ВОСПОМИНАНИЯ ДОКТОРА П.Ф.ТЮРИНА

О. П. Гаврюшкин. По старой Греческой

(Хроника обывательской жизни). –

Таганрог, 2003. – С. 418-425

ВОСПОМИНАНИЯ ДОКТОРА П.Ф.ТЮРИНА

«Пройдет время, меняется облик нашего города, и люди бу­дущего утратят представление о прошлом, хотя, может быть, бу­дут интересоваться им.

Может быть, это оправдывает попытку сделать хотя бы и не совершенные зарисовки некоторых бытовых черт нашего города в предреволюционные годы. Относятся они в первую очередь к жителям одного, наиболее знакомого мне квартала, одного, по­скольку он был частью всего города. Находился на окраине, там, где не было мощеных дорог и тротуаров. Жили здесь в неболь­ших в двух и трехоконных домиках под черепичной или даже де­ревянной крышей. В кварталах подальше от центра попадались и хатки, крытые камышом.

Жителями были семьи служащих, приказчиков, базарных тор­говцев, лавочников, рабочих. В одной семье отец торговал (не очень успешно) на базаре курами, а жена и многочисленные доче­ри весь день шили простые хлопчатобумажные брюки по заказу торговцев дешевой одежды. Некоторое время жил тряпичник, вся семья которого занималась обходом дворов, выбирая в мусорных ящиках кости, тряпье, бутылки и все, что могло быть еще пущено в дело. Жила в квартале еще семья квасника, т.е. владельца квасни-деревянного киоска, в котором продавался хлебный квас. В квасне было две бочки - кислый квас, в меньшей - сладкий. Про­давался квас кислый - большими, а сладкий - маленькими стек­лянными кружками. Чаще пили смесь кислого и сладкого - на ко­пейку кислого и на копейку сладкого, или на две копейки кислого, и на одну копейку сладкого, своего рода коктейль. Пить один лишь сладкий квас было дорого, а некоторым и не нравилось. Квас поку­пали и для окрошки. В квасне был также стеклянный лоток с деше­выми конфетами-марафетами, как их называли. Было сито с жаре­ными подсолнечными и тыквенными семечками. Такие квасни были в окраинных районах или на границе центра и окраины, в частности на углу Елизаветинской улицы и Соборного переулка.

Была в квартале также семья мелкого подрядчика, бравшего подряды на небольшие строительные работы, вроде копки и об­лицовки цистерн для дождевой воды - одной из особенностей города того времени, порожденной постоянным недостатком во­ды. Это круглая, довольно глубокая (2-2,5 метра) яма, облицо­ванная цементом и битым кирпичом, или галькой, суживающаяся кверху и переходящая в укрепленную на ней большую железную трубу с воротом. Вода собиралась во время дождя через желоб, вставленный в приспособление для фильтра ящик из оцинко­ванного железа, облицованного кирпичом. Дно ящика было ре­шетчатым, на нем лежал войлок, а поверх галька и древесный уголь. От фильтра под землей наклонно шла труба, по которой вода текла в цистерну. Воду доставали ведром, прикрепленным веревкой или цепью к вороту. Дождевая вода была холодная, мягкая, казавшаяся сладковатой после обычной воды из сква­жин, которую называли машинной водой. Тем, кто не имел цис­терну, возили водовозы в мерной бочке, поставленной на телегу. Воду они брали в водокачках, качавших ее из скважин. Лучшей считалась вода из водокачки Петриченко. Водовоз обычно клял­ся, что возит воду именно от Петриченко, и в доказательство предъявлял квитанцию. Но, как правило, хозяйки в квитанцию не заглядывали и тем более не отбирали ее, так что одной квитанци­ей можно было оправдать не одну бочку.

