Несмотря на все личные проблемы, Диана в представлении людей по‑прежнему оставалась «заботливой Ди». Кульминацией ее благотворительной деятельности стало открытие первого британского отделения по лечению СПИДа. Руководитель отделения, профессор Майк Адлер, обратился в Букингемский дворец с просьбой о том, чтобы на открытие отделения приехал член королевской семьи. Конечно, лучше всего, если бы это был принц Чарльз. В то время СПИД считался «чумой гомосексуалистов». Во дворце опасались нежелательных коннотаций и предпочли послать на мероприятие Диану, а не наследника престола.
«В тот день она очень нервничала, – вспоминает помощник принцессы. – Мы все нервничали. Целую неделю нас осаждали журналисты и сотрудники дворца. Но как только она встретилась с пациентами, то сразу же расслабилась. Помните ту знаменитую фотографию, где она пожимает руку человеку, больному СПИДом? Она облетела весь мир. Ее поступок имел колоссальное значение»[255].
Основатель Национального фонда борьбы со СПИДом баронесса Джей вспоминает: «Все обратили внимание на то, что она не надела перчаток! Это заметили все, и журналисты сообщили об этом во всех своих статьях. В тот момент мы поняли, какое огромное влияние она оказывает на настроения общества – а ведь тогда она еще не обрела полной силы…»[256]
«На следующий день фотографии были во всех газетах, – вспоминает фотограф Артур Эдварде. – Диана с больными СПИДом. Она болтала с ними, шутила, улыбалась… Она подняла им настроение. Эта женщина обладала уникальной магией. Люди с удивлением узнали, что эта болезнь не распространяется, как чума, что общение с больными вполне безопасно. Она пошла против правил Букингемского дворца. Я уверен, что она одним своим поступком изменила отношение общества к СПИДу»[257].
|
|
«Консервативно настроенные придворные осудили ее смелость, – вспоминает Дики Арбитер, бывший пресс‑секретарь королевы, а также принца и принцессы Уэльских. – Они считали, что члену королевской семьи не следует вести себя подобным образом»[258]. Спустя год (26 января 1988 года) на публичном выступлении принцесса Анна говорила о вине самого больного с синдромом приобретенного иммунодефицита. В этом и заключалась разница между Дианой и британским высшим светом. Она всегда сочувствовала слабым, пожилым, больным. Страдания людей находили отклик в ее душе, потому что она сама ощущала себя отверженной и неоцененной. После появления фотографии, на которой она пожимает руку больному СПИДом, люди начали интересоваться тем, что Диана делает, а не во что одета.
Главным вкладом Дианы в дело борьбы со СПИДом стал ее визит в Больничный центр Гарлема в феврале 1989 года в Нью‑Йорке. Она встретилась с руководителем педиатрического отделения. Визит Дианы заставил и американское общество проявить сочувствие к больным СПИДом.
«В общении с детьми Диана была настоящей волшебницей… Она сфотографировалась с больным ребенком на руках – значимость ее поступка я осознал лишь позже. Конечно же, этот снимок облетел весь мир… И случилось чудо! Нам начали звонить люди, которые не знали, что дети тоже болеют СПИДом, пока принцесса Диана не посетила Гарлемскую больницу… Многие выражали готовность усыновить детей со СПИДом… И я точно знаю, что это чудо совершила именно Диана»[259].
|
|
Враги принцессы считали, что она фотографируется с больными детьми только ради саморекламы. В ее защиту выступил фотограф Тим Грэм: «Она отлично понимала силу фотографий, но она не работала на камеру. Фотографы находились рядом с ней минуты две, а потом мы уходили, но я знаю, что она оставалась и разговаривала с другими пациентами…»[260]
Подруга принцессы Маргерит Литтман говорит: «Диана была человеком, которым восхищались, – это еще слабо сказано! Она сочувствовала больным СПИДом и старалась помочь им. Ей не нужна была реклама – она же не была кинозвездой… Никто не заставлял ее это делать. Поэтому мне кажется, что она поступала так только из сострадания…»[261]
Более того, Диана поддерживала контакт с некоторыми детьми и позже. Один такой ребенок, Шамир, печально «прославился» в отделении СПИДа своей нецензурной лексикой. «Шамир выскочил из палаты, бросился к принцессе Диане, забрался к ней на колени и что‑то зашептал на ухо… Мы не расслышали, что он говорил, но она рассмеялась, усадила его рядом, и они стали болтать. Его усыновила семья из Бруклина. Диана несколько раз писала ему, но потом он умер»[262].
