8 октября 1946
1. Петр, войдя в дом, бросается на первое попавшееся сидение, и в депрессии, так же как у Иордана во время перехода через Бетабару, сжимает голову ладонями. Остальные не так удручены, но они бледны и более или менее расстроены. Я бы сказала, они в замешательстве. Сыновья Алфея, Иаков Зеведеев и Андрей едва отвечают на приветствия Иосифа из Ципори и его жены, которая пришла со старой служанкой и с несколькими еще теплыми новыми хлебами и различными продуктами. На щеках Марциана следы слез. Исаак бросается к Иисусу, берет Его руку, ласкает ее и шепчет: «Это всегда подобно ночи той бойни[1]… Ты еще раз спасся. О! Мой Господь, сколь долго? Сколь долго Ты еще сможешь спасаться?» Его слова и других побудили стать разговорчивее и они, хоть и смущенно, стали рассказывать о жестоком обращении, угрозах и страхе, которые они пережили.
. 2. Вновь раздается стук в дверь. «Увы, они шли за нами?! Я говорил, что мудро было бы приходить группами по нескольку человек!...» - говорит Искариот. «Да, это было бы лучше. Они все время подобно теням следуют за нами. Но сейчас…» - говорит Варфоломей.
Сам Иосиф, хоть и несколько неохотно, идет посмотреть в глазок, а его жена говорит: «С террасы можно спуститься к стойлам, а оттуда в конец огорода. Я покажу вам…» Но пока она собирается сделать это, ее муж восклицает: «Старейшина Иосиф! Какая честь!» - и открывает дверь, впуская Иосифа Аримафейского.
«Мир Тебе, Учитель. Я был там и видел… Манаил встретился мне, когда я выходил из Храма, испытывая смертельное отвращение, так как я не мог вмешаться и сделать что-нибудь, чтобы быть более полезным Тебе, и… О! Ты тоже здесь, Иуда из Кериофа? Ты мог бы сделать это, поскольку ты являешься другом столь многих! Ты не чувствуешь, что это является твоим долгом, так как ты Его апостол?»
«Ты ученик…»
«Нет. Если бы я был им, то следовал бы за Ним, подобно многим другим. Я его друг».
«Это то же самое».
«Нет. Лазарь также Его друг, но ты же не собираешься говорить мне, что он ученик…
«Он им является, в своей душе».
«Все те, кто не являются демонами, являются учениками Его слова, потому что они понимают, что это слово Мудрости».
Мелочный спор между Иосифом и Иудой из Кериофа заканчивается, так как Иосиф из Ципори, который только сейчас понял, что произошло что-то неприятное спрашивает то у одного, то у другого с интересом и некоторой печалью. «Нужно сообщить Иосифу Алфееву! Нужно сообщить ему. И я доверю… Чего ты хочешь от меня, Иосиф?» - спрашивает он, адресуясь Старейшине, который коснулся его плеча, как бы желая спросить его о чем-то.
«Ничего. Я только хотел поздравить тебя с твоим цветущим видом. Это добрый израильтянин: верный и справедливый во всем. Э! Я знаю. Мы можем сказать о нем, что Бог испытал и познал его…»
Вновь раздается стук в дверь. Оба Иосифа вместе идут к двери, чтобы открыть ее, и я вижу, что Иосиф Аримафейский наклоняется, чтобы сказать что-то на ухо другому Иосифу, который реагирует с большим удивлением и на мгновение оборачивается, чтобы посмотреть на апостолов. Затем он открывает дверь.
3. Входят Никодим и Манаил в сопровождении всех пастухов-учеников, присутствующих в Иерусалиме, то есть с Ионафаном и бывшими учениками Крестителя. Затем, вместе с ними, священник Иоанн вместе с другим очень старым человеком и Николаем. И, в самом конце, Ника с молодой девушкой, доверенной ей Иисусом, и Анналия со своей матерью. Они снимают вуали, скрывающие их лица, которые выглядят расстроенными.
«Учитель! Что происходит? Я услышал… Сначала от людей, а затем от Манаила… Город полон этих слухов как гудящий улей, и те, кто любят Тебя, ищут Тебя, бегая повсюду, где Ты, по их мнению, мог бы быть. Они, конечно, приходили и к твоему дому, Иосиф… Я тоже пошел к дому Лазаря… Это уж слишком! Как Тебе удалось выбраться из этого злоключения?»
«Провиденье хранило Меня. Ученицам следует не плакать, а благословлять Вечного Отца и укрепить свои сердца. Благодарю и благословляю всех вас. Любовь и справедливость в Израиле не умерли полностью. И это утешает Меня».
«Да, Учитель, но больше не ходи в Храм. Оставайся вдалеке долгое время и не ходи туда!» Все согласно повторяют эти слова и тревожное «не ходи!» эхом отражается от крепких стен старого дома отзвуками умоляющих предупреждений.
