Теперь всё это осталось в прошлом. Но в 1807 году он отправился во Францию со своим старым другом Россом Полдарком, который пытался разыскать и спасти родственников графа Шарля де Сомбрея, убитого при неудачной высадке в Кибероне в 1795-ом. Там Дуайт встретился с доктором Пинелем, директором психиатрической клиники «Бисетр». Доктор Пинель рассказал, что в 1793 году, проникнувшись новыми веяниями свободы, равенства и братства, решил освободить из камер дюжину безумцев и посмотреть, что с ними будет. На свободе двое погибли от гангрены, отморозив ноги, но у остальных десяти не возникло совершенно никаких проблем, а шестеро в итоге излечились и вернулись к нормальной жизни.
С тех пор доктор Пиннель предоставлял обитателям клиники как
можно больше свободы, а в настоящее время даже регулярно вместе с ними ужинал. Это был новый подход к лечению безумия, и Дуайт Энис, вернувшись в Англию, опубликовал статью об опыте Пинеля.
В результате этой публикации Дуайт узнал о существовании мистера Уильяма Тука, коммерсанта-квакера из Йорка, открывшего приют для душевнобольных около десяти лет назад, и хотя он следовал иным, христианским путём, но пришёл, можно сказать, к той же двери. Ограничения для больных сводились к минимуму, им поручали работу и полезные для здоровья занятия на свежем воздухе. Дуайт поехал встретиться с Туком и осмотреть его сумасшедший дом. Увиденное чрезвычайно его впечатлило. Спустя два года он встретился с докторами Уиллисами, изучил их психиатрическую лечебницу и теперь, как было известно Джорджу, загорелся идеей постройки достойной клиники для психически больных в Корнуолле, возможно даже в Труро, рядом с Королевской корнуольской больницей, открытой в 1799-м.
Но зачем доктор Энис прибыл в Лондон? Вот что хотелось узнать Джорджу. Доктор Энис известен своим упорным нежеланием покидать Корнуолл и деревенских пациентов. Возможно, приехав сюда, он потакал желаниям жены — Кэролайн всегда проводила в Лондоне часть осени, останавливаясь у своей тётушки, миссис Пелэм. Но сейчас ведь январь. А доктор Энис всегда чувствовал себя не в своей тарелке, если не занимался медициной.
У Джорджа с Энисами сложились неплохие отношения, но с годами ближе не становились. В прежние дни он терпеть не мог Дуайта, молодого человека без практики или денег, которого Росс Полдарк без колебаний предпочёл Уорлеггану. Но Кэролайн всегда дружила с Элизабет, и после того как она вышла замуж за Дуайта, пары часто встречались. Кэролайн с очаровательной самонадеянностью отказывалась принимать, что её близкая дружба с Россом и Демельзой могла как-то помешать соседским визитам в Тренвит. Именно Дуайта вызвали к Элизабет, когда случились преждевременные роды, он принимал Урсулу, а позже вместе с доктором Бенной беспомощно наблюдал, как Элизабет умирает.
В последующие годы Джорджа иногда приглашали на обед в Киллуоррен. Время от времени они с Дуайтом встречались в Труро. Однажды, когда обычно крепкая и здоровая Урсула заболела, доктор Энис посетил её в отсутствие доктора Бенны. Словом, отношения Джорджа с Энисами никоим образом не препятствовали его посещению дома миссис Пелэм. Единственная причина, по которой он ни разу там не был (что и делало его визит необычным) — как человек занятой, он не видел в этом
смысла.
Ему повезло: когда, стуча копытами по мостовой, лошадь свернула на Хаттон-Гарден, перед домом остановился портшез, и из него вышла Кэролайн со своей старшей дочерью Софи. Джордж быстро спешился и накинул поводья на коновязь. На улице толпился народ, и Кэролайн не сразу заметила визитёра.
Обернувшись, она удивлённо подняла бровь:
— Сэр Джордж, какой сюрприз! Чему мы обязаны такой честью? Букве «Р» в названии месяца?