Люди начали видеть в Диане не только манекенщицу, демонстрирующую модные наряды. Да и сама Диана уже ощутила собственную силу, поэтому смогла выступать в поддержку начинаний, в которые верила. Принц Чарльз отверг ее ради более зрелой и значительно менее привлекательной женщины, и это унижало Диану. Теперь же она обрела новые силы.
«Когда ее брак дал трещину, она преобразилась в совершенно великолепную женщину, – говорил Виктор Эделстайн. – Занялась бегом… каждый день проплывала огромные расстояния в дворцовом бассейне, играла в теннис в модном клубе „Вандербильт“ в Шепердс‑Буш. В июле она с партнером играла против пары, в составе которой была сама Штефи Граф»[263].
|
|
Тим Грэм опубликовал большой сборник фотографий Дианы, сделанных за последние восемь лет. Сравните скромницу 80‑го с уверенно улыбающейся принцессой 1988 года. «Принцесса Диана могла сделать значительным даже элементарное усаживание ребенка на заднее сиденье автомобиля, – писал фотограф. – Она делает это невероятно обаятельно. Восемь лет назад, когда я впервые ее фотографировал, такого не было. Тогда она просто смотрела на носки собственных туфель, лишь изредка поднимая глаза. Теперь же она уверенно смотрит на мир и, как только открывается дверца машины, выходит из нее с сияющей улыбкой».
Диану восторженно приветствовали на стадионе Уэмбли, когда она вручала кубок победителям. В костюме цвета хаки и розовых кроссовках она присутствовала на учениях полка королевских гусар. Она стреляла из семидесятишестимиллиметрового орудия и управляла бронеавтомобилем, а потом обедала в поле вместе с солдатами, за обе щеки уплетая стейк и пирог с почками.
Тем временем Чарльз с увлечением предавался своему хобби. Он превратился в убежденного защитника окружающей среды и создал себе круг единомышленников. В числе его друзей были Джонатан Порритт и новый помощник, Ричард Айлард, который некогда был конюшим Дианы. Айлард изучал зоологию в университете, но оставил академическую карьеру ради военно‑морского флота.
К несчастью для принца, он во многом опередил свое время. Его начинания не встречали поддержки ни у министров правительства, которые всеми силами старались сохранить рабочие места в горнодобывающей промышленности, ни у глобальных корпораций, которым не хотелось терять прибыли. Миссис Тэтчер была в ярости из‑за интереса принца к малым городам. А его высказывание в духе Дизраэли о том, что Британия поделена на имущих и неимущих, вообще вывело ее из себя.
Столкнувшись с нежеланием министров поддержать его инициативы, Чарльз решил действовать самостоятельно. В декабре 1987 года он выступил в Мэншн‑хаус с речью, в которой обвинил застройщиков и их консультантов в том, что они нанесли британским городам вреда больше, чем люфтваффе. Особое внимание он уделил реконструкции площади Патерностер возле собора Святого Павла. Он сравнил тщательную работу по реконструкции европейских городов с «изнасилованием Британии», которое происходит в Бристоле, Бирмингеме, Ньюкасле и других городах. Выступая перед аудиторией, которая преимущественно состояла из архитекторов и планировщиков, принц сказал: «За последние пятнадцать лет, несмотря на принятие строгих правил, призванных защитить великолепный вид на собор Святого Павла, ваши предшественники, которые реконструировали Сити, разрушили ландшафт Лондона и осквернили купол собора… Можете ли вы представить, чтобы французские архитекторы решили возвести подобные башни вокруг собора Парижской Богоматери? Или чтобы итальянцы обнесли стенами собор Святого Марка в Венеции?»
Газета Sunday Times с похвалой отозвалась о серьезности принца и его стремлении участвовать в жизни страны. Ведь принц был практически исключен из общественной жизни, пока мать его находилась на троне, то есть всю свою жизнь, а церемониальная роль, которая была ему отведена, не доставляла ему удовольствия. Он выполнял свои обязанности с достоинством, но в глубине души смертельно скучал.
