Есть слова, которые я никогда не научусь произносить
.
ОДИН
Первый день школы. Старшая школа Остина, 1987.
«Что с тобой произошло, Ари?» На этот вопрос я мог ответить двумя словами. «Несчастный случай». Джина Наварро подсела ко мне за ленчем и спросила:
— Несчастный случай?
— Ага, — ответил я.
— Это не ответ.
Джина Наварро. Каким-то образом она начала меня преследовать, потому что она знает меня с первого класса. Единственное, что я знал о Джине, это то, что она не любит простых ответов. Жизнь — это сложная вещь. Это было ее девизом. Что сказать? Что сказать? Я ничего не сказал. Я просто посмотрел на нее.
— Ты никогда не изменишься, не так ли, Ари?
— Изменения переоценивают.
— Откуда тебе знать?
— Да, откуда мне знать.
— Я не уверенна, что ты мне нравишься, Ари.
— Я тоже не уверен, что ты мне нравишься, Джина.
— Ну, не все отношения основаны на симпатии.
— Думаю нет.
— Слушай, я самый близкий человек, с которым у тебя были долговременные отношения.
— Ты сводишь меня с ума, Джина.
— Не вини меня в своей меланхолии.
— Меланхолии?
— Послушай. Твое отстойное настроение — это только твоя вина. Просто взгляни на себя. Ты запутался.
— Я запутался? Иди прогуляйся, Джина. Оставь меня в покое.
— Вот в чем твоя проблема. Ты слишком много времени проводишь наедине с собой. Ты должен общаться.
— Я не хочу, — я знал, что она не собирается отступать.
— Послушай, просто расскажи мне, что произошло.
— Я уже рассказал тебе. Это был несчастный случай.
— Какой несчастный случай?
— Это сложно.
— Ты насмехаешься надо мной.
— Ты заметила.
— Ты баран.
— Конечно.
— Конечно.
— Ты уже заколебала меня.
— Ты должен поблагодарить меня. По крайней мере, я разговариваю с тобой. Ты самый не популярный парень во всей школе.
— Нет, вот самый не популярный парень во всей школе, — я указал на Чарли Эскобедо, который выходил из кафетерия. — Я даже не на втором месте.
Именно в этот момент к нам подошла Сьюзи Берд. Она села возле Джины и уставилась на мои костыли.
— Что случилось?
— Несчастный случай.
— Несчастный случай?
— Именно это он и утверждает.
— И что же это был за несчастный случай?
— Он не скажет.
— Я вам не мешаю?
Джина уже начинала злиться. Последний раз, когда я видел ее такой, она кинула в меня камень.
— Скажи нам, — сказала она.
— Ладно. Это было после урагана. Помнишь, когда был град?
Они синхронно кивнули.
— В этот день все и произошло. На дороге стоял парень, и из-за угла выехала машина. Я прыгнул и оттолкнул его. Я спас его жизнь. А по моим ногам проехала машина. Вот и вся история.
— Ты идиот, — сказал Джина.
— Это правда, — ответил я.
— Ты думаешь, я поверю, что ты герой?
— Ты опять кинешь в меня камень?
— Ты действительно идиот, — сказала Сьюзи. — И кто же этот парень, которого ты спас?
— Не знаю. Просто парень.
— Как его звали?
Я немного заколебался, прежде чем ответить.
— Думаю, его звали Данте.
— Данте? Его звали Данте? И ты думаешь, что мы поверим тебе? — Джина и Сьюзи переглянулись. Наверняка они думали: «Этот парень просто невероятен». Вот, что выражал это взгляд. Они обе встали из-за стола и ушли.
Весь остальной день я улыбался. Иногда, все, что ты должен сделать — это просто сказать людям правду. Они все равно не поверят тебе. И после этого они оставят тебя в покое.
ДВА
Моим последним уроком был английский с мистером Блокером. Новый учитель, полон улыбок и энтузиазма. Он еще думает, что ученики старшей школы бывают хорошими. Больше он ничего не знал. Он бы понравился Данте.
Он хотел узнать нас поближе. Конечно же, он хотел. Мне всегда было жалко новых учителей. Они так сильно старались. Мне было неловко.
Как только мистер Блокер зашел в класс, он попросил рассказать об одном интересном событии, которое произошло с нами этим летом. Я всегда ненавидел эту ерунду. Я подумал, что должен расспросить у мамы про учителей и их упражнениях.
Джина Наварро, Сьюзи Берд и Чарли Эскобедо были в моем классе. Мне это не нравилось. Эти трое постоянно задавали мне кучу вопросов. Вопросы, на которые я не хотел отвечать. Они хотели узнать меня. Но я не хотел, чтобы меня узнавали. Я хотел купить футболку с надписью: «Меня невозможно узнать». Но из-за этого Джина Наварро начала бы задавать еще больше вопросов.
