11 декабря 1946
Иисус находится за Храмом, у Овечьих ворот, за городом. Вокруг Него апостолы и ученики из числа пастухов, за исключением Леви. Они потрясены и очень разгневаны. Я не вижу некоторых из других учеников, которые прежде были с Ним в Храме.
Они спорят друг другом. Я бы сказала бы, что они спорят друг с другом и с Иисусом, и особенно с Иудой из Кериофа. Он упрекают его в ярости иудеев, и делают это с довольно едкой иронией. Иуда позволяет им говорить повторяя: «Я говорил с фарисеями, книжниками и священниками, и ни одного из них не было среди толпы». Они упрекают Иисуса за то, что Он не прервал дискуссию после того, как она утихла в первый раз. И Иисус отвечает: «Я должен завершить Мое явление».
Среди них также разногласия о том, куда им идти, та как приближается Суббота и праздничные дни. Симон Петр советует Иосифу Аримафейскому, что Вифания исключается, так как они не хотят беспокоить людей в Вифании, в частности потому, что Иисус сказал, что они не должны больше ходить в Вифанию.
Фома отвечает: «Ни Иосифа, ни Никодима там нет. Они ушли, праздновать в другом месте. Я встретил их вчера, когда мы ждали Иуду, и они сказали мне».
«Тогда, давайте пойдем к Нике», - советует Матфей.
«Она будет в Иерихоне на праздниках», - отвечает Филипп.
«К Иосифу из Ципори», - говорит Иаков Алфеев.
«Х’м, Иосиф… Мы не преподнесли бы ему подарка! У него были неприятности и… Ну, я могу также сказать вам! Он благоговеет перед Учителем, но он хочет быть в мире. Он кажется лодкой, захваченной двумя противоположными течениями… и держащейся на плаву… он принимает во внимание весь балласт, включая маленького Мартиала… настолько, что он не мог поверить, что Иосиф Аримафейский взял бы его», - говорит Петр.
«Ах! Так вот почему он был вчера с ним?!» - восклицает Андрей.
«Конечно! Поэтому лучше дать ему успокоиться в маленькой безопасной гавани… Э! Мы не очень храбры! Все напуганы Синедрионом!» - говорит Петр.
«Пожалуйста, говори о себе. Я никого не боюсь», - говорит Искариот.
«Так же как и я. Я бы бросил вызов всем легионам, чтобы защитить Учителя. Но мы в различных положениях… Остальные… Э! У них есть свое дело, свои дома,, жены, дочери… Они это помнят».
«Ну. У нас есть также и они», - замечает Варфоломей. «Но мы апостолы, и…»
«И ты подобен остальным. Никого не критикуй, потому что испытания еще не наступили», - говорит Иисус.
«Они еще не наступили? Чего же Ты ожидаешь большего, чем то, что мы испытали? И все же Ты видел, как я защищал Тебя сегодня! Мы все защищали Тебя, и я больше, чем кто-либо другой! Я пробивал наш путь через толпу, толкая с такой силой, что этого было бы достаточно, чтобы спустить на воду лодку!... «. Идея! Давайте пойдем в Ноб. Старик будет счастлив!»
«Да. В Ноб», - одобряют все.
«Иоанна там нет. Вы бы прошли весь путь зря. Вы можете пойти в Ноб Но не к Иоанну».
«Мы можем! А Ты не можешь?»
«Я не хочу идти, Симон Ионин. Мне уже нужно кое-куда пойти вечером Дня Посвящения. Но как только Я уйду, вы можете спокойно пребывать в любом месте. Итак, Я говорю вам: идите туда, куда пожелаете. Я благословляю вас. Я напоминаю вам, чтобы вы были едины физически и духовно, подчинялись Петру, который является вашим главой, не как учитель, но как старший брат. Как только Леви вернется с Моей сумкой, мы расстанемся».
«Нет, мой Господь. Никогда не может быть такого, чтобы я отпустил Тебя одного!» - восклицает Петр.
«Пусть всегда будет так, как Я того желаю, Симон Петр. Но не бойся. Я буду не в городе. Никто, будь то ангел или демон не найдет Моего убежища».
«И это хорошо. Потому что слишком многие демоны ненавидят Тебя. Я говорю Тебе, что Ты не пойдешь один!»
«Есть еще ангелы, Симон, И Я пойду».
«Но куда? В какой дом, если Ты отказался от лучших по Собственной воле или по стечению обстоятельств?! Ведь Ты не собираешься пойти и остановиться в горной пещере в это время года?»