Маленький Марциал, скрывавшийся бог знает где, услышав этот шум, мчится к комнате из любопытства и заглядывает в нее через отверстие в занавесе. Он видит Марию и идет к ней, принимая убежище в ее руках, опасаясь упреков Иосифа из Ципори. Но Иосиф слишком возбужден и занят, слушая то одного, то другого, советуя и одобряя, и так далее, чтобы обращать на него внимание, и замечает его только тогда, когда мальчик, которому Мария что-то сказала, идет к Иисусу и целует Его, обняв Его за шею. Иисус обнимает его одной рукой, привлекая его к Себе и одновременно отвечая многим людям, которые говорят Ему, что, по их мнению, лучше всего делать.
«Нет. Я не сдвинусь отсюда. Вы можете пойти к Лазарю, который ждет Меня, и сказать ему, что Я не могу прийти. Я галилеянин и друг этой семьи на протяжении многих лет, и останусь здесь до завтрашнего вечера. Затем Я приму решение куда пойти…»
«Ты всегда так говоришь, затем Ты возвращаешься сюда, но мы больше не позволим Тебе вернуться в очередной раз. По крайней мере, я не позволю. Я действительно думал, что Ты обречен…» - говорит Петр, и две слезы выступают на его выпуклых глазах.
4. «Я никогда не видел подобного. И с меня довольно. Я принял решение. Если Ты не отвергнешь меня… Я уже слишком стар для алтаря, но все еще достаточно силен, чтобы умереть за Тебя. И я умру, если нужно, между Святилищем и алтарем, как мудрый Захария[2] или Ония[3], хранитель Храма и Сокровищницы, я умру вне священного ограждения Храма, которому я посвятил всю свою жизнь. Но Ты откроешь для меня более святое место! О! Я больше не могу терпеть этой мерзости! Почему мои глаза видели столь многое? Мерзость, которую видели пророки, уже находится внутри стен и она все поднимается и поднимается, подобно стремительным водам потопа, пока не затопит город! Она поднимается и поднимается, вторгаясь в дворы и портики, затопляя ступени, продвигаясь все дальше и дальше! Она поднимается и уже собирается нанести удар по Святому Святых! Мутная вода уже плещется по камням, которыми вымощено святое место! Их драгоценные оттенки потемнели. Стопы Священника запачканы ею. Его туника пропитана ею. И Ефод испачкался! Камни Разума потускнели от нее и слова на них уже невозможно прочесть! О! Волны мерзости поднимаются к лицу Первосвященника и пачкают его, и Святость Господа покрыта коркой грязи и его тиара подобна куску ткани, упавшему в грязный пруд. Грязь! Грязь! Но поднимается ли она снаружи, или она стекает с вершины Мориа на город и на весь Израиль? Отец Авраам! Отец Авраам! Не желаешь ли ты зажечь здесь огонь жертвоприношения, так чтобы всесожжение твоего верного сердца могло ярко засиять? Слякоть теперь булькает там, где должен был быть огонь! Исаак среди нас, и люди приносят его в жертву. Но если Жертва чиста… если Жертва чиста… то жертвоприношения грязны. Анафема нам! Но горе Господь увидит мерзость народа Своего!... Ах!» - и старик священник, который пришел с Иоанном, падает на землю, закрыв свое лицо и безутешно плача.
«Я привел его к Тебе… Он так давно этого хотел… Но сегодня, после того, что он увидел, уже никто не смог бы удержать его… Старый Матан (или Натан) часто вдохновляется пророческим духом, и если его зрение становится все более слабым, то его духовное зрение становится все ярче и ярче. Прими моего друга, Господь», - говорит священник Иоанн.
«Я никого не отвергаю. Встань, священник, и вознеси свой дух. Высоко наверху нет грязи, и того, кто умеет оставаться наверху, не коснется грязь».
Прежде чем встать, старец, преисполненный благоговения, берет нижнюю кромку туники Иисуса и целует ее.
5. Женщины, и особенно Анналия, плачут под своими вуалями, все еще глубоко тронутые, и слова старика побуждают их плакать еще сильнее. Иисус подзывает их, и с опущенными головами они выходят к Нему из угла, где они стояли. Если Нике и матери Анналии удается контролировать себя, почти полностью скрывая свои слезы, то молодая ученица громко рыдает, не обращая внимания на тех, кто смотрит на нее, испытывая разные чувства.
«Прости ее, Учитель. Она обязана своей жизнью Тебе и любит Тебя. И ей невозможно поверить, что они могут причинить Тебе зло. И потом она была оставлена такой… одинокой и такой…печальной после…» - говорит ее мать.