— Дорогая Кэролайн, я зашёл повидаться с Дуайтом, если он, конечно, дома. Но видеть вас, само очарование, доставляет мне гораздо большее удовольствие. Так же, как и вашу дочь... У неё всё хорошо, можно
и не спрашивать.
— Да, благодарю. Как и у всех нас. Но не означает ли ваш визит, что с вами что-то не так? Иначе...
Джордж снова уклонился от её насмешки.
— Нет-нет. Заглянул мимоходом. Просто ехал мимо.
Они вошли в дом. Дуайт изучал медицинский журнал в маленьком кабинете рядом с главной гостиной. Они немного поговорили, Кэролайн приказала подать чай. Кроме того, она предложила Джорджу поужинать с ними, и он принял приглашение. За чаем обсуждали конституционный кризис, ход войны, последние театральные пьесы, незаконные действия вербовщиков, холодную погоду последних двух дней и необходимость лучше чистить лондонские улицы.
Приглашение на ужин дало Джорджу время — он был рад не спешить
с разговором об истинной цели своего визита. Однако, когда они отправились на ужин, возникло ужасное осложнение. И не одно. За столом присутствовала не только тётушка Кэролайн, миссис Пелэм, но и другие гости: высокий тощий человек по имени Уэбб и двое молодых военных (чьи имена Джордж тут же забыл), желтокожих от индийской лихорадки, как китайцы. А ещё — девушка. В последний раз он видел её...
— Вы знакомы с мисс Клоуэнс Полдарк, дочерью Росса? — спросила Кэролайн. — Она приехала вместе с нами на несколько дней.
— Я... э-э-э... — сказал Джордж. — Да, мы как-то встречались и немного знакомы.
— Мы чуть не поссорились из-за букета наперстянок, — улыбнулась девушка.
— В самом деле, — он церемонно поклонился и прошёл к своему месту за столом.
За ужином гости вели лёгкую беседу, а Джордж размышлял, под каким предлогом можно попозже поговорить с Дуайтом наедине. Девушка, одетая в серое, казалась бледнее, чем помнилось ему, но длинные светлые волосы были такими же, как и серые глаза, и высокая юная грудь. Фигурой она напоминала ту, другую, к которой Джордж когда-то втайне испытывал чувства — Морвенну Чайновет, потом Уитворт, а теперь Карн — но, Клоуэнс, конечно же, выглядела лучше.
— Вы знакомы с герцогом Лидсом? — спросил он вполголоса у Кэролайн, пока его другая соседка, миссис Пелэм, беседовала с полковником Уэббом. Он задал этот вопрос импульсивно. Хотя выдавать свои склонности было против его природы, Джордж счёл необходимым открыть один предмет своего интереса, чтобы замаскировать другой — настоящую причину визита к Энисам.
— Не могу утверждать, что хорошо его знаю, — ответила Кэролайн чуть громче, чем ему хотелось бы. — Я встречалась с ним всего раз или два. Возможно, с герцогом знакома моя тётя.
— Я недавно встречал в Корнуолле его сестру.
Кэролайн взглянула на него поверх бокала с вином.
— Вы говорите о Харриет Картер?
— О... так вы знакомы?
— Да, и очень хорошо. Мы охотились вместе.
—Теперь, после смерти мужа, она живёт неподалёку от Хелстона.
— Этого я не знала. Мне известно, что она осталась почти без средств.
— Да, — согласился Джордж.
Лакей снова наполнил бокалы, миссис Пелэм отвлеклась от своего соседа, и беседа стала общей — главным образом о том, как Принни, с его-то способностями, справится с регенством. Но позже Кэролайн сама вернулась к прерванному разговору.
— А Харриет Картер — родная сестра герцога или сводная? Я вечно забываю.
— Как и я, — ответил Джордж, понятия об этом не имевший.
— О, думаю, родная. Уиллу только тридцать пять, и, кажется, есть младшие.
— В самом деле? — сказал Джордж.
