Эти слова во многом объясняют нам причину распространения идей Толстого на Востоке и ту большую роль, которую они там играют. При жизни писателя в странах Азии и Африки большинство народа составляли задавленные нуждой крестьяне, которые, еще не освободившись от ига феодального угнетения, попадали в ярмо капиталистической эксплуатации. Проникновение капитализма и колониализма в их страны означало для них те же, что и в России, ужасы разорения, бездомной жизни и голодной смерти. Вот почему антикапиталистическая доктрина Толстого находила в их душе столь сочувственный отклик. Взаимодействуя с национальными традициями восточных народов, бунтарские стороны учения Толстого, его решительное осуждение капитализма помогали массам в борьбе за лучшую жизнь, вооружали их идеологическим оружием для национального и социального освобождения. Так было, например, в Индии, где, как мы видели, с учением Толстого, развитым Ганди, было связано мощное антиимпериалистическое движение. Бесстрашная антикапиталистическая проповедь Толстого давала выход чувствам социального протеста, которые вызревали в народных низах, особенно в крестьянских массах.
Но при всем различии жизненных укладов крестьянским массам на Востоке были присущи те же наивно-патриархальные представления, те же незрелость мышления и мягкотелость, какие отличали и русское патриархальное крестьянство. И это создавало благодатную почву для распространения слабых сторон религиозно-нравственного учения Толстого в Азии, в частности его теории непротивления злу насилием. Эта теория и сейчас занимает большое место в идеологии ряда восточных стран, особенно Индии. Однако, подобно тому как реальные исторические условия выводили русских крестьян на простор общенародной борьбы, так и крестьянские массы стран Востока все более пробуждаются ото сна и включаются в ряды активных борцов за новую жизнь. В ходе этой борьбы народы Востока еще глубже проникаются тем истинно гуманным и ценным, что составляет сильную сторону социальных воззрений Толстого, — его ненавистью к капитализму, отрицанием эксплуатации человека человеком, стремлением к дружбе и братству между народами.
Большое значение имели для стран Азии и Африки выступления Толстого против империализма, колониализма и расовой дискриминации. Его статьи и обращения на эту тему затрагивали самые острые и актуальные проблемы, выражали самые сокровенные чаяния угнетенных народов и поэтому пользовались особенным успехом.
Толстой, конечно, был не единственным писателем, поднимавшим в XIX в. и особенно в начале XX в. свой голос против захватнических войн и колониального разбоя. Против империализма в различных формах боролись почти все передовые писатели мира, в том числе и лучшие писатели России. Однако никто из них столь глубоко не вникал в жизнь далеких народов, не общался с ними столь тесно, не изучал их столь пристально и заинтересованно, как Лев Толстой. Особенность его антиимпериалистических обличений состояла в том, что он выступал не только против империализма вообще, но и против его конкретных проявлений в различных районах мира. Он осуждал политику английских колонизаторов в Индии, французских — в Индокитае, бельгийских — в Конго, итальянских — в Абиссинии, американских — в Китае, на Кубе и на Филиппинах и всегда выступал с превосходным знанием обстановки, с полным представлением о жизни и положении защищаемых им народов. Отсюда та конкретность и жизненность, которые отличают его публицистику. И отсюда ее действенность. Толстой был непримиримым противником мирового империализма. Недаром вдохновители политики колониализма — и среди них Джозеф Чемберлен и Теодор Рузвельт — выступали с резкими нападками на него.
Огромное значение для Востока имело художественное творчество Толстого — его трезвый реализм, тонкое умение раскрывать внутренний мир людей и механику общественных отношений. Писатели восточных стран в силу специфических условий развития своих народов и вследствие большого влияния национальных литературных традиций, возможно, в меньшей мере, чем писатели Запада, испытали на себе прямое воздействие Толстого-художника, в меньшей мере использовали его художественные открытия. Но в более широком плане его благотворное воздействие на литературы Востока несомненно; оно усиливалось по мере становления и развития реализма в литературах Азии и Африки.
