Семь часов — не очень удобное время, но, видимо, решили, что Россу лучше появиться после наступления темноты. Один Бог знает, думал он, зачем кому-то понадобилась подобная секретность, он же не привёз приватных сообщений от русского царя. Видимо, во время кризиса следует тщательно проверять всех и оценивать их влияние на принца, даже мясника, приносящего мясо через чёрный ход.
Если подумать, то мясник имел большее влияние, поскольку служил королевскому животу.
Ровно в семь лакей в синей с золотом ливрее провёл Росса в великолепную приёмную, забрал у него плащ, шляпу и подал бокал отличного канарского. Огромный зал пустовал, и Росс равнодушно смотрел на убранство в стиле рококо. Такой напыщенный человек, как принц, несомненно имел пристрастие к вычурности в архитектуре. Как
последние французские короли. Но уместна ли такая параллель?
Скрип двери возвестил о появлении коренастого пожилого человека, тот неуверенно приближался к Россу, стуча каблуками по отполированному полу.
— Капитан Полдарк? Доброго вам дня. Я провожу вас через несколько минут. У принца сейчас секретарь с только что полученным сообщением.
Они пожали друг другу руки.
— Когда трон так близок, переписка становится значительно интенсивнее.
— Разумеется.
— Слава Богу, погода стала получше. Холод плохо действует на мою печень.
Они постояли в молчании. Пожилой собеседник слабо кашлянул.
— Ещё каплю канарского? Или, может, вы предпочитаете бренди?
— Благодарю. Мне, пожалуй, достаточно.
Снова молчание.
— Как вы понимаете, у принца сейчас очень много забот. Уверяю вас, он был бы гораздо счастливее, если бы отец поправился.
— Как и все мы, мистер Шеридан.
— Да. Разумеется. Тем не менее, я не рекомендовал бы вам выражать подобные чувства в этом доме или хотя бы не проявлять излишней эмоциональности. — Шеридан опёрся о кресло. — Такт крайне важен, капитан Полдарк. Такт. Я уже создал вам репутацию военного стратега и надеюсь, вы так же успешно проявите себя в обществе!
— Первое совершенно незаслуженно, — улыбнулся Росс, — и я понятия не имею, насколько смогу соответствовать вашим ожиданиям во втором. Однако, если вы заняты — не ждите, прошу вас. Я вполне могу подождать и в одиночестве.
— Нет-нет. Но если позволите, я выпью с вами по бокалу.
Спустя десять минут Росса провели в маленький кабинет к принцу, который сидел за богато инкрустированным столом, внимательно изучая табакерку. Принц был в оливково-зелёном халате, расшитом серебром, под ним — белый шейный платок, сверкающий жилет канареечного цвета и белые шёлковые бриджи. Будучи на пару лет моложе визитёра, принц казался рядом с ним стариком и выглядел как старая курица рядом с орлом. Все черты лица — морщины, мешки под глазами, бугристая кожа — свидетельствовали о нездоровом образе жизни и потакании своим слабостям.
Росс склонился над унизанной кольцами рукой.
Принц фыркнул.
— Мой отец — коллекционер и большой любитель табакерок, — сказал он. — Возможно, это утешало его скорбь. Говорят, эта принадлежала Генриху Наваррскому.
Росс не испытывал желания комментировать это утверждение, и потому ничего не сказал.
— Наверное, вы не коллекционер, капитан Полдарк? Или вы коллекционируете только информацию?
— Ваше высочество?
— Мне известно, что вы недавно прибыли из Португалии, куда были направлены министрами из правительства моего отца для независимого наблюдения за военными действиями.
— Это верно, сэр.
— И вы подготовили отчёт?
— Я полагал, что вы уже ознакомились с ним, ваше высочество. Принц Уэльский впервые за их встречу поднял взгляд: немного
сонный, но оценивающий и проницательный. И не слишком дружелюбный.
— Вы ведь прежде всего военный, Полдарк, человек действия, а не литератор? Я нашёл ваш отчёт интересным, но отнюдь не хорошо написанным. Смею надеяться, что немного способен оценить литературный стиль. Однако мне говорили, что рассказываете вы гораздо свободнее и, пожалуй, вкладываете в слова больше смысла.