Кэролайн смотрела на степенного и солидного человека, сидевшего рядом. К нему трудно хорошо относиться, но он казался ей довольно интересным. Она понимала, сколь многого Уорлегган достиг, как высоко поднялся, как обширны его приобретения. Кэролайн никогда не сталкивалась с его тёмной стороной, мстительной и безжалостной, и
иногда ей казалось, что в душе он неплохой человек. Даже при жизни Элизабет Джордж казался ей одиноким, хотя, без сомнения, причина этого одиночества — его собственный тяжелый характер.
Разумеется, им с Россом никогда не поладить. Даже теперь, когда Элизабет, предмета их раздоров, больше нет, они — как масло и вода. Когда-нибудь, думала Кэролайн, она выпьет для храбрости и отругает Росса за его пренебрежительное отношение к деньгам, иначе это зайдёт слишком далеко.
— Значит, вы хотели бы встретиться с герцогом? — спросила она.
— Ну да... — шея Джорджа слегка покраснела. — Вы сказали, с ним знакома ваша тётушка?
— Думаю, да.
— Для меня было бы большой честью...
Кэролайн отмахнулась от предложенной тарелки с засахаренными фруктами.
— Вам нравится Харриет?
— Мне она кажется очень милой.
— Верхом она ездит как дьявол. Вы об этом знали?
— Да.
— В самом деле?
— Я не совсем понимаю, о чём вы.
— Неважно. Просто спросила. А у вас есть другие причины желать встречи с герцогом?
— Нет, — ответил Джордж.
— Люблю, когда отвечают честно, — сказала Кэролайн.
Ужин закончился, и дамы вышли из-за стола. Клоуэнс весь вечер вела себя очень тихо, лишь скромно отвечала на галантные комплименты одного из безымянных военных, но иногда бросала взгляды на Джорджа, как будто оценивая. Он поглядывал на неё в ответ, однако надеялся, что она этого не замечает — его привлекала зрелая юность Клоуэнс, округлость рук, золотистая в сиянии свечей кожа, полные, четко очерченные губы, которых, без сомнения, уже касался какой-то юнец.
Мужчины пили портвейн, беседуя о заключенных в «Бруксе» пари на состав нового правительства. Прошло довольно много времени, прежде чем они поднялись, чтобы присоединиться к дамам. Джордж пропустил вперёд троих гостей и заговорил с Дуайтом.
— Клоуэнс гостит у вас — это не означает, что с Россом что-то случилось?
— Нет, он в Португалии, по делам.
— Да, это мне известно. И он ещё не вернулся?
— Пока нет. Но у него может быть много причин задержаться. Кэролайн решила, что для Клоуэнс неплохо немного побыть в обществе.
— С ней нет ни матери, ни брата?
— Нет. Она приехала с нами.
— И надолго вы в Лондоне?
— Возможно, на пару недель.
— Это правда, что вы прибыли в Лондон, чтобы осмотреть короля? Дуайт удивлённо поднял брови, минуту помолчал.
— Я представить не могу, что навело вас на такую мысль.
— Мой источник утверждает, что получил эту информацию из надёжных рук.
— Вам должно быть известно, Джордж, что Лондон — рассадник слухов. Особенно в такое время.
— Тем не менее, зная вашу нелюбовь к этому городу, я очень удивился вашему приезду... да ещё в январе, что весьма необычно.
— Верно.
— Что ж, — сказал Джордж, — разумеется, это не моё дело. Но я надеюсь, если вы встретитесь с его величеством, то поставите правильный диагноз. Если об этом станет известно — это поможет обустройству вашей клиники для душевнобольных в Корнуолле.
— Если станет известно и если это вообще произойдёт.
— Разумеется. Мой друг сказал, что Уиллисы — ваши близкие друзья.
— Близкие друзья? Вряд ли. Самое большее — коллеги. Я не одобряю их методы лечения.
— Но, возможно, вам предстоит обсудить с ними состояние короля?
— Я обсуждал состояние короля со многими коллегами. Не стоит это переоценивать.
— И они так же оптимистично настроены относительно его состояния, как сообщается в отчётах?
— Я не утверждал бы, что отчёты так уж оптимистичны. Но конечно, все надеются, что король поправится.
— Аминь, — сказал Джордж.
— Но...
— Но что?
— Неважно, — ответил Дуайт.
Они подошли к двери.