Как известно, возникновение и развитие реалистических элементов в литературах Востока было связано прежде всего с самобытным развитием в них народных тенденций, т. е. с отражением народных чаяний, взглядов, настроений, с правдивым изображением действительности. Значительное влияние на этот процесс оказывала и фольклорная традиция каждого народа. Укрепление элементов реализма в разных странах шло в зависимости от конкретно-исторических условий, в которых они развивались, от соотношения с другими литературными течениями и особенно в тесной связи с традициями, свойственными данной стране, данному народу9.
Возникновение реализма в литературах Востока запаздывало и шло несколько иными путями, чем в западных литературах. Замедленный процесс распада феодализма в странах Азии, положение этих стран (кроме Японии) как колоний или полуколоний, общий низкий уровень развития в них были причиной того, что реализм во многих восточных литературах — в каждой по-своему — вызревал с большими трудностями и осложнениями. Сплошь и рядом реалистические тенденции в произведениях писателей Востока перемежались (и до сих пор перемежаются) с элементами романтизма, в свою очередь иногда сохраняющими мотивы примитивного сентиментализма. Знакомство с русской литературой, в том числе с творчеством Толстого, несомненно способствовало и способствует укреплению в этих литературах реалистических элементов, ускоряет приобщение их к высшим достижениям мировой литературы. Благотворность этого процесса единодушно признают все выдающиеся писатели восточных стран.
В каких формах проникало творчество Толстого на Восток?
Формы усвоения одной литературой художественных достижений другой многообразны. Здесь и непосредственное знакомство с творчеством писателя на языке оригинала, и усвоение его через языки-посредники, и ассимиляция путем художественного перевода на родной язык. В последнем случае литературное произведение начинает жить уже в новом качестве и становится явлением культурного обихода страны, на язык которой оно переведено. Очень часто усвоение чужой литературы выражается и в форме воспроизведения в творчестве писателя одного народа содержания и мотивов произведения, созданного писателем другого народа, или в форме национальной адаптации10. Все эти формы взаимосвязей и взаимодействия литератур прослеживаются на примере бытования наследия Толстого на Востоке.
Некоторые писатели восточных стран (например, Цюй Цю-бо, Фтабатэй Симэй, Михаил Нуайме и др.), зная русский язык, читали Толстого в подлинниках и, покоренные его художественной мощью, становились страстными пропагандистами творчества русского писателя в своих странах. Еще более широкий круг писателей и читателей Востока узнавали Толстого через переводы на языки-посредники или на родной язык, и эти переводы, если они были действительно художественными, становились частицей их духовного мира, органически сливались с их национальной культурой.
В этом случае в арсенал творческих средств этих литератур входил и богатейший писательский опыт Толстого, его реалистический метод и специфические приемы художественного мастерства (искусство лепки характеров, изображения внутреннего мира человека, общества, природы, мастерство пластического портрета, секреты композиции и пр.).
Наконец, широкое распространение в восточных литературах получали и жизненно важные идеи творчества Толстого, актуальные и в странах Азии и Африки, такие, например, как раскрепощение женщины, право человека на землю, которую он обрабатывает, ненависть к войне и др. Эти темы — в формах, очень близких к толстовским, — возникали во многих странах Востока и становились заметным явлением в национальных литературах. К примеру, тему «Анны Карениной» (порою в фабулах, весьма приближенных к русскому оригиналу) можно проследить в ряде произведений японской, индийской, турецкой, египетской и других восточных литератур. Это — не плагиаты, не подражания эпигонов, а самостоятельные, очень самобытные и талантливые произведения, порожденные социальными условиями своих стран. Но связь их (подчас даже не осознанная авторами) с «Анной Карениной» несомненна.
Идеи и образы Толстого воспринимались на Востоке потому, что для этого в ряде стран была подготовлена историческая почва. На протяжении многих веков самые передовые литературы Востока — китайская, японская, индийская, персидская, арабская и другие — развивались в тесном единстве со своей богатейшей философской мыслью, на основе борьбы идей, прогрессивных и реакционных. Пусть в своеобразных формах, но этим литературам были уже давно присущи приемы правдивого отражения действительности, искусство анализа социальных отношений, разоблачения социального зла, т. е. те элементы, из которых в определенных исторических условиях и формируется критический реализм.