— Я и не оратор, сэр. Я только могу попытаться добавить к уже изложенному некоторые наблюдения — и, разумеется, отвечу на любые вопросы, которые вы сочтёте нужным задать.
Принц всё ещё вертел в руках табакерку.
— По крайней мере, вы не обещаете слишком многого. Уже кое-что. Чем старше я становлюсь, тем больше вокруг меня тех, кто слишком много обещает. Эта болезнь придворных — проклятие принцев и королей.
Росс снова сдержался и промолчал.
— Вы знаете, я тоже предпочёл бы быть человеком действия в большей степени, чем могу себе позволить. Понимаете? Эта война так затянулась... Когда она началась, я был совсем молод. Мне хотелось вести армию на поле боя, принимать участие в сражениях, — принц довольно кивнул в подтверждение своих слов. — Милостивый Боже, я совсем не трус. Среди моих предков были полководцы. Но мне, как наследнику престола, не позволили участвовать в войне! Меня укрыли коконом, как дорогую гусеницу шелкопряда, чтобы после кончины отца я смог занять его место — подписывать документы, назначать министров, блюсти
государственные интересы Англии! Но как человек, я лишён удовольствия от достижения общего блага — или хотя бы стабильности — для английского народа. Вы, Полдарк, вправе завидовать роскоши и благополучию моей жизни, это так. Я же завидую вашей свободе быть тем, кто вы есть — военным, политиком, человеком дела, можно даже сказать, в лучшем смысле этого слова, авантюристом.
— Ради собственных интересов, сэр, я рискую только в своей шахте,
— сдержанно сказал Полдарк. — Что же касается остального — в моей жизни сами по себе происходят события и представляются поводы для риска.
Принц зевнул, вытянул толстые ноги. Его обувь украшали серебряные пряжки, на белых фильдеперсовых чулках виднелись ажурные вставки.
— А теперь вам представился я, так? Когда вы впервые встретились с лордом Веллингтоном?
Вопрос был задан резко, и мгновение Росс колебался.
— С Веллингтоном?.. После Буссако, сэр. Но кратко. Множество дел требовало его внимания.
— Вы встречались с ним прежде?
— Нет, сэр.
— А с Уэллсли?
— Я встречал его на приёмах. Иногда мы обменивались парой слов в Палате. До прошлой недели. Тогда я представлял ему этот отчёт.
— А с Каннингом?
— О, Каннинга я хорошо знаю, сэр. Мы знакомы лет семь или восемь.
— Да, так я и думал. Так и думал. Всё это сильно напоминает интриги Каннинга.
— Всё... это, ваше высочество?
— Да. И не задирайте на меня ваш длинный нос. Вы понимаете, о чём я. Каннинга надо бы так и звать — хитрюгой! Он считает себя слишком значительным человеком вне правительства, и будучи не у дел, постоянно пытается вмешиваться, организовать собственное маленькое правительство. Какие ещё цели мог иметь ваш визит в Португалию, когда кабинет министров получает собственные, совершенно полные отчёты обо всём, что там происходит?
— Я задавал этот вопрос перед отъездом, сэр.
— Да ну? И что же вам ответили?
— Что такой независимый отчёт может иметь значение для того, кто не боится что-то потерять и не ищет выгоды, кто так или иначе со временем приобрёл репутацию непредвзятого человека.
Принц перевернул табакерку и провёл пальцем по дну.
— Её чинили, но весьма искусно. Должно быть, отец и не заметил, вы согласны?
Росс снова промолчал.
— А вы — упрямец, капитан Полдарк.
— Сэр?
— Я сказал, что вы упрямец. Не притворяйтесь, будто не поняли. Ну
и?
— Да, сэр?
— Да, сэр, говорите то, что должны. Изложите подробно этот отчёт. Расскажите мне о том, что видели, что узнали и к каким заключениям пришли. Прошу, продемонстрируйте всё ваше красноречие.
Росс сглотнул. Хотелось почтительно поклониться, принести извинения и выйти вон. К чёрту этого жирного хлыща с его великосветскими замашками, фильдеперсовыми чулками и табакерками. Если таков будущий король Англии — тогда помоги ей, Боже. Беседа приняла вполне предсказуемый оборот.