— Я должен сейчас уйти, — сказал Джордж. — Не хочу беспокоить гостей, поэтому прошу вас поблагодарить от меня Кэролайн за радушное
гостеприимство, а также и миссис Пелэм. С вашего позволения, я хотел бы поблагодарить Кэролайн и за великодушное предложение, сделанное за обеденным столом. Я буду счастлив принять его.
— Я не знаю, о чём речь, но разумеется...
Дуайт позвонил, чтобы Джорджу подали плащ и шляпу.
— А как считаете лично вы, Дуайт, есть шансы на выздоровление короля?
Дуайт повертел дверную ручку.
— Почему вы так этим интересуетесь?
— Это может определить будущее Англии.
— Хотите сказать — исход войны?
— Войны. Состояние дел на севере. И даже будущее Европы.
— Моё личное мнение — король не поправится, — сказал Дуайт. Джордж облизнул губы.
— Даже несмотря на то, что раньше его разум трижды восстанавливался?
— Тогда он был моложе. Шансы на полное выздоровление с каждым разом уменьшаются.
— А частично выздоровев, он не сможет остановить действие закона о регентстве?
— Это должен решать парламент.
— Говорят, у него ещё бывают периоды прояснения рассудка.
— Да. Были поначалу. Но непродолжительные. Я, разумеется, могу ошибаться, но буду очень удивлён, если они хоть когда-нибудь продлятся столько, что он сможет заниматься делами государства.
Джордж услышал шаги лакея.
— Вы судите по отчётам других докторов или это ваше личное наблюдение?
— Я думаю, болезнь наследственная, — сказал Дуайт. — На это указывают многие симптомы. Чаще она встречается у мужчин, хотя, полагаю, пассивно может передаваться и по женской линии.
А, Чемберс. Проводите сэра Джорджа к его лошади.
Глава восьмая
I
На следующий день Джордж отбыл в Манчестер. Жаль, если миссис Пелэм устроит встречу с герцогом Лидсом в его отсутствие. Но финансовые дела важнее сердечных. Особенно учитывая то, что первые вполне могут повлиять на вторые.
Необходимо действовать быстро. Джорджа обидела скудость сведений, выданных Дуайтом, — про себя он решил, что когда придёт время делать пожертвования на клинику для душевнобольных в Корнуолле, он ответит так же скупо, впрочем, для его кармана это привычное дело. Но доктор Энис не раз доказывал свою компетентность в вопросах медицины, и потому Уорлегган готов был поверить его прогнозу. Он был совершенно уверен, что Дуайт осматривал короля, хоть и скрывал это. Без личного общения он не говорил бы так определённо.
В Манчестере Джордж обнаружил, что со времени его последнего визита в сентябре ситуация изменилась к худшему. Мануфактура, для которой единственными рынками сбыта остались Вест-Индия и Южная Америка, пылилась на складах, на переполненном рынке не находилось покупателей, а тем временем в этих товарах так нуждалась воюющая Европа. За прошедший декабрь произошли двести семьдесят три банкротства, в то время как за предыдущие четыре года — всего шестьдесят пять. Ткачи зарабатывали вдвое меньше деревенских батраков. Квалифицированные прядильщики получали всего восемь шиллингов, работая по девяносто часов в неделю.
Конечно, надежда на перемены к лучшему всё же оставалась. Но никто не станет вкладывать деньги в надежду.
Кроме Джорджа.
Он задёшево купил фирму Флемингов, занимавшуюся прядением тонкого хлопка. Для двух других — Ормондов, производивших печатную бязь, и строительно-инженерной компании Фрейзера-Гринхоу — организовал кредит на продолжительное время в банке Уорлеггана, чтобы удержать их на плаву, не просто заём, а приобретение существенной доли на своё имя, так что Джордж стал владельцем большой доли их акций. Он сделал три других капиталовложения, поменьше, и накупил сырья, которое
станет только дороже, когда наступит мир. Всего он вложил семьдесят две тысячи триста сорок четыре фунта, почти весь свой свободный капитал.
Неделю спустя, в ужасную погоду, он вернулся в Лондон, довольный тем, что сделал необходимые приготовления, и как раз вовремя.
