Пенской В.В.,
«Гроза двенадцатого года»
2012 год — не совсем обычный год. Так совпало, что мы вспоминаем сразу несколько памятных годовщин, тех, что поменьше (например, взятие Казани Иваном Грозным в 1552 г. или сражении с крымскими татарами при Молодях в 1572 г., начало Сталинградской битвы и ряд других) и тех, что представляются более значимыми. Это и освобождение Москвы от польско-литовских войск Вторым ополчением в 1612 г. и, конечно же, самое важное событие — 200-летие Отечественной войны 1812 г.
Это событие занимает в нашей истории особенное место. По своему масштабу, размаху, который очень скоро прибрел поистине эпические размеры, тому воздействию на умы, и не только образованной столичной элиты, но и в самой толще простого народа, «12-й год» (надо ли говорить, что эта фраза не нуждается в уточнениях — все мы прекрасно понимаем, о каком годе идет речь!) не имел равных в отечественной истории Нового времени и не будет иметь вплоть до начала ХХ столетия, когда впечатления от событий, имевших место в начале XIX в., будут перекрыты впечатлениями от еще более масштабных военных действий.
Естественно, что столь значимое событие не могло оставить равнодушными отечественных, и не только отечественных, историков, писателей, журналистов, публицистов. Трудно не согласиться с мнением известного ученого А.Г. Тартаковского (имя которого хорошо известно всем, кто интересуется историей 1812 г.), который в 1992 г. отмечал, что «Великая национальная война (а войны 1812 г. и последовавшие за ней Заграничные походы русской армии в огромной степени способствовали подъему русского национального самосознания. — В.П.) породила и великую традицию ее осмысления». В поистине необъятном море всевозможной литературы, от строго научной до научно-популярной и художественной, посвященной, так или иначе, событиям той памятной эпохи, несложно утонуть. И, чтобы этого не случилось, попробуем сплести некую путеводную нить, собрав воедино самые основные идеи из современной литературы, посвященной 12-му году, и нарисовав общую картину происходившего 200 лет назад.
Начало истории 1812 г. можно смело отнести на два с лишним десятка лет назад, в самый конец XVII в. В 1789 г. во Франции началась революция, которая очень скоро привела к свержению монархии, казни короля Людовика XVI (не самого плохого, кстати, короля в истории Франции) и установлению республики. Монархи Европы отнюдь не были в восторге от такого поворота событий. Если же учесть, что идеи французской революции завоевывали все больше и больше поклонников в европейских государствах (и это не случайно — ведь главный лозунг революции звучал как «Свобода! Равенство! Братство!», что для старорежимной Европы было более чем актуально), а французские республиканцы были крайне несдержанны на язык, забыв о старой мудрости, что язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли, и демонстрировали свою готовность и желание бороться с тиранией и угнетением, то не стоило заблуждаться относительно того, как будут развиваться события дальше. В 1792 г. начинается война, которая стало прологом цепочки военных конфликтов, которые будут длиться на протяжении почти четверти века и завершатся лишь в 1815 г.
Отечественная война 1812 г. стала одним из важных звеньев этой цепочки. И снова отмотаем ленту истории назад, в самый конец XVIII в. Императрица Екатерина Великая без особого восторга отнеслась к известиям из Франции, но поначалу не торопилась вступать в войну против республиканцев, предпочитая решать свои проблемы, пока ее потенциальные оппоненты, австрийцы, пруссаки и англичане будут бороться с революционной «заразой». Однако неблагоприятное для армий Первой антифранцузской коалиции развитие событий вынудило императрицу вмешаться в конфликт, и только ее смерть в конце 1796 г. отсрочила отправку русских войск против французов на три года. Только в 1799 г. император Павел I вступил во Вторую антифранцузскую коалицию и отправил свои войска и флот в Средиземное море, в Италию, Германию и Нидерланды. Русские войска под предводительством А.В. Суворова и Ф.Ф. Ушакова покрыли славой свои знамена в Италии и Средиземноморье, однако двусмысленная политика союзников Павла, в особенности австрийцев, привела к тому, что русский император вышел из войны и вступил в переговоры с Первым консулом Французской республики Наполеоном Бонапартом.