«А если бы и так? Она была бы менее холодной, чем сердца людей не любящих Меня». Иисус говорит почти Сам с Собой, опустив голову, чтобы скрыть слезы, блестящие в Его глазах.
3. Вот и Леви. Он идет в спешке», - говорит Андрей, который смотрит с обочины дороги.
«Тогда давайте обменяемся приветствиями мира и расстанемся. Если вы желаете пойти в Ноб, то будете там точно перед закатом».
Подходит тяжело дышащий Леви: «Они ищут Тебя повсюду, Учитель…Те, кто любят Тебя сказали мне… они побывали во многих домах, особенно в домах бедных людей…»
«Они видели тебя?» - спрашивает Иаков Зеведеев.
«Конечно. Они даже остановили меня. Но так как я уже знал, я сказал: “Я иду в Гибеон” и вышел из Дамаскских ворот и побежал за стенами… Я не солгал, Господь, потому что я и эти люди идем в Гибеон после Субботы. Мы проведем ночь в окрестностях города Давида… Для нас это будут дни воспоминаний…» - и он смотрит на Иисуса с ангельской улыбкой на своем мужественном бородатом лице, улыбкой, которая оживляет в нем черты мальчика той далекой ночи.
«Хорошо. Вы можете идти. И ты тоже. Я тоже пойду. Каждый по своему собственному пути. Вы предварите Меня в деревне Соломона, где Я буду через несколько дней. И прежде чем покинуть вас, Я повторю вам те слова, которые Я говорил вам, прежде чем послать вас по двое по городам: “Идите, проповедуйте, объявляйте, что приблизилось Царство Небесное, при дверях. Исцеляйте больных, очищайте прокаженных, воскрешайте мертвых духом и телом, прося воскрешения духа во имя Мое, стремления ко Мне, Который есть жизнь, или воскрешения из смерти. И не гордитесь собой и тем, что вы делаете. Избегайте споров друг с другом и с теми, кто не любит вас. Не взыскивайте ничего за то, что вы делаете. Предпочитайте ходить среди потерянных овец Израиля, чем среди язычников и самаритян, не из отвращения, но потому что вы еще не способны обратить их. Отдавайте что у вас есть, не беспокоясь о завтрашнем дне. Делайте то, что вы видели делаю Я, и с тем же духом как Я Сейчас, Я наделяю вас силой делать то, что делаю Я и что Я желаю, чтобы делали вы, чтобы был прославлен Бог”». Он выдыхает на них, целует их одного за другим и отпускает их.
4. Все уходят нехотя и несколько раз оборачиваются. Он машет вслед им рукой, пока они не скрываются из виду, а затем спускается к ложу Кедрона, текущего среди кустов, и садится на камень около журчащей воды. Пьет воду, прозрачную и, конечно, ледяную, умывает лицо, омывает руки и стопы. Он надевает свою одежду, а затем снова садится. Он задумчив… И он не замечает, что происходит вокруг Него, что Иоанн, апостол, который уже был далеко со своими товарищами, вернулся один и, в подражание Ему, спрятался в густых кустах…
Иисус остается в этом положении некоторое время, затем Он встает, надевает Свою сумку за спину, и, следуя течению Кедрона, среди кустов, Он достигает колодца Ен-Рогель, затем поворачивает на юго-запад, пока не выходит на Вифлеемскую дорогу. А Иоанн, примерно в сотне шагах следует за Ним, весь закутанный в свою мантию, чтобы не быть узнанным.
А Он идет все дальше и дальше по дорогам, которые обнажила зима. Иисус широкими шагами поглощает пространство. Иоанн с трудом следует за Ним, также оттого, что ему нужно быть осторожным, чтобы Иисус его не заметил. Дважды Иисус останавливается и оборачивается. В первый раз, когда проходил мимо небольшого холма, куда ходил Иуда, чтобы поговорить с Кайафой, во второй раз у колодца, где Он сел и съел кусок хлеба, откусывая маленькими кусочками, а затем выпил из амфоры человека, пришедшего к колодцу. Затем Он продолжает идти до заката солнца… и наступают сумерки. Он достигает гробницы Рахили, когда последние красные солнечные лучи заката растворяются в фиолетовом цвете глубоких сумерек. Небо на западе выглядит как пергола глицинии в цвету, тогда как на востоке оно уже чистое кобальтово-синее холодное зимнее небо, и первые звезды уже появляются на дальнем конце небосвода.
Иисус ускоряет Свои шаги, чтобы достичь Своей цели до наступления темноты. Но когда Он достигает высшей точки, с которой Он может обозреть весь город Вифлеем, Он останавливается, смотрит (на него) и вздыхает… Затем Он быстро спускается. Он не входит в город. Он идет вокруг последних домов. Он идет прямо к руинам дома или башни Давида,, где Он родился. Пересекает ручей, текущий рядом с пещерой, выходит на небольшое открытое пространство, покрытое сухими листьями… Осматривает руины. Никого нет. Входит в пещеру… Иоанн останавливается чуть в стороне, он осторожен, чтобы его не было слышно или видно. Он ищет и видит. Скорее ощупью, чем зрением, он находит другое полуразрушенное стойло, входит в него и зажигает свет в углу. Здесь есть немного соломы, несколько грязных подстилок для скота, несколько сухих ветвей и немного сена в яслях.
5. Иоанн удовлетворен. Он говорит самому себе: «По крайней мере… Я услышу… и… Мы или умрем вместе или я спасу Его». Затем он вздыхает и говорит: «И он здесь родился! И Он пришел сюда, чтобы выплакать слезы печали… И… Ах! Предвечный Бог! Спаси Своего Христа! Мое сердце трепещет, о, Всевышний Бог, потому что Он всегда желает побыть одному перед великими делами… И какое же великое деяние Может Он совершить, кроме явления Себя как Царя Мессии? О! Все Его слова здесь, во мне… Я глупый мальчик и я мало что понимаю. Мы все мало что понимаем, о, Предвечный Отец! Но я боюсь. Я действительно боюсь! Потому что Он говорит о смерти. О мучительной смерти, предательстве об ужасных вещах… Я боюсь, мой Бог! Укрепи мое сердце, о, Предвечный Господь. Укрепи мое сердце бедного мальчика. Как Ты, конечно, укрепляешь сердце твоего Сына для будущих событий… О! Я чувствую это! Вот почему Он пришел сюда. Чтобы быть ближе к Тебе, более, чем когда либо и укрепить Себя в Твоей любви. Я хочу последовать за ним, о, Святейший Отец! Люби меня и позволь мне любить Тебя, чтобы иметь силу перенести все без трусости, чтобы утешить Твоего Сына».
Иоанн молится в течение долгого времени, стоя с воздетыми руками в трепещущем свете огня, зажженного им в примитивном камине. Он молится до тех пор, пока не увидел, что пламя начинает затухать, Тогда он забирается в широкие ясли и преклоняет колени на сене. Он являет собой тень в тени, закутанный в темную мантию, так же, как пещера окутана тьмой, пока в пещеру через брешь в своде не проникает с востока свет восходящей луны, извещающий о том, что наступила глубокая ночь. Но уставший Иоанн спит. Его дыхание и тихое журчание ручья – единственные звуки, которые можно расслышать в этой декабрьской ночи.
Высоко наверху, где легкие как вуаль облака освещены лунным светом, они кажутся сонмами ангелов летящими по всему небу… Но пения ангелов не слышно. Время от времени ночные птицы печально перекликаются друг с другом, и порой это заканчивается колдовским хохотом, типичным для сов, и вдали слышится плач, похожий на вой. Собака ли это, запертая в кошаре, скулит на луну, или волк, почуявший в ветре добычу, бьет себя по бокам хвостом и воет от рвения, не осмеливаясь приблизиться к хорошо охраняемому загону? Я не знаю.
6. Затем послышались голоса и шаги, и красноватый дрожащий свет замерцал среди руин. И затем, один за другим из тьмы выходят пастухи ученики: Матфий, Иоанн, Левий, Иосиф, Даниил, Вениамин, Илия, Симеон. Матфий держит зажженную ветвь, освещающую путь. Но впереди всех бежит Левий и он первым заглядывает в пещеру Иисуса. Он оборачивается и делает им знак рукой, чтобы они остановились и хранили молчание, затем заглядывает вновь… а потом своей правой рукой, протянутой назад, манит остальных, чтобы они подошли, а сам отодвигается в сторону, чтобы освободить им место, держа свой палец у губ, призывая их к молчанию, пока они один за другим заглядывают и затем отходят, так же глубоко тронутые, как Левий.
«Что нам делать?» - спрашивает Илия шепотом.
«Давайте останемся здесь и будем созерцать Его», - говорит Иосиф.
«Нет, неправильно вторгаться в духовные секреты душ. Давайте отойдем отсюда», - говорит Матфий.
«Ты прав. Пойдем в следующее стойло. Мы все равно будем здесь и близко к Нему», говорит Левий.
«Пойдем», - говорят они. Но прежде чем уйти они еще раз поспешно заглядывают в пещеру Рождества и затем удаляются, глубоко взволнованные, стараясь не производить какого-либо шума.