К несчастью, встреча с герцогом через три дня после возвращения Джорджа прошла не особенно удачно. Его светлость явно счёл Уорлеггана немолодым выскочкой — очевидно, упоминание имени леди Харриет слишком явно выдало его намерения, которые так же недвусмысленно отклонили. Герцогиня, хорошенькая молодая женщина, оказалась более благосклонной — возможно, лишь потому, что речь шла не о её сестре, или, может быть, по рассеянности. Она постоянно входила и выходила из комнаты в сопровождении пары слуг, разыскивая потерянный ключ.
Но мысленно поставив напротив имени герцога «чёрную метку» за высокомерие — которая, к слову сказать, никогда не забудется — Джордж не слишком огорчился. Он прекрасно знал: деньги ценят и в самых высоких кругах, а когда его капиталовложения в Манчестере окупятся, что, возможно, случится в течение года, состояние Уорлеггана достигнет в общей сложности около полумиллиона фунтов. Такое не сможет игнорировать даже семья Лидсов со всеми их огромными связями. Харриет наверняка ему не откажет. В конце концов, она может выйти за него и без позволения этого грубияна-герцога.
II
Росс вежливо согласился остаться в Лондоне, но его нетерпение росло. Конечно, он снова написал Демельзе. Ему не просто хотелось поскорее попасть домой — он очень устал от пребывания в Вестминстере, где выгода, которую каждый мог получить от конституционного кризиса, казалось, интересовала всех больше, чем ход войны или голодающие ткачи на севере. Росс прекрасно понимал, что все три проблемы взаимосвязаны, но последние две почти потонули в парламентских сварах, вызывающих у него отвращение.
Ему устроили встречу с министром иностранных дел, но при этом возникли некоторые сложности. Во-первых, Росс не питал уважения к Уэллсли. Его брат, недавно получивший титул виконта Веллингтона, строгий, сухой и прямолинейный, обладал обаянием талантливого полководца. Уэллсли, десятью годами старше, возможно, неплохо справлялся с работой в Индии, но был слишком деспотичен для Англии.
Многие считали его ленивым и заносчивым. Шутники говорили, что Уэллсли даже прогуливается с таким видом, как будто его сопровождает свита верхом на слонах.
Многие полагали, что на пост министра иностранных дел следовало назначить Каннинга, однако его отстранили из-за фракционных дрязг и собственных просчётов.
Другая тонкость состояла в том, что Росс ездил в Португалию только в полуофициальном качестве, как наблюдатель — при поддержке правительства, но без распоряжения. За этим стояли Каннинг, Дандас и Роуз, а Уэллсли с самого начала пытался помешать этому визиту на том основании, что по Португалии вполне достаточно официальной информации, можно и не посылать шпионов.
К счастью, Росс не слышал этого слова применительно к своей персоне, но в общих чертах знал о возражениях Уэллсли и мог заупрямиться. Однако в его отчёте выражалось такое явное восхищение диспозицией и действиями британских войск на полях сражений, что лорд Уэллсли поблагодарил его и пообещал, что весь кабинет министров получит копии этого отчёта до конца недели.
Персиваль также остался доволен и прислал соответствующую записку, но Каннингу этого было недостаточно.
— Мы ломимся в открытую дверь, дружище. Тебе следует выступить, изложив всё это в парламенте.
— Я не могу, — сказал Росс. — Или, вернее, не хочу.
— Почему?
— Пока не принят билль о регентстве, это совершенно никого не интересует. Ты и в самом деле всерьёз считаешь, что если раздать мой отчёт членам парламента, это изменит ход их мыслей? Или убедит тех, кто не согласен? Они и читать не станут. Сколько человек станет слушать мою речь в Палате? Полагаешь, если я скажу, что Англия почти наверняка выиграет войну на Пиренейском полуострове, это хоть немного впечатлит Уитбреда, Уилберфорса или Нортумберленда?
— Это и мне всю неделю не даёт покоя, — рассердился Каннинг. — Вопрос в том, что с этим делать.
— Оставить это и отпустить меня домой.