Столь резкий поворот во внешней политике ускорил формирование в окружении российского императора заговора, в который был вовлечен его старший сын и наследник Александр и который поддерживался британским посланником в Петербурге Чарльзом Уитвортом. Заговорщики, ворвавшись в покои императора, убили его, разрушив планы Наполеона о совместных действиях России и Франции против заклятого врага первого консула (а в очень скором будущем «императора всех французов») — англичан. Не случайно, узнав о дворцовом перевороте в Петербурге, Наполеон воскликнул: «Англичане промахнулись по мне в Париже 3 нивоза (первый консул имел в виду неудавшееся покушение на него в декабре 1800 г. — В.П.), но они не промахнулись по мне в Петербурге». И он был прав, ибо сменивший на престоле Российской империи Павла Александр I немедленно отказался от продолжения политической линии своего отца на сближение с Францией. Занятый на первых порах укреплением своих позиций, Александр, по словам отечественного историка Н.А. Троицкого, «лавировал между Англией и Францией и «кокетничал» с ними, используя их противоречия и общую заинтересованность в русском содействии». Однако симпатии молодого императора были на стороне Англии, а тут еще и «английская» партия при дворе постоянно нашептывала Александру о необходимости поставить на место выскочку Наполеона.
Тем временем мир, заключенный между Францией и Англией в 1802 г., подвергался испытаниям на прочность, и чем дальше, тем больше отношения между Лондоном и Парижем становились все более и более напряженными. Фактически война между Англией и Францией возобновилась в 1803 г., когда были разорваны дипломатические отношения между двумя странами. Вскоре после разрыва отношений Бонапарт начал готовиться к высадке экспедиционного корпуса на берегах туманного Альбиона — только так, считал он, можно положить конец бесконечной войне, истощавшей силы Франции. В окрестностях города Булони был создан огромный лагерь, в котором приступила к тренировкам армия, насчитывавшая десятки тысяч солдат и офицеров (ядро той самой «Великой Армии», которая спустя 9 лет вторгнется в Россию. — В.П.), в атлантических портах Франции закипела работа по созданию десантной флотилии и по приведению в боеспособное состояние флота. «Мне нужно только три дня туманной погоды — и я буду господином Лондона, парламента, Английского банка», — говорил Наполеон.
В Лондоне военные приготовления французов были восприняты сперва с улыбками, но затем, по мере поступления все новых и новых сведений о серьезности намерений Бонапарта, почувствовалась нервозность, грозившая перерасти в панику. И в самом деле, если, не дай Бог, Бонни (такую кличку присвоили британцы Наполеону. — В.П.) сумеет заполучить в свое распоряжение три искомых туманных дня, то кто сможет остановить его армию? Уильям Питт-младший, британский премьер-министр, не жалея усилий, начал сколачивать новую, третью по счету коалицию, рассчитывая чужими руками разбить французов и ликвидировать угрозу Великобритании. Но, боясь не успеть, он попытался физически устранить Наполеона. Однако французская тайная полиция сработала должным образом, и заговор провалился. В ходе расследования выяснилось, что в случае удачи заговорщики планировали пригласить в Париж одного из принцев дома Бурбонов. Взбешенный Наполеон, узнав от своего министра иностранных дел Талейрана, что в городке Эттенгейм, в немецком княжестве Баден, всего в 4-х км от французской границы, находится Луи Антуан де Бурбон-Конде, герцог Энгиенский. Посовещавшись со своими министрами и доверенными лицами, Бонапарт решил арестовать принца, доставить его во Францию и судить военным судом. В ночь с 14 на 15 марта 1804 г. отряд французских жандармов ворвался в Эттенгейм, схватил несчастного принца и доставил его в Париж, где в Венсеннском замке Бурбона уже ожидал военный суд. «Скорострельная юстиция» сработала быстро, и несчастный принц был расстрелян.