Однако... эта аудиенция касалась отнюдь не личных дел Росса. Если сейчас он бросит всё и уйдёт — да, он не проиграет. Если же Росс останется, выдержит это недостойное обращение — он ничего не выиграет, ему определённо нечего ждать от этого толстопузого принца, но он хотя бы выполнит свой долг. И потом ему не придётся корить себя, как случалось не раз, если гордость — возможно, ложная гордость — побудит его к поступку, разрушающему надежду на продвижение порученного ему дела. Сейчас не время думать о личных предпочтениях. Дело слишком важное.
Росс начал говорить — нескладно, сбивчиво. Сначала он глядел на принца, продолжавшего ковырять табакерку, потом перевёл взгляд на статую слева от диванчика, на котором сидел его высочество. Статуя изображала какого-то греческого бога, судя по бороде и рогу — вероятно, Титана. Росс старался не думать о живом человеке, который то ли слушал его, то ли нет. Он обращался к статуе.
Он говорил минут десять, почти не прерываясь, и в последние пять минут — очень увлечённо. Наконец, Росс остановился. Он увидел, что принц отложил табакерку и посапывает, опустив голову на грудь. Росс молча смотрел на него с гневом и презрением. Принц поднял тяжёлые веки
и со вздохом спросил:
— Это всё?
— Да, это всё...
— Да, Полдарк, мне сказали правду, вы прекрасный рассказчик. Это
помогло мне неплохо вздремнуть.
Росс проглотил комок, пытаясь сдержаться.
— Значит, сэр, я потерпел неудачу, как и предполагал. Если теперь я могу идти...
— Нет, не можете.
Росс ждал. Французские часы пробили восемь.
— Что вы имели в виду, говоря о неудаче? — спросил принц.
— Я предполагал, что вы не заинтересуетесь рассказом. Принц зевнул.
— Мне говорили, что при Буссако генерал Мерль дошёл до вершины горного хребта, почти не встретив сопротивления. Почему Веллингтон это допустил?
— У него была слишком растянутая линия обороны, сэр. Генерал Мерль не прошёл беспрепятственно, но французы напали внезапно, в тумане, а в том месте у нас оказалось недостаточно сил, чтобы удержать их.
— Почему же оборонительные позиции так растянулись?
— Потому, что иначе их бы обошли.
— Значит, сражение едва не закончилось разгромом в самом начале?
— Нет, сэр. Для такого случая Веллингтон держал резерв. Он наблюдал за склоном со своих позиций, но из-за утреннего тумана у самой земли видимость была недостаточной. Как только Веллингтон заметил прорывающихся к вершине французов, он отправил 88-й пехотный, а также, думаю, и 45-й. Минут двадцать шла жестокая схватка, а потом разбитые батальоны французов отбросили с хребта, они потеряли около двух тысяч человек.
— И вы в этом участвовали?
— Нет, сэр. Я присоединился к роте своего племянника, входящей в 43-й полк дивизии генерал-майора Кроуферда.
— Значит, 43-й, — сказал принц и снова зевнул. — Тогда на следующих этапах сражения вы оказались не просто наблюдателем.
— Да, сэр. В тот день, позже, я участвовал в наступлении на дивизию генерала Луазона. Признаюсь, никогда прежде я не видел более храбрых и яростных солдат. Вы знаете, призывая к атаке, генерал Кроуферд крикнул, что мы должны отомстить за сэра Джона Мура.
— Мур, — вставил принц. — Ещё одна неудача.
— Все те, кто сражался рядом с ним, считают иначе. Говорят, он получил из Лондона невыполнимый приказ.
— Меня это не удивляет. Нисколько не удивляет. Тем не менее, его
разбили. Как и самого Веллингтона, который сейчас признаёт поражение.
— Не поражение, сэр. Тактическое отступление. Иначе, когда у противника столь превосходящие силы, его вскоре обошли бы с флангов и окружили.
Принц извлёк собственную табакерку и сунул по щепотке табака в каждую ноздрю.