— Проповедовать язычникам полезнее, чем обращённым, — ответил Каннинг. — Нам важны сомневающиеся, причём влиятельные. Я подумывал... подумывал о том, что тебе надо бы рассказать эту историю леди Хертфорд, а ее, без сомнения, можно уговорить передать отчет принцу. Но не уверен, возможно, я ошибаюсь. Историей, полученной из
вторых рук, трудно убедить, верно?
— Точно.
— Значит, надо разговаривать напрямую. Разве я не прав? Честно говоря, только один человек непременно должен услышать твой отчёт — сам принц.
III
К концу января мороз усилился, и Темза замёрзла. Деревья в Бромптоне покрылись коркой изморози. Лошади оскальзывались и спотыкались на обледеневших дорогах, и, как драконы, выпускали клубы пара в сумрачном воздухе. С деревьев падали мёртвые птицы, лисы искали убежища в сараях, и всё накрыла неподвижная завеса лондонского тумана.
Большую часть времени Росс посвящал улучшению и доработке своего отчёта, чтобы он читался легко и без двусмысленности. Росс послал Демельзе третье письмо с извинениями, но без объяснений причин задержки. Послание вышло очень длинным, самым пространным из тех, что он когда-либо писал жене. В нём Росс изложил немалую часть своего отчёта, только в более простых выражениях. Он считал, что полезно взглянуть на отчёт её глазами.
Росс тщетно убеждал Джорджа Каннинга, что даже если удастся устроить эту невозможную встречу, у принца Уэльского давно уже сложилось почерпнутое из других источников мнение о преимуществах и недостатках ситуации на Пиренеях. Росс доказывал, что монарх (или его доверенное лицо) вполне может вовлекать политиков в формирование правительства, причём тех, с чьими взглядами он согласен. При этом в дальнейшем он не может контролировать все действия сформированного кабинета министров. Каннинг возражал, что, например, Питту, ставленнику короля, пришлось десять лет назад уйти в отставку, поскольку он выступил за права католиков, когда король был категорически против. Другими словами, никто из политиков, даже Грей и Гренвиль, не могут вести мирные переговоры с Францией, если этого не желает принц-регент. Привлечь принца на свою сторону, повлиять на него — и окончательную катастрофу можно предотвратить.
Росс спрашивал, как единственный доклад наверняка не известного принцу члена парламента, отправленного наблюдать за ходом войны, сможет изменить настроение наследника престола? Каннинг не возражал, но криво усмехаясь говорил, что утопающий цепляется за соломинку — и
если другие в неё не верят, значит, и хвататься не стоит? В конце концов, разве не говорят «последняя соломинка может переломить спину верблюду»? Каннинг знал, что Шеридан с его старомодной верноподданностью теперь на их стороне, как и леди Хертфорд. Простой народ будет возмущён уступками Бонапарту после долгих лет тяжёлой войны. Разве имеет значение, что Грей или Гренвиль войдут в правительство, если относительно заключения мира у них будут связаны руки?
Росс с усмешкой поинтересовался, кто станет дёргать за ниточки, организуя эту встречу? Каннинг ответил — не Уэллсли, он слишком заинтересованное лицо. Может быть, Шеридан. Никто другой не сможет это устроить. Всё должно быть сделано втайне, так, чтобы об этом знали только самые близкие друзья принца.
В конце месяца погода улучшилась, и обледеневший пригород превратился в болото. Росс несколько раз посещал парламент — когда голосовали за важные законы, а также послушать речь Каннинга, который
с поразительным успехом манипулировал Палатой общин — такого мастерства трудно добиться и так же трудно удержать. Когда на трибуну поднимался умелый спикер, в Палате резко утихали споры, но всё, что он говорил, воспринималось так критично, как если бы он был никем, а если содержание речи не оправдывало репутации оратора, его немедленно прерывали громкими криками. С Каннингом, разумеется, дело на этот раз обстояло иначе — он говорил семьдесят минут и под конец заработал овации. Позже, когда Росс пробился сквозь толпу парламентариев, чтобы поздравить его, Каннинг, улыбнувшись, негромко сказал:
— Я только что узнал, друг мой. Завтра вечером в семь.