Жили в квартале и люди, род занятий которых был неясен. Материальный уровень обитателей окраинных кварталов был значительно ниже центральной части города. Центральный рай­он ограничивался с небольшими отступлениями улицами Гречес­кой, Елизаветинской и переулками Коммерческим и Гоголев­ским. Дома в центральной части, несмотря на их внешнюю при­влекательность, или даже красивость, имели мало коммуналь­ных удобств. Отопление было печное углем, водопровода и кана­лизации не было. Ванны имели лишь единичные дома, в ряде до­мов были уборные с выводом нечистот в выгребную яму, в боль­шинстве случаев это была всасывающая яма, которая запреща­лась санитарными правилами и в то время, но обычно запреще­ние нарушалось на худой конец за счет взятки. Дороги в цент­ральной части были вымощены булыжником, а тротуары - камен­ными плитами. Ширина тротуара зависела от зажиточности вла­дельца прилегающего к тротуару дома.

Жили здесь владельцы или директора заводов или банков, адвокаты, врачи, владельцы магазинов, помещики близлежащих поместий, крупные чиновники, учителя гимназии и др.

Наиболее низкий уровень был у жителей городских пригоро­дов: Касперовки, Скараманговки, Камбициевки и номерных пе­реулков, все разраставшихся, носивших в то время нелепое на­звание «Собачеевка».

Летом жизнь начиналась пением петухов. Петухи и куры были в каждом дворе. Они свободно ходили по двору, выходили на улицу, не вызывая чьего либо протеста. Иногда забирались в чу­жие дворы, тогда срочно изгонялись. Вместе с петухами, чуть позже, вставали хозяйки, чтобы приготовить чай и все, что нужно мужьям к выходу на работу. За ними вставали и мужья. Время вы - хода зависело от характера работы и расстояния до нее.

Все шли на работу пешком. Единственным транспортом были извозчики. Одноконный, легкий экипаже открытым верхом, отбрасывающимся в хорошую погоду, имел два сидения: основное, бо­лее удобное, и небольшую скамеечку, тоже покрытою кожей, но более жесткую, на которой могли поместиться два пассажира, обычно дети. Они сидели спиной к направлению движения и опи­рались спиной на козлы кучера. Козлы (или облучки) возвышались с передней части экипажа. Извозчик, сидевший на них, был одет в широкий кафтан, запахивающийся спереди, обшитый блестящи­ми, под серебро, ажурными пуговицами в несколько рядов сверху донизу. Зимой он был теплым, на вате, летом подпоясывался цветным кушаком, чаще красного цвета. Экипаж был на рессорах. Под задним сидением рессоры были больше. Они несколько выда­вались сзади и были большим соблазном для мальчишек с окраин в тех случаях, когда по их улицам проезжал извозчик. Ухватившись за рессоры и опершись ногами на заднюю ось, можно было про­ехать один-два квартала, пока извозчик не заметит и не погрозит кнутом бесплатному пассажиру. Большая часть извозчичьих эки­пажей была на железном ходу, и они очень сильно тарахтели, ког­да ехали по мостовой. У меньшинства колеса были на резиновом ходу, со сплошной резиной, и совсем немногие имели пневмати­ческие шины, их называли «лихачами». Экипажи у них сверкали черным лаком, спицы на колесах были яркого красного или зеле­ного цвета, лошадь была покрыта цветной сеткой, кафтан на лиха­че был из более дорогого материала. За проезд на лихаче плата была дороже. В разговоре и кучера и экипаж объединяли одним словом «извозчик» и ездили не «в экипаже», а «на извозчике». Зи­мой извозчики ездили на легких саночках, «козырьках», в которых могло поместиться два пассажира.

Можно было добавочно на колени посадить еще ребенка, ес­ли он был с пассажирами. Санки скользили легко и беззвучно по снежной дороге. Для предупреждения пешеходов и встречных извозчиков зимой на лошади были бубенчики, звеневшие мело­дичным звоном. Летом слева от козел был электрический фона­рик, дававший слабый свет. Электрических фонариков на оглоб­лях, о каких писал Блок в «Двенадцати» у таганрогских извозчи­ков не было.

Ни служащие, ни тем более, рабочие на работу на извозчиках не ездили. Проезд «в один конец», как тогда говорили, стоил 20 ко­пеек - немыслимая трата из бюджета служащего или рабочего, мысль, о которой даже не приходила в голову. Езда на извозчике была роскошью. Обычно извозчика нанимали, если нужно было привезти врача. А к врачу больной, если мог, шел пешком.

