И все же, несмотря на прижимистость Кэт. мы продвигались вперед.
С помощью Джереми и Джона Мэлита работа зоопарка была перестроена. Мы завели картотеку, на каждое животное по три карточки: розовая, голубая и белая. Белая карточка – "анкета", на ней записано, где приобретен образец, в каком состоянии поступил в зоопарк и так далее. Розовая карточка – история болезни, в ней содержатся все сведения о здоровье и лечении животного. Голубая карточка – данные о поведении. Пожалуй, она самая важная, ведь на ней – записи о брачных играх, сроках беременности, территориальных метках и тьма других сведений.
Кроме того, в кабинете Джереми хранился большой "Дневник", в нем любой сотрудник зоопарка мог записывать интересные наблюдения, которые потом заносились в соответствующие карточки. Постепенно у нас накапливался богатейший материал. Удивительно, как мало мы знаем даже про обыкновенных животных. У меня довольно внушительная библиотека, около тысячи томов, но поищите в них, скажем, сведения о брачном поведении того или иного животного – ни слова.
Затем мы пересмотрели кормовой рацион. Я вычитал, что Базельский зоопарк составил специальный паек, скармливаемый животным вдобавок к обычной пище; он не только улучшает общее состояние животного, но и способствует размножению. Было установлено: как бы хорошо вы ни кормили животных – а мы всегда давали своим лучшее, что только могли достать,– в корме недостает очень важных для организма солей и других компонентов. Тогда‑то и придумали особый "пирожок" с этими веществами.
Я написал в Базельский зоопарк доктору Эрнсту Лангу, он любезно прислал мне все данные, потом мы обратились к нашему мельнику, Лемаркану, и он, следуя рецепту, приготовил малопривлекательное на вид бурое тесто. Мы взирали на него с недоверием, но я все же попросил Джереми провести недельное испытание и доложить о результатах. В последнее время Джереми частенько наведывался к нам за советами. Сидишь дома, работаешь, вдруг – стук в дверь, появляется голова и слышишь:
|
|
– Э... это я, Джереми.
С этими словами он входит в гостиную и излагает очередную проблему. Вот и теперь, после недельного испытания "пирожка", я услышал знакомый стук.
– Э... это я, Джереми.
– Входи, Джереми,– пригласил я его.
Он вошел и остановился на пороге гостиной. Высокий, волосы цвета спелой ржи, нос, как у герцога Веллингтона, и ярко‑голубые глаза, которые слегка косят, когда Джереми чем‑то озабочен. Сейчас он заметно косил: значит, что‑то не ладится...
– Ну, что случилось?
– Понимаете, я насчет этой смеси... Наши... гм... животные не хотят ее есть. Правда, мартышки попробовали немножко, но мне кажется, скорее из любопытства. А другие совсем не едят.
– А человекообразные?
– Даже не притронулись,– мрачно ответил Джереми.– Я уж и так и эдак, даже в молоко клал – не едят, да и только.
– А подержать их впроголодь пробовал?
– Нет,– сказал Джереми с виноватым видом.– Чего не пробовал, того не пробовал.
– Ну так попробуй,– предложил я.– Завтра же посади их на одно молоко и предложи "пирожок". И посмотри, что выйдет.
На следующий день – знакомый стук и знакомое: "Это я, Джереми".
– Я насчет человекообразных,– доложил он, стоя на пороге гостиной.– Мы оставили их без завтрака, потом дали молоко и "пирожок". Все равно не едят. Что будем делать?
|
|
Я был озадачен не меньше его. В Базельском зоопарке все животные охотно ели "пирожок". Очевидно, нашей смеси чего‑то недостает. Мы позвонили мистеру Лемаркану.
– Как вы думаете, что можно добавить в смесь, чтобы она была вкуснее и заманчивее?
Он поразмыслил несколько минут, потом дал блестящий совет:
– Как насчет анисового семени? Абсолютно безвредно, и большинство животных любят его запах.
– Пожалуй, вреда не будет,– согласился я.– Вам нетрудно приготовить смесь с анисовым семенем?
– Что ж, это нетрудно,– ответил мельник, и отныне мы стали получать "пирожки", пахнущие анисом.
Животные с первой же минуты пристрастились к ним. До такой степени, что с той поры самым любимым видам корма они предпочитали "пирожки". Смесь явно пошла им на пользу, и приплод увеличился. За год после введения нового рациона было получено потомство от двенадцати видов млекопитающих и десяти видов птиц, и мы были чрезвычайно довольны собой.
Пожалуй, самыми важными, но и самыми тревожными для нас в тот год были роды у южноамериканских тапиров. Папаша, Клавдий, приобретенный мной в Аргентине, в свое время причинил нам немало хлопот: он удирал из зоопарка и производил опустошения в соседних садах и на полях. Но после того как мы нашли ему супругу, Клодетту, он остепенился, стал солидным и дородным. Тапиры смахивают на гнедых шотландских пони, а их длинный подвижный нос чем‑то напоминает слоновый хобот. Обычно это ласковые и дружелюбные существа. Когда Клодетта достигла надлежащего возраста, состоялось спаривание. Мы тщательно записали все сроки на голубых карточках и вскоре убедились в ценности картотеки; как только у Клодетты появились признаки беременности, мы смогли, считая от даты последнего спаривания, определить, когда примерно ждать детеныша.
|
|
И вот однажды раздается знакомый стук в дверь: "Это я, Джереми",– и появляется озабоченный Джереми.
– Я насчет Клодетты, мистер Даррел,– сказал он.– Если считать по карточке, она должна родить в сентябре... Ну вот, я и подумал, не лучше ли перевести ее в другой загон, отделить от Клавдия?
Мы обсудили этот вопрос и пришли к выводу, что, в самом деле, стоит их разделить – ведь неизвестно, как Клавдий отнесется к детенышу. К тому же он близорук и вполне может нечаянно наступить на него. Клодетту перевели в соседний загон; она могла слышать запах Клавдия, даже тереться с ним носом через проволочную сетку – и спокойно производить на свет свое дитя. Но тут Клодетта дала нам повод для тревоги. Счастливое событие должно было вот‑вот состояться, она заметно округлилась, однако плод не шевелился и соски не наливались молоком. Джереми, Томми Бегг (наш ветеринар) и я устроили совещание.
– Уж очень толстая кожа у этой чертовки,– угрюмо заметил Томми.– Вообще мышцы такие тугие, что я просто не могу прощупать плод.
– А ведь, судя по картотеке,– сказал Джереми, для которого наши карточки стали чем‑то вроде оракула.– она должна разрешиться со дня на день.
– Меня заботит отсутствие молока.– добавил я.– По‑моему, время давно пришло!
Опершись на ограду, мы рассматривали Клодетту, а она знай себе тихонько попискивала – такой уж голос у тапиров – и задумчиво жевала ветку боярышника, не обращая никакого внимания на наши озабоченные физиономии.
– Если она родит,– продолжал Томми,– а молока не будет, придется вам вскармливать детеныша. Какой состав молока у тапиров?
– Понятия не имею,– ответил я.– Но можно посмотреть в книгах.
Мы отправились в мой кабинет, однако ни в одном справочнике не нашли сведений о составе молока тапиров.
– Что ж,– заключил Томми после того, как мы отложили в сторону сорок седьмую книгу,– придется рискнуть. Возьмем за образец кобылье молоко и составим похожую смесь. Думаю, сойдет.
Мы припасли и прокипятили бутылочки и соски, заготовили все нужное для смеси, похожей на кобылье молоко, настроились, ждем, а Клодетта и не думает рожать! Наконец, в один прекрасный день, часов около трех (во время утренней уборки в половине одиннадцатого еще ничего не было), присматривавший за ней Джеф примчался к нашему дому.
– Родила! Родила! – кричал он, розовый от возбуждения.
Мы с Джереми в эту минуту стояли возле дома, обсуждая какую‑то серьезную проблему, но тут бросили все и ринулись к загону Клодетты. Она спокойно уписывала морковь и фрукты из мисочки и даже головы не повернула. Мы осторожно заглянули в будку – там на соломе лежал самый очаровательный детеныш, какого я когда‑либо видел. С небольшую собачонку, полосатый, как и положено детенышам тапира; ярко‑белые продольные полосы на шоколадном фоне делали его похожим на ожившую конфету, вроде "раковой шейки". Я недоумевал, как мы могли не прощупать такой крупный плод в чреве Клодетты, не обнаружить никакого шевеления. Видно, малыш только что появился на свет, потому что там, где мамаша его вылизывала, шерстка еще не просохла.
Мы бережно поставили детеныша на ноги, чтобы определить его пол, он сделал несколько неуверенных шажков и снова лег. Белые полосы делали его очень заметным на соломе, но представьте себе густой лес и пробивающиеся сверху солнечные лучи – там лучшего камуфляжа не придумаешь.
Чтобы не прерывалась римская линия, мы окрестили детеныша Цезарем, затем решили проверить, как у Клодетты с молоком. Этот вопрос нас особенно заботил, потому что вскармливать детенышей – отнюдь не простое дело. Представьте себе наше удивление, когда мы обнаружили, что между десятью утра и тремя пополудни соски у роженицы набухли. Молока предостаточно – гора с плеч! Клодетта проявила себя образцовой мамашей, и вскоре Цезарь уже трусил за ней по пятам в загоне. Мы обратили внимание на то, что она кормит лежа, причем малыш тоже ложился рядом и жадно припадал к соскам.
Хотя тапиров давно разводят в зоопарках, ни в одной из книг моей библиотеки не были упомянуты три факта, которые мы установили эмпирическим путем. Первое: определить срок беременности почти невозможно – не прощупывается шевеление плода. Второе: соски наполняются молоком только после родов. И третье: мамаша кормит детеныша лежа. Кстати, добродушный нрав Клодетты позволил нам без труда взять образцы молока и отправить на анализ. Если в будущем у какой‑нибудь самки тапира в нашем зоопарке почему‑то не окажется молока, мы будем точно знать, какую смесь составить. Все данные были занесены на карточки и, опубликованы в нашем ежегодном отчете.
Примерно в то же время произошло еще одно интересное событие: родила гелада.
Взрослая гелада очень красива: у нее пышное манто шоколадного цвета, а на груди удивительное пятно сердечком – ярко‑красная кожа обнажена, словно кто‑то нарочно выщипал шерсть.
Наш самец, по имени Элджи, был, что называется, незаурядной личностью. Из‑за кривых и коротковатых ног у него была своеобразная вихляющая походка. Любого, кто его проведает, Элджи непременно приветствует: подойдет вперевалку к проволочной сетке, поднимет верхнюю губу, так что обнажаются десны и мощные зубы, и принимается радостно ухать, прислушиваясь к своему голосу. Первое время он жил в одной клетке с самкой южноафриканского бабуина, но затем мы раздобыли для Элджи супругу, которую назвали Эмбе. Еда и особы противоположного пола составляли смысл жизни Элджи, и мы ничуть не удивились, обнаружив, что Эмбе вскоре забеременела.
Среди диких животных у бабуинов одна из самых интересных социальных организаций, поэтому мы не стали отделять гостью из Южной Африки от наших двух гелад, решили посмотреть, что будет, когда появится на свет детеныш. Элджи, игравший в клетке доминирующую роль, благосклонно относился к своей супруге и южноафриканской гостье, хотя она и представляла совсем другой вид. Чужеземка занимала в иерархии второе место, а замыкала цепочку (до рождения малыша) Эмбе. Мы не отделили южноафриканку, прежде всего потому, что не хотели нарушать субординацию: останься Элджи и Эмбе вдвоем, тотчас начались бы типичные для всех приматов ссоры и раздоры. А так Элджи шпынял южноафриканку, которая в свою очередь шпыняла Эмбе, но гораздо мягче, чем это делал бы Элджи. Правда, чужеземка, доминируя над Эмбе, могла повредить детеныша, когда он родится, даже съесть его... Ладно, рискнем!
Чрезвычайно сложная социальная организация, присущая большинству диких бабуинов, лишь недавно стала предметом основательного исследования. В частности, было установлено: когда в стае появляется новорожденный, все самки приходят в сильное возбуждение, особенно самки постарше, которые уже не могут рожать. Они собираются вокруг роженицы и внимательно рассматривают малыша, однако касаться его им не позволено. Но затем мать мало‑помалу ослабляет охрану, и старшие самки соревнуются за право подержать детеныша, приласкать его, поносить на руках. Если бы наша троица представляла один вид, мы могли рассчитывать на такое же поведение. Но у нас старшее поколение представляла южноафриканская самка, и мы не были уверены, как она отнесется к детенышу гелады.
Настал долгожданный день. В восемь утра служители обнаружили в спальной бабуинов родившегося ночью малыша. Он был чистый и сухой, никаких следов плаценты и пуповины. Детеныш крепко цеплялся за мать. Как только их выпустили в наружное помещение, стало очевидно, что южноафриканка взволнована и, можно сказать, обрадована ничуть не меньше молодой мамаши. Она старалась сесть поближе к Эмбе, лицом к ней, и время от времени обнимала ее так, что льнущий к матери малыш оказывался зажатым между ними. Элджи, привыкший чувствовать себя в клетке властелином, тоже заинтересовался наследником, но стоило ему приблизиться, как Эмбе поворачивалась к нему, поднимала верхнюю губу, щелкала зубами и издавала резкий протяжный звук, какого мы до сих пор еще не слышали. Элджи сразу отступал метра на два и начинал кружить около самок и младенца, пытаясь хоть что‑то рассмотреть.
Так продолжалось около суток, наконец отцу разрешили подойти поближе, и он мог расчесывать шерсть супруге и южноафриканке. На шестой день прежний порядок почти восстановился. Гостья продолжала оказывать покровительство матери и младенцу, но теперь Элджи было дозволено обнимать и ласкать Эмбе. Правда, к наследнику его, насколько мы могли установить, все еще не подпускали.
Малыш был на редкость крепкий и здоровый; от большинства детенышей других бабуинов его отличало малое количество морщин на лице. Уже через сутки он хорошо видел и следил глазами за движениями наблюдателя в полутора‑двух метрах. На пятый день мать разрешила ему спуститься на пол и немного походить подле нее. Однако через неделю идиллия кончилась. Южноафриканка, которой теперь позволили держать малыша на руках, оказалась настолько ревнивой, что не выпускала его даже тогда, когда он рвался к матери, чтобы поесть. Пришлось ради блага детеныша отделить чужеземку и Элджи.
Близилась первая годовщина треста, и мы задумали как‑то отметить эту дату, попросту говоря, устроить небольшой кутеж. Закроем зоопарк для посетителей, пригласим на завтрак членов правления треста и кое‑каких местных деятелей; хорошо бы зазвать губернатора и бейлифа. Вечером – обед и сбор средств; мы рассчитывали на то, что приглашенные выступят с речами и поддержат нас.
Подготовка потребовала немалых усилий. Надо было забронировать номера в отелях, составить меню, продумать, как рассадить гостей (от одной этой проблемы можно было с ума сойти), и так далее и тому подобное. К тому же в это время года на Джерси часты туманы, а когда к острову приближается туман, он ни за что не обойдет своим вниманием аэропорт. Значит, необходимо переправить на Джерси знатных гостей по меньшей мере за день до юбилейной даты, иначе нам некого будет принимать. Львиная доля хлопот легла на плечи Кэт, и она блестяще со всем справилась, но я сказал себе, что впредь одним Советом не обойдешься, для подобных затей следует учреждать несколько подкомитетов...
И уже теперь нам нужен был комитет для сбора средств. Я усиленно думал об этом, даже когда отправился на аэродром встречать Джеки, и в зале для прибывающих пассажиров вдруг увидел перед собой прелестнейшее создание. Черные волосы, большие глаза цвета лесных орешков, на лице сердечное расположение и нежность – жаль только, что чувства эти адресованы не мне... А впрочем... Девушка остановилась передо мной, и я воспрянул духом. Быть может, мое брюшко и мешки под глазами не так уж и заметны? Или есть девушки, которым они даже нравятся? Иллюзия длилась недолго: я увидел в руках девушки кружку для пожертвований.
– Вы не желаете сделать взнос? – услышал я медовый голосок.
– Конечно, желаю,– ответил я.– Разве можно устоятъ перед такими глазами?
Я полез в карман и как‑то непроизвольно вместо полукроны опустил кружку десять шиллингов.
– Бьюсь об заклад, у такой очаровательной девушки сбор средств идет успешно,– сказал я.
Она мило улыбнулась.
–О, я не жалуюсь,
– Вот бы вы для нас взялись собирать!
– А вы попросите.
– И попрошу.
В эту минуту объявили посадку самолета Джеки, и я направился к входу. "А что, в самом деле?" – подумал я, стоя у двери. Девушка сама предлагает свои услуги. И какая девушка: против ее глаз никто не устоит! Едва дождавшись Джеки, я схватил ее за руку и бесцеремонно потащил за собой.
– Живей, живей,– торопил я ее.– Я должен найти девушку.
– Мало тебе одной? – спросила Джеки.
– Да нет же, пойми, это особенная девушка, красавица. Она только что была тут, собирала деньги для кого‑то.
– А тебе она зачем понадобилась? – подозрительно осведомилась Джеки.
– Понимаешь, это идеальный человек для комитета по сбору средств,– объяснил я.– Представь себе, она предложила свои услуги, а я, дурак, даже не узнал ее фамилии.
Я поспешно обвел взглядом зал. Никого, если не считать важных престарелых дам и отставных полковников.
– Черт возьми! – вырвалось у меня.– Надо же, такую возможность упустил!
– Но ведь можно выяснить, кто она? – сказала Джеки.– Наверно, это кто‑нибудь из здешних.
– Не знаю... Впрочем, можно спросить Хоуп.
Как только мы добрались до дома, я схватил телефонную трубку.
– Скажи, пожалуйста,– обратился я к Хоуп,– что за красавица с глазами цвета лесных орешков и темными волосами собирала сегодня в аэропорту деньги на какие‑то цели?
– Ну знаешь, Джерри! – воскликнула Хоуп.– Ты не мог бы спросить что‑нибудь полегче? Откуда мне знать? И вообще зачем тебе это?
– Я хочу организовать комитет по сбору средств. И эта девушка показалась мне идеальной кандидатурой.
Хоуп хмыкнула.
– Не знаю даже, кого тебе так сразу предложить,– сказала она.– Вот что, попробуй поговорить с леди Колторп. Говорят, у нее это очень хорошо получается.
Я подавил стон. Леди Колторп – представляю себе, что это такое. Длинные прокуренные зубы, ежик стального цвета, твидовый костюм, пахнущий спаниелем, и спаниели, пахнущие твидом...
– Ладно, подумаю,– ответил я.
И вот наступил знаменательный день. Надо ли говорить, что аэропорт был окутан туманом. Понадобились титанические усилия, чтобы доставить на остров Питера Скотта с супругой, мы едва уложились в срок, да и то с помощью чьего‑то личного самолета. В конечном счете все образовалось. Я показал Питеру и его жене зоопарк, познакомил их с сотрудниками, рассказал о наших задачах. И с удовольствием отметил, что экскурсия явно произвела сильное впечатление на Питера.
Завтрак удался на славу – потому, верно, что обошлось без спичей. Во второй половине дня – снова экскурсия по зоопарку. После этого осталось время только принять ванну и переодеться перед главным событием дня – обедом, с последующим сбором средств. На обед были приглашены избранные, на чью помощь мы рассчитывали. Открыл торжество лорд Джерси, он предоставил слово Питеру Скотту, и тот произнес превосходную речь с различных аспектах охраны природы и значении нашего начинания. За ним была моя очередь выступать, и я уже перебирал листки с записями, как вдруг мой взгляд остановился на девушке, сидевшей на другом конце стола. Она – та самая, которую я видел в аэропорту! Что за черт, как она здесь очутилась? От удивления у меня вылетело из головы все, что я собирался сказать. Все же я кое‑как промямлил свою речь и сел, думая только о том, чтобы не упустить момент и перехватить девушку, прежде чем она скроется во второй раз.
Наконец загремели стулья, гости начали подниматься из‑за стола. Со всей скоростью, какую допускали приличия, я протиснулся сквозь толпу именитых друзей, догнал девушку уже на самом пороге и положил ей руку на плечо, словно детектив, поймавший воришку в магазине. Она повернулась и надменно вскинула брови.
– Это вас я видел в аэропорту? – спросил я.
– Верно,– подтвердила она.– Я потому и пришла.
– Так вот,– продолжал я,– помнится, вы сказали, что согласны помочь мне со сбором средств. Это было сказано в шутку или всерьез?
– Конечно, всерьез.
Каким‑то чудом у меня в кармане оказались листок бумаги и ручка.
– Вы можете сказать мне, как вас зовут, и ваш номер телефона, и когда позвонить вам, чтобы договориться?
– Пожалуйста, звоните в любое время.
– Итак... вас зовут?
– Сэрэнн Колторп.
Я воззрился на нее, не веря своим ушам.
– Как... вы... вы – леди Колторп? – не совсем учтиво выпалил я.
– Уже много лет.
– Но... как же?.. А седой ежик... спаниели... лицо старой лошади?..– в отчаянии вопрошал я.
– Разве я похожа на старую лошадь? – заинтересовалась она.
– Что вы! Я... я совсем не то хотел сказать. Понимаете, это я так представлял себе вас. Вы уверены, что на острове нет второй леди Колторп?
– Насколько мне известно, я – единственная,– с достоинством произнесла она.– Звоните в любое время.
Она сказала мне свой адрес и номер телефона.
Я вернулся к Джеки и сообщил, ликуя:
– Нашел девушку!
– Которую? – осведомилась Джеки.
– Ту самую, о которой говорил тебе,– нетерпеливо ответил я.– Девушку из аэропорта. Это леди Колторп.
– Постой, но ведь ты говорил, что леди Колторп – это сплошной твид и спаниели.
– Да нет, ничего подобного! Посмотри... видишь? Вон та обаятельная особа... в чем‑то черном с белой отделкой – это она.
– Ах, эта... Что ж, пожалуй, ты прав, она справится со сбором средств!
– Я немедленно свяжусь с ней. Завтра утром. А теперь, бога ради, пошли домой. Чертовски хочется спать. Сказано – сделано.
Подводя итог, должен сказать, что наше юбилейное мероприятие прошло чрезвычайно успешно. Мы смогли посоветоваться с такими людьми, как директор Антверпенского зоопарка Вальтер ван ден Берг, как Ричард Фиттер из Общества охраны фауны, и другими; они не только благожелательно отозвались о нашей работе, но и сделали конструктивные замечания. Более того, деньги, которые мы собрали, позволили нам наконец взяться за самое неотложное из всех наших дел – строительство новых, просторных клеток для человекообразных обезьян. Чертежи давно уже пылились на столе, мы с Джереми только слюнки глотали, глядя на них. Тресту такое дело было не по карману, но после юбилейного обеда – как здорово все получилось! – можно было приступать к задуманному.
Я всегда говорил, что есть два создания, которым ни в коем случае нельзя давать волю в зоопарке: ветеринар и архитектор. Ветеринар тотчас примется лечить диких животных так же, как домашних. Конечно, динго или кустарниковая собака принадлежат к семейству собачьих, но это еще не значит, что к ним следует подходить с той же меркой, что и к болонке или спаниелю. Обычно ветеринар в отчаянии заключает: "На вашем месте я бы махнул рукой". Нам повезло, наши два ветеринара, Блэмпид и Бегг, придерживаются прямо противоположной точки зрения. Вот уж кто никогда не махнет рукой на животное!
У архитектора свои заскоки. Стоит вам зазеваться, и они сконструируют клетку, которая будет архитектурной поэмой, но никуда не годится с точки зрения тех, кому ею пользоваться, а главное – тех, кому в ней жить. Вот почему, когда дело дошло до клеток для человекообразных, мы с Джереми тщательно изучили проект, стремясь не допустить промашек. Задача осложнялась тем, что клетки предстояло ставить на наклонном участке, прилегающем к южной стене Дома млекопитающих, причем Откосов не один, а целых три, так что надо было сперва подготовить солидное бетонное основание.
Конечный вариант, предложенный нашим архитектором Биллом Девисом, мне очень понравился. Клетки были почти треугольные, так что обитатели каждой из них могли видеть, что происходит в двух других. Житье‑бытье соседей занимает человекообразных обезьян ничуть не меньше, чем нас, людей, только мы подглядываем из‑за штор, а они из‑за решеток. Крышу впереди подняли чуть повыше, чтобы в клетки попадало возможно больше солнца.
Мы договорились со строительной фирмой, и началась подготовка участка. Старые клетки помещались внутри дома, но через окна обезьяны могли следить за ходом работ, и они охотно пользовались этой возможностью. Особенно интересовался техникой орангутан Оскар, он целыми днями сидел у окна и сосредоточенно наблюдал, как готовят и укладывают раствор. Однажды утром я пошел проверить, как подвигаются дела, и разговорился с одним из рабочих.
– Я вижу, Оскар следит, чтобы все делалось как положено,– заметил я, показывая на стекло, к которому прильнула обезьянья физиономия.
– Да уж! – воскликнул рабочий.– Целый день так и сидит, глаз не сводит! Хуже какого‑нибудь десятника, черт бы его побрал!
Глава третья
РОДОВЫЕ МУКИ ЛЬВИЦЫ
Уважаемый мистер Даррел!
Меня зовут Мириам. Пишу вам, чтобы получить совет по следующим вопросам:
1. Могу ли я каким‑нибудь образом приобрести львенка?
2. Если да, то где? И во сколько это примерно обойдется?
3. В каком возрасте можно его приобрести (отнять от матери)?
4. Где его лучше держать?
5. До какого возраста смогу я его держать?
6. Чем кормить совсем маленького львенка?
7. Какого роста он будет?
Что еще, по‑вашему, мне нужно знать?
Заранее большое спасибо...
В любом крупном собрании диких животных не обойтись без болезней и несчастных случаев, нередко с роковым исходом, ведь животные – такие же смертные существа, как и мы с вами. И одна из причин несчастных случаев, как ни прискорбно об этом писать, поведение рядового посетителя. Нашим мартышкам давали бритвенные лезвия, человекообразным – горящие сигареты и трубки. Чтобы предотвратить такие поступки, нужен бдительный надзор.
Взять, к примеру, наших попугаев ара по кличке Капитан Коу и Маккой. Красивые добродушные птицы; в хорошую погоду мы извлекали их из клетки и сажали на гранитный барьер возле Дома млекопитающих. Там они сидели на солнышке, чистили клювом свои яркие перья и окликали прохожих хриплыми голосами.
И вот однажды некая весьма тучная особа, очевидно утомленная прогулкой по зверинцу, решила присесть на барьер и отдохнуть. Хотите верьте, хотите нет, она плюхнулась прямо на Капитана Коу. Сесть на такую большую и яркую птицу – правда, невероятно?! К сожалению. Капитан Коу не сумел постоять за себя, хотя из всех попугаев ара наделены чуть ли не самым мощным клювом и мишень была достаточно крупной. Что поделать, он был попросту расплющен.
Свидетелем происшествия оказался наш слесарь, случайно проходивший мимо. Сама виновница явно не понимала, что натворила. Слесарь тотчас отнес попугая в кон‑тиру. В это самое время в зоопарке находился ветеринар Томми Бегг, который раз в неделю осматривал всех животных. Он немедленно занялся Капитаном Коу и аккуратно наложил шины на сломанные ноги. Но кроме ног у попугая были повреждены ребра и грудина, причем несколько ребер поранили легкое, и, как мы ни старались спасти Капитана Коу, он скончался.
Больше всего в этой истории меня удручало поведение женщины. Ну хорошо, допустим, она по близорукости не разглядела на барьере большую птицу с красно‑синим оперением. Но, посидев на попугае, она все‑таки должна была понять, что ему от этого не поздоровилось. Так нет же, эта женщина не только не пришла в контору, чтобы извиниться и узнать, что стало с попугаем,– она даже не потрудилась позвонить по телефону и справиться о его состоянии! Это лишь один из примеров того, как ведут себя посетители. Я бы сказал, что у нас уходит в среднем до семидесяти процентов времени на то, чтобы охранять животных от публики, а не наоборот.
Как и во всяком серьезном зоопарке, посетителям у нас запрещено кормить животных. А то ведь сунут что‑нибудь совсем неподходящее или перекормят каким‑нибудь лакомством, после чего наш подопечный отвергает тща‑тельно разработанную диету. Скажем, человекообразные обезьяны, совсем как дети, способны до тошноты объедаться шоколадом, и ужин, от которого было бы куда больше пользы, попросту им не лезет. К тому же неправильное питание чревато желудочными болезнями – возись потом, пока не вылечишь.
Тем не менее иные посетители пренебрегают висящими повсюду призывами "Просьба животных не кормить" и знай себе бросают в клетки шоколад и другие гадости. Поверьте мне, в большом зоопарке ветеринару хватает работы и без тех эксцессов, которые возникают по недомыслию, а то и по жестокости посетителей.
В одном конце нашего зоопарка есть озерцо, где мы держали смешанную коллекцию водоплавающих птиц, в том числе кое‑какие редкие виды. Несколько лет птицы благополучно здравствовали и плодились. Но как‑то выдалось очень жаркое лето. Ручей, питавший озерцо, почти пересох, водоем обмелел, и мы начали находить мертвых птиц, причем вскрытие не давало ответа на вопрос, что их погубило. Однажды умерли сразу шесть птиц, из них две редкие. Скорбная картина, которую Томми Бегг узрел в понедельник утром, явившись с очередным визитом, озадачила его.
– Что такое с этим озером? – сердито воскликнул он.– Воду мы проверяли, и птицы вроде бы ничем не болели.
Вдруг его осенило.