— Где?
— Холланд-хаус. Сначала спросить Шеридана.
Значит, это случится двадцать девятого. Росс мрачно кивнул и собрался уходить, но Каннинг вернул его в круг своих друзей: Смита, Уорда, Хаскиссона, Бойна и остальных, как будто защищая Росса от опасностей пессимизма и сомнений. В прошлом году Росс дважды встречал наследника престола на приёмах в высшем обществе, и у него сложилось очень плохое мнение о нем. Беда для страны, думал он, если у власти или в правительстве, от которого зависит её существование, окажется этот жирный напыщенный денди. Он вызывал всеобщие насмешки и презрение, а памфлеты о нём переполнял жестокий сарказм.
Лишь на прошлой неделе Росс заплатил пенни за памфлет, гласивший:
Взгляни, вот он пасть разевает,
Лосось, что лоснится от жира.
Как много ж он пойла лакает!
И каждая добрая рыбка
За камни плывет иль в пучину.
Но всюду его провожают
Все монстры с морской глубины.
А как же его величают?
Не регент ли он в этом море?
Ведь если судить по размеру,
Иных нет достоинств — вот горе!
Нет места другому примеру,
Тут принца Уэльского вижу манеру!
Кое-кто, разумеется, думал иначе. Потакая собственным капризам, принц покровительствовал архитекторам, актёрам и писателям больше, чем любой другой принц в истории, но расточительная и распутная жизнь, избалованность и полная бессмысленность его существования оскорбляли Росса, как и многих других англичан. Предоставление отчёта такому человеку казалось неприятным и бесполезным занятием.
Закон о регентстве должен был вступить в силу пятого или шестого февраля, но, как слышал Каннинг, в лагере вигов всё ещё не пришли к согласию. Лорды Грей и Гренвиль, подготовившие для принца наброски резолюций в Палату общин, обнаружили, что их изысканные писания отклонены, а на их месте — новые, резкие реплики, скорее, в стиле Шеридана и лорда Мойры. Грей и Гренвиль отправили возмущенное письмо, указывающее на то, что накануне назначения на руководящие посты принцу вряд ли стоит игнорировать их рекомендации и вместо этого принимать к сведению советы тайных консультантов.
Это совсем не понравилось принцу, непривычному к возражениям. Однако «малыш Принни» мало что мог с этим поделать. Он считал невозможным оставить нынешнее правительство, а никого другого рядом с ним не было. Каннинг говорил, что Лансдаун слишком молод и не имеет опыта работы в правительстве, Шеридан — пьяница, Пансонби — ничтожество. Принцу пришлось выслушать поучения и выполнить их.
— Я предпочёл бы оставаться в правительстве, пока не принят закон о регентстве, — продолжал Каннинг. — Этот кризис, Росс, выходит за пределы небольшого круга людей, участвующих в нём. Здоровье короля может улучшиться, впереди ещё целая неделя! Если же она пройдёт, всё
кончится и мы потерпим поражение — ты сможешь вернуться в свои корнуольские владения, и я целый год не стану претендовать на твою дружескую помощь! Согласен?
— Я скучаю не по корнуольским владениям, а по корнуольской жене,
— улыбнулся Росс.
— Что ж, ты сможешь вернуться к ней в середине февраля — всего через три недели. Хочешь пойти к герцогине Гордон в следующую пятницу?
— С какой стати?
— Она устраивает званый вечер в Полтни. Там будут все известные люди — и текущее правительство, и будущее.
— Я не вхожу в круг известных людей.
— Мне кажется, твоё присутствие на этом приёме важно для нас. Может, светские рауты и не очень приятны, но в управлении страной они играют важную роль.
— Но я могу оказаться там в опале, — сказал Росс.
— Почему?
— Как знать? Может, не сумею удержаться в рамках приличий в присутствии его королевского высочества? Или нападу на одного из его лакеев? Или надену шейный платок неправильного цвета?
— Последнее — худшее из преступлений, — сказал Каннинг. — Мне известно, что в Тауэре томятся и за меньшие проступки.
IV