Творчество Толстого оказалось созвучно этим традициям восточных литератур, обогатило их новыми приемами реалистического письма, содействовало еще более органическому сплаву в них глубины мысли, актуальной проблематики и тонкого их воплощения в художественном произведении.
Важным и привлекательным для писателей Востока оказался толстовский метод психологического анализа. Следует отметить, что переход от специфически восточного, несколько условного изображения жизни к ее реалистически конкретному воспроизведению является общей тенденцией развития восточных литератур. И на этом пути творческий опыт Толстого играет для писателей Востока большую роль. По признанию многих из них (Лао Шэ, Премчанда, Токутоми Рока, Махмуда Теймура и др.), они учились у Толстого умению раскрывать «диалектику души», изображать жизнь в ее непрерывном движении. Толстой, по их признанию, помог им укрепиться на путях реализма, являлся для них образцом писателя, тесно связанного с народом.
Большое значение для восточных литератур имеет новаторство Толстого в области языка и формы. Смелое отречение от устарелых канонов, создание новых художественных жанров, приближение языка литературы к языку народа — всему этому, как и тонкому мастерству портрета, пейзажа, композиции, учатся у него писатели Востока. Плоды этой учебы не всегда столь наглядны, как в западных литературах, ибо они преломляются в творчестве художников Востока через своеобразие их национальной традиции, но о плодотворности этой учебы единодушно свидетельствуют крупнейшие художники, такие, как Лу Синь, Мао Дунь, Премчанд, Мулк Радж Ананд, Махмуд Теймур, Назым Хикмет и др. Для некоторых литератур Африки большое значение имеет опыт Толстого-новеллиста — автора коротких народных рассказов с их простым, доступным языком и предельно ясной композицией.
Писатели стран Востока учатся у Толстого писать правду жизни, и это, вероятно, самое плодотворное, что они наследуют в творческом методе Толстого.
Как бытует наследие Толстого на Востоке сегодня?
Ответить на этот вопрос следовало бы во всеоружии фактов и цифр, — ими автор располагает не полностью. Но из того факта, что непрерывно увеличивается число изданий и тиражей книг Толстого во всех странах Азии и Африки, из свидетельств крупнейших деятелей культуры этих стран вытекает, что популярность русского художника на Востоке растет с каждым годом, Об этом, в частности, свидетельствуют и библиографические данные ЮНЕСКО, говорящие о том, что Толстой занимает одно из первых мест на Востоке по количеству переводов и издапий его произведений. В ряде молодых стран Азии и Африки художественное наследие Толстого переживает свое «второе рождение».
Иначе обстоит дело с религиозно-нравственной доктриной Толстого. В ходе национально-освободительной борьбы народы Востока изживают свои патриархальные иллюзии, в том числе и непротивленческие иллюзии Толстого. Вместе с тем художественные образы Толстого, его полные страсти обличения капитализма и империализма осознаются народами как великое и ценное наследие.
Стефан Цвейг в своей книге о Толстом писал: «Повсюду, где в наши дни отрицается насилие, — будь это оружие, право или мннмобожествепное установление, долженствующее охранять что-либо под тем или иным предлогом, — нацию, религию, расу, собственность, — повсюду, где гуманная этика противится пролитию крови, не хочет оправдывать преступления войны, отказывается возвратиться к средневековому кулачному праву и признать военную победу божьим судом, — повсюду каждый моральный революционер получает еще сегодня авторитетную и усердную, братски одобряющую поддержку Толстого»п.
В этих словах заключается один из ответов на поставленный выше вопрос. Толстой жив! Его гениальное нестареющее творчество помогает трудовому человечеству жить, бороться и созидать новый мир.
О жизненности наследия Толстого, о том, что оно принадлежит не только прошлому но, и современности, свидетельствует неутихающая вокруг него идейная борьба.