Для перевозки тяжестей, угля, мебели при переезде, овощей на зиму и т. п. нанимали ломового извозчика «драгиля», как его называли. Хозяйки на базар шли также пешком, хотя нести корзи­ну с овощами было иногда нелегко, особенно если жили от база­ра далеко. А ходили обычно каждый день, базар был один из ос­новных мест, где покупались продукты. Только на базаре можно было найти мясо, рыбу и все молочные продукты: творог, который тогда назывался сыром, сметану, кислое молоко, масло и обыч­ное молоко, которое называли «сладкое молоко». Там же были и куры, яйца и все овощи„ Специальных мясных, рыбных, молоч­ных магазинов вне базара и в городе не было, а на базаре были ряды - мясные, рыбные, овощные и другие. Была в Таганроге мо­лочная ферма «Галька», но она поставляла молочные продукта со­стоятельным жителям центра, конечно, по повышенной цене. Продукты эти развозились на льду в одноконном закрытом фурго­не на рессорах, напоминавшем большую карету; на боковых его стенках и на дверцах крупными буквами надписи: «Галька».

Необходимость покупать продукты ежедневно диктовалась обстоятельствами. Ни сырые продукты, ни приготовленную из них пищу хранить было негде. Лишь в отдельных домах были при­митивные ледники - небольшие шкафы, внутри которых были вставлены ящики из луженого железа, меж стенами, которых на­ходился лед. Лед для них нужно было покупать, что было неде­шево. В некоторых дворах в центре ледники засыпали зимой льдом с моря и заливали водой, затем все засыпали соломой. Но таких хранилищ льда (их называли ледниками) было очень не­много. Основная часть жителей хранила продукты в погребах, там можно было сохранить хорошо овощи, но не скоропортящие­ся продукты - молоко, мясо и г. п. Зимой все это было проще, но и тогда готовили обед каждый день.

Посещение базара кроме необходимости, было и своего ро­да развлечением, ведь другого отвлечения от домашних дел за целый день у хозяек не было. На базаре можно было встретить знакомых, вообще повидать людей, да и самый процесс покупки в некотором роде развлекал.

После возвращения с базара начиналось приготовление обе­да. Улицы пустели, в городе воцарялась тишина. Было настолько тихо, что в квартале, расположенном в полутора-двух километ­рах от порта, был слышен лязг разгружаемого там железа. Слышна была работа землечерпалки, находящейся далеко в мо­ре. А от железнодорожной станции, находящейся на таком же расстоянии, были слышны не только гудки паровоза, но и шум пара, и стук колес поезда. Такая тишина была и во многих других кварталах, но она не была абсолютной. Время от времени она прерывалась голосами, как теперь сказали бы, представителей бытовых услуг с доставкой на дом. Иногда они сливались в свое­образную симфонию звуков„ Чаще и громче звучали женские го­лоса продавщиц бубликов. У каждой была своя манера и высота голоса, свои ударения, тембр, протяженность звука.

В разных концах города слышалось: «Бубликов, бубликов, бубликов». Некоторые проявляли большую выразительность. Од­нажды отец рассказывал, что был буквально испуган, когда встретившаяся разносчица бубликов вдруг вращая глазами и ди­ко, как кликуша, завопила свое «бубликов, бубликов, бубликов Значительно мягче звучали мужские голоса: «Вот точить ножи, ножницы». Это точильщик шел, неся на плечах довольно тяжелый точильный станок, с улицы на улицу, изо дня вдень. Навстречу не­сется певучее: «Тазы, ведра починяю!» - жестянщика, несущего на плечах мешок, на котором навернуты листы жести и железа„ Тазы, ведра, кастрюли и пр. починялись здесь же, во дворе заказ­чика. Значительно меньше было лудильщиков, нередко лудивших самовары и медные кастрюли во дворе у их владельцев. Лудиль­щиков приходилось искать, если возникала необходимость.

