Не все грибы одинаково полезны
Действующие лица:
Таисия Леопольдовна – 65 лет, интеллигентная женщина
Аристарх Иваныч – 51 год, непризнанный поэт, сосед
Лев Валерьяныч – 69 лет, деятель культуры
Некогда славный город N Забугорного района. Ещё недавно здесь кипела жизнь и строились планы на ближайшие пять лет с прицелом выполнить за три. Ту и там слышался гул проезжающих машин, гуляющих парочек и строящихся домов. Сегодня всё замерло вековым сном. Недостроенные пятиэтажки сиротливо переглядываются среди деревянных, покосившихся домиков. Современные магазины самообслуживания борются за покупателя с непотопляемым сельпо, ведущим учёность в толстой тетради в клеточку. Молодые тиктокеры с усердием отдирают траву, приставшую к штиблетам, перед очередными съемками, чем ужасно забавляют своих бабушек и дедушек, которые так же безжалостно отправляют мураву в компост, пропалывая грядки. Так и живут: старое и новое, молодое и отжившее, основатели и подражатели.
В одном из таких обветшалых домов, почти на самом краю города, в окнах горит мягкий свет, и сквозь белые кружевные занавесочки видно, как о чем-то жако спорят и переговариваются люди. Январская метель изредка стучит к ним, напоминая, что они не одни. Мы тоже здесь.
Аристарх: Не понимаю я, Таисия Леопольдовна, ну вот хоть убей не понимаю. Вы только посмотрите, что они напечатали:
«Подсмотрел я тебя случайно,
Просто так вдруг открыл окно.
Ты идешь такая брутально,
Ну а я тебе: «Гоу в кино!»
Тут же с первого слова понятно, что это дрянь. Лживая, натянутая, пошлая дрянь. А ещё областная газета называется.
Таисия: Вот, ведь батюшки, опять завёлся. Ну что ты там опять не понимаешь, Аристарх Иваныч?
Аристарх: Решительно ничего, Таисия Леопольдовна. Если дрянь, так почему ж она непременно на первой полосе напечатана. Да ещё и хвалят и звание планируют дать. А может даже Оскар какой светит. А моих стихов-то опять нету.
Таисия: Ёк-макерёк. Что ж тут удивляться-то. (Берет пакет молока со стола). Вот ты молоко любишь?
Аристарх: Люблю. А как не любить-то. И молоко, и кефир, и ряженку. А того больше творог со сметаной с сахаром.
Таисия: Вот! То-то и оно.
Аристарх: Что оно?
Таисия: А то, что сейчас уже мало того, что не полезно, так уже и не модно пить молоко-то это. Вред говорят в нем. Гной и дерьмо коровье. А всё почему?
Аристарх: Почему, Таисия Леопольдовна?
Таисия: Знамо почему. Это ещё великий гений человечности Горький сказал: «Если звезды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно?» (Многозначительно подняла палец вверх). Плево́чки эти. Ясно тебе, ирод окаянный?
Аристарх: Нет. Не ясно, Таисия Леопольдовна.
Таисия: Да где уж тебе.
Аристарх: Так кому такое говно нравится может? Да ведь ещё ладно бы сами себе в туалете, ну или в ванной, зачитывали бы. Нет ведь. Они ж это, прости Господи, в народ тянут. А он им верит слепо. Грешно это, не по-христиански.
Таисия: Так они наверняка евреи или того хлеще буддисты. А у них каждая божья тварь уникальна и достойна уважения.
Аристарх: Это что же получается, я хуже твари последней что ли? Что же это, значит я не достоин уважения? Получается я что, антитварь, что ли? Почему эту бездарность напечатали, а моих стихов всё нет и нет. Ведь обещали же. Сам Александр Васильевич, что у них за колонку поэзии отвечает, мне божился, что непременно напечатает. Ведь я же ему каждую неделю, по воскресеньям, почтой шлю. А их всё нет и нет. Говорю же, что это Козлищев, что на почте работает, мои письма рвёт. Он просто меня ещё со школы недолюбливает. Я про него стихи обличительные написал, когда он к учителю жаловаться бегал.
Таисия: Ну почему же? Мамке своей ты нужен. Мамки-то, детей своих завсегда любят. Своё-то всегда малиной пахнет. Ну за редким исключением.
Аристарх: Так ведь я и на большее способен. Не хочу я всю жизнь в ДК нашем, на день пенсионеров стихи для бабулечек читать. Мне Николай Петрович из областного литобъединения сам руку жал и обещался похлопотать на счёт газеты этой. Так говорит, все пока не к месту. Говорит, слишком социальны и злободневны мои стихи. Не то время и место. Не поймет массовый зритель.
ТАИСИЯ: Да он всем поди это твердит, чтоб отстали от него. Мало думаешь писак таких ему оды свои присылает?
АРИСТАРХ: Дак ведь так нельзя. Нет. Нельзя человеку надежду давать. Он же слова дал. А он как никто знает силу слова-то. Он же писатель. Слово и лечит, и калечит, и ранит и над всеми поднимает. Нет, нет, не верю я. Козлищев это, вот что хотите говорите. Тут одна фамилия чего стоит.
ТАИСИЯ: На вот, бутерброд лучше с хреном съешь, а то совсем раскис. Взбодрись малость.