— Мне докладывали иное, капитан Полдарк. Мне сообщили, что британская армия превратилась в толпу сброда, смешавшись с беженцами, удирающими из Лиссабона от победителей-французов. Обычное дело — неэффективность, негодный генералитет, беспечное офицерство, оборванные, пьяные, мародёрствущие солдаты.
— Возможно, сэр, — холодно сказал Полдарк, — вы владеете более свежими и полными сведениями, чем я.
— Без сомнения. Именно так.
— Тем не менее, перед отъездом я осмотрел некоторые оборонительные позиции вокруг Торриш-Ведраш. Зная мужество наших воинов и храбрость португальцев — поначалу плохо организованных и неподготовленных — я не могу даже представить, что французам удастся прорвать оборону. Ставлю голову на то, что Лиссабон устоит.
Принц Уэльский наконец встал с кресла. Поднять такую массу оказалось делом нелёгким — усилия выглядели нескоординированными, как будто у него отказали сразу все суставы и принц вот-вот рухнет на пол самым недостойным образом. Однако цель всё же была достигнута, принц выпрямился, тяжело дыша, и принялся мерить комнату мелкими шажками: шлёп— шлёп, шлёп— шлёп.
— Оборона, оборона... Наши генералы только о ней и думают, даже лучшие из них! Всё, что мы можем — высадиться в Европе, продержаться там некоторое время на патриотизме местных жителей, нанести французам парочку булавочных уколов, а потом с позором отступить — либо на подготовленные рубежи, либо на наши собственные корабли! Как таким образом можно разбить Наполеона? Я вас спрашиваю!
Росс молча смотрел на принца.
— Это нелёгкий вопрос, сэр. Возможно, нам лучше принять неизбежное и преклонить колени перед Наполеоном.
— Ага, значит вы согласны с мнением самых здравомыслящих людей!
— Я не думаю, что это самые здравомыслящие люди, ваше высочество!
— Не уклоняйтесь от ответа, сэр!
— Что ж, видимо, мы чрезмерно стараемся на малозначительных
участках? Мы неэффективно растрачиваем ресурсы, проливаем кровь и впустую расходуем деньги, сдерживая вторжение великой французской нации. Они уже овладели большей частью Европы. Без наших булавочных уколов они, вероятно, скоро овладеют и оставшейся... Раз уж вы оказали мне великую честь и поинтересовались моим мнением...
Полдарк помедлил. Принц не произнес ни слова.
— Поскольку вы оказали мне великую честь, спросив моё мнение, я скажу, что был глубоко огорчён, наблюдая, как первое десятилетие нового века заканчивается полным унижением Англии, отречением от множества народов Европы, ожидавших нашей помощи. Но именно вы, ваше высочество, обязаны принять на себя ответственность за выбор дальнейшей судьбы своей страны. А мы, ваши подданные, примем ваш выбор. Как, впрочем, и история.
Принц промокнул нос носовым платком, сделанным в Генте, ныне недоступном.
— Дерзость может принимать различные формы, капитан Полдарк. Как военный, вы наверняка осведомлены об этом. Вы высказывали ваше мнение в парламенте?
— Я редко выступаю в парламенте, сэр.
— Меня это не удивляет. Вам следует учиться у вашего друга Шеридана. Когда он был в лучшей форме — увы, довольно давно — он мог... неважно. Бесспорно, вы исполняете свой долг так, как понимаете его. Может, вы и мне позволите поступить так же.
— Сэр, я именно это имел в виду.
Принц снова тяжело заходил по комнате. Росс осторожно переместил ноющую ногу. Тяжёлое дыхание приблизилось к нему, снова отдалилось.
— Полдарк.
— Сэр?
— Подите сюда.
Его королевское высочество стоял у письменного стола. Когда Росс приблизился, он открыл ящик, извлёк из него пергамент размером примерно три на два фута и развернул его, поблёскивая кольцами на дрожащих пальцах.
— Смотрите. Это план оборонительных сооружений у Торриш-Ведраш, который мне прислали. Поясните его.
Росс прищурился, глядя на карту.
— Веллингтон — неисправимый растяпа, — сказал принц. — Так утверждают все мои советники. Тори думают иначе, но это потому, что чувствуют ответственность за его назначение, и кроме того, министр
иностранных дел — его брат.
— Если так, — ответил Росс, — то, как я уже ранее говорил...
— Это неважно. Растолкуйте мне эту карту. Возможно, вы не знаете
— я получил депешу, что Массена больше не осаждает Лиссабон, он отступил, узнав об этих укреплениях. Как кое-кто уверяет, лишь для того, чтобы занять более выгодные позиции, и это ухудшит наше положение. Другие говорят, что зима, голод и болезни работают на Веллингтона — возможно, он на это и рассчитывал. Но я не лишён познаний в военном деле. Если у вас есть что сказать по этому поводу, прошу.
Глава девятая
I
Герцогиня Гордон не имела городского дома, в Лондоне она останавливалась в знаменитом отеле «Пултни», там она и собиралась устроить прием. «Прекрасной герцогине», как ее называли, в девичестве Монлейт, теперь было за пятьдесят. Это, по всей видимости, и объясняло, почему герцог жил отдельно на Нью-Норфолк-стрит.
Но всё же она была безупречна и связана неразрывными узами со сливками британской аристократии, а потому все, кто что-то из себя представляет, явятся на прием, и значит, по мнению Росса, там будет тьма народа и безумно душно. А кроме того, хотя он хранил кое-какую одежду в своих прежних комнатах на Георг-стрит, у него не оказалось нового и достойного платья для подобного случая. Джордж Каннинг возразил, что будет более подобающе, если Росс, как недавно прибывший со службы в Португалии, наденет что-то строгое и простое, может, даже со следами сражения! Так его легко отличат от модников Вестминстера и двора. Сам Джордж Каннинг не собирался наряжаться по последней моде. Дамы... что ж, дамы — это другое дело. Если бы рядом была его дорогая жена...
Первого февраля, в пятницу, самые ужасные холода уже отступили, а грязь и слякоть на мостовой подсохли. Перед отелем на Пикадилли набросали солому, расстелили ковер и устроили навес. На украшенных столбах горели фонари, лакеи в белых париках и алых ливреях сдерживали зевак. Когда приехали Росс и Джордж Каннинг, уже собралась большая толпа. На улице пахло странной смесью продрогших и немытых тел, лошадей и навоза, сырой соломы и чадящих фонарей, в вестибюле же потеплело от свечей и стоял густой запах духов. Слуги принимали плащи, дамы торопливо поправляли прически у высоких зеркал в позолоченных рамах, и приглашенные один за другим длинной вереницей проходили в зал, где герцог и герцогиня дожидались, когда гостя представят.
Стоило Россу распрямиться после того, как он склонился над перчаткой герцогини, его встретил холодный взгляд пронзительно голубых шотландских глаз. Тиара и ожерелье сияли, хотя тело не выставлялось напоказ, на пока еще округлых щеках застыла изящная улыбка. Произнесли его имя, и Росс шагнул дальше и взял предложенный бокал,
прежде чем успел понять, что это сладкое белое вино.
— Идем, — сказал Каннинг. — Я всё здесь знаю, в музыкальном салоне прохладней и тише.
Час прошел в светской болтовне. Каннинг ненадолго отошел, но потом вернулся. Трое гостей обсудили с Россом его доклад и поздравили. Никто, похоже, не знал о визите к принцу — и это к лучшему, раз встреча ни к чему не привела.
Вернувшись, Каннинг сказал:
— Здесь мало представителей оппозиции. Ходят слухи, что им наконец-то предоставили возможность сформировать правительство, и нынче вечером они заняты именно этим. Весьма неудачно как для приема герцогини, так и для страны в целом, не сомневаюсь.
Росс слушал вполуха, поскольку приметил в дверях знакомую фигуру, которую не имел желания видеть ни здесь, ни где-либо еще — сэра Джорджа Уорлеггана. Тот был с элегантной дамой лет сорока, Росс никогда ее прежде не видел. Он спросил у другого, куда более приятного Джорджа, стоящего рядом.
— Это леди Гренвиль, — ответил тот. — Приятная дама, не такая безнадежно суровая, как муж. Но именно об этом я и говорил: они здесь без мужей. Леди Грей — в алом возле рояля, миссис Уитбред — вместе с Пламер Уорд, леди Нортумберленд, в правом углу.