Но оказавшись у входа в соседнюю пещеру, они слышат храп Иоанна. «Тут кто-то есть», - говорит Матфий, останавливаясь.
«Какое это имеет значение? Зайдем и мы. Как нищие, потому что это, должно быть, нищий принял здесь убежище. Мы тоже можем здесь укрыться», - отвечает Вениамин.
Они входят, держа зажженную ветвь. Иоанн, свернувшийся калачиком на своем импровизированном неудобном ложе, с лицом, наполовину скрытым его волосами и мантией, продолжает спать. Они медленно приближаются к нему с намерением сесть на солому, разложенную рядом с яслями. Даниил смотрит боле внимательно на спящего человека и узнает его. Он говорит: «Это апостол Господа, Иоанн Зеведеев. Они пришли сюда, чтобы молиться… и сон одолел апостола… давайте уйдем. Он может почувствовать себя униженным, узнав, что был найден спящим, а не молящимся…»
7. Они вновь выходят и с неохотой входят в другую пещеру, следующую за этой. Симон, жалуясь на это, говорит: «Почему было не остаться у входа в Его пещеру, созерцая Его вновь и вновь? Годами мы мокли под ливнями под открытым небом, обязанные следить за нашими агнцами! Разве мы не можем делать то же самое по отношению к Агнцу Божьему?? Мы уполномочены делать это, потому что мы поклонялись Ему, когда Он спал Своим первым младенческим сном!»
«Ты прав как человек и как поклонник Богочеловека. Но что ты увидел, когда заглянул туда?» Быть может, человека? Нет. Не зная этого, мы пересекаем непереходимый порог, отодвинув тройную завесу, установленную, чтобы защитить таинство и мы увидели то, чего не видит даже Первосвященник, когда он входит в Святое Святых. Мы видели неизреченную любовь Бога к Богу. Мы не вправе вновь подсматривать за Ним. Власть Божия может наказать наши дерзкие глаза, которые видели экстаз Сына Божьего. О! Давайте будем счастливы тем, что мы имеем! Мы пришли сюда, чтобы провести ночь в молитве, прежде чем уйти в нашу миссию. Мы пришли, чтобы молиться и вспоминать ту давнишнюю ночь… Вместо этого мы созерцали любовь Божию! О! Предвечный Отец поистине сильно возлюбил нас, даровав нас радость созерцания Ребенка и страдания за Него, и радость оповещения о Нем миру в качестве учеников Богомладенца и Богочеловека! Сейчас Он даровал нам также и это таинство… Давайте благословим Всевышнего и не станем позволять себе желать чего-нибудь еще!» - говорит Матфий, который, я думаю, является самым авторитетным в мудрости и справедливости среди пастухов.
«Ты прав. Бог очень любит нас. Мы не должны претендовать на большее. Самуил, Иосиф и Матфий имели счастье поклоняться Младенцу и страдать за Него. Иона умер, не имея возможности следовать за Ним. Исаака здесь нет, чтобы видеть то, что видели мы. И если есть кто-то, кто заслужил это, то это Исаак, изнурившийся проповедуя Его», - говорит Иоанн.
«Это правда! Совершенно верно! Как счастлив был бы Исаак увидеть все это! Но мы расскажем ему», - говорит Давид.
«Да. Вспомним все, что в наших сердцах, чтобы рассказать ему», - говорит Илия.
«И остальным ученикам и верующим!» - восклицает Вениамин.
«Нет. Не остальным. Не из эгоизма, но из благоразумия и уважения к тайне. Если Бог пожелает, придет час, когда мы сможем рассказать. Но в настоящее время мы должны молчать», - вновь говорит Матфий, 8. И, обращаясь к Симону, продолжает: «Ты и я были учениками Иоанна. Вспомни, как он учил нас благоразумию в отношении святых вещей: “Если Бог, который уже благословил вас, дарует вам однажды исключительные дары, не отравляйте их вашей болтовней. Помните, что Бог открывает Себя духам, которые заключены в плоть, потому что они являются небесными драгоценными камнями, которые не должны демонстрироваться грязи и разврату мира. Будьте святы в своих телах и в своих чувствах, чтобы быть способными контролировать, будьте святы вашими глазами и вашими ушами, вашими языками и вашими руками. Будьте святы в ваших мыслях, контролируя гордость, не позволяя другим людям узнать, что вы имеете. Потому что ваши чувства, органы и разум должны служить, а не править. Они должны служить духу, а не править духом. Они должны защищать, а не расстраивать дух. Поэтому поставьте печать вашего благоразумия на таинства Божии в вас, до тех пор, пока Он не даст вам точного приказа иным образом, чем духам имеющим печать временного заключения в теле. Наши тела и разум были бы совершенно бесполезны, вредны и опасны, если бы они не служили обретению нами заслуг посредством страданий и скорбей, которые мы вынуждаем их претерпевать в ответ на порочные побуждения, которыми они стимулируют нас, и если они не служат храмы для алтаря над которым парит слава Божия: наш дух”. Вы помните, Иоанн, и ты, Симон? Я надеюсь, что помните, потому что если бы вы не помнили слов нашего первого учителя, он был бы действительно мертв, насколько это касалось бы вас. Учитель живет столько, сколько живет его учение в его учениках. И даже если ему на смену приходит более великий учитель, - в случае учеников Иисуса, Учитель учителей, - никогда не правильно забывать слова предшествующего учителя, который мудро подготовил нас к пониманию и любви к Агнцу Божьему».
«Это правда. Ты говоришь мудро, и мы повинуемся тебе».
«Но как мучительно и утомительно сопротивляться желанию взглянуть на Него вновь, когда мы так близки к Нему! Будет ли Он еще так близок, как сейчас?» - спрашивает Симон.
«Кто знает?! Как сияло Его лицо!»
«Сильнее, чем луна в ясную ночь!»
«На Его губах была божественная улыбка…»
«А Его глаза проливали божественные слезы…»
«Он не произносил ни единого слова. Но все в Нем молилось».
«Что Он видел?»
«Своего Предвечного Отца. Ты сомневаешься в этом? Только о таком видении могло говорить такое выражение Его лица. Нет, что Я говорю? Скорее, чем Он Его видел, Он был с Ним, в Нем! Слово и Мыслью! И они любят друг друга!... Ах!...» - говорит Левий, который также, кажется, пребывает в экстазе.
«Именно потому я сказал, что неправильно было бы нам оставаться здесь. Подумайте, что Он даже не захотел, чтобы с Ним были Его апостолы…»
«Конечно! Это верно! Святой Учитель! Он нуждается быть затопленным любовью Божией более, чем сухая земля нуждается в воде! Вокруг Него так много ненависти!...»
«Но также так много любви. Я бы хотел… Да, я сделаю это! Всевышний присутствует здесь. Я предлагаю себя и говорю: “Всевышний Бог, Бог и Отец Твоего народа, Который принимает и освящает сердца и алтари и освящает жертвы угодные Тебе, пусть Твоя воля сойдет как огонь и поглотит меня как жертву с Христом, подобно Христу, и ради Христа, Твоего Сына и Твоего Мессии, моего Бога и Учителя. Я умоляю Тебя. Услышь мою молитву”. И Матфий, который молился стоя с воздетыми руками, вновь садится на вязанку хвороста, на которой сидел.
10. Луна перестала освещать пещеру, потому что она сдвинулась к востоку. Она все еще ярко светит на землю, но больше не в пещеру, и лица и вещи исчезли во тьме. Слова также стали произноситься реже и голоса стали более тихими, пока дремота не одолела их добрую волю, и слова прерываются, и иногда остаются без ответа… Холод, пронизывающий на рассвете, является стимулом против сна, и они встают, зажигают несколько веток и согревают свои члены, окоченелые от холода…
«Что Он будет делать, так как Он, конечно, не будет думать об огне?» - спрашивает Левий, чьи зубы почти стучат от холода.
«Будет ли у Него хотя бы немного еды?» - спрашивает Илия и добавляет: Сейчас у нас есть только наша любовь и немного жалкой пищи… и сегодня Суббота…»
«Знаете что? Давайте оставим всю нашу пищу у входа в пещеру и затем уйдем. Мы всегда сможем найти немного хлеба до вечера, или у гробницы Рахили, или у гробницы Елисея. И мы будем провидением Провидения, для Сына Того, Кто заботится о всех нас», - советует Иосиф.
«Да. Давайте разожжем хороший огонь, чтобы мы могли видеть и хорошенько согреться, затем мы все оставим здесь и уйдем, прежде чем Он или апостол выйдут на рассвете и увидят нас».
Они раскрывают свои сумки у пылающего огня и извлекают из них хлеб, сыр и несколько яблок. Затем взваливают на спины вязанки с хворостом и осторожно выходят, а Матфий освещает путь веткой вынутой из огня. Они складывают все у входа в пещеру: вязанки на землю, хлеб и другую пищу кладут на них сверху. Затем они уходят, один за другим пересекают глубокий ручей и уходят в тишину забрезжившего слабого света рассвета, нарушенного внезапным криком петуха.