Известие о казни принца вызвало бурю возмущения в Британии и монархических дворах Европы (правда, как едко подметил отечественный историк Е.В. Тарле, храбрость европейских монархов, осуждавших действия консула, была прямо пропорциональна расстоянию от границ Франции. — В.П.). Громче всех возмущался Александр I (если не считать, конечно, Лондона). Однако Наполеон был не робкого десятка и в ответ на ноту русского императора, протестовавшего против грубого нарушения «принципов справедливости и права, священных для всех наций», ответил, да как! Как писал Е.В. Тарле, в своем послании Бонапарт заявил буквально следующее — принц Энгиенский был арестован за соучастие в заговоре с целью убийства главы Французской республики, и если бы он, Александр, сделал бы тоже самое по отношению к убийцам императора Павла I, то он, Наполеон, не стал бы протестовать против таких действий. «Более ясно назвать публично и официально Александра Павловича отцеубийцей было невозможно», — продолжал Тарле, — и этот выпад Наполеона «никогда не был забыт и не был прощен Александром, потому что более жестоко его никто никогда не оскорбил за всю его жизнь». С этого момента война между Россией и Францией стала неизбежной. Формально, конечно, ничто не обязывало Александра вступать в вооруженный конфликт с Наполеоном, действуя на руку англичанам, но вызывающая нота Бонапарта стала той последней каплей, которая переполнила чашу терпения петербургского двора.
Что происходило потом — мы хорошо знаем не только из исторических сочинений, но и из монументального романа Л.Н. Толстого «Война и мир». Российская империя вступила в третью по счету антифранцузскую коалицию, император Александр отправил русские войска (в обмен на обещания Питта выплачивать в течение года за каждые 100 тыс. солдат 1,25 млн. фунтов стерлингов. — В.П.) помогать австрийцам. Вскоре и сам император выехал вслед за ними, желая возглавить свои победоносные полки (а в том, что русские одержат победу, никто в Петербурге не сомневался — разве могут ветреные французишки противостоять суворовским чудо-богатырям?). Но тут русского императора ждало жестокое разочарование — нового Александра Македонского из него не вышло. Наполеон, действуя стремительно, не допустил соединения всех сил коалиции, разгромил главные силы австрийской армии под началом фельдмаршал Макка и вынудил к поспешному отступлению русскую армию, которой командовал М.И. Кутузов (и этот отход, проходивший в чрезвычайно тяжелых условиях, был проделан Кутузовым с величайшим мастерством). Столица Австрии Вена пала, и даже разгром соединенного франко-испанского флота при Трафальгаре британским адмиралом Нельсоном не слишком скрасил горечь жестокого поражения. Все надежды Александра, Питта и их союзника, германского императора Франца I были теперь на генеральное сражение. Но, увы, в «битве трех императоров», состоявшейся 2 декабря 1805 г. при Аустерлице (ныне г. Славков в Чехии), закончилась сокрушительным поражением русско-австрийской армии. Придя в себя от шока, через несколько дней после битвы Франц встретился с Наполеоном и предложил «императору всех французов» (такой титул носил с 1804 г. Бонапарт) начать переговоры о мире. Третья коалиция рассыпалась, как карточный домик, а ее вдохновитель и создатель, Питт-младший, от горя заболел горячкой и вскоре умер.
Новый британский премьер-министр Фокс был готов пойти на мир, и даже Александр прислал в Париж своего посланника Убри, который подписал было предварительные условия мирного соглашения. Однако сам император и его окружение мечтая о реванше, не торопился утвердить присланные ему статьи договора. Да и не в интересах России было дальнейшее усиление Франции, разрушение системы сдержек и противовесов, сложившихся в Европе после серии кровопролитных войн XVII — первой половины XVIII в. Напротив, Александр в это время вел тайные переговоры с королем Пруссии Фридрихом Вильгельмом III, который наконец-то решился воевать с французами, и эти переговоры увенчались подписанием в июле 1806 г. тайного соглашения двух монархов о совместной борьбе с Наполеоном.
И снова союзников по очередной, теперь уже четвертой по счету, антифранцузской коалиции ждал полный конфуз. Пруссаки, торопясь снискать себе лавры прежде, чем успеют прибыть на фронт русские армии, выступили первыми. Все ожидали, что прусская армия, знамена которой были овеяны славой легендарного Фридриха Великого, задаст жару французам и вдруг, в один день, 14 октября 1806 г., все закончилось. Как сказал немецкий поэт Генрих Гейне, «Наполеон дунул на Пруссию, и она рассеялась». Под Иеной и Ауэрштедтом главные силы армии незадачливого Фридриха Вильгельма была наголову разгромлены Наполеоном и его маршалом Даву. Русские остались один на один с французами. В тяжелейших условиях, испытывая нехватку продовольствия и фуража, сражаясь с распутицей (сам Наполеон сетовал, что в Польше, которая стала главным театром военных действий, он обнаружил пятую стихию — грязь), русские полки, которые возглавил генерал Л.Л. Беннигсен (активный участник заговора в марте 1801 г.) на равных бились с лучшими войсками Французской империи. В тяжелейшем и кровопролитнейшем сражении под маленьким прусским городком Прейсиш-Эйлау в феврале 1807 г. Беннигсен, уступая в численности, сумел сыграть фактически вничью с самим Наполеоном.