Передовые писатели и общественные деятели всех народов, в том числе и народов Востока, борются за Толстого, отстаивают его художественные принципы, видят в его трезвом реализме могучий заслон против мутного потока модернизма и декаданса, который захлестывает современную буржуазную литературу. Не разделяя религиозно-нравственной доктрины писателя, они выдвигают в его наследии на передний план то, что в нем действительно велико и ценно, — непревзойденное художественное мастерство, обличение зла и насилия.
По-иному подходят к Толстому идеологи буржуазного мира. Некоторые из них пытаются «ниспровергнуть» его, объявить его творчество «старомодным*, «устаревшим», не отвечающим на «динамические» запросы «ядерного века». Другие буржуазные деятели лицемерно превозносят Толстого до небес, но вместе с тем искажают облик- писателя, канонизируют как раз слабые стороны его мировоззрения, чем и пытаются смягчить действие ударов, которые наносил Толстой миру корысти и насилия.
Общая цель буржуазных истолкователей Толстого состоит в том, чтобы вытравить из сознания человечества тот высокий социально-этический пафос, тот дух гуманизма, свободолюбия и братства между народами, который составляет живую душу наследия русского художника. Идеологи империализма не приемлют автора «Войны и мира», ибо его осуждение захватнической войны и сегодня бьет не в бровь, а в глаз. Точно так же для них неприемлем автор «Анны Карениной» с его страстным обличением лживой морали, автор «Воскресения» с его беспощадной критикой государственного насилия, автор нестареющего памфлета «Николай Палкин», статей «Так что же нам делать?», «Не могу молчать!» и других пламенных статей и воззваний.
Острая борьба идет и вокруг вопроса о значении Толстого для Востока. На Западе, а также в некоторых странах Азии и Африки говорят — в применении к Востоку — о величии Толстого, о его гуманизме, не выявляя, однако, их истинной сущности. Гуманизм русского писателя в его отношении к народам Азии и Африки иногда сводят единственно к его сочувствию «отсталым братьям», к его «доброте», «милосердию», пропаганде восточных религий и т. п. (так, в частности, говорилось о Толстом в ряде докладов на симпозиуме, посвященном столетию со дня рождения Ганди в Дели, в феврале 1970 г.). Тем самым страстная заинтересованность Толстого в судьбе народов Азии и Африки, его острая борьба за их национальное и социальное освобождение низводится к либеральной пустозвонной фразе, столь характерной для буржуазных радетелей Востока.
В действительности, хотя доктрине Толстого и были присущи черты абстрактного, созерцательного гуманизма, его личное отношение к Востоку было в высшей степени активным, действенным. Русский писатель не ограничивался сочувственными воздыханиями и благими пожеланиями, а горячо и страстно действовал. Он вел неутомимую переписку с деятелями культуры восточных стран, переписку, которая будила мысль, расширяла горизонты, объективно звала порабощенные народы на борьбу с угнетателями. Он глубоко вникал в духовный мир восточных пародов, активно поддерживал и пропагандировал веками накопленные ими моральные ценности. Он откликался на бедственное положепие восточных пародов пламенными статьями и воззваниями, в которых звучали его горячий, искренний протест против колониального разбоя, его вера в творческие силы народов Азии и Африки.
Наряду с лицемерной хвалой Толстому за его интерес к Востоку в западных работах можно встретить и упреки ему за его предпочтение духовных ценностей Востока европейской буржуазной цивилизации. Иные даже обвиняют его в апологии азиатчины, в предпочтении восточного застоя европейскому прогрессу. Толстой действительно считал, что русская культура близка по своему гуманистическому духу к древним восточным культурам. «Мы, славяне, русские, гораздо ближе к восточной философии — Индии, Китая, даже Персии, чем к западной»12, — говорил он в 1909 г. Но, во-первых, он имел в виду лишь те философские учения Востока, в которых воплощены идеи человеколюбия и справедливости. Во-вторых, он никогда не противопоставлял подлинные культуры Запада и Востока. Он высоко ценил истинные моральные ценности и там и здесь. Но когда оп встречался с ужасающими пороками западной лжецивилизации, он, естественно, обращал свой взор к ранним цивилизациям человечества, ища в них тот дух человечности, который утрачен в современном собственническом мире.
Выше мы показали, какой острообличительный, в своей основе демократический характер носили толстовские нападки на европейский буржуазный прогресс. К этому, одпако, следует добавить, что противопоставление Толстым восточной мудрости западному капиталистическому варварству, по сути дела, не было вовсе защитой восточного застоя, отсталости, косности. Толстой превосходно видел, сколь отстали в своем экономическом развитии восточные пароды, сколь сложный и тяжелый путь им еще предстоит пройти. Но он хотел, чтобы этот путь пролегал не от первобытной дикости и феодальной отсталости к капиталистическому варварству, а вел к осмысленному человеческому существованию, без физического и духовного рабства, без угнетения и пасилия. И оп верил, что восточные народы, опираясь па свои богатейшие духовные традиции, могут такую цивилизацию создать.
В последнее десятилетие некоторые западные исследователи объясняют интерес Толстого к Востоку тем, что его доктрина якобы родственна учению, известному в наше время как экзистенциализм13. Это иррационалистическое направление в современной философии, порожденное глубоким кризисом буржуазной идеологии, пытается, как известно, найти объяснение неустойчивости, неустроенности человека в буржуазном обществе, исследовать присущие ему чувства страха, безысходности, отчаяния. Согласно учению экзистенциалистов, объективных законов исторического развития пе существует. Поступки человека, выбор им жизненных решений не определены социальной средой. Ввергнутый волею обстоятельств в кризисные ситуации, исполненный страха смерти, человек выбирает решения, способные восстановить его экзистенцию, т. е. внутреннее «бытие», при этом единственным способом познания этого «бытия» является интуиция.
Все это, по мнению исследователей, близко духу восточных учений, которые разделял Толстой. Ход рассуждений этих исследователей таков. Толстой популяризировал философии Востока с их отрицанием смысла человеческого существования. Большое место в его доктрине занимает проблема смерти и страха перед нею. Отсюда вывод, что именно ощущение безысходности земной жизни человека и «феномепология смерти» были причиной тяготения Толстого к духовному миру Востока, к его созерцательности и мистике. С другой стороны, именно ощущение родства с этими сторонами учения Толстого якобы влекло деятелей Востока к нему, было основой их тесных сношений с ним.
Вряд ли после всего сказанного о жизнелюбии Толстого, о его решительном отрицании восточного спиритуализма, о его горячей озабоченности социальными проблемами Азии и Африки надо пространно опровергать эти утверждения. Философская мысль Толстого бесконечно далека от ущербных теорий современного Запада. Раздумья писателя о коренных проблемах бытия, о жизни и смерти, о назначении человека питались из совершенно другого ис-точпика.
Вопрос о значении Толстого для Востока дебатируется и в восточных странах, и здесь также не всегда дается на него верпый ответ. Наряду с высказываниями выдающихся писателей и общественных деятелей Азии и Африки, отмечающих благотворную роль наследия Толстого для Востока, можно часто слышать и утверждение, будто Толстой важен человечеству пе как художник, а как вероучитель. «Толстовство восторжествовало над Толстым», «проповедник победил художника», — утверждал на международной конференции толстоведов в Венеции (1960) индийский делегат Раджа Рао. Ход его рассуждений был таков. Мир зашел в тупик. Бурное развитие техники поставило человечество перед угрозой самоуничтожения. Спасение его — в пересмотре всех духовных ценностей, в поисках новой объединяющей идеи. Такой «всемирной идеей» должно стать учение Льва Толстого, которое сиц-тезирует все прошлые религии человечества. И, следовательно, мировое значение Толстого — не в его активном гуманизме, не в исполненном социального обличения художественном творчестве, а в «универсальном» религиозно-нравственном учении, которое способно вывести заблудившееся человечество на путь новой жизни.
Следует прежде всего отметить, что эта концепция далеко не нова, — еще при жизни писателя делались попытки провозгласить Толстого вероучителем, создателем новой религии. Эти попытки исходили как раз из лагеря буржуазии, которая больше всех боялась толстовской критики капитализма.