АРИСТАРХ: (Берет, откусывает и есть без эмоций, точно там и не хрен вовсе). И надо же было мне так промазать.
ТАИСИЯ: С домом культуры что ли?
АРИСТАРХ: С местом и временем. Что ж я так поздно родился-то? Лет на сто раньше надо было. Глядишь, сейчас бы не с вами хрен ел, а с Ахматовой или Цветаевой бы, на даче варенье кушал.
ТАИСИЯ: Вот те раз, ирод. А можно узнать, чем это тебе мой хрен не угодил? Я, понимаешь, его тут увещеваю, надежду в него вселяю. А он к Ахматовой в супружники набивается. Тьфу. Противно. И правильно сделали, что вас на концерт третьего ноября не позвали. Задушите своим нытьём.
Таисия Леопольдовна крутит ручку радио, находит знакомую станцию.
Диктор: А сейчас послушаем гала-концерт современных звезд нашей дорогой эстрады. И первым на эту сцену приглашается молодой, но уже такой талантливый артист Верзишлюк со своим хитом: «Бери меня детка, я весь в огне».
АРИСТАРХ: (обиженный, выключает радио) И вовсе мои стихи не душные. Они душевные: о жизни, о боле, о речке, о поле, о тихой Руси обнищалой.
ТАИСИЯ: Нам этого говна и в жизни предостаточно. Ещё ты тут со сцены своей говнемёт включаешь. Поди не за этим в храм культуры пришли, а? Единственная радость наша, считай, осталась – дом культуры. Узнать пришли, просветится, как люди умные да счастливые живут. На жизнь, так сказать, во всех её красках взглянуть. А тут ты стоишь со своим: «Бомж кудрявый под забором С рук подкармливает свору» Ну кому оно надо, ирод ты, окаянный?
АРИСТАРХ: Чтоб про красивую жизнь смотреть, в театр ходить не обязательно. Телевизор включите. Там вон опять Санта- Барбару показывают. Или из наше чего посмотрите.
ТАИСИЯ: Ты меня ещё поучи, поэт гамбургский. Я ж туда не только просветится хожу, ещё и себя засветить. А вдруг какой заезжий интеллигент нагрянет. Глядишь, в буфете, да за коньяком, да с лимончиком, да как обсудим литературные эпикризы. Здесь же окромя халдеев нет никого.
АРИСТАРХ: (Обиженно берет солёный гриб из банки, кусает и выплевывает его). Горечь какая, гадость.
ТАИСИЯ: Здрасьте приехали, выходи конечная. Второй раз за вечер считай, вы меня, Аристарх Иванович, помоями облили. А я его, понимаешь, тут все жалею, уваживаю. Хлопочу по-дружески, что б тебя, поэта щипанного, где-нибудь да напечатали. Литературные кафе делаю. А он плюётся. И ведь как? В самое, что ни на есть сердце, ирод ты проклятый. Гнать тебя надо. Гнать поганой метлой. И стихи свои обличительные с собой забери, личина ты вражеская.
АРИСТАРХ: (Еле сдерживая слезы). Вот всегда вы так, Таисия Леопольдовна. Какие-то продукты питания вам ценнее и значимее человеческой жизни.
ТАИСИЯ: Не ну ты посмотри упёртый какой. Опять за рыбу деньги. Что ты мне всё глаза на мокрое место ставишь. Сказано тебе – гов-но. Говно твоя поэзия и баста. Пишешь же ты поздравления в газету, некрологи опять же. Копеечку имеешь. Так и радуйся. Я вот на днях с Никифоровной разговаривала, она мне хвастала, что и для себя, и для Петровича своего загодясь тебе поминальный очерк согласно прейскуранту заказала. Ну чтоб внукам, правнукам не пришлось бы голову ломать. Смерть придёт, а тут раз и готовы уже слова сердечные. Так и у Никулившы недавно восемьдесят пять отмечали. Всей гурьбой гуляли, а она жутко до твоей словоблудности охотница. Каждый ей от тебя эпиграмму зачитал. Опять жеж любовь и почёт тебе. И рублик согласна ценам на мировом рынке. Мониторили – знаем. А ты всё взъелся. Всё тебе лавры столичные жить спокойно не дают. Всё хочешь славы мировой. Чтоб тебя и в газетёнке этой треклятой напечатали, и книгу сварганили, и дети в школе зубрили. Не много ли на себя берёшь, поэт от старых штиблет. Что ж ты всё свою гордыню пузом вперёд выпячиваешь. Стыдно, право.
АРИСТАРХ: И ничего я не выпячиваю. Просто... Вот знаете, как это порой больно и унизительно свой талант на монету разменную разбазаривать. Когда вот берёшь вот, да хоть что берёшь. Хоть этикетку к консервам или там песню в рекламе какой. А оно всё искусственное, без души. И так мне за державу обидно становится... Прям щемит промеж глаз. Не за то, матушка, ой не зато Пушкин пулю в лоб получил. (Закрывает лицо руками).
ТАИСИЯ: Ну ладно, полно, полно. Прости меня, погорячилась малость, ну с кем не бывает? Будет и у тебя своя звезда на аллее. И почёт, и почести.
АРИСТАРХ: Правда? Вы так думаете, Таисия Леопольдовна, или нарочно мне зубы заговариваете, что бы я ваши грибочки больше плохими словами не поминал.