Так что, вот он я, застрял в одном классе с Джиной, Сьюзи и Чарли… новым учителем, который любил задавать вопросы. Я наполовину слушал ответы других ребят, которые казались интересными. Джонни Алварез сказал, что он научился водить. Филип Кальдерон сказал, что он навещал кузину в Лос-Анджелесе. Сьюзи Берд, сказала, что ходила на «Girls State» в Остине. Карлос Галлинар утверждал, что потерял девственность. Все начали смеяться. Кем она была? Кем она была? После этого мистеру Блокеру пришлось установить несколько правил. А я решил просто помечтать. Я был замечательным выдумщиком. Я подумал о грузовике, который мне подарят на день рождения. Я представлял, что еду по грязной дороге, небо было голубое, а на фоне играла группа U2. Мои мечтания прервал голос мистера Блокера.
— Мистер Мендоза? — По крайней мере, он правильно назвал мою фамилию. Я поднял на него взгляд. — Вы с нами?
— Да, сэр, — сказал я.
А потом я услышал крик Джини:
— С ним никогда не происходит ничего интересного.
И все засмеялись.
— Так и есть, — сказал я.
Я подумал, что мистер Блокер перейдет к кому-то другому, но он этого не сделал. Он просто ждал, пока я что-то расскажу.
— Одно интересное событие, а? Джина права, — сказа я. — Этим летом со мной не произошло ничего интересного.
— Ничего?
— Ну, я сломал обе ноги, когда попал в аварию. Думаю, это подходит, — я кивнул, но чувствовал себе неудобно, так что решил быть таким же умником, как и все. — О, — сказал я, — раньше я никогда не пробовал морфий. Было прикольно.
Все снова рассмеялись. Особенно Чарли Эскобедо, который любил принимать всякие вещества.
Мистер Блокер улыбнулся.
— Должно быть, тебе было очень больно.
— Ага, — ответил я.
— С тобой все будет хорошо, Ари?
— Да, — я начинал ненавидеть этот разговор.
— Тебе все еще больно?
— Нет, — сказал я. Это было ложью. Настоящий ответ был длиннее и сложнее. Джина Наварро была права. Жизнь — сложная штука.
ТРИ
Я взял свой дневник и пролистал несколько страниц. Я рассматривал свой подчерк. У меня отвратительный подчерк. Никто не мог разобрать его. Это были хорошие новости. Потому что никто не захочет прочитать его. Я решил написать что-то. Вот что я написал:
Этим летом я научился плавать. Нет, это не правда. Кто-то научил меня. Данте.
Я разорвал страницу.
ЧЕТЫРЕ
— Ты задаешь вопросы своим ученикам в первый день школы?
— Конечно.
— Почему?
— Мне нравится узнавать своих учеников.
— Зачем?
— Потому что я учитель.
— Тебе платят за то, что ты преподаешь право. Первую, вторую и третью поправки в Конституции. И так далее. Зачем тебе узнавать учеников?
— Я учу своих учеников. А ученики — это люди, Ари.
— Мы не настолько интересные.
— Вы намного интереснее, чем вы думаете.
— Мы сложные.
— Это часть вашего очарования.
На ее лице появилось интересное выражение. Я узнал этот взгляд. Иногда моя мама пребывала в состоянии между иронией и искренностью. Это было частью ее очарования.
ПЯТЬ
Следующий день в школе был нормальным… Не считая того, что после школы я ждал маму и ко мне подошла девочка Илеана. Она достала маркер и написала свое имя на моем гипсе.
Она посмотрела мне в глаза. Я захотел отвернуться. Но я не сделал этого.
Ее глаза были как ночное небо в пустыне.
Мне показалось, что в ней живет целый мир. И я ничего не знал об этом мире.
ШЕСТЬ
Охотничий пикап 1957 года. Вишнево красный с желтыми крыльями, желтыми колпаками и белыми полосками. Это был самый красивый грузовик в мире. И он был моим.
Я помню, как посмотрел папе в глаза и прошептал: «Спасибо».
Я чувствовал себя глупым и недостойным, так что я решил обнять его. Неуверенно. Я был благодарен и хотел обнять его. Этого я и хотел.
Настоящий грузовик. Настоящий грузовик для Ари.
Но я так и не получил фотографию моего брата на одной из стен дома.
Ты не можешь получить все, что хочешь.
Я сидел в грузовик, но должен был заставить себя присоединится к вечеринке. Я ненавидел вечеринки… Даже те, которые устраивали в мою честь. Прямо сейчас, я хотел бы вывезти грузовик на открытую дорогу, и чтобы рядом со мной сидел мой брат. И Данте. Этого было бы достаточно.
Я скучал по Данте, но несмотря на это, я старался не думать о нем. Проблема в том, чтобы не думать о чем-то — это то, что именно об этом ты и думаешь.
Данте.
По какой-то причине я вспомнил Илеану.
СЕМЬ
Каждое утро я просыпался очень рано и прихрамывая направлялся к своему грузовику, который стоял в гараже. Потом я выезжал на дорогу. Все вселенная ждала, пока я изучу ее на своем пикапе. Когда я сидел на месте водителя, то мне казалось, что я способен на все. И было немного странно чувствовать себя так оптимистично. Странно и прекрасно.
Сидеть в грузовике и слушать радио было моей версией молитвы.
Одним утром мама подошла к грузовику и сфотографировала меня.
— Куда ты собираешься? — спросила она.
— В школу, — ответил я.
— Нет. Я не это имею в виду. Когда ты поедешь на этой штуке в первый раз, куда ты направишься?
— В пустыню, — сказал я. Я не сказал ей, что хочу поехать туда, чтобы посмотреть на звезды.
— Сам?
— Ага, — сказал я.
Я знал, что она хотела спросить завел ли я новых друзей в школе. Но она этого не спросила. А потом она посмотрела на мой гипс.
— Кто такая Илеана?
— Одна девочка.
— Она красивая?
— Слишком красивая для меня, мам.
— Дурачок.
— Да, дурачок.
Той ночью мне приснился кошмар. Я ехал по улице в своем пикапе. Илеана сидела возле меня. Я посмотрел на нее и улыбнулся. Я не видел, что он, Данте, стоял на дороге. Я не мог остановиться. Я не мог остановиться. Когда я проснулся, я был весь мокрый от пота.
Утром, когда я сидел в своем грузовике и пил кофе, моя мама вышла из дома. Она села на ступеньках крыльца. Затем она похлопала по ступеньке рядом с собой. И я кое-как выбрался из грузовика. А мама уже над чем-то задумалась.
Я подошел к крыльцу и сел возле нее.
— На следующей неделе снимают гипсы, — сказала она.
— Да, — улыбнулся я.
— А потом терапия.
— И уроки вождения.
— Твой отец хочет учить тебя.
— Ты проиграла в подбрасывании монетки?
Она рассмеялась.
— Будь терпелив с ним, хорошо?
— Без проблем, мам. — Я знал, что она хотела о чем-то поговорить. Я всегда знал это.
— Ты скучаешь по Данте?
— Я не знаю, — ответил я, взглянув на нее.
— Как ты можешь не знать?
— Ну, слушай, мам, Данте такой же, как и ты. Я имею в виду, иногда он витает в облаках.
Она ничего не ответила.
— Мне нравится находиться в одиночестве, мам. Я знаю, что ты этого не понимаешь, но это так.
Она кивнула, и казалось, что она действительно меня слушает.
— Прошлой ночью ты кричал его имя, — наконец говорит она.
— А, это был просто сон.
— Плохой?
— Ага.
— Ты хочешь поговорить об этом?
— Не совсем.
Она толкнула меня локтем, будто хотела сказать: «Ну же».
— Мам? Тебе когда-нибудь снятся кошмары?
— Не часто.
— Не так как мне и папе.
— Ты и твой отец, вы боритесь со своими собственными внутренними войнами.
— Наверно. Я ненавижу свои сны. — Я чувствовал, что мама слушает меня. Она всегда была рядом со мной. И я ненавидел ее за это. И любил. — Я ехал на своем грузовике и на улице шел дождь. Я не видел, что он стоял на дороге. Я не мог остановиться. Не мог.
— Данте?
— Да.
Она сжала мою руку.
— Мам, иногда я хочу, чтобы я курил.
— Тогда я заберу грузовик.
— Ну, по крайней мере, теперь я знаю, что будет, если я нарушу правила.
— Ты думаешь, что я жестокая?
— Я думаю, что ты строгая. Иногда чересчур строгая.
— Мне жаль.
— Это не так. Однажды я нарушу твои правила, мама.
— Я знаю, — сказала она. — Но постарайся сделать это за моей спиной, хорошо?
— Не сомневайся в этом.
Мы оба засмеялись. Засмеялись так сильно, как это было с Данте.
— Мне жаль, что тебе снятся кошмары, Ари.
— Папа слышал?
— Да.
— Мне жаль.
— Ты не можешь управлять своими снами.
— Я знаю. Я не хотел переехать его.
— Ты не хотел. Это был просто сон.
Я не сказал ей, что даже не смотрел на дорогу. Я смотрел на девочку. Именно поэтому я и переехал Данте. Я не сказал ей этого.
ВОСЕМЬ
Два письма от Данте за один день. Они лежали на моей кровати, когда я вернулся со школы. Мне не нравилось, что мама знает о письмах. Глупо. Почему? Потому что они личные. Вот почему. У меня нет ничего личного.
Дорогой Ари,
Ладно, на самом деле мне нравится Чикаго. Иногда я езжу по железной дороге и придумываю истории о людях. Тут больше черных людей, чем в Эль Пасо. И мне это нравится. Тут много ирландцев и европейцев, ну и конечно же мексиканцев. Мексиканцы везде. Мы как воробьи. Знаешь, я до сих пор не знаю мексиканец ли я. Я не думаю, что являюсь им. Кто же я, Ари?
Мне не разрешают ездить по железной дороге ночью. Повторяю, мне не разрешают.
Мама и папа думают, что со мной случится что-то плохое. Я не помню, чтобы они были такими до аварии. Так что я сказал папе: «Пап, машина не может переехать мою задницу на железной дороге». И мой папа, который спокойно относится к большинству вещей, посмотрел на меня очень строго и сказал: «Никогда езди по железной дороге ночью».
Мой папа любит свою работу. Он должен преподавать всего один урок и подготавливать лекцию на определенную тему. Я думаю, что он пишет о модернизме или что-то типа того. Я уверен, что мы с мамой посетим его лекцию. Я люблю своего отца, но вся эта учебная ерунда не для меня. Слишком много анализа. Что случилось с чтением книг только для наслаждения?
Мама хочет написать книгу о плохих привычках молодежи. Большинство ее клиентов, подростки с зависимостями. Не то чтобы она много говорила о своей работе. Большую часть времени она проводит в библиотеке, и я думаю, ей это нравится. Оба моих родителя умники. Мне нравится это.
У меня появилось несколько друзей. Они хорошие. Но другие, я так думаю. Знаешь, они все готы. Я был на вечеринке и впервые выпил пива. Я немного напился. Не сильно, но все же. Я не знаю, нравится мне пиво или нет. Думаю, что, когда я стану старше, я буду пить вино. Дорогое вино. Думаю, я сноб. Но мама говорит, что у меня синдром «единственного ребенка». Думаю, она это придумала. И чья это вина? Кто останавливает их от того, чтобы завести еще одного ребенка?
На вечеринке мне предложили косяк. Я сделал несколько затяжек. Ладно, я не хочу говорить об этом.
Мама убила бы меня, если узнала, что я экспериментировал с веществом, меняющим настроение. Пиво и косяк. Не плохо. Но у моей мамы другое мнение на этот счет. Она говорила со мной о «дворовых наркотиках», как она их называет. Я только закатил на это глаза.
Косяк и пиво — это обычные вещи для вечеринки. Это не такое уж и большое дело. И я не собираюсь обсуждать это с мамой. И с папой.
Ты пил пиво? Пробовал косяк? Дай мне знать.
Я подслушал разговор родителей. Они уже решили, что, если папе предложат постоянную работу, он отклонит ее. «Это плохое место для Данте». Они уже решили это. И, конечно же, они не просили меня. А что, если Данте сам сделает выводы? Данте любит говорить за себя сам. Да, так и есть.
Я не хочу, чтобы мир моих родителей крутился вокруг меня. Однажды, я разочарую их. И что потом?
На самом деле, Ари, я скучаю по Эль Пасо. Когда мы впервые переехали туда, мне там не нравилось. Но теперь я постоянно вспоминаю это место.
И я вспоминаю тебя.
Всегда,
Данте
P.S. Я хожу плавать почти каждый день после школы. Я подстригся. Очень коротко. Но это хорошо для плавания. Иметь длинные волосы отстойно, если ты плаваешь каждый день. Даже не знаю, почему я никогда не стригся.
Дорогой Ари,
Тут постоянно вечеринки. Папа думает, что это хорошо, потому что меня всегда приглашают. А мама, ну, мне сложно сказать, что она думает. Думаю, она следит за мной. Она сказала, что моя одежда пахнет сигаретами после последней вечеринки.
— Некоторые люди курят, — сказал я. — Я не могу ничего с этим поделать.
В ответ она строго посмотрела на меня.
Так вот, в пятницу я пошел на вечеринку. И, конечно же, там был алкоголь. Я пил пиво, и решил, что это не для меня. Мне нравится водка и апельсиновый сок. Ари, там было так много людей. Невероятно. Мы были как муравьи! Нельзя было пошевелиться, не врезавшись в кого-то. Я просто ходил и общался со всеми. Мне было очень хорошо.
Каким-то образом, я понял, что разговариваю с этой девочкой. Ее зовут Эмма. Она умная, милая и красивая. Мы разговаривали на кухне, и она сказала, что ей нравится мое имя. А потом она наклонилась и поцеловала меня. Думаю, я поцеловал ее в ответ. На вкус она как мята и сигареты. Мне понравилось, Ари.
Мы много целовались.
Потом мы выкурили сигарету, и продолжили целоваться.
Ей нравилось трогать мое лицо. Она сказала, что я красивый. Никто не называл меня красивым. Мамы и папы не считаются.
А потом мы вышли наружу.
Она выкурила еще одну сигарету. И предложила мне. Но я отказался.
Я все еще думаю об этом поцелуе.
Она дала мне свой номер.
Я не знаю, что думать по поводу всего этого.
Твой друг,
Данте
ДЕВЯТЬ
Я пытался представить Данте с короткой стрижкой. Я пытался представить его, целующегося с девушкой. Данте был сложным. Он бы понравился Джине. Не то чтобы я собирался знакомить их.
Я лежал в кровати и думал о том, что бы написать ему ответ. Вместо этого, я решил написать в своем дневнике.
Какого это, целовать девушку? Особенно Илеану. На вкус она бы не была как сигареты. Какая девушка на вкус, когда ты целуешь ее?
Я перестал писать и старался подумать о чем-то другом. Я думал о дурацком сочинении по «Великой депрессии», которое я совсем не хотел писать. Я думал о Чарли Эскорбедо, который хотел подсадить меня на наркотики. Я снова начал думать о Данте, который целует девушку. А потом я подумал о Илеане. Возможно, на вкус она была бы как сигареты. Возможно, она курила. Я ничего о ней не знаю.
Я сел на кровать. Нет, нет, нет. Не думать о поцелуях. А потом, сам не знаю почему, но мне стало грустно. А потом я начал думать о брате. Каждый раз, когда мне было грустно, я думал о нем.
Возможно, какая-то часть глубоко внутри меня постоянно думала о нем. Я понял, что произношу его имя по буквам. Б-Е-Р-Н-А-Н-Д-О. Почему мой мозг произносил его имя без моего же разрешения?
Иногда я думаю, что не управляю своими мыслями. Для любого другого человека это не так уж и важно, но для меня это очень важно. Я думаю, причиной того, что мы видим сны, является то, что мы думаем о вещах, о которых даже не подозреваем… И иногда эти вещи появляются в наших снах. Возможно, мы как одежда, между которой слишком много воздуха. Рано или поздно воздух просачивается. Точно так же, как и сны.
Этой ночью мне приснился сон о моем брате. Мне было четыре, а ему пятнадцать. Мы гуляли. Он держал меня за руку, а я смотрел на него. Я был счастлив. Это был хороший сон. Небо было голубым и чистым.
Возможно, это было воспоминание. Сны не появляются из ниоткуда. Это факт. Я подумал, что хочу изучать сны, когда выросту. Я определенно не хочу изучать Александра Гамильтона. Да, возможно я буду изучать сны и их происхождение. Фрейд. Вот, что я сделаю — напишу статью о Зигмунде Фрейде. С этого я и начну.
Возможно, я буду помогать людям, которым снятся кошмары. Я бы действительно хотел этим заниматься.
ДЕСЯТЬ
Я решил найти способ поцеловать Илеану Теллез. Но когда? Где? У нас нет общих уроков. Я едва ли вижу ее.
Найти ее шкафчик. Таков план.
ОДИННАДЦАТЬ
Когда я возвращался от врача, мама спросила, ответил ли я на письмо Данте.
— Еще нет.
— Думаю, ты должен написать ему.
— Мам, я твой сын, не коробка предложений.
Она стрельнула в меня взглядом.
— Смотри на дорогу, — сказал я.
Когда я пришел домой, я взял свой дневник и вот, что я написал:
Если сын не берутся из ниоткуда, тогда почему в своем сне я переехал Данте? И почему мне снова приснился этот сон? Оба раза я смотрел на Илеану, когда переехал Данте. Думаю, это не очень хороший знак.
Воздух просачивается.
Я не хочу думать об этом.
Я могу думать либо о снах о моем брате, либо о снах о Данте.
Мой ли это выбор?
Думаю, я должен начать жить.
ДВЕНАДЦАТЬ
Когда я думаю о сне о моем брате, я вспоминаю, что последний раз, когда я его видел, мне было четыре года. Вот прямая связь между сном и моей жизнью. Думаю, именно тогда все и произошло. Мне было четыре, а ему пятнадцать. Именно тогда он и сделал то, что сделал. А теперь он в тюремном заключении. Нет, не так. Он в тюрьме. Это большая разница. Иногда мой дядя напивается и оказывается в тюремном заключении. Это очень расстраивает мою маму. Но его сразу же выпускают, потому что, когда он пьян, он не садится за руль. Он просто оказывается в глупых местах и ведет себя немного агрессивно. Если бы слово «агрессивно» не было бы изобретено, то его бы изобрели для тех случаев, когда мой дядя напивается. Но кто-то постоянно дает за него залог. В тюрьме нет такого понятия, как залог. Тебе не выпустят быстро. Тюрьма — это то место, в которое ты попадаешь на долго.
Вот где находится мой брат. Тюрьма.
Я не знаю, в какой именно он тюрьме. И не знаю, по какому принципу людей распределяют между тюрьмами. Этому не учат в школе.
Я собираюсь узнать, почему мой брат в тюрьме. Это расследование. Я думал об этом. Газеты. Люди где-нибудь хранят старые газеты?
Если бы Данте был тут, он бы помог мне. Он умный. Он бы точно знал, что делать.
Мне не нужен Данте.
Я могу справиться сам.
ТРИНАДЦАТЬ
Дорогой Ари,
Надеюсь, ты получил мои письма. Ладно, это лицемерное начало. Конечно же ты получил мои письма. Я не собираюсь раздумывать, почему ты не написал мне в ответ. Ладно, это не совсем так. Когда я вернулся с плавания, я очень долго думал, почему ты не прислал мне ответ. Я не хочу тратить бумагу на теории, которые приходят мне в голову, когда я не могу уснуть. Вот в чем дело, Ари, я не собираюсь обижаться на тебя за то, что ты мне не ответил. Обещаю. Если я захочу написать тебе, я напишу. А если ты не хочешь писать мне, ты не должен. Ты должен быть тем, кем хочешь. И я должен быть тем, кем хочу. Такова жизнь. И в любом случае, я всегда разговаривал больше тебя.
У меня появилось новое любимое занятие — походы в Институт искусства Чикаго. Вау, Ари. Ты обязательно должен посмотреть на это искусство. Оно невероятно. Я хотел бы, чтобы ты был здесь, и мы смогли сходить туда вместе. Тебе бы очень понравилось. Клянусь. Там есть все виды искусства — современное и не очень. Я мог бы продолжать говорить об этом, но не стану. Тебе нравится Энди Уорхол?
Здесь есть знаменитая картина «Ночные ястребы», которую написал Эдвард Хоппер. Я обожаю эту картину. Иногда, я думаю, что все люди точно такие же, как на этой картине — потерянные в своей собственной вселенной боли или вины, далекие и непостижимые. Эта картина напоминает тебя. Это разбивает мне сердце.
Но «Ночные ястребы» моя любимая картина. Но это ненадолго. Я когда-то говорил тебе, какая картина моя любимая? «Плот Медузы». За этой картиной стоит целая история. Она основана на реальной истории о кораблекрушении. Эта картина сделала Жерико популярным. Художники всегда рассказывают истории. Я имею в виду, что некоторые картины похожи на повести.
Однажды я посещу Париж. Я пойду в Лувр и буду рассматривать картины целый день.
Я подсчитал, и знаю, что тебе уже сняли гипс. Я знаю, что твое правило гласит, что мы больше никогда не говорим об аварии. Но я скажу это, Ари. Это глупое правило. Ни один нормальный человек не станет следовать этому правилу. Так что, надеюсь, что твоя терапия проходит хорошо, и что ты снова нормальный. Не то чтобы ты когда-либо был нормальным. Ты определенно не нормальный.
Я скучаю за тобой. Могу ли я сказать это? Или для этого тоже есть правило? Знаешь, мне действительно интересно, почему у тебя так много правил. Почему, Ари? Думаю, у каждого есть свои правила. Может нам досталось это от родителей. Родители всегда придумывают правила. Возможно, они придумываю чересчур много правил, Ари. Задумывался ли ты когда-либо над этим?
Я думаю, что мы должны что-то с этим сделать.
Я больше не буду говорить, что скучаю за тобой.
Твой друг,
Данте
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
С помощью Сьюзи Берд, я нашел шкафчик Илеаны.
— Только не говори об этом Джине.
— Не скажу, — ответил я. — Обещаю.
Она бы сразу нарушила свое обещание.
— Она сплошная проблема, — сказала Джина.
— Да, ей восемнадцать, — ответила Сьюзи.
— И что?
— А ты просто мальчик. А она женщина.
— Проблема, — повторила Джина.
Я оставил Илеане записку. «Привет», написал я. Внизу я подписал свое имя. Я идиот. Привет. И что это значит?
ПЯТНАДЦАТЬ
Весь вечер я провел в библиотеке, в поисках информации в газете Эль Пасо. Я искал статью о моем брате. Но я даже не знал, какой год мне нужен. Так что, я бросил это занятие через полтора часа. Должен быть лучший способ для таких поисков.
Я подумывал о том, чтобы написать Данте письмо. Но вместо этого, я нашел книгу об искусстве Эдварда Хоппера. Данте был прав насчет «Ночных ястребов». Это отличная картина. И то, что говорил Хоппер, было правдой. Мне казалось, что я смотрю в зеркало. Но это не разбивало мне сердце.
ШЕСТНАДЦАТЬ
Вы знаете, как выглядит мертвая кожа после снятия гипса?
Такой была моя жизнь, прямо как мертвая кожа.
Было странно чувствовать себя старым Ари. Не считая того, что это было не совсем так. Ари, которым я был раньше, больше не существует.
А Ари, которым я становился? Он еще не существует.
Когда я приехал домой, я решил прогуляться.
Я понял, что смотрел на то место, где Данте держал птицу. Я даже не помню, как оказался там.
Я понял, что хожу перед домом Данте.
В парке через дорогу на меня смотрел пес.
Я посмотрел на него в ответ.
Внезапно он упал на траву.
Я прошелся по улице, но пес не шевелился. Он просто махал хвостом. Я улыбнулся. Я сел на траву возле него и снял обувь. Пес подполз ко мне и уронил голову на мои колени.
А я просто сидел и гладил его. Я заметил, что у него нет ошейника. После того, как я изучил его лучше, я узнал, что он был ею.
— Как тебя зовут?
Люди разговаривают с собаками. Но я не думаю, что они понимают. Но возможно, они понимают достаточно. Я подумал о последнем письме Данте. Я должен посмотреть значение слова «бессодержательный». Я встал и пошел в библиотеку, которая была на углу улицы.
Я нашел книгу по искусству, в которой была фотография «Плота Медузы».
Потом я пошел домой: Ари, мальчик, который снова может ходить без помощи костылей. Я хотел сказать Данте, что он подсчитал дату немного неправильно. Мне сняли гипс сегодня, Данте. Сегодня.
По дороге домой, я думал несчастном случае, Данте и моем брате, и я гадал, умел ли он плавать. Я думал о папе, и о том, что он никогда не говорит о Вьетнаме. Несмотря на то, что в гостиной висели фотографии с его знакомыми из Вьетнама, он никогда о них не говорил и не называл их имен. Однажды я спросил их имена, но он сделал вид, что не услышал моего вопроса. Больше я никогда не задавал этот вопрос. Возможно, единственной проблемой между мной и моим отцом было то, что мы одинаковые.
Когда я пришел домой, я заметил, что собака шла за мной. Я сел на ступеньки крыльца, а она легла на тротуаре, смотря на меня.
Из дома вышел мой папа.
— Твои ноги вернулись?
— Ага, — сказал я.
Он посмотрел на собаку.
— Она шла за мной от самого парка.
— Он тебе нравится?
— Это она.
Мы оба улыбнулись.
— И да, — сказал я. — Она мне очень нравится.
— Помнишь Чарли?
— Ага. Я любил эту собаку.
— Я тоже.
— Я умер, когда она умерла.
— Я тоже, Ари. — Мы посмотрел друг на друга. — Кажется, это хорошая собака. У нее нет ошейника?
— Нет, пап. Превосходно.
— Превосходно, Ари. — рассмеялся он. — Мама не любит, когда в доме собаки.
СЕМНАДЦАТЬ
Дорогой Данте,
Прости, что не отвечал тебе.
Теперь я могу ходить, как нормальный человек. Так что, ты больше не должен чувствовать себя виноватым, договорились? Снимки выглядят хорошими. Я полностью вылечился, Данте. Врач говорит, что многое могло пойти не так, начиная с операции. Но все хорошо. Представь себе, Данте, все хорошо. Ладно, я нарушил свое собственное правило, так что хватит.
У меня новая собака! Ее зовут Легс*, потому что я нашел ее, когда снова смог ходить. Она последовала за мной из парка до самого дома. Мы с папой помыли ее на заднем дворе. Она хорошая собака. Она просто стояла, и разрешила нам ее помыть. Очень ручная и милая собака. Я не знаю ее точной породы. Ветеринар предполагает, что она наполовину Пит Буль, на половину Лабрадор. Но он не уверен. У нее белая шерсть среднего размера и коричневые круги вокруг глаз. Она очень красивая. Мама не была против собаки. Единственным ее требованием было: «Собака живет во дворе».
Но это правило не продлилось долго. Ночью я впустил собаку в свою комнату. Она спала на моих ногах. На кровати. Мама была в ярости. Но она пришла в себя очень быстро.
— По крайней мере, у тебя есть друг, — сказала она.
Мама думает, что у меня нет друзей. Так и есть. Я не умею заводить друзей. Но это нормально.
Кроме собаки, мне нечего и рассказать. Нет, подожди. Угадай что? На день рождения мне подарили Пикап 1957 года! Он желтого цвета. Я обожаю этот грузовик. Настоящий мексиканский грузовик, Данте!
Папа учит меня водить. Мы поехали на заброшенную ферму. Я справился довольно хорошо. Но мне надо поработать над педалями. Я не очень хорошо торможу, поэтому несколько раз чуть не угробил грузовик. Все это требует времени. Дави на сцепление, тормоз, газ, сцепление, тормоз, газ. Только потом ты начинаешь ехать. Когда-нибудь, я научить делать все эти действия одним движением. Это будет также легко, как ходить. Мне даже не придется думать.
После первого урока, мы припарковали грузовик, и папа выкурил сигарету. Да, иногда он курит. Но не в доме. Иногда он курит на заднем дворе, но это происходит не часто. Я спросил его, собирается ли он бросать, на что он ответил: «Это помогает от кошмаров». Я знаю, что ему снится война. Иногда, я представляю его во вьетнамских джунглях. Но никогда не спрашиваю его. Думаю, он бы все равно не рассказал. Наверно, это ужасное чувство, хранить в воспоминаниях войну. Но возможно именно так и должно быть. Так что, вместо того, чтобы расспрашивать его о войне, я спросил, снился ли ему когда-либо Бернардо.
— Иногда. — Это все, что он сказал. По дороге домой он не сказал ни слова.
Думаю, я расстроил его, спросив о моем брате. Я не хочу расстраивать его, но ничего не могу с этим поделать. Я всегда расстраиваю его. И других людей тоже. Я и тебя расстраиваю. Я знаю это. И мне жаль. Я делаю все возможное, понимаешь? Так что, если я не пишу так много писем, как это делаешь ты, не расстраивайся. Я не хочу расстраивать тебя. Вот в чем проблема. Я хочу, чтобы люди говорили мне о своих чувствах. Но я не уверен, что хочу говорить им о своих.
Думаю, я пойду посижу в своем грузовике, и подумаю над этим.
Ари
__________________________
· Legs(с англ. Ноги).
· ВОСЕМНАДЦАТЬ
·
Вот список, из чего состоит моя жизнь:
— Обучение вождению, а также усердная учеба в школе, чтобы я смог поступить в хороший колледж. (Это делает счастливой мою маму).
— Поднятие гантелей в подвале.
— Бег с Легс, которая является не просто хорошей собакой, но и отличным бегуном.
— Чтение писем Данте (иногда, даже дважды в неделю).
— Споры с Джиной Наварро и Сьюзи Берд (о чем угодно).
— Попытки найти способы столкнуться с Илеаной в школе.
— Поиски информации в газете Эль Пасо о моем брате.
— Письмо в дневнике.
— Мытье грузовика раз в неделю.
— Кошмары. (Я все еще сбиваю Данте).
— Работа в кафе. Переворачивать гамбургеры не так уж и плохо. Я работаю четыре часа по вторникам после школы, шесть часов по пятницам и восемь часов по субботам. (Папа не разрешает брать дополнительные смены).
Этим списком можно описать всю мою жизнь. Возможно, моя жизнь не такая уж и интересная, но, по крайней мере, я постоянно чем-то занят. Но занят, не означает счастлив. Я это знаю. Но по крайней мере, мне не скучно. А скука — это самое худшее чувство в мире.
Мне нравится иметь собственные деньги, и то, что у меня не остается времени на жалость к себе.
Меня приглашают на вечеринки, но я не прихожу.
Ну, однажды я пошел на вечеринку, и то, чтобы посмотреть была ли там Илеана. Я ушел, как только приехали Джина и Сьюзи. Джина обозвала меня мизантропом. Она сказала, что я единственный мальчик во всей чертовой школе, который никогда не целовался.
— И этого никогда не произойдет, если ты будешь сбегать с вечеринок, как только все начинают по-настоящему веселиться.
— Правда? — сказал я. — Я никогда не целовался? И как именно ты пришла к этому выводу?
— Это очевидно, — сказала она.
— Ты хочешь, чтобы я начал рассказывать тебе о моей жизни. Но это не сработает.
— И кого же ты целовал?
— Проехали, Джина.
— Илеану? Я так не думаю. Она просто играет с тобой.
Я просто продолжил идти и помахал ей рукой.
Джина, что не так с этой девочкой? Семь сестер, и не одного брата — вот в чем проблема. Думаю, она решила, что может просто одолжить меня. Сделать из меня брата, над которым можно издеваться. Они со Сьюзи часто приходят в кафе, в котором я работаю, по пятницам. Просто ради того, чтобы продолжить издеваться надо мной. Просто, чтобы вывести меня из себя. Они заказывают гамбургер, колу и картошку фри, и сидят до самого закрытия, приставая ко мне прям как надоедливые насекомые. Джина училась курить, и постоянно подпаливала свои сигареты, будто она была Мадонной.
Однажды, они решили выпить пиво, и она заказала его и мне. Ну, я и согласился. Все было хорошо, даже отлично.
Кроме того, что Джина постоянно расспрашивала меня о том, с кем же я все-таки целовался.
Но потом, мне в голову пришла идея, как заставить ее остановиться.
— Знаешь, что я думаю, — сказал я. — Я думаю, что ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя.
— Это отвратительно, — ответила она.
— Тогда почему ты интересуешься? Ты бы хотела поцеловать меня.
— Ты идиот, — сказала она. – Я бы лучше съела птичий помет.
— Конечно, — сказал я.
Сьюзи Берд сказала, что я веду себя подло. Это же Сьюзи, радом с ней надо всегда быть милым. Если ты сказал что-то неправильно, она начинала плакать. А мне не нравилось, когда девчонки плакали. Она была хорошей. Но она не могла сдерживать свои слезы.
Больше Джина не заводила разговор о поцелуях. Это было хорошо.
Иногда Илеана находила меня. Она улыбалась, и каждый раз я все больше влюблялся в ее улыбку. Не то, чтобы я хоть что-то знал о любви.
В школе было все хорошо. Мистер Блокер все еще устраивал нам допросы. Но он был хорошим учителем. Он заставлял нас много писать. Мне это нравилось. По какой-то причине, мне очень нравилось писать. Единственный урок, с которым у меня были проблемы, это рисование. Я не умею рисовать. У меня получались деревья, но я так и не научился рисовать лица. Но на уроке рисования, все, что от тебя требуется — это просто попытка. Мне часто ставили пятерки. Но не за талант. А за мою историю.
Моя жизнь не такая уж и плохая. У меня есть собака, водительские права, и два хобби: поиски имени моего брата в газетах и поиски способа поцеловать Илеану.
ДЕВЯТНАДЦАТЬ
У нас с папой появился собственный ритуал. По субботам и воскресеньям мы просыпались очень рано и начинали наши уроки вождения. Я думал… Я не знаю, что я думал. Думаю, я думал, что мы с папой будем много говорить и жизни. Но мы не говорили. Мы говорили только о вождении. Все разговоры были только по делу. Все было связано с уроками вождения.
Папа был терпелив. Он объяснял, как правильно водить, о том, что надо внимательно следить за дорогой и за другими водителями. Он был очень хорошим учителем, и никогда не расстраивался (кроме того случая, когда я упомянул своего брата). Однажды он сказал кое-что, что вызвало у меня улыбку.
— Ты не можешь ехать в двух направлениях, если это дорога в одну сторону.
Я подумал, что это было очень веселое и интересное замечание. Когда он сказал это, я засмеялся. А он никогда не смешил меня.
Но он никогда не интересовался моей жизнью. В отличие от моей ма