К Гамале. Любовь Благословенной Девы
3 июля 1946
Опускается ночь, принося прохладные бризы, освежающие после такой сильной жары, а также сумерки, приносящие облегчение после столь яркого солнечного света.
Иисус прощается с народом Гиппии, так как Он совершенно тверд в Своем решении не медлить с отъездом, чтобы быть в Капернауме в Субботу. Народ расстается с Ним неохотно, а несколько упрямых личностей следуют за Ним даже за пределами города.
Среди них женщина из Афека, вдова, которая в деревне на озере умоляла Господа избрать ее в качестве опекунши для маленького Алфея, нежеланного для собственной матери. Она присоединилась к группе учениц, как если бы была одной из них, так сблизившись с ними, что они относятся к ней как к одной из их семьи. Сейчас она с Саломией, оживленно разговаривая с ней вполголоса.
Мария идет далеко позади со Своей невесткой, и они соразмеряют свои шаги со скоростью маленького мальчика, который шагает рука в руку между ними и развлекается, прыгая через каждый камень на дороге, которая, вымощена плитами правильной формы, и построена, конечно, римлянами. И при каждом прыжке он смеется и говорит: «Видишь, какой я ловкий? Посмотри, посмотри еще раз!» Это игра, в которую, я думаю, играют все дети в мире, когда их держат за руку люди, которые, как они чувствуют, любят их. И две святые женщины, ведущие его за руки, проявляют большой интерес к его игре и хвалят его за ловкие прыжки. Бедный мальчик расцвел за несколько дней мирной, наполненной любовью жизни, его глаза радостны, как у счастливых детей и его серебристый смех красит его, прежде всего, делая его ребенком, а не печальным маленьким человечком, каким он выглядел вечером, когда покидал Капернаум.
Мария Алфеева, обсуждая эту ситуацию после того, как она услышала некоторые слова Сары, вдовы, говорит своей невестке: «Это было бы идеально! Будь я на месте Иисуса, я бы отдала ей мальчика».
«У него есть мать, Мария…»
«Мать? Не называй ее так! У волчицы больше материнских чувств, чем у этой негодницы».
«Это верно. Но даже если она не чувствует каких-либо обязательств по отношению к своему сыну, она всегда имеет права на него».
«Х’м! Чтобы заставлять его страдать! Посмотри, как сильно он изменился!»
«Я знаю. Но… Иисус не имеет права отбирать детей у их матерей даже для того, чтобы отдать их тем, кто любил бы их».
«Люди также не имеют права на… Лучше не говорить больше. Я знаю, что…»
«О! Я поняла тебя… Ты имеешь в виду: также и люди не имеют права отбирать у Тебя Твоего Сына, и все же они сделают это… Но совершая это, - жестокое действие с человеческой точки зрения, - они осуществят бесконечное благо. В этом же случае, напротив, Я не знаю, принесет ли это той женщине какое-либо благо…»
«Но это принесло бы ребенку много блага. 2. Но почему… Он сказал нам эту ужасную вещь? Я не имею покоя с тех пор как услышала об этом…»
«А разве ты не знала даже прежде этого, что Искупитель должен был страдать и умереть?»
«Конечно, знала! Но я не знала, что это должен быть Иисус. Я очень люблю его, Ты понимаешь? Я любила Его больше, чем своих собственных сыновей. Такой красивый, такой добрый… О! Я завидовала Тебе, моя дорогая Мария, когда Он был мальчиком, и затем позже… всегда… Даже дуновение воздуха беспокоило меня, как бы оно не повредило Ему и… я не могла поверить, что Его будут пытать…» Мария Клеопова плачет под своей вуалью.