Голосов было много, время от времени было слышно: «Вугиля, вугиля», это продавец древесного угля, который покупали для растопки самоваров. Он везет уголь в большой, высокой пле­тенной из тростника корзине, поставленной на колеса. Уголь продавался на мерку, напоминавшую форму для куличей. Поче­му «вугиля», а не угля? Возможно, что уголь привозился из неда­лекой Украины. А может быть, это один из украинизмов, которых было много в речи таганрожцев. Так, например, говорили: «по во­ду», а не «за водой». Сказать «за водой», значило получить заме­чание, хотя в песне пели: «Шла девица за водой». Вообще было много искажений слов. Гэворили «калидор» или «пиль», а не пыль. Говорили «фатажек», а не керосин, «плитуар», а не тротуар и т. п. (Даже в одной песенке пелось «А я один иду по плинтуару...» - О.Г.).

Еще один продавец предлагал: «гарбузов, гарбузов». Это то­же явный украинизм, да еще с искажением смысла слова, так как по-украински арбуз - ковун, а гарбуз - тыква. Впрочем, тыкву в Таганроге и сейчас еще называют кабаком.

Но, пожалуй, самыми частыми были голоса мороженщиков. Если «бубликов, бубликов» раздавалось по утрам, то призывы «са­харно морожено» или «Вот сахарно морожено», были более часты­ми в середине дня, когда усиливалась жара, и к вечеру, когда воз­вращались все домой и было больше возможных покупателей. Мороженое продавцы возили в небольшой двухколесной тележ­ке, на котором стояла деревянная лохань, а в ней обложенные льдом и солью два-три металлических ведерка: одно побольше - со сливочным, так сказать, с основным мороженым, и еще доба­вочно одно - два с грушевым, вишневым, кофейным и другими наполнителями. Мороженое накладывалось в толстостенные стеклянные стаканчики разной величины на 2-3-5 копеек, к ста­канчику давалась маленькая костяная ложечка. Мороженщик ждал, пока покупатель, обычно детвора, съест мороженое, а за­тем ехал дальше. Ложечки и стаканчики полоскались в воде из маленького металлического бачка с краном, приспособленного к тележке. Последние годы продажа мороженого была усовер­шенствована, оно накладывалось между двумя небольшими круг­лыми вафлями с помощью специальной металлической формоч­ки. При этом не надо было ничего мыть, и мороженое тоже было рассчитано на 2-3-5 копеек. Несмотря на кажущуюся небольшую цену, мороженое покупалось нечасто. То небольшое количество, что помещалось в тележке, мороженщик, чтобы распродать, во­зил целый день по улицам города, но и не всегда успешно.

В центральные районы мороженщики старались не забирать­ся, особенно в самый центр - на Петровскую, Николаевскую, где их гоняли городовые. Жители этих улиц находили неприличным брать мороженое у мороженщиков. Обычно его ели в своего рода молочных кафе, которые летом открывали в городском саду и на открытой веранде в санатории, где Чанышев был большой мас­тер готовить молочные продукты.

Более доступными, чем мороженное, сладостями для детей, живших в окраинных районах, были «марафеты» - дешевые конфе­ты, продававшиеся торговками, располагавшимися на углах улиц«Они торговали семечками и «марафетами». Продавались они и в квасных. Это были тонкие, плоские, ромбовидные маковники, ириски, леденцы, засахаренные орехи и еще какие-то, описать ко­торые невозможно, формой и величиной как маковники, но состоя­щие из неопределенного вязкого, ярко окрашенного в красный цвет тестовидного вещества. Их очень любили. На базаре с лотков продавались всякие сладкие соблазны в большом разнообразии. Были «огурчики» кусочки теста, по форме напоминающие огурчики, с рифленой поверхностью, а затем варенные в меду. Фруктовая халва, вначале склеивающая рот, а затем растворявшаяся в нем, продававшаяся кусками, рожки, привозимые из Греции - стручки, напоминавшие внешним видом стручки акации, но более толстые, не терпкие и сладкие, и многое другое. Шоколадных конфет не по­купали вообще, вне праздников покупали не более 1/4 фунта.

Газированная вода (сельтерская) с сиропом продавалась лишь в одном ларечке на Петровской улице. Впрочем, об этом ларьке ходили плохие слухи. Фруктами дети лакомились, если во дворе росли свои деревья, как правило, вишни и жерделы, ино­гда слива, абрикосы, белгороны. Варенья варилось в общем не так много. Больше всего вишневого, вишни были дешевле, да ча­сто были и свои деревья. Его варили фунтов 10-20. Значительно меньше варили из других фруктов - абрикос, слив, райских яблок и совсем немного варенья малинового, черносмородинового и др. Варенье было доступным, но не ежедневным лакомством, и когда бывали гости, варенье обычно подавалось 2-3 сортов.

Из других заготовок на зиму варили томат, солили в бочках капусту, огурцы. Крупы и бакалейные товары покупали в так на­зываемых бакалейных лавочках. Это были маленькие продукто­вые магазины, расположенные в небольшой комнате с выходом на улицу, в доме, где жил хозяин лавки. К двери, выходящей на улицу, был приделан звонок, звонивший, если кто-либо откры­вал дверь. Это предупреждало хозяев, что кто-то вошел. В лавке продавался хлеб обычного для таганрожцев сорта «дрождевой» - более белый и более дорогой, и «макаронный», очень своеобраз­ный, немного вязковатый, возможно, из макаронного теста, бо­лее дешевый. Ржаной темный, и так называемый пеклеванный - не имели широкого спроса и распространения.

В лавке из-под полы можно было купить и водку. Вообще же водка продавалась в «монопольках». Такая «монополька» была на углу Елизаветинской и Полтавского переулка. Называлась она «монополькой» из-за указа о монополии водочной торговли. К этому времени относится анекдот. Царь говорит царице: «Нет, Саша, водка наша», а она отвечает: «Да будет, Коля, твоя воля». И появление песни, начинавшейся словами: «Куда едешь, куда идешь, куда шкандыбаешь? До Маруси в монополь, разве ты не знаешь?». Сюда стекались в обеденный перерыв ломовые извоз­чики, грузчики, многие из «сезонников» - маляры, штукатуры и другие мастеровые, местные и приезжавшие на лето. Все сто­лы монопольки были утыканы сургучом. Купив небольшую посу­дину, чаще «сотку», сходившиеся сюда извозчики, драгили, се­зонники обдирали о стенку сургучную печать с горлышка, выби­вали ударом ладони под дно пробку и тут же выпивали.

Обычно в бакалейную лавку посылались дети, но иногда в свободную минутку шли сами хозяйки. Там можно было встре­тить соседок и переброситься парой слов, узнать новости, или же просто поболтать.

Летом, отдохнув после обеда, в кварталах, расположенных к морю, шли купаться на море. Это было не только гигиенично и отдыхом, в какой-то мере развлечением. К морю шли напря­мик через пустыри, бывшие на берегу, по тропинке обрыва или через мощеный, так называемый «Банный спуск», располагав­шийся возле мясокомбината, или, как тогда говорили, ското­бойни, теперь Комсомольского переулка, в то время Кампенгаузенского.

Можно было пройти до конца спуска, но там купали лошадей. Обычно, не сворачивая на последний виток вправо, спускались по небольшой каменной лесенке влево, где было место для купа­ния людей. Слово «пляж» тогда не употреблялось.

Женщины от мужчин купались отдельно, так как ни купальных костюмов, ни трусов, ни плавок обычно не продавали. При этом первой была часть берега, где купались женщины, мимо которых шли к своему пляжу мужчины.

Время от времени бойня спускала в море отходы, как говори­ли тогда, «спускала кровь», и вода в нем интенсивно окрашива­лась в красный цвет на 8-10 метров в глубину и на довольно зна­чительное пространство по берегу, захватывая главным образом место, где купали лошадей, и женский пляж, и меньше - место для мужчин. Вообще это никого особенно не смущало».

Многое из того, что, в своих воспоминаниях поведал доктор Тю­рин, можно было наблюдать в Таганроге вплоть до начала Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. До сих пор я еще чувствую ар­хаичную атмосферу милого старого Таганрога, с его тихими уютными улочками и переулками.