ТАИСИЯ: Да что ты прицепился к грибам моим. Нормальные они. (Пробует, морщится, но проглатывает). Или тебе шампиньоны подавай, богэма, ёк-макарек. Вот тебе крест животворящий во всю грудь, будет звезда. (Креститься). А коли нет, сами выстругаем.
АРИСТАРХ: Да полно, вам. Право это уже лишнее.
ТАИСИЯ: Ты лучше слушай сюда, что скажу.
АРИСТАРХ: Я весь в внимании, Таисия Леопольдовна.
ТАИСИЯ: Соседа моего прошлого помнишь? Что на окраине, возле колодца с лепниной живёт?
АРИСТАХ: Не припоминаю.
ТАИСИЯ: Ну как же? Он ещё позапрошлым летом оконфузился знатно. В ДК нашем, на премьере спектакля так кланялся усердно, что штаны аккурат между булок порвал. И шиньон с головы упал.
АРИСТАРХ: А-а-а-а, кажется припоминаю. Он ещё всё за вами ухаживал, знаки внимания разные оказывал. Рецепт вам свой в аптеку уступил, дантиста в городе посоветовал, чтоб вашу челюсть вставную исправить.
ТАИСИЯ: Много ты понимаешь в ухаживании, ирод проклятый. Не о том сейчас речь. Так вот, он мне давеча сказал, что в былые годы, когда он ещё в центре жил, то работал в тамошнем театре.
АРИСТАРХ: Каком? Драме, оперы-балета или камерном?
ТАИСИЯ: Да черт его знает, по мне они все на один лад.
АРИСТАРХ: Ну как же так, Таисия Леопольдовна, ну вы же интеллигентная женщина, должны разбираться...
ТАИСИЯ: Опять ты! Не об том речь сейчас.
АРИСТАРХ: Понял, понял, умолкаю. (Опять берет со стола солёный гриб, кусает и выплевывает его).
ТАИСИЯ: Так он в театре этом, не последний человек был. Говорит, что с самим Станиславским, царствие ему небесное, за руку здоровался и культурную программу организовывал.
АРИСТАРХ: Так прямо и сказал?
ТАИСИЯ: Ну что мне врать-то? Чай не девочка такими вещами-то. Совсем ку-ку?
АРИСТАРХ: Ну а что ж он раньше об этом молчал? Почему только нынче вам об этом поведал? Он же знает, что вы у нас в городе по культурной части, так сказать.
ТАИСИЯ: А я по чём знаю? Сказал, что не хотел ажиотаж вокруг своей персоны создавать.
АРИСТАРХ: А сейчас чего же? Захотел, что ли?
ТАИСИЯ: Кого?
АРИСТАРХ: Ажиотаж этот?
ТАИСИЯ: Тьфу ты, блин. Чего ты привязался как черт к ладану. Откуда мне знать. Захотел и рассказал, я его за язык не тянула. Больно мне надо знать, где он и с кем он. И вообще, я думала, что ты обрадуешься. Духом воспрянешь. А ты с вопросами глупыми лезешь.
АРИСТАРХ: Так, а что мне за радость, что какой-то ваш старый ухажёр с шиньоном между булок перед вами, Таисия Леопольдовна, хвост свой расчехляет? Я в эти дела амурные не тужур мужур.
ТАИСИЯ: Так он же в театре, завлитом работал. У него связи, опыт, знания в конце концов. Он наверняка больше вашего во всем этом понимает. Он и помочь может. И подсказать: как надо и куда надо вас со стихами вашими послать.
АРИСТАРХ: Ну так и что? Поможет?
ТАИСИЯ: А вот этого я знать не могу.
АРИСТАРХ: Это почему же?
ТАИСИЯ: Да потому, что сказал он, что мол, лично с вами, с глазу на глаз, потолковать хочет.
АРИСТАРХ: Ну так я ведь и совсем не против, Таисия Леопольдовна. Конечно. Если он, как вы говорите, человек знающий, то отчего ж не поговорить-то. Я завсегда пожалуйста. И про Блока там, и про Ахметову, ну и про себя конечно.
ТАИСИЯ: Ну вот и хорошо, вот и славненько. Значит ждём-с.
АРИСТАРХ: Чего ждём-с, Таисия Леопольдовна? Полчаса уже прошло, как я первый ваш гриб съел. Можете и вы пробовать.
ТАИСИЯ ЛЕОПОЛЬДОВНА хотела отвесить смачный щелбан АРИСТАРХУ ИВАНЫЧУ, но в это время раздался громкий стук. Показав кулак, она мигом накинула пуховик, белую шаль на голову, чуни и выскочила за дверь. Через минуту АРИСТАРХ ИВАНЫЧ услышал вкрадчивый мужской бас и заливистый смех ТАИСИИ ЛЕОПОЛЬДОВНЫ. Это был ЛЕВ ВАЛЕРЬЯНЫЧ. Открыв дверь, он перешагнул через порог очень уверенно и важно, словно делая одолжение всем и всему своим присутствием. Одет он был в некогда модную, ещё с лохматых времен, и видавшую такие виды, что нам и не снилось, шапку-каракуль. Зимнее пальто с отворотами, что держались на честном слове. А также неуместны, от слова совсем, в январский мороз кроссовки. Стряхнув снег, он чинно проследовал к умывальнику. А после тщательной минутки чистоты, сел на против ТАИСИИ ЛЕОПОЛЬДОВНЫ.
ТАИСИЯ: Лев Валерьяныч, ну вы прямо, как снег на голову. Всегда так внезапно и так интригующе.
ЛЕВ: Ну почему же Таечка, простите, Таисия Леопольдовна. Мы же вроде с вами на восемнадцать ноль-ноль договорились. Но я вижу, что какие-то непредвиденные обстоятельства заставили вас начать дегустацию без меня-с. Ну да ничего. Я не гордый.
ТАИСИЯ: Ой, да это просто Аристарх Иваныч, вот, зашёл по-соседски, так сказать, душу излить.
ЛЕВ: (АРИСТАРХУ) Уже уходите? Не смею вас задерживать. Надеюсь горе ваше не заставит уйти вам в пучину земных страстей. Приношу свои искренние соболезнования.
АРИСТАРХ ИВАНЫЧ сидит красный как рак, изумленно хлопая глазами.
ТАИСИЯ: Да что вы, Лев Валерьяныч. Вы не то подумали. Все живы здоровы, слава Богу.
ЛЕВ: Покорнейше прошу простить. (Поклонился АРИСТАРХУ).
ТАИСИЯ: Просто Аристарх Иванович у нас поэт. И вот всё, так сказать, надеется, что взойдёт и над ним Вифлеемская звезда.
ЛЕВ: Занятно. (АРИСТАРХУ) Позвольте полюбопытствовать? Ну и как? Успешно?
АРИСТАРХ: Относительно.
ЛЕВ: Относительно хорошо или относительно отвратно.
АРИСТАРХ: Скорее хорошо относительно отвратного и отвратно относительно гениального.
ЛЕВ: Похвально. Что ж тогда за горе у вас, раз относительно отвратного всё не плохо.
АРИСТАРХ: Да вот знаете.
ТАИСИЯ: (перебивает.) Зажимают его, Лев Валерьяныч. Самым натуральным образом.
АРИСТАРХ качает головой как маленький ребёнок.
ЛЕВ: Однако.
ТАИСИЯ: Да что там и говорить. Человек пишет, пишет, пишет, пишет и тишина... Разве так можно? Вот вы, как весьма осведомлённый в этой теме человек, ответьте. Разве можно не отвечать, если он пишет?
ЛЕВ: Извольте полюбопытствовать чего же он так много пишет и куда?
ТАИСИЯ: Дак говорю же, поэт он. Пишет в областную газету «Забугорный рабочий». Человек тамошний, что у них за колонку поэзии отвечает, ещё в прошлом году, когда мы на ярмарку с местными фермерами ездили, обещал ему напечатать его стихи. Так и сказал: «Напиши что-нибудь такое, чтоб за душу взяло и наружу всем нутром вывернуло». Он и пишет.
АРИСТАРХ: (вздыхает.) Пишу.
ТАИСИЯ: На почту каждое воскресенье бегает.
АРИСТАРХ: Бегаю.
ТАИСИЯ: Письма заказные отсылает.
АРИСТАРХ: Отсылаю.
ТАИСИЯ: Но до сих пор ни ответа, ни привета.
АРИСТАРХ: Так точно.
ЛЕВ: Так рано ещё.
АРИСТАРХ: Почему рано?
ЛЕВ: Обещанного три года ждут. (Смеётся).
ТАИСИЯ: Ой, вы всё шутки шутите, Лев Валерьяныч. А у человека вон – горе вселенского масштаба.
ЛЕВ: Да уж больно вы, голубчик, большого о себе мнения, раз считаете, что уважаемая областная газета станет никому не известного поэтишку печатать.
АРИСТАРХ: Так, а как же извольте мне спросить, я стану известным, если никто мои стихи не печатает?
ЛЕВ: Смею только сделать предположение как вам быть в данной ситуации, так как имею, какой никакой опыт в данной области.
ТАИСИЯ: Ой, предположите, Лев Валерьяныч, сделайте милость. Вы ж вроде в московском театре значимой фигурой в молодые годы были. Всё больше нашего понимаете.
ЛЕВ: Ну не сказать, чтоб значимой, но без помощи моей ни один спектакль не обходился.
ТАИСИЯ: Вот и славненько. Вы тут поворкуйте, а я быстренько до погреба сбегают. Освежу стол.
ТАИСИЯ ЛЕОПОЛЬДОВНА вышла из комнаты.
ЛЕВ: Раз уж мы остались одни, как вас там?
АРИСТАРХ: Аристарх Иванович.
ЛЕВ: Аристарх.
АРИСТАРХ: Слушаю.
ЛЕВ: Вы какой интерес имеете до Таисии Леопольдовны? Только отвечайте прямо. Я, знаете ли, юлить не привык?
АРИСТАРХ: Ровным счётом никакой. А вы это к чему интересуетесь? Решили возобновить былые связи?
ЛЕВ: Чувства мои всегда были при мне. Таечка женщина видная, интеллигентная, хозяйственная.
АРИСТАРХ: Это вы ещё её грибов не пробовали!
ЛЕВ: Успеется, не переживайте. Я собственно за этим сюда и пришёл. Дегустация у меня тут намечалась. Понимаете? Со всеми вытекающими. А тут вы сидите. Сопли на кулак мотаете.
АРИСТАРХ: И ничего я не мотаю. Мне Таисия сама сказала, что вы якобы со мной поговорить хотели. Помощь оказать хотите.
ЛЕВ: Ну, Таечка. Ну и конспираторша. Ну да ладно. Кончим с вами разом, а потом обещайте долго не засиживаться. А то в раз передумаю.
АРИСТАРХ: Да сидите хоть всю ночью и весь день завтрашний. Мне-то оно ни к чему. Я поэзии предан и буду верен ей до конца дней своих.
ЛЕВ: Похвально, но глупо. Ну да Бог с вами.
АРИСТАРХ: Вы про поэзию хотели, про литературу.
ЛЕВ: Так а что литература? Это же вкусовщина. Вот грибы, например. Я страсть какой охотник до грибов. А вы как по этой части?
АРИСТАРХ: Поддерживаю. Вот как раз же Таисия Леопольдовна из недр своих бычки пожаловала. Вкуснотища (Берет из банки очередной гриб, ест и пытается изобразить удовольствие).
ЛЕВ: М-да. Тут ведь понимаете какая штука, не все грибы одинаково полезны. Я вот груздочки уважаю. Собирать не умею, а вот употреблять извольте. Вечерочком так, знаете, наваришь картошечки жёлтенькой да рассыпчатой. Лучок меленько пошинкуешь, маслице с семечкой и - груздочки. И знаете, я с морозца люблю, со льдом. Так хрусту больше. Ну что поделаешь. Да, гурман, каюсь. А потом тихо-о-о-онечко так, не спеша, на вилочку наколешь. Люблю, знаете ли, с малышей начинать. В рот положишь, отогреешь и медленно-медленно, смакуя каждый хруст, разжевываешь. И знаете, я даже глаза закрываю. Да. Потому что сразу куда-то туда, в светлое несёт. Лето, лесок возле речки, ароматы, м-м-м, закачаешься. Голова так и ходит ходуном. Я босой на мостике сижу, ногой воду чиркаю. Птички щебечут: чив-чив, чив-чив. В общем, благодать. (Помолчал).
М-да. А тут вот – бычки – плакуны, свинуры, валуи. И не куда ты уже не уплывешь. Откусишь и всю горечь жизни, как в раю Эдэмовом, за один укус-то и познаешь. М-да. Вот тебе и поэзия.
АРИСТАРХ: Витиевато как-то. Подтекст не совсем ясен.
ЛЕВ: Ну об том-то и речь, собственно, Аристарх Иваныч. Поэт из вас, так же, как и грибник – никакой.
АРИСТАРХ: А вот это обидно. Вы же даже и строчки моей не слышали, а уже такие громкие речи кидаете. А ещё деятель культуры называется. Мне между прочим сам Николай Петрович из областного литобъединения руку жал и три колонку текста выхлопотать обещался. А вы сразу – никакой.
ЛЕВ: Ну, голубчик, положим стихи твои я слышал и не раз. А за Николая Петровича это ещё бабка на двое сказала.
АРИСТАРХ: Погодите, погодите. Вы что ж меня ещё и вруном назвать хотите?
ЛЕВ: Ну отчего же сразу вруном. «Фантазёр, ты меня называла».
Входит ТАИСИЯ ЛЕОПОЛЬДОВНА с новой банкой грибов, бутылкой беленькой, салом и другими застольными вкусностями.
ТАИСИЯ: «Фантазёр, а мы с тобою не пара». О-о-о, вижу вы подружились уже и караоке затеяли? Ну и правильно. Я тоже Евдокимова уважаю. Жалко сейчас и нет его почти. Видать совсем не выступает. Зажимают хороших людей, ох зажимают. (АРИСТАРХУ). А ты чего нос повесил?
АРИСТАРХ: Да так, перевариваю.
ТАИСИЯ: Переел что ли. Подожди, у меня где-то таблетки были, что два тюленя рекламируют, от живота.
ЛЕВ ВАЛЕРЬЯНЫЧ тянется к грибам на столе, накалывает один на вилку, пробует и, дабы не расстраивать ТАИСИЮ ЛЕОПОЛЬДОВНУ, сделав вид, что закашлялся, выплюнул его в салфетку.
ТАИСИЯ: Кушайте, кушайте, Лев Валерьяныч. У меня их много, никто вам не жалел. Не торопитесь. Лето в этом году урожайное было, я пол погреба затарила. Хотите я и вам с собой сложу?
ЛЕВ: Так я вроде пока и не собирался ещё.
ТАИСИЯ: Так я и не гонию вовсе. Вот давайте, хлопнем, так сказать, по рюмашке за знакомство и для настроения. (АРИСТАРХУ). Аристарх Иваныч, поухаживайте за дамой.
ЛЕВ: (выхватывая бутылку.) Нет уж, извольте я сам. Просто мы с вами, Таисия Леопольдовна, давно тет-а-тет не общались. Хочется немного ускорить дело.
ЛЕВ ВАЛЕРЬЯНЫЧ наливает АРИСТАРХУ ИВАНЫЧУ почти до краёв и себе с Таисией Леопольдовной заметно меньше.
ЛЕВ: Ну-с, будем знакомы. (Протягивает стакан АРИСТАРХУ).
ТАИСИЯ: (АРИСТАРХУ.) Ну хватит горевать. Всё наладиться. Ведь есть же у тебя почитатели среди простого народа. Значит и в центре, и в области, и в Москве заговорят о тебе скоро. Не может быть иначе. Вот и Лев Валерьяныч сейчас что подскажет. Правда же?
ЛЕВ: Резонно.
АРИСТАРХ берет стакан и залпом выпивает всё содержимое. Ставит на стол, садится.
АРИСТАРХ: (ЛЬВУ) Как это вы так быстро определил мою никчемность? Да и если стихи моё говно, то отчего же они их в своей газете не печатают? Другое же говно – печатают. Как узнать если ли талант у меня? Или это просто мои домыслы.
ЛЕВ: Как узнать, что ты говно? Это, друг милый, вопрос философский и требует детального рассмотрения. Поэтому, наливайте нам, Таисия Леопольдовна, сразу соточку, чтоб не церемониться.
ТАИСИЯ: А не окосеете ли вы таким макаром. Сказать-то, что путное сможете?
ЛЕВ: Не волнуйтесь, милочка. (Разминает губы). От топота копыт пыль по полу летит. Кукушка кукушонку купила капюшон, до чего же в капюшоне он смешен. Язык работает - голова варит.
АРИСТАРХ: (выпивая залпом.) ну так что там про говно-то?
ЛЕВ: Тут, милый друг, понять поможет только время. Хрустящие грибочки какие. Вот издохнешь ты как собака. А нужно, прошу заметить, исключительно как собака, чтобы трагичности было много. Хоронить тебя придем. Таисия Леопольдовна, вон грибочки свои опять же захватит. Поминать тебя станем, тут-то и про стихи твои вспомним. И если воротить нас будет больше от стихов твоих, чем от грибочков этих.
ТАИСИЯ: Да что ж вы всё мои соленья хаете, ироды.
ЛЕВ: Не перебивайте, милочка, до них ещё дойдём. Так вот, любезный друг. И если воротить нас будет больше от стихов твоих, то знамо дело – ты поэт. Так как народ цепляет и им обсудить это хочется. А еже ли смерть своя гаже, а, следовательно, интересные будет, то не серчай – хрен ты на постном масле и графоман бездарный.
АРИСТАРХ: Так что же это получается. Мне чтоб культуру в массы принести, разжечь костёр в сердцах, непременно как скотина последняя нужно сдохнуть.
ЛЕВ: Ну не просто как скотина. Как скотина у нас каждый второй, если не первый дохнет. А трагично нужно, пафосно. Понимаешь?
АРИСТАРХ: Нет, не понимаю. Таисия Леопольдовна, вы что ж на меня злобу какую затаили? Вы зачем шельму эту позвали. За бычки свои отомстить. Его руками расправу надо мной учинить вздумали.
ТАИСИЯ: (крестится.) Мать чесна, пресвятая Богородица. Ирод ты, проклятый. Да на что ты мне сдался. Всё как дура помочь тебе по-соседски хочу. Как с дитём нянчусь. А ты... тьфу. Век тебе в ДК выступать.
ЛЕВ: Вы, Аристарх Иванович, зря на Таечку, простите, Таисию Леопольдовну наговариваете. Она тут не причём. Это ж классика жанра.
АРИСТАРХ: Какого такого жанра? Я поэт, а не драматург. Это они там то убивают, то сами мрут. Я о высоком, об вечном говорю.
ЛЕВ: Обычного такого, литературного жанра. Пушкин умер? Умер! Лермонтов умер? Умер! Шолохов, Гоголь,... Да тут какого классика не возьми все издохли. И ведь не как простые смертные, а всё в мучении.
АРИСТАРХ: Так и я не вечен. Поди и мой черёд не загарами. Считайте шестой десяток разменял.
ЛЕВ: То-то и он, что шестой. Они в ваши годы давно уж перегноем стали, а вы всё думаете, мнётесь. Трагизма жалеете.
АРИСТАРХ: Так ведь их и при жизни вроде как говном не считали, а после смерти и подавно.
ЛЕВ: Ну они-то Боженькой целованы. А таким как вы, не пришей к мамзде рукав, только через муки адские. Может хоть от жалости стихи ваши читать будут.
АРИСТАРХ ИВАНОВИЧ глубоко задумался.
ТАИСИЯ: Ну полно Вам, Лев Валерьяныч. Запугали совсем своей жутью. Скушайте лучше грибочки мои, знатные получились. Закусывайте, не стесняйтесь.
ЛЕВ: Благодарствую. (АРИСТАРХУ) Так что решайте сами. Хотите вы славы посмертно или будете и дальше влачить своё плачевное житье-бытье.
АРИСТАРХ: Может вы и правы. Николай Петрович, что из областного литобъединения, тоже ведь мне говорил, что ни в то время и не в том месте я родился. Может и впрямь посмертно дойдет до меня слава.
ТАИСИЯ: Да что ты такое говоришь! Чушь какая-то. Вы же это не серьёзно, Лев Валерьяныч?