А Мария, Мать, утешает ее: «Мария, Моя дорогая, не смотри на предстоящие события с человеческой точки зрения. Думай об их плодах… Ты можешь себе представить, как Я смотрю на дневной свет, угасающий каждым вечером… Когда он исчезает, Я говорю: у Иисуса осталось одним днем меньше… О! Мария! За одно Я, прежде всего, благодарна Всевышнему: за то, что Он дал Мне достичь совершенной любви, настолько совершенной, какой может обладать творение, потому что такая любовь позволяет Мне исцелять и укреплять Мое сердце, говоря: “Его и Моя скорбь полезна Моим братьям, поэтому да будет благословенна Скорбь”. Если бы Я не любила Моих ближних таким образом… Я бы не смогла вынести мысли о том, что они предадут Иисуса на смерть…»
«Так какова же Твоя любовь? Какую любовь должна иметь мать, чтобы говорить такие слова? Для… для того, чтобы не убежать со своим сыном, чтобы защитить его и сказать своим ближним: “Мой первый ближний – это мой сын и я люблю его превыше всего”.?»
«Тот, Кого следует любить превыше всего – это Бог».
«А Он и есть Бог».
«Он исполняет Волю Отца, и Я исполняю ее вместе с Ним. Какова Моя любовь? Какая любовь необходима, чтобы быть способной сказать такие слова? Любовь слияния с Богом, полного единения, абсолютного предания Ему, до полной утраты себя в Нем, чтобы быть ничем иным как частью Его, подобно тому, как твоя рука является частью тебя и делает то, что приказывает твоя голова. Такова Моя любовь, и такова любовь, которую следует иметь, чтобы всегда добровольно исполнять Волю Божию».
«Но Ты – это Ты. Ты Самая Благословенная среди всех созданий Божьих. Ты была, конечно, такой же даже до того, как заимела Иисуса, потому что Бог избрал Тебя, чтобы родить Его, и для Тебя это легко…»
«Нет, Мария. Я Женщина и Мать подобно каждой женщине и матери. Дар Божий не подавляет тварное существо. Оно остается человеческим, как любое другое существо, даже если этот дар сообщает ему очень сильную духовность. Теперь ты знаешь, что Я приняла этот дар по Моей собственной свободной воле, вместе со всеми связанными с ним последствиями. Потому что каждый божественный дар является великим блаженством, но также великим обязательством. И Бог не принуждает какого-либо человека принять Его дары, но Он спрашивает у человека, и если он отвечает: “Нет” духовному голосу, говорящему с ним, Бог не принуждает его. 3. У каждой души Бог спрашивает хотя бы однажды во время ее (земной) жизни…»
«О! Меня Он не спрашивал! Он никогда не спрашивал меня ни о чем!» - уверенно восклицает Мария Алфеева.
Благословенная Дева ласково улыбается и отвечает: «Ты не заметила этого и твоя душа ответила без твоего ведома об этом; и причина этого в том, что ты уже очень сильно любишь Господа».
«Я говорю Тебе, что Он никогда не говорил со мной!...»
«Тогда почему ты здесь в качестве ученицы следующей за Иисусом? И почему ты так беспокоишься о том, чтобы все твои сыновья стали последователями Иисуса? Ты знаешь, что влечет за собой следование Ему, и все же желаешь, чтобы они следовали Ему».
«Конечно! Я бы хотела всех их отдать Ему. Тогда бы я могла действительно сказать, что родила своих детей для Света. И я молюсь, чтобы я смогла истинным, вечным материнством отдать их Ему, Иисусу».
«Ты видишь! А почему так? Потому что Бог однажды спросил у тебя: “Мария, отдашь ли ты Мне своих сыновей, чтобы они были Моими священниками в новом Иерусалиме?” И ты ответила: “Да, Господь”. И даже теперь, когда ты знаешь, что ученик не выше Учителя, ты повторяешь Богу, Который вновь тебя спрашивает, чтобы проверить твою любовь: “Да, мой Господь. Я сейчас хочу, чтобы они были Твоими!” Разве это не так?»
«Да, Мария, это так. Это верно. Я так невежественна, что не могу понять, что происходит в душе. Но когда Иисус или Ты заставляете меня задуматься, я говорю, что это правда. Это действительно правда. Я говорю это… Я бы предпочла увидеть их убитыми людьми, чем враждебными к Богу… Конечно… если бы я видела, как они умирают… если… о! Но Господь… Э! Поможет ли Господь мне в тот час… или Он поможет Тебе одной?»
«Он поможет всем Своим верным дочерям, которые являются мученицами в духе, или в духе и в плоти ради Его славы».
«Но кто должен быть убит?» - спрашивает малыш, который перестал прыгать, услышав их разговор, и весь превратился в слух. И он спрашивает вновь, отчасти из любопытства, отчасти от страха, оглядываясь на пустынную местность в сгущающихся сумерках: «Тут кругом разбойники? Где они?»
«Здесь нет разбойников, дитя Мое. И никто в настоящее время не будет убит. Прыгай, продолжай прыгать…» - отвечает Пресвятая Дева.
4. Иисус, Который был далеко впереди, остановился, ожидая женщин. Из людей, которые следовали за Ним из Гиппии, по-прежнему остаются трое мужчин и вдова. Остальные один за другим решили покинуть Его и вернуться в свой город. Эти две группы вновь соединились. Иисус говорит: «Подождем здесь, пока не взойдет луна. Затем мы снова двинемся в путь, чтобы достичь Гамалы на рассвете».
«Но Господь! Разве Ты не помнишь, как Тебя изгоняли из него? Они умоляли Тебя уйти…»
«И что же? Я ушел, а теперь Я возвращаюсь. Бог терпелив и благоразумен. Тогда, в своем смятении, они были не в состоянии принять Слово, которое, чтобы быть плодотворным, должно быть принято мирным духом. Вспомните Илию и его встречу с Господом на Хориве и примите во внимание, что Илия был духом возлюбленным Господом и привыкшим слушать Его. Только в мире легкого ветерка, когда, после смятения, его дух успокоился в мире творения и его честной личности, только тогда заговорил Господь. И Господь ждал, чтобы страх, оставленный легионом бесов в память об их прохождении через этот регион, – потому что если прохождение Божие есть мир, то прохождение Сатаны вызывает беспокойство и смятение, – и Господь ждал, чтобы этот страх утих и их сердца и умы стали кристально чистыми, прежде чем вернуться к народу Гамалы, так как они все еще Его сыновья. Не бойтесь! Они не причинят нам никакого вреда!»
5. Вдова из Афека выходит вперед и простирается ниц: «А Ты не придешь в мой дом, Господь? Афек также полон сынами Божьими…»
«Дорога трудна, а времени у нас мало. С нами женщины и мы должны вернуться в Капернаум, чтобы провести там Субботу. Не настаивай, женщина», - решительно говорит Искариот, почти отвергая ее.
«Дело в том…Я хотела, чтобы Он убедился, что я могу содержать мальчика совершенным образом».
«Но разве ты не понимаешь, что у него есть мать?» - вновь говорит Искариот, и говорит это грубо.
«Не знаешь ли ты какого-нибудь короткого пути между Гамалой и Афеком?» - спрашивает Иисус у помертвевшей женщины.
«О! Да! Есть дорога через горы, но она хорошая и прохладная, потому что проходит через леса. И можно нанять нескольких ослов для женщин, а я уплачу за них…»
«Я приду в твой дом, чтобы утешить тебя, даже если Я не могу отдать тебе дитя, потому что у него есть мать. Но Я обещаю тебе, что в случае, если Бог решит, что невинный, лишенный любви, должен вновь обрести ее, Я подумаю о тебе».
«Спасибо Тебе, Учитель. Ты хороший», - говорит вдова и смотрит на Иуду таким взглядом, который означает: «А ты – плохой».
Мальчик, слушавший и понимавший, по крайней мере, частично, и проникшийся любовью к вдове, завоевавшей его ласками и лакомствами, как из естественного инстинкта отражения, так и из духа подражания, свойственного детям, в точности повторяет то, что сделала вдова, с тем единственным отличием, что не простирается у стоп Иисуса, а прижимается к Его коленям, подняв свое маленькое личико, выглядящее ярким в лунном свете, и говорит: «Спасибо Тебе, Учитель. Ты хороший». Но на этом он не останавливается; он хочет совершенно ясно выразить свою мысль и заключает: «а ты плохой», и чтобы гарантировать, что не будет ошибки в том, к кому относятся эти слова, он слегка пинает стопу Искариота.
Фома взрывается смехом, который побуждает засмеяться и остальных, тогда как он говорит: «Бедный Иуда! Действительность в том, что дети не любят тебя! Вновь и вновь один из них судит тебя, и все всегда говорят, что ты плохой!...»
У Иуды настолько отсутствует чувство юмора, что он проявляет свой гнев, несправедливый гнев, не соответствующий причине и личности возбудившей его, которому он дает выход, очень грубо оторвав ребенка от коленей Иисуса и отшвырнув его назад, крича: «Вот что случается, когда в серьезных вопросах мы имеем пантомиму. Непристойно и не полезно брать с собой кортеж женщин и незаконнорожденных детей…»
«Нет, ты не имеешь права так говорить. Ты тоже встречал его отца. Он был законным мужем, и праведным человеком», - сурово замечает Варфоломей.
«И что же? Разве он не бродяжка и будущий вор? Разве не он является причиной неприятных замечаний, произносимых за нашими спинами? Некоторые люди думают, что он сын Твоей Матери… А где муж Твоей Матери, чтобы оправдать сына в его возрасте? Или они предполагают, что он сын одного из нас, и…»
«Достаточно этого. Ты говоришь на языке этого мира. Но мир говорит на грязном языке лягушек, водяных змей, ящериц, всех нечистых животных… Пойдем Алфей. Не плачь. Иди ко Мне. Я понесу тебя на руках».
6. Малыш глубоко опечален. Все его горе сироты, отвергнутого своей матерью, утихнувшее в предшествующие мирные дни, вновь всколыхнулось, вскипело и затопило его. Он плачет не столько от ушибов на лбу и руках, поранившихся, когда он упал на каменистую землю, ушибов, которые женщины чистят и целуют, чтобы утешить его, сколько из-за своей печали сына, который не любим. Долгий душераздирающий плач во время которого он зовет своего умершего отца, свою мать… О! Бедное дитя!
И я плачу вместе с ним, так как люди никогда не заботятся обо мне, вместе с ним я принимаю убежище в руках Бога, сегодня, в годовщину похорон моего отца; сегодня, когда несправедливое решение лишило меня возможности часто принимать Святое Причастие…
Иисус берет его, целует, успокаивает и утешает, Он идет впереди всех в лунном свете с невинным ребенком на руках… И так как его плач медленно стихает и его всхлипывания становятся менее частыми, в тишине ночи слышен голос Иисуса, говорящий: «Я здесь, Алфей. Я здесь ради всех. Я буду для тебя Отцом и Матерью. Не плачь. Твой отец рядом со Мной и он целует тебя вместе со Мной. Ангелы заботятся о тебе как матери. Если ты хороший и невинный, вся наша любовь с тобой…»
И слышится хриплый голос одного из трех мужчин, которые пришли из Гиппии: «Учитель хороший и Он привлекает людей. Но Его ученики – нет. Я ухожу…»
И суровым голосом Зелот говорит Искариоту: «Видишь, к чему приводит твое поведение?»
Только вдова из Афека осталась с ученицами и вздыхает вместе с ними. Так как трое мужчин из Гиппии уходят, слышны только звуки удаляющихся шагов. Они идут в молчании, пока не останавливаются у большой пещеры, где, наверное, принимают убежище пастухи, потому что в ней уложен на грунт для просушки слой недавно срезанного вереска и папоротника.
«Остановимся здесь. Соберем это ложе Провиденья для женщин. Мы можем лечь прямо снаружи, на траве», - говорит Иисус. И они так и делают, а тем временем полная луна плывет по небесному своду.