Росс уставился в правый угол, но не на даму, о которой говорил Каннинг. Там стояла высокая блондинка с затейливой прической и в белом платье с высокой талией и пышными рукавами выше локтя, под грудью был повязан бант с длинными развевающимися концами. Глаза у девушки были серые, а челка слегка закрывала лоб. Она разговаривала, а точнее, с ней разговаривал крупный молодой человек в серебристом фраке безукоризненного покроя. Росс где-то уже видел этого юношу. Девушка по странной случайности напоминала его старшую дочь. Он всмотрелся в нее, моргнул и посмотрел снова. Потом скользнул взглядом по остальным людям в той группе и заметил двоих действительно знакомых.
— Боже мой! — воскликнул он, сглотнул и к удивлению Каннинга заулыбался. — Прости, Джордж! Увидел старых знакомых, которых должен поприветствовать.
Он протиснулся между болтающими группками гостей, обогнул разносчика с подносом вина, извинился, когда его попытался остановить сэр Анвин Тревонанс, и предстал перед девушкой в белом.
— Мисс Полдарк, — произнес он.
Она повернулась, улыбаясь в ответ на какую-то фразу молодого
человека, и, на мгновение замерев от неожиданности, просияла.
— Папа!
Росс взял ее за оба локтя, но тактично сдержал желание задушить в объятьях. Вместо этого он крепко схватил ее, притянул поближе и расцеловал в обе щеки, а потом коснулся губами уголка ее рта.
— Папа, папа! Мы не знали, что ты вернулся. Когда ты приехал? Почему ты нам не сказал? Ты здоров? Выглядишь прекрасно! Но как твои дела? Мама знает? Как чудесно! Я совершенно не ожидала...
— А как я мог ожидать? Ты здесь, в Лондоне. Твоя мать здесь? Как это вышло? Дуайт! Кэролайн!
Приветствия и вопросы продолжились, хотя ответы слушались лишь вполуха. В конце концов молодой человек в серебристом фраке собрался ретироваться, и Кэролайн сказала:
— Росс, ты знаком с лордом Эдвардом Фитцморисом?
Они поклонились друг другу.
— Я знаком с вашим братом, сэр. С Генри Лансдауном.
— Да, сэр. И думаю, мы встречались в Палате.
— В прошлом году вы выступали по поводу закона о правах католиков.
Молодой человек поморщился.
— В том числе! Брат говорит, что я слишком часто выступаю. Полагаю, теперь, когда он получил наследство, он не особо сожалеет о том, что не участвует в этой суете.
— Он сегодня здесь?
— Нет. Хотел прийти, но его вовлекли в одну политическую встречу, которая, как я полагаю, проходит именно сейчас.
— Вот как, — сухо отозвался Росс.
— А вы, сэр, — сказал лорд Эдвард. — Я только что имел огромное удовольствие встретиться с вашей дочерью.
— Как и я.
— Да, но вы ведь не в первый раз!
Они еще немного и с удовольствием поболтали, а потом Кэролайн взяла Росса под руку и отвела в сторонку, рассказывая про события в Корнуолле и расспрашивая про Португалию. В Корнуолл они собирались в ближайший вторник. Кэролайн спросила, не поедет ли Росс вместе с ними. Росс не переставал удивляться — Клоуэнс здесь, на таком приеме! Клоуэнс, которая предпочитает бегать босиком, скакать на своей огромной лошади и ведет себя, как сорванец! И Демельза разрешила? Это была желание Клоуэнс? Или предложение Кэролайн? И что, черт возьми, здесь
делает Дуайт, это в феврале-то?
— Спокойствие, — сказала Кэролайн, а Дуайт улыбнулся и покачал головой. — Спокойствие. Когда приедем домой, Демельза объяснит, как так вышло, беспокоиться не о чем, всё прекрасно, и если ты поедешь домой вместе с нами, чтобы присматривать за своими обширными угодьями...
— Невеликими угодьями, — вставил Росс.
— Встретишься с семьей, увидишь свою шахту и оставишь авантюрные вылазки для других, мы все станем счастливее.
— Фитцморис, — произнес Росс, оглядываясь вокруг.