Однако бороться с Наполеоном, который был в зените своего полководческого таланта, было чрезвычайно тяжело, если вообще возможно, и в генеральном сражении в июне 1807 г. под прусским же городом Фридланд Беннигсен потерпел сокрушительное поражение, потеряв больше четверти своей армии убитыми, ранеными и пленными. Известие о фридландском разгроме потрясло Александра и его окружение и ввергло их в состояние, близкое к панике. Молодой гусарский офицер Денис Давыдов, будущий партизан и уже тогда известный поэт, побывавший тогда в русской главной квартире, писал, что в ней «всё было в тревоге, как за полчаса до светопреставления». Выхода не было, и Александр отправил к Наполеону, которого к тому времени русский поэт Г. Державин успел окрестить «серпокогтистым двурогатым саламандром» князя Д.И. Лобанова-Ростовского с предложением о перемирии. Тягостное ожидание длилось не долго — Наполеон ответил Александру в тот же день, когда к нему прибыл царский посланец, и ответ был положительным: «Союз Франции с Россией постоянно был предметом моих желаний». 25 июня 1807 г. состоялась знаменитая встреча двух императоров на плоту посреди Немана, напротив прусского городка Тильзита, завершившаяся подписание Тильзитского мира и союза между двумя державами.
Казалось, оба императора, приложившие максимум усилий, чтобы очаровать друг друга, могли быть довольны договором — оба получили то, что хотели. Однако в условия «похабного» Тильзитского договора были заложены подводные камни, о которые и разобьется впоследствии корабль русско-французского союза. И главный камень — это статья, согласно которой Россия обязалась порвать с Британией и подключиться к объявленной Наполеоном после победы над пруссаками системе континентальной блокады, призванной задушить Англию без применения оружия, одним лишь блокированием поступления британских товаров на европейские рынки. Между тем Британия была главным экономическим партнером России, и подключение Петербурга к блокаде означало, что в скором времени русская экономика и финансы рухнут. К этому стоит добавить также, что в самой России общественное мнение (понимая под ним мнение «света», придворного окружения и завсегдатаев аристократических салонов) крайне негативно отнеслось к соглашению. Жаждала реванша и русская армия. Масла в огонь подлила и фактическая оккупация французами Испании, королем которой Наполеон сделал своего брата Жозефа. В итоге, как писал Н.А. Троицкий, «к 1809 г. Александр счел дворянско-купеческое недовольство (поговаривали, что недовольная действиями императора оппозиция не исключала заговора с целью свержения Александра, намереваясь возвести на трон его сестру Екатерину Павловну. — В.П.) столь угрожающим, что вынужден был видоизменить свой политический курс».
Первые признаки охлаждения отношений между двумя императорами обнаружились во время знаменитой встречи Александра и Наполеона в германском городе Эрфурт осенью 1808 г. Русский император во время переговоров продемонстрировал, что он отнюдь не собирается играть роль младшего партнера Наполеона, а когда Бонапарт вспылил, хладнокровно заявил: «Вы резки, а я упрям. Будем рассуждать, или я уезду». Трещина, обнаружившаяся в отношениях двух монархов в Эрфурте, в последующие годы начала стремительно расширяться. Неудачное сватовство Наполеона к сестрам Александра Екатерине и Анне, грубая и бесцеремонная политика французского императора в отношении германских княжеств, аннексия Бонапартом Голландии, жесткий таможенный тариф, подписанный Александром, болезненный для него польский вопрос (Наполеон воссоздал герцогство Варшавское, и польские патриоты возмечтали, что под его крылом они смогут восстановить независимость Польского государства), наконец, отказ Александра соблюдать убийственную для русской экономики континентальную блокаду — дело неумолимо шло к разрыву. С 1810 г. обе стороны начали военные приготовления.
Наполеон не желал войны с Россией — