тебя, твою маму или ее обеды клеветой, что пять лет вы питаетесь мясом дохлой коровы и не чувствуете разницы, тогда я беру свои слова обратно и приношу свои извинения.
Мартин (растеряно): Да? Угу. Ну, ладно, хорошо.
Мик снова наливает себе выпивку.
Мартин: И просто чтобы показать, что между нами нет зла, дай мне сделать маленький глоток, Мик. Хотя бы вот столечко.
Мик: Столечко, говоришь?
Мартин: И все. Просто чтобы показать, что нет тяжелых чувств.
Мик: Просто чтобы показать, точно.
Он наливает немного виски себе на пальцы и окропляет Мартина им, как будто святой водой. Виски попадает Мартину в глаза.
Благословляю тебя, Мартин.
Мэри тихонько хихикает. Мик снова усаживается в кресло. Мартин остервенело трет глаза.
Мартин: Эта штука попала мне в глаз!
Мик: Естественно, туда я и целился. Бьюсь об заклад, было больно.
Мартин: Было, урод вонючий. (Мэри возмущается). Чего та на меня шикаешь? Лучше бы на него шикала, когда он брызгал мне виски в глаза. Я почти ослеп.
Мэри: Не будешь теперь безобразничать в хоре, Мартин.
Мартин: В хоре?! Какое отношение имеет долбаный хор ко всему этому?! Он оскорбляет стряпню моей мамы, плещет виски в глаза.
Мик: Так ведь всего капелька. Стал бы я переводить добрый виски на твои глаза?
Мик: Фу, ты всегда был изнеженным гомиком, Мартин, и больше никем.
Мартин: Изнеженным гомиком, значит?
Мик: Точно.
Мартин: Может я и такой, но, может, я знаю, что-то, чего не знаешь ты.
Мик: Что ты знаешь? Одно дерьмо, Мартин.
Мартин: Может мне известно, с какой части кладбища мы начинаем копать.
Мик: Какая мне разница, с какой?
Мартин: Может, пока и никакой. Только начинаем мы с южной стороны, возле фронтона.
Мик кивает, несколько раздраженно.
Мик: Верно, им всем больше семи лет, возле фронтона. Я полагаю, так и есть.
Мартин: Так и есть. Семь лет и старше! (Обращается к Мэри.) Видишь? Ему не нравится, когда дело начинает касаться его самого. Вот этого он не любит.
Мэри: Что значит «касаться его самого»?
Мартин: Разве его женушка не похоронена у фронтона? Куда уж ближе?
Мэри: Уна похоронена у фронтона, Мик?
Мик: Да.
Мэри: О, храни тебя Господь…
Мартин: В любом случае, интересная будет работенка. Не каждому платят за то, чтобы он выкапывал кости своей собственной покойной жены.
Мик: Уна уже давно оставила свой прах, кости – это все, что от нее осталось.
Мэри (тихо): Ты не можешь выкапывать Уну, Мик. Это неправильно. Оставь ее кому-нибудь другому.
Мик: Кому? Ему? Он, верно, череп ей расколет, это точно.
Мартин: Что значит, расколю?
Мик: Значит, расколешь.
Мартин: Я слышал, кто-то уже это сделал.
Мик (пауза, встает, надвигается на Мартина): Что ты слышал?
Мартин: Да, пару вещей, и нечего на меня наезжать, потому что ничего я такого не сказал, просто люди говорят, и я бы значения этому не придал, если бы некоторые не заносились, не обзывались и не брызгали мне виски в глаза…
Мик: Как это я тебя обозвал?
Мэри (пауза, тихо): Изнеженным гомиком.
Мартин: Изнеженным гомиком назвал. И если люди на меня наезжают, тогда я должен нанести ответный удар, и это уже будет не виски, а покруче. Правда это или нет, я не знаю, да и мне все равно. Я ответил только потому, что ты все это начал.
Мик: Ну так что, правда или нет?
Мартин: Может, это и домыслы.
Мик: Все домыслы, какие могли быть я уже принял на себя, и уже искупил их сполна. И про то, что я выпил, крепко выпил, и про то, что она не была пристегнута ремнем безопасности, вот и все. Больше ничего и быть не могло.
Мартин: Ну, конечно, об этой сплетне я и говорил, о пьянстве за рулем. А ты о чем подумал?
Мик (пауза): Об этой сплетне ты говорил?
Мартин: Точно. (Пауза.) И что было…
Мик: Этой сплетне семь лет.
Мартин: Разве это не лучше, чем-то, что делают остальные? Сначала будут тебе улыбаться, а когда ты отойдешь на милю, начнут разговоры за твоей спиной. Этим я от них отличаюсь. Я честный.
Мик (обращаясь к Мэри): Люди что-то говорят за моей спиной?
Мэри: Нет. Он просто наглый молокосос.
Мартин: Молокосос, значит? И они не ведут разговоров за его спиной? Угу. Должно быть, это какой-то другой парень размазал жену по стене. Я наверняка ошибаюсь. Я часто ошибаюсь.
Мик (тихо): Мартин Хэнлан, покинь этот дом.
Мартин: Я покину этот дом, учитывая тот прием, что мне оказали, после того, как я тащился сюда с этим посланием от старика Уэлша, Уолша, Уэлша. И в благодарность меня еще и глаза чуть не лишили, плеснув в него виски, не говоря уже о том, как меня обзывали и оскорбляли мамины обеды. Угу. (У двери) Мм.… а лопату мне в церкви выдадут, Мик, а то у меня нет своей?
Мэри: У твоего отца наверняка куча лопат.
Мартин проверяет заточенность некоторых инструментов, висящих на стене.
Мартин: У моего отца нет кучи лопат. У него куча грабель. А лопаты нет. Единственная его лопата – это рукоятки двух лопат, и больше ничего, а это нельзя назвать лопатой. Вот граблей у него действительно куча, и я не знаю, зачем, они вообще-то и не нужны нам. Обычно чаще требуется лопата, нежели грабли. На мой взгляд.
Мик: В церкви найдется лопата.
Мартин: Точно найдется? А если понадобится две? По лопате тебе и мне…
Мик: Найдется две.
Мартин: Ты уверен? Я не хочу тоскаться зря в такую даль…
Мик: Мартин, ты когда-нибудь уберешься домой?!
Мартин: Уберусь домой, говоришь? Уберусь, само собой. Меня не надо просить дважды.
Мик: Нет, тебя надо упрашивать гребаных пять раз!
Мартин (уходя): Угу, меня не надо просить дважды.
Мэри (пауза): Ну и язык – не язык, а жало.
Пауза. Они потягивают виски, глядя на пламя в камине.
Мик: Это правда, Мэри?
Мэри: Что, правда?
Мик: О разговорах за моей спиной.
Мэри: Нет никаких разговоров. Он просто малолетний дебил, а не дебил, так мерзавец, и все это знают.
Мик: Точно.
Мэри: Помнишь тот случай, когда он подложил комиксы про вампира в гроб к Миссис Данфи, а мы это заметили, когда уже заколачивали гроб?
Мик: Точно.
Мэри: Только подумай, что бы было, если бы мы этого не заметили. (Пауза.) Парень просто бессовестный засранец, и больше никто, и хоть он мне и внук, я это признаю, - просто испорченный наглый паршивец, так что в голову не бери.
Мик: Точно. (Пауза.) Точно, думаю, ты права.
Мэри: Конечно, я права.
Мик: Точно.
Мэри: Права? Без сомнений, права.
Мик: Полагаю, без сомнений. Без. (Пауза.) Без. (Пауза.) И не было никаких других сплетен обо мне, кроме тех, что…
Мэри: Не было никаких других сплетен, Мик. (Пауза.) Совсем не было. (Пауза.) Ведь мы все знаем, что ты за человек, Мик Дауд.
Мик смотрит на нее.
Мик: Точно… Верно.
Мэри слегка ему улыбается. Оба вновь смотрят на пламя. Занавес.
Сцена вторая.
Ночь. Каменистое кладбище, освещенное немного зловеще несколькими лампами, расставленными вокруг. Две могилы с надгробиями и небольшим скатом посередине. В начале сцены Мик раскапывает могилу справа, стоя в ней по пояс, выгребает из нее грязь лопатой. Мартин кладет свою лопату на землю, садится перед правым надгробием и закуривает.
Мартин: Возьму перекур.
Мик: С какой стати? Ты и не работал еще.
Мартин: Свою долю выполнил.
Мик: Ни черта ты не выполнил.
Мартин: Я и волдырь себе заработал, и смолчал.
Мик: Уже не смолчал.
Мартин: Из страха, что ты подумаешь, что я жалуюсь. (Пауза. Смотрит на следующую могилу.) Когда же мы примемся за участок твоей женушки? Похоже, мы только и делаем, что обходим ее, все ходим кругами.
Мик: Мы двигаемся по порядку, а не пропускаем могилы.
Мартин: Не пропускаем? Только и делаем, что пропускаем. Ты думаешь, я полный идиот? (Пауза.) Я приступаю к могиле твоей жены.
Мик: Приступаешь, значит?
Мартин берет лопату и неспешно проходит мимо Мика к могиле Уны. Мик прекращает работу и смотрит на Мартина с угрозой. Мартин разрыхляет почву ногой, затем поднимает лопату, чтобы начать копать.
Мик: Только тронь хотя бы песчинку с могилы моей жены, Мартин Хэнлан, и сам окажешься в могиле.
Мартин, улыбаясь, откладывает лопату и прислоняется к стоящему позади памятнику.
Мартин: Так ты угрожаешь мне убийством, да еще в присутствии твоей жены, Мик?
Мик: Это будет не убийство, а самозащита, как средство от твоей болтовни – кудахчешь, как долбанная старая курица. Я просто выполню свой долг перед обществом.
Мартин: Долг перед обществом, говоришь? Я слышал, ты уже выполнил долг.
Мик: Какой долг?
Мартин: Ну, долг перед обществом, когда тебя выпустили из тюрьмы досрочно.
Мик: Ты опять начинаешь.
Мик снова начинает копать.
Мартин: Я просто разговариваю.
Мик: Пытаешься казаться умнее, чем ты есть.
Мартин: Ну, как я говорю Шейле Фэйхи, мне не очень-то надо стараться казаться умнее, я и, правда, умный.
Мик: Умный, говоришь? Сколько раз ты заваливал выпускные экзамены? Десять или одиннадцать раз?
Мартин: Один раз.
Мик: Один, значит?
Мартин: В прошлый раз меня как раз исключили несправедливо.
Мик: Несправедливо исключили? Это из-за кошки, которую ты зажарил заживо на уроке биологии?
Мартин: Это был не я, Мик, и они это отлично знали, и разве им не следовало немедленно восстановить меня после того, как Слепой Билли Пэндер признался во всем? И ни словечка извинений от них.
Мик: Бедный неуклюжий Слепой Билли, к признанию которого ты, конечно, не имеешь никакого отношения.
Мартин: И вообще, если уж прояснять факты, это был хомяк.
Мик: Мне совсем не нужно, чтобы какой-то тип вроде тебя прояснял мне факты.
Мартин: Ну, да.
Мик: Вот что я тебе скажу.
Мартин (пауза): Приступаем к могиле твоей жены, Мик.
Мик: Начнем, когда покончим с этой. И когда придет полицейский.
Мартин: Когда полицейский придет? О. Так есть закон, запрещающий выкапывать свою жену в отсутствии копов?
Мик: Что-то типа того. Кроме того, полицейский сказал, чтобы без него я не начинал. Во избежание слухов.
Мартин: С чего бы это им появиться?
Мик: Не знаю. Только из-за этого.
Раздается звук, как будто лопата Мика ударяется о гнилую древесину на дне могилы.
Мартин: Ты закончил с этим?
Мик: Передай мне мешок.
Мартин вскакивает со своего места и заглядывает в могилу. Слышно, как на дне могилы Мик взламывает лопатой гнилое дерево. Он подбирает щепки и выбрасывает из могилы. Мартин чуть сдвигается, чтобы получше разглядеть труп.
Мартин: Ай-яй-яй, посмотри-ка на него. Кто это? (Оглядывается.) Дэниэл Фарагер. Никогда о таком не слыхал.
Мик: Я с ним только здоровался иногда.
Мартин: Ты бы его узнал?
Мик смотрит на Мартина как на идиота.
Мартин: Нет, не по голому черепу, конечно. Хотя у него там остался клочок волос. Он похож на большого пупса.
Мик: На что?
Мартин: На большого пупса. Ну, как те, с которыми девчонки играют.
Мик: Девчонки не стали бы играть с этим пупсом.
Мартин: Да уж конечно, не стали бы. Я просто так, к слову. Сколько ему было?
Мик: Ему было…
Мартин: Нет, дай я угадаю.
Мик: Валяй.
Мартин: Фунт, если угадаю.
Мик: И мне фунт, если ошибешься.
Мартин: О’кей. (Смотрит на памятник и считает.) Ему было, я бы сказал…около шестидесяти семи.
Мик: Неверно. Семьдесят семь ему было. С тебя фунт.
Мартин снова оборачивается, на пальцах пересчитывает и осознает ошибку.
Мартин: Вот черт.
Мик: И передай мешок, в пятидесятый раз повторяю.
Мартин, бормоча, скрывается за надгробиями.
Мартин: Я передам тебе долбаный мешок…
…возвращается с большим грязным мешком, наполовину заполненном останками двух человек. Мартин передает его Мику.
Передай сюда этот череп, Мик. Просто для сравнения.
Мик передает Мартину череп с клоком волос на макушке, начинает складывать кости в мешок, не спуская глаз с Мартина, который ходит туда-сюда с черепами, то подставляя их на место груди, то заставляя их «целоваться».
Мартин: Нет, все-таки, черепа – это клевые старые штуковины. С трудом верится, что у нас в головах есть такие.
Мик: С трудом верится, что у тебя он есть, да еще и мозг в придачу.
Мартин: У меня, значит, нет мозга, так? У меня тоже есть, причем большой.
Мик: Заставлять черепа целоваться. Как дрянная школьница.
Мартин: Когда это школьницы заставляли черепа целоваться?
Мик (пауза): Да, просто к слову.
Мартин: Школьницы к ним и прикоснуться не могут.
Тычет пальцем в глазницы.
Им можно тыкать пальцами прямо в глаза.
Мик (пауза, растеряно): Кому, школьницам?
Мартин: Черепам! Зачем школьницам-то в глаза пальцами тыкать?
Мик: Вот уж не знаю.
Мартин возвращает черепа Мику. Тот кладет их в мешок. Мартин медленно нагибается и заглядывает в могилу.
Мартин: Эй, Мик!
Мик: Чего там?
Мартин: Куда девается твоя штуковина?
Мик: А?
Мартин: Куда девается твоя штуковина? Ну, я имею в виду, когда умираешь. Ни у кого из них ее нет. А я смотрел.
Мик: Знаю, что смотрел. И у женщин тоже! Я полагаю, ты из-за этого и согласился на эту работу, чтобы как следует все разглядеть. Живые-то ты нечасто видишь.
Мартин: Мне хватает.
Мик: Чего, членов?
Мартин: Нет, и тебе это отлично известно.
Мик: Ты правда не знаешь, куда они деваются? Тебе никогда не рассказывали?
Мартин: Нет.
Мик: На религиоведении не рассказывали?
Мартин: Нет. Я вообще-то прогуливаю эти занятия. Ничего особенного – просто всякая всячина про Иисуса.
Мик: Поэтому и не знаешь. Разве ты не знал, что по законам католической веры нельзя хоронить тело с гениталиями? Что это грех в глазах Господа?
Мартин (недоверчиво): Нет…
Мик: Они ведь отрезают их с трупа и продают их коммивояжерам как собачий корм.
Мартин (в ужасе): Неправда!
Мик: А во время голода они переставали кормить ими собак и сами ими питались.
Мартин: Не может быть, Мик…
Мик: Их можно было видеть, разъезжающими по городу и жующими…
Мартин: Нет…
Мик: Это проблема нынешней молодежи – ничего не знают об истории Ирландии.
Мик тайком улыбается, глядя, как Мартину делается плохо. Мартин это замечает и начинает сомневаться.
Мартин: Это неправда.
Мик: Это так же верно, как и то, что я стою сейчас здесь.
Мартин: Тогда я пойду в церковь и спрошу этого Уолша, Уэлша. Ему ли не знать.
Мик: Ну так, валяй.
Мартин: А?
Мик: Иди и спроси.
Мартин: Вот схожу и спрошу.
Мик: Так иди.
Мартин (пауза): И спрошу, отрезают ли они эти штуки и продают ли торговцам.