За шесть десятилетий, прошедших со дня смерти Толстого, наболевшие общественные проблемы, о которых он писал, стали в капиталистическом мире еще острее. По-прежнему над миром висит опасность истребления народов в кровопролитных войнах. Тем с большей наглядностью предстала перед человечеством правота автора «Воскресения» и «Не могу молчать!», который отвергал самые основы собственнического мира — угнетение человека человеком и всесилие имущих классов.
«Карфаген должен быть разрушен!» — провозгласил Толстой, имея в виду современное ему капиталистическое общество. И именно этот его страстный призыв, олицетворяющий сильнейшую сторону его гуманизма, современное прогрессивное человечество принимает на свое идейное вооружение.
Художник и проповедник были в Толстом нерасторжимы: «разум» и «предрассудок» в его творчестве переплетались. Но сейчас, спустя шесть десятилетий после его кончины, когда треть человечества уже вырвалась из пут капитализма, мы воочию видим, какая сторона его противоречивого мировоззрения отходит в прошлое и какая принадлежит будущему. Уходит в прошлое наивная религиозная проповедь Толстого, его утопическая вера во всемогущество непротивления и «всеобщей любви». Живет и будет жить его гениальное художественное творчество, его вера в жизнь и в человека, его пафос обличителя и бунтаря.
Толстой дорог человечеству, его великое наследие будет всегда сопутствовать людям в их борьбе за лучшую жизнь.
ПРИМЕЧАНИЯ
От автора
1Ромен Ролла н, Ответ Азии Толстому, — Собрание сочинений, т. 14, Л., 1933, стр. 328 — 329.
2 См.: В. И. Ленин, Л. Н. Толстой, — Полное собрание сочинений, т. 20, стр. 19.
3 Там же.
4 «Международный толстовский альманах, составленный П. А. Сергееико», М., 1909.,
5 «О Толстом. Воспоминания и характеристики представителей различных наций», под ред. П. А. Соргеенко, М., 1911.
6 «Tolstois Documente. Tolstoi und der Orient. Briefe und son-stige Zeugnisse iiber Tolstois Beziehungen zu den Vertretem orienta-lischer Keligionen, von Paul Birukoff», Zurich und Leipzig, 1925. Книга переведена также на итальянский язык: Paolo Вiriukof, Edraondo Marcucci, Tolstoi e L'Oriente. Lettere, Testimonianze, Gommenti, Milano, 1952.
7 Сб. «Из истории литературных связей XIX века», М., 1962, стр. 227 — 247.
8 А. Шифман, Лев Толстой и Восток, М., 1960; его же, Лев Толстой и Япония, Токио, 1966 (на яп. яз.); его же, Лев Толстой и Индия, Дели, 1969 (на хинди); его же, Tolstoy and India, Translated from the Russian by A. V. Esaulov, New Delhi, 1969.
9 См. работы А. И. Шифмана: «Лев Толстой — обличитель империализма», — сб. «Творчество Толстого», М., 1954; «Лев Толстой — друг Индии», — «Советское востоковедение*, 1957, № 1; «Лев Толстой и современный Китай», — «Современный Восток», 1958, № 9; «Лев Толстой — обличитель буржуазной культуры», Тула, 1961; «Лев Толстой и Токутоми Рока», — «Вопросы литературы», 1960, № 11; «Китайские писатели о Толстом», — «Литературное наследство», т. 75, кн. 1, 1965; «Японский паломник, Воспоминания Токутоми Рока», — «Литературное наследство», т. 75, кн. 2, 1965; «Африканская почта Льва Толстого», — «Вопросы литературы», 1968, № 11; «Лев Толстой и англо-бурская война», — «Народы Азии и Африки», 1969, № 1; «Лев Толстой и Африка», — «Азия и Африка сегодня», 1969, № 2 — 3; «Лев Толстой и Махатма Ганди», — «Новый мир», 1970, № 6; «Японские писатели о Л. Н. Толстом», — «Азия и Африка сегодня», 1970, № 11 — 12; а также статьи в журналах и газетах «Soviet Land» (Дели), «Indian Literature» (Дели), «National Herald» (Дели), «Бунгаку-кан» (Токио), «UNESCO courier» (Париж) и в других зарубежных изданиях.