«О! Это не так! Нет, это не так! Господь! Учитель! Мой Спаситель! Я… я…» Анналия не может говорить, частично из-за своих рыданий, частично из-за стыда или чего-нибудь еще.
«Она боится репрессий из-за того, что она ученица. Причина, конечно, в этом. Многие ушли из-за этого…» - говорит Искариот.
«О! Нет! Это даже менее всего! Мужчина, ты ничего не понимаешь, или ты приспосабливаешь свои мысли к мыслям других людей. Но Ты знаешь, Господь, почему я плачу. Я боялась, что Ты умер, и что Ты забыл обещание…» - говорит она, закончив со вздохом, после того как произнесла первые слова решительно, восстав против оскорбительных намеков Иуды.
Иисус отвечает ей: «Я никогда не забываю. Не бойся. Иди домой с миром, ожидая часа Моего триумфа и твоего мира. Иди. Солнце скоро сядет. Уходите, женщины, и да пребудет с вами мир».
«Господь, я не рада расставанию с Тобой…» - говорит Ника.
«Послушание – это любовь».
«Верно, Учитель, но почему я не могу следовать за Тобой, подобно Элизе?»
«Потому что ты полезна Мне там, а она – в Нобе. Иди, Ника. Пусть несколько мужчин проводят женщин, чтобы никто не приставал к ним».
6. Манаил и Ионафан готовы повиноваться, но Иисус останавливает Ионафана, спросив у него: «Итак, ты собираешься вернуться в Галилею?»
«Да, Учитель, на следующий день после Субботы. Меня посылает мой хозяин».
«Есть у тебя место в повозке?»
«Я еду один, Учитель».
«Тогда ты возьмешь с собой Марциана и Исаака. Ты, Исаак, знаешь, что тебе нужно делать, и ты, Марциан, тоже…»
«Да, Учитель», - отвечают оба. Исаак со своей мягкой улыбкой, Марциан с дрожью от слез в голосе и на губах.
Иисус гладит его, и Марциан, забыв о всякой сдержанности, бросается Ему на грудь со словами: «Оставить Тебя… сейчас, когда все преследуют Тебя!... О! Мой Учитель! Я больше никогда не увижу Тебя вновь!... Ты был всем моим Благом, я все нашел в Тебе!... Почему Ты отсылаешь меня от Себя? Позволь мне умереть вместе с Тобой! Какое значение для меня имеет жизнь, если у меня не будет Тебя?»
«Я говорю тебе то, что сказал Нике. Послушание есть любовь».
«Я пойду! Благослови меня, Иисус!»
Ионафан уходит вместе с Манаилом, Никой и тремя другими женщинами. Другие ученики тоже уходят небольшими группами.
Только когда комната, прежде переполненная, почти опустела, было замечено отсутствие Иуды из Кериофа. И многие удивлены, поскольку недавно он был здесь, и ему не было дано никакого приказания.
«Он, должно быть, пошел сделать для нас какие-нибудь покупки», - говорит Иисус, чтобы предупредить комментарии, и продолжает Свой разговор с Иосифом Аримафейским и Никодимом, единственными оставшимися наряду с одиннадцатью апостолами и Марцианом, который держится поближе к Иисусу, стремясь насладиться Его обществом в эти последние оставшиеся ему часы. Иисус, таким образом, находится между Марцианом, юношей, и Марциалом, мальчиком, оба смуглы, худощавы, равно несчастны в своем детстве, и равным образом приняты двумя добрыми израильтянами во имя Иисуса.
Иосиф из Ципори и его жена благоразумно удалились, чтобы Учителя чувствовал Себя свободным.
7. Никодим спрашивает: «Но кто этот мальчик?»
«Это Марциал. Мальчик, которого Иосиф принял как сына».
«Я не знал об этом».
«Никто, или почти никто не знает об этом».
«Он очень смиренный человек. Кто-нибудь другой постарался бы, чтобы о его поступке узнали», - замечает Иосиф.
«Ты так думаешь?... Пойди Марциал, возьми Марциана и покажи ему дом…» - говорит Иисус. И когда оба мальчика ушли, Он продолжил разговор: «Ты ошибаешься, Иосиф. Как трудно судить по справедливости!»
«Но, Господь! Взять сироту, потому что он, конечно, сирота, и не хвастаться этим – это, несомненно, смирение».
«Мальчик, его имя скажет тебе об этом, не из Израиля…»
«Ах! Теперь я понимаю. Тогда он прав, скрывая его».
«Но он обрезан…»
«Это не имеет значения. Ты знаешь… Иоанн из Эндора тоже был… Но он был для Тебя причиной упреков. Иосифу, к тому же галилеянину, могут доставить беспокойства, несмотря на обрезание. В Израиле тоже так много сирот… Конечно с таким именем… и его чертами лица…»
«Вы все настроены “как Израиль”, даже самые лучшие! Даже совершая хорошие поступки, вы не понимаете и не способны быть совершенными! Вы все еще не поняли, что Отец Небесный только Один, и что каждое создание – Его дитя? Вы все еще не поняли, что человек может иметь только одну награду и только одно наказание и что это действительно награда или наказание? Зачем становиться рабами страха перед людьми? Но таков плод искажения божественного Закона, который был до такой степени изменен и подавлен мелочными человеческими законами, что притупляет и затемняет даже мысль праведных людей, которые практикуют его. Разве в Моисеевом, и, следовательно, божественном Законе или в до-моисеевом законе, просто моральном или данном посредством небесного вдохновения, утверждается, что те, кто не принадлежат Израилю, не могут стать частью его? Разве вы не читаете в книге Бытия: “Когда они будут восьми дней от роду, все твои дети мужского пола должны быть обрезаны, не имеет значения родились ли они внутри твоего семейства или куплены у иноплеменника не твоего происхождения”?[4] Это было установлено. Любое дальнейшее добавление – ваше собственное. Я говорил Иосифу, и Я говорю вам. Древнее обрезание скоро не будет больше иметь большого значения. Новое, более истинное и более благородной части, заменит старое обрезание. Но пока продолжается первое, и вы, из преданности Господу, применяете его к мужчинам, рожденным от вас, или усыновленных вами, не стыдитесь делать это также на плоти других рас. Плоть принадлежит гробу, душа – Богу. Плоть обрезана, потому что невозможно обрезать духовное. Но священный знак светит духу. И дух исходит от Отца всех людей. Размышляйте об этом».
8. Наступает тишина, затем Иосиф Аримафейский встает и говорит: «Я ухожу, Учитель. Приходи завтра ко мне домой».
«Нет, будет лучше, если Я не приду».
«Тогда приходи ко мне, в дом на Масличной горе, на дороге в Вифанию. Там мир и…»
«Нет, даже не туда. Я пойду на Масличную гору помолиться… Мой дух ищет уединения. Пожалуйста, извините Меня».
«Как пожелаешь, Учитель. Но… не ходи в Храм. Мир Тебе…»
«Мир вам».
Двое уходят…
«Я хотел бы знать, куда пошел Иуда!» - восклицает Иаков Зеведеев. «Я бы сказал – к бедным людям. Но его кошелек здесь».
«Не волнуйся… Он придет…»
Мария Иосифа входит с несколькими лампами, так как свет больше не светит сквозь толстый лист слюды, помещенный в потолок большой комнаты. Двое мальчиков тоже возвращаются.
«Я рад оставить тебя с тем, чье имя почти подобно моему. Итак, когда Ты позовешь его, Ты вспомнишь обо мне», - говорит Марциан.
Иисус привлекает его к Себе. Входит также Иуда. Служанка открыла ему дверь. Он отважен, улыбчив, откровенен! «Учитель, я хотел посмотреть… Буря утихла. И я сопровождал женщин… Эта дева так напугана! Я ничего не сказал Тебе, потому что Ты бы меня остановил, а я хотел посмотреть, действительно ли есть какая-нибудь опасность для Тебя. Но об этом больше никто не думает. По субботам улицы пусты».
«Очень хорошо. Давайте останемся здесь с миром сейчас и завтра…»
«Ты уже не вернешься в Храм!» - восклицают апостолы.
«Нет. Я пойду нашу синагогу, как добрые галилейские верующие».
[1] Исаак имеет в виду ночь избиения младенцев в Вифлееме, свидетелем которой он был.
[2] Захария, сын Варахиин, упоминаемый Спасителем в Евангелии в грозно-обличительной речи против книжников и фарисеев (Мф 23:35, Лк 11:51). "Да придет на вас вся кровь праведная пролитая на земле говорил Спаситель, от крови Авеля праведного до крови Захарии сына Варахиина, которого вы убили между храмом и жертвенником." Много было различных объяснений относительно упоминаемого здесь лица. Некоторые думали, что здесь разумеется Захария - отец Иоанна Крестителя, будто бы убитый по приказанию Ирода, другие полагают, что это был Захария Варахиин, один из 12-ти меньших пророков… - Архимандрит Никифор. Библейская энциклопедия.
Мы думаем, что Спаситель имел в виду пророка, потому что согласно откровению, данному Марии Валторте, Захария, отец Иоанна Крестителя, был еще жив во время и после избиения младенцев и помог гонимому пастуху Ионафану устроиться управляющим в имении Хузы, придворного Ирода – примечание переводчика на русский язык.
[3] 2 Мак. 3. 1-2; 4.33-34
[4] Быт. 17. 10-12