— Да, Фитцморис, — отозвалась Кэролайн, — он явно неравнодушен
к твоей очаровательной дочери. Вреда от этого не будет.
— Но Клоуэнс... — нахмурился Росс. — Он из Петти-Фитцморисов?
— Что ж, это старинный род, несомненно, у них есть выбор. Его брат был известен просто как Генри Петти, пока в прошлом году не унаследовал титул. Лорду Эдварду двадцать семь. Он привлекателен, ведет праведную жизнь, как и брат, и имеет неплохую репутацию. Чего же еще тебе нужно?
— Для чего? — насторожился Росс.
— Для твоей дочери. Это так удивительно? Пусть отношения развиваются.
— Пока они будут развиваться в правильном направлении.
— Росс, ты не слишком ее опекаешь? Ничего удивительного, мы все такими станем в свое время! Но мне кажется, Клоуэнс достаточно здравомыслящая, чтобы ей вскружили голову высокое положение или титул.
В эту минуту здравомыслящая Клоуэнс беседовала об охоте на лис.
— Не верю, — засмеялся Фитцморис. — Как такое возможно?
— Не знаю, сэр. Вероятно, я живу ближе к земле, чем вы.
— Сейчас, мисс Полдарк, вы выглядите скорее неземной, чем приземленной. И прошу вас, не называйте меня «сэр».
— Тогда как мне вас называть... сэр?
— Фамилия моего брата теперь Лансдаун, и он говорит, что так и не привык. Но я родился Фитцморисом и умру, по всей видимости, под той же фамилией, раз мой брат, к счастью, женат и уже стал отцом. Родители окрестили меня Эдвардом Джоном Чарльзом, и до сих пор я не осмеливался попросить вас называть меня по имени, поскольку это предполагало бы ответный жест с моей стороны по отношению к вам, но надеюсь, наше знакомство вскоре станет достаточно близким, чтобы это позволить.
Клоуэнс слушала это вестминстерское красноречие с широко
открытыми глазами.
— А меня зовут Клоуэнс, — сказала она. — Полагаю, у меня только одно имя.
— Кларенс, — выговорил Фитцморис. — Но разве это не фамилия?
— Нет, Клоуэнс. К-Л-О-У... — заулыбалась она. — Один старый-престарый человек, живущий по соседству с нами в Корнуолле, тоже постоянно называет меня Кларенс, но заверяю вас, это неверно.
Когда она это произнесла, в памяти всплыл образ Джуда Пэйнтера, тот теперь почти не передвигался и день-деньской сидел перед своей грязной хибарой в Соле, как наполовину раздавленный жук, жевал табак и не желал признавать, что ее никогда не звали Кларенс. Контраст с этим блестящим и элегантным обществом был разительным.
— Что ж, мисс Полдарк, — сказал Фитцморис, — я-то уж точно больше никогда не совершу подобную ошибку! Но всё же, осмелюсь сказать, это весьма необычное имя. Оно часто встречается в вашем графстве?
— Нет. Больше я не знаю никого с таким именем.
— Оно что-то означает? На корнуольском диалекте?
— Кажется, да. Мама вроде говорила, что оно значит «эхо долины».
— Эхо долины, — повторил Эдвард, глядя на нее. — И в самом деле, подходящее имя.
II
— Дорогой Росс, — сказала Кэролайн, — на таких приемах ты чаще выглядишь даже не как рыба, вытащенная из воды, а как кошка, брошенная
в воду. Как мне тебя развлечь?
Росс похлопал себя по щеке и засмеялся.
— Объясни-ка мне, почему вкусы моего самого близкого друга среди женщин так отличаются от моих?
— Ну... это сложно, да? Скажем так, здесь можно увидеть целую коллекцию людей высокомерных, пустых, эгоистичных и излишне наряженных. Но в этом они не слишком отличаются от остальных, разве что имеют больше имущества и, вероятно, это развращает.
— Остановись! — ответил Росс. — Впервые в жизни я слышу от тебя такие радикальные высказывания!
— Разумеется, я не остановлюсь! Лекция еще и наполовину не закончена. Среди бедноты можно найти и величайшую щедрость, и