ЛЕВ: Отчего же. Извольте. История знает не мало примеров, когда при жизни не ценили, не читали, а потом кирдык и классика. Да вот хоть возьмите Эдгара По или там Кафку. Он конечно странности редкостный писал. Никто всерьёз и не воспринимал это его творчество. Одно «Превращение» чего стоит. Надо же было такое придумать. Человека в насекомое превратить. Жил-жил себе, и в одно прекрасное утро бац и жук! Но сейчас то это уже без этого никуда.
АРИСТАРХ: Про насекомое это он лихо конечно. Но я к стыду, признаться не знаком. А вот Эдгарда, По, который, я смотрел. По второму каналу, кажись, шёл «Пуаро».
ЛЕВ: Так это не из той серии. То Агата Кристи, женщина, я вам за американского писателя толкую. «Ворон» там или «Убийство на улице Морг». Что ж вы такой не образованный. Стыдно, друг мой, стыдно.
ТАИСИЯ: Так это ж всё не наше, зачем нам-то знать. Наши то все знакомы и любимы и при жизни были. Пушкина на дуэли убили, Лермонтова тоже. Гоголь в гробу перевернулся.
ЛЕВ: Это Таисия Леопольдовна, всё конечно замечательно, но примечательного мало. Я ж уже вроде как объяснял протеже вашему. У них дар был, гениальность. Они б хоть как умерли, от этого только выиграли. А мы сейчас говорим о тех, кто вроде и пишет, вроде и не плохо. А результата ноль. Понимаете, дорогой Аристарх, народ у нас страсть как любит бедных и убогих. Сейчас он воспринимает вас как шута. Мол пишет дрянь какую-то обличительно-философскую. Я ж говорил уже, не хочется глаза закрыть и мечтаниям придаться, когда поэзию вашу слушаешь. А вот не будет вас, сказать уже можно: «Вот он как за Россию да за нас пёкся». Пёкся, пёкся да и спёкся. А если вы притом ещё какой-нибудь акт самосожжения совершите. То вмиг звездой ютуба станете. А это считай прямой путь к народной славе.
ТАИСИЯ: Ой не нравится мне ваше затея. Это как же так взять и умереть, чтоб прославиться.
ЛЕВ: Не что бы, а оттого что. Не понят был, душой болел. А его как собаку плешивую поганой метлой. Тут ведь главное под каким соусом подать. Если вон, грибы ваши, в хрен макнуть густо, а уж потом в рот, то очень даже ничего. Съедобно.
АРИСТАРХ решил попробовать рецепт ЛЬВА ВАЛЕРЬЯНЫЧА, чтоб удостовериться в его опытности и профессионализме, и макнул бычок в хрен.
АРИСТАРХ: А ничего, очень даже удобоваримо получается. Похоже есть какой-то смысл в словах ваших. Давайте попробуем. Только что ж мне делать-то? Как это всё состряпать. Что б и правдиво, и жалостливо и не больно было. Ну и чтоб не напрасно.
ЛЕВ: Сейчас, сейчас. Принесите-ка нам, Таечка, простите, Таисия Леопольдовна, энциклопедию, что у вас там на полке пылится. Она кажись по литературе была. Мы по оглавлению пробежимся, повспоминаем. Сейчас мы вмиг вам трагичную смерть выберем.
ТАИСИЯ: Нате, подавитесь. Надо же, ересь такую придумал. Кому сказать, так засмеют.
ЛЕВ: Ну вот, давайте по порядку пойдём девятнадцатый век. Радищев, Александр Николаевич, выпил стакан Царской водки. Подходит? По-моему, подходит. У нас каждый второй литератор пил, пьет и будет пить. Это очень даже по-нашему, по-русски.
АРИСТАРХ: Так а в чём же трагизм-то, раз все пьют? Скажут, алкаш просто. От безысходности запил и всё.
ЛЕВ: Ну не скажите, друг мой. Есенин на стакане сидел, Хемингуэй закладывал, По опять же, злоупотреблял. И все это понимали, так как они люди искусства. У них душа ранимая. Они мир по-иному видят.
АРИСТАРХ: Ну нет, мне это не подходит. Я столько не выпью. Я к спиртному вообще равнодушен. Да и долго это. Это ж сколько пить нужно, чтоб спиться. Месяцы, а то и годы.
ЛЕВ: Здоровье-то у вас не молодецкое. Думаю, пару месяцев усердной синьки свое дело сделают. Да и при выборе не гонитесь за качеством, покупайте полёнку. Радищев-то вообще смесь какую-то дикую выпил и враз умер.
ТАИСИЯ: Сказано же вам, не подходит. Нечего к человеку приставать. Может лучше вы что другое предложите. Из старых возможностей.
ЛЕВ: Ну хорошо, поехали дальше по оглавлению. Вот Лермонтова вы тут сегодня поминали. На дуэли был убит.
ТАИСИЯ: Так это когда было-то. Сейчас уж нет, слава Богу, этих дуэлей.
ЛЕВ: Дуэлей нет, а убийц навалом. (АРИСТАРХУ). Может вам подраться с кем? Да так знаете основательно. Не жалея себя, так сказать. Может есть тут обидчик какой? Ну кто вас и стихи ваши призирает? Пырнет он вас пару раз ножичком. Ну или стулом по голове. Не суть важно. Смерть от рук негодяя по идейным соображениям у вас в кармане.
ТАИСИЯ: Да что вы городите, ироды? Как так стулом по голове? Да и нет у нас в городе буйных. Разве вы только бред всё несёте. Не ожидала от вас.
ЛЕВ: Придётся поискать, Таисия Леопольдовна. Ради правого дела же стараемся. Помочь человеку надо.
АРИСТАРХ: Есть один.
ТАИСИЯ И ЛЕВ: Кто?
АРИСТАРХ: Козлищев! Он на почте у нас работает. Я сегодня за него Таисии Леопольдовне говорил. Со школы на меня зуб точит. Мы, когда учились, он всё учительнице ябедничать бегал. Ну я не выдержал и сочинил про него стих обличительный и внизу, возле раздевалки, повесил.
Никола Козлищев.
У него со всех дыр свищет.
Язык за зубами держать не умеет:
Ябедничает и как козёл блеет.
Вся школа потом над ним ещё долго смеялась, а он с тех пор зуб на меня имеет. Говорю ж, что это он мои письма не шлёт.
ЛЕВ: Ну вот, вот ведь! По-моему, просто отличный кандидат. Всё сходится. И личная неприязнь, и стихи ваши, и письма не отправляет. Прям сама судьба благоволит вам.
ТАИСИЯ: Да шут с вами, ироды. Вы чего совсем окосели. Козлищев этот и мухи не обидит. Он душевный человек, садовод от Бога. У него такие астры по осени цветут, закачаешься. И урожай всегда знатный. У злых-то всё дохнет. Вон Семеновна, желчная баба, с гулькин нос урожай. А он вёдрами снимает. И не жадный, всегда отводками делится, если просишь. А вы его в душегубы записываете. На нары отправляете.
АРИСТАРХ: Лев Валерьяныч, а с ним как? Положим я пойду к нему поговорить по-мужски. Еже ли всё по плану пойдёт, то его чего ж, в тюрьму определят?
ЛЕВ: Возможно. Но вам-то, что за дело до этого. Цель-то достигнута будет. Однако, громкое дело может получится. Так и вижу заголовки в областной газете. «Поэтическая резня на почте» или «Он хотел отправить письмо, а получил заточку под ребро». А рядом колонка со стихами вашими. А что, по-моему, очень даже мило.
ТАИСИЯ ЛЕОПОЛЬДОВНА крестится.
АРИСТАРХ: Нет, не мило. Он хоть и Козлищев, но в судьбе моей не виноват. Не хочу я его руками имя себе делать. Да и больно это стулом по голове.
ЛЕВ: Ну дело ваше. Моё дело предложит, ваше – отказываться. Но на карандаш возьмём.
Ладно, что у нас там ещё. А вот, Маяковский, Цветаева, Гоголь опять же. Все они кто? Те, кто сам себя отправил в мир Аида. Способы разные – итог один. Выбор средств огромен.
АРИСТАРХ: Звучит заманчиво, надо подумать. И быстро можно, и никто не виновен, и личная нотка есть.
ТАИСИЯ: (АРИСТУРХУ.) Да нечего тут и думать! Чушь какая! Нате вот, лучше грибочки мои покушайте. Я сейчас с ним разберусь. (ЛЬВУ) Я вообще-то думала, что вы, Лев Валерьяныч, всё же своим театральный опытом поделитесь, а не душегубствовать будете.
ЛЕВ: А я что по вашему делаю? У нас в театре этих с тонкой душевной организацией знаете сколько мёрло. Пачками. Тоже, кто от не признанности, кто от профнепригодности, а кто так, по дури. Так что я дело говорю. А вы, Аристарх, кушайте, кушайте, грибочки-то эти. Таисия Леопольдовна уже не молодая, зрение подсело, могла и поганку какую зацепить. Авось и повезёт вам сегодня. Джек пот, так сказать. (Смеётся. АРИСТАРХ кашляет и выплевывает, ТАИСИЯ охает).
АРИСТАРХ: Не готов я пока, что-то. Как-то это грустно всё. Как же так получается, что кто-то где-то важный вдруг определил, что это шедевр, а другие, дабы не выглядеть на его фоне убого, или просто важность его давит, с ним безропотно соглашаются. Как это мы так докатились, что стихи у нас, это уже не поэзия, а вкусовщина власть имеющих. Что же это мы меряем всех только тем, что, если нам нравится, значит это гениально. Нет, это конечно хорошо, что каждый голос у нас теперь имеет, но всё же может некоторым стоило бы и закрывать свой рот. Хоть на время. Так. Между прочим.
ЛЕВ: Извольте, вы собираетесь уже издохнут или нет? Мне кажется вы нам тут голову, попросту, морочите. То вам страшно, то больно, то недостаточно трагично. Я между прочим сюда не за этим пришёл. Какого черта, Таисия Леопольдовна?
ТАИСИЯ: А что сразу я-то? Это ж ваша глупая затея, Лев Валерьяныч, про погибель-то его. Не уж то вы чего другого посоветовать не могли? Вы же как ни как в Московском театре значимой фигурой были – завлитом или худруком.
ЛЕВ: Что за бред, я этого отродясь не утверждал?
ТАИСИЯ: Ну как же, вы ведь только что сами сказали, что без помощи вашей ни один спектакль не обходился. Или уже взад попёрли?