По дневнику принца и его письмам складывается образ замкнутого, преисполненного жалости к себе и обиженного на весь свет человека. Врожденный пессимизм не позволял ему наслаждаться жизнью. Даже рождение сыновей не стало для него праздником. Навестив Диану с принцем Гарри в больнице, он записал в дневнике: «Я смотрел на него и думал: „Бедный малыш! Что я наделал? Зачем я привел несчастное дитя в этот мир?“»[264]
Но озабоченность принца Чарльза защитой окружающей среды не заставило его отказаться от других своих увлечений – дорогих автомобилей. «Как‑то раз в Хайгроув доставили новенький, блестящий темно‑зеленый „бентли“ с серебристой полосой на боку. Чарльз вышел из дома, чтобы осмотреть машину: „М‑м… Цвета должны быть моими… Увезите!“» За десять тысяч фунтов принцу доставили именно такую машину, как он пожелал.
Однажды после охоты принц с телохранителем возвращался домой. После сильного дождя на проселочной дороге образовалась огромная лужа. На другом конце поля работали двое мужчин на тракторе. На полпути через лужу машину залило. Трактор до этого успел вытащить несколько автомобилей. Трактористы с нескрываемым злорадством пробормотали: «Посмотрите‑ка, кого к нам занесло…» «Бентли» был безнадежно испорчен, вся электрика вышла из строя. Машину отправили к производителю с требованием доставить аналогичную на следующий же день, поскольку у принца было назначено очередное мероприятие. Таких машин нашлось всего две – одна в Шотландии, другая в Германии. Машину из Шотландии немедленно доставили на завод, где ее тюнинговали, как того требовал принц. Люди работали всю ночь, чтобы доставить автомобиль в Хайгроув вовремя. В восемь утра машина уже стояла перед домом. Принц вышел, взглянул на автомобиль, возмутился: «Она же черная! Я ненавижу черные машины!» – и закрыл дверь. «Что ж, – сказал он помощникам, – поедем на „воксхолле“…»[265]
Чарльз не догадывался, что внимание публики теперь привлекают не только его общественные обязанности, но и личное поведение. Диану всегда обвиняли в том, что она не понимает своего долга перед монархией. На самом деле, это было вовсе не так. Несмотря на все несчастья в личной жизни, она относилась к обязанностям принцессы Уэльской очень серьезно. Скорее подобные обвинения следовало бы предъявить Чарльзу, который никак не мог связать свое стремление к Камилле и растущую неприязнь к супруге, матери будущего короля, с общественными обязанностями наследника трона. Постепенно он превращался в своего дядю Дэвида – а ведь лорд Маунтбаттен предупреждал его, что это плохой пример! Внешне Чарльз был очень похож на отца и «почетного деда», но по характеру – и даже по мелким движениям! – он все больше напоминал непутевого Эдуарда VIII. Он даже запонки теребил так же, как Дэвид, и точно так же, как он, постоянно поправлял галстук. Как и Эдуард VIII, Чарльз был склонен жалеть себя, страшно обижался на шуточки в свой адрес, терпеть не мог отца и превыше всего ставил свою страсть к «любимой женщине», не задумываясь о будущем монархии и об ожиданиях народа.
И все же трудно не испытывать к Чарльзу симпатии – ведь в том году в королевской мыльной опере ему досталась роль злодея. Пенни Джунор, автор биографии Чарльза, увидевшей свет в июне 1987 года, долго беседовала с принцем. Выступая на ВВС Radio 4, она говорила, что Чарльз «потерял уверенность» и впал в отчаяние, оттого что «жена окончательно его затмила». Она называла его «самым одиноким человеком на земле», который «не получает поддержки даже от собственной жены». Закончила выступление Пенни Джунор выводом: «Принц женился не на той женщине».
Журналистка Линда Ли‑Поттер опубликовала статью под броским заголовком: «Она – великолепная жена, так почему же они пытаются уязвить ее?» В статье говорилось, что Чарльзу крупно повезло – а вместе с ним повезло и всему английскому народу. Критики упрекали Диану в недостаточной интеллектуальности, но она обладала качествами, жизненно важными для женщины, занимающей подобное положение. Она была обаятельна, отличалась развитой интуицией, обладала обостренным чувством долга и здравым смыслом. К тому же у нее было отличное чувство юмора. Критикам Дианы журналистка отвечала: «Достаточно увидеть Диану рядом с людьми старыми и больными или с детьми и сразу становится ясно, что поведение ее абсолютно искренне…»
Занимаясь благотворительностью, Диана представляла монархию именно такой, какой ее хотели видеть люди. Она соединила королевскую семью с английским народом на личном уровне, повторив успех королевы‑матери. Благотворительная деятельность Дианы (сотрудничество с детским фондом «Барнардос» и программой «Помощь пожилым людям») широко освещалась в прессе. Занятия же Чарльза – охрана окружающей среды, городское строительство и современная архитектура – не привлекали внимания таблоидов. Его деятельность считалась причудами «странного принца». Диана, куда бы ни отправились супруги, всегда затмевала своего мужа. Когда королевская чета посетила Северную Ирландию после террористических актов боевиков ИРА, фотографы снимали только Диану.
В 1987 году популярность монархии резко упала. Поведение младших представителей королевской семьи никоим образом не улучшало ее публичный имидж. Эндрю, Ферджи, Эдвард и даже Анна приняли участие в весьма фривольной телевизионной передаче. На пресс‑конференции после шоу Эдвард устроил настоящий скандал: его обидело отсутствие энтузиазма у журналистов. Проделки с зонтиками, устроенные Ферджи и Дианой на скачках в Аскоте, также произвели неблагоприятное впечатление. Прочная, идеально функционирующая машина, которую королева тщательно отлаживала с момента своей коронации в 1953 году, пошла трещинами, когда журналисты окончательно уверились в своем праве испытывать ее на прочность. Они отлично знали, что, сколь бы чудовищные обвинения ни выдвигали их газеты, ответ дворца будет одним и тем же: «Без комментариев». Катастрофическое состояние брака Чарльза и Дианы потрясло монархию до самого основания. Официальные представители дворца знали, что слухи справедливы, но у них не было выбора – оставалось лишь хранить молчание.
В газете Sunday Times писали: «Королевская семья привыкла, что в большинстве средств массовой информации к ее жизни относятся как к мыльной опере. И в результате некоторые ее члены начали вести себя как на телевизионном экране. На прошлой неделе принц Эдвард разыгрывал перед нами деликатного, не понятого всеми юношу, готового яростно обрушиться на циничных журналистов, которые не разделяют его увлечений. Принц Чарльз повел себя как раздраженный муж, сердито выговаривающий жене, которая посмела усесться на капот его драгоценной спортивной машины… А тем временем беззаботная принцесса Диана бродит по Аскотскому полю, игриво тыча зонтиком в каждого, кто оказывается в пределах ее досягаемости. Герцогиня Йоркская в своем лучшем (или худшем) стиле возглавляет собственную команду против других членов королевской семьи в телевизионной благотворительной программе».
Похвалив принца Чарльза за серьезность, журналист замечал: «…есть нечто глубоко нездоровое в чудовищном аппетите публики ко всему королевскому. Газетам и журналам приходится увеличивать объем статей, чтобы удовлетворить этот аппетит, а младшие члены королевской семьи делают все, чтобы этот аппетит подогреть. Если королевская семья считает необходимым идти этим путем, то им следует понимать, что путь этот способен потрясти самые основы монархии. Современную увлеченность публики королевской семьей не удастся поддерживать в течение долгого времени, не нанеся ущерба самому институту монархии…»
Назвав королеву идеальным образцом для подражания, Sunday Times указывала, что этот фактор сыграл важнейшую роль в беспрецедентной популярности монархии в послевоенный период. «В отличие от XIX века, – писала газета, – в стране нет республиканского движения, о котором следовало бы беспокоиться…»[266]Но опрос, проведенный в том же году, показал, что в 1987 году популярность монархии упала на десять процентов.
Учитывая личные особенности Чарльза и Дианы и то, что они могли предложить народу, остается только глубоко сожалеть, что они постепенно все сильнее отдалялись друг от друга. Напряженность в личных отношениях самым пагубным образом влияла на здоровье Дианы. 5 декабря 1987 года она присутствовала на мемориальной службе по жертвам пожара на станции метро «Кингс‑Кросс». В черном костюме она выглядела болезненно худой. Спустя четыре дня она вместе с принцем Чарльзом присутствовала на церемонии вручения премий в музее Виктории и Альберта. Директор музея, Рой Стронг, записал в своем дневнике: «Она очень, очень худа в своем темно‑синем костюме. К тому же она очень высокая. Куда делась ее свежесть? Она полностью потерялась под чрезмерным макияжем и залитыми лаком волосами»[267].
У Чарльза и Дианы не осталось общих интересов, кроме детей. Супругов могла бы объединить музыка. Хотя все считали, что «Диско Ди» не интересуется ничем, кроме поп‑музыки, она очень любила классику – особенно «Реквием» Верди, который могла слушать бесконечно. В школе Диана училась игре на фортепиано, хотя и не была такой же одаренной пианисткой, как ее бабушка Рут. Она обожала балет и даже когда‑то хотела стать танцовщицей, любила оперу – Верди и Россини, но не Вагнера, которого обожал Чарльз. «Хотя Диану критиковали за то, что она не ходит в оперу с принцем Уэльским, ее следует простить, потому что Чарльз вечно выбирал слишком сложные произведения. Все эти разговоры о поп‑принцессе несправедливы… Да, она любила поп‑музыку, но не чуждалась и классики. Ее называли поп‑принцессой, иконой моды, но она носила одежду только британских модельеров, чтобы развивать британскую моду. Ей приходилось одеваться так, как это подобает истинной принцессе, и она была очень красива»[268].
В отношении к детям Чарльз со всей его ответственностью не мог соперничать с Дианой. В том году, когда Уильям пошел в школу Уэзерби, в день первых спортивных соревнований состязались не только дети, но и родители. Диана, которая всегда активно занималась бегом и плаванием, победила в соревнованиях матерей и радовалась заслуженному успеху. Чарльз же, несмотря на утреннюю зарядку и страсть к физическому совершенству, не преуспел в соревновании отцов. К счастью, журналисты на это внимания не обратили.
Диана никогда не интересовалась увлечениями мужа и не разделяла его любви к Хайгроуву. Чарльз же смертельно обижался на ее популярность и никогда не хвалил ее за успехи в общественной деятельности. Чаще всего он отпускал критические замечания, достаточно было сказать: «Не надевай больше это платье», и Диана сразу же лишалась уверенности в себе.
Разочарование Дианы было столь велико, что она чуть было не отказалась от участия в следующей официальной поездке – 1 ноября Чарльз и Диана должны были выехать в Берлин, где праздновалось семисотпятидесятилетие города. Но дворец приложил все усилия к тому, чтобы это не дошло до общественности, и «самая красивая пара мира» выступила наилучшим образом. «Принц и принцесса Уэльские прибыли в Западный Берлин… улыбаясь и радуясь жизни», – писали в The Times. Но популярный немецкий таблоид Bild am Sonntag замечал: «Все пристально наблюдают за состоянием их брака…»
Чарльз и Диана просто светились счастьем. Он называл ее «одним из самых блестящих полковников британской армии» (Диана была полковником Королевского хэмпширского полка) и шептал ей что‑то на ушко, а она смеялась. «Счастье в Берлине» – под таким заголовком вышла Daily Mail. От взглядов журналистов не ускользнуло и то, что, садясь в лимузин после очередного мероприятия, принц игриво обнял Диану за талию. «Триумф турне нежности, – писал репортер из Ганновера. – Германия вчера простилась с принцем и принцессой Уэльскими. Целую неделю королевская чета демонстрировала нежность и любовь друг к другу… Принц неловко, но с очевидной искренностью демонстрировал полную преданность супруге. Стоило им скрыться от журналистов, как он протянул ей шоколадку и прошептал: „Для тебя“». Только Диана знала, что «знак любви» – проявление неприязни. В тот период у нее обострилась булимия, и она прекрасно поняла, что означает этот жест Чарльза.
Ревность Чарльза к публичному успеху Дианы и нежелание его признать стали одной из основных причин крушения их брака. Поведение Чарльза обижало Диану, и эта обида явно обнаружила себя в последующие годы, окончательно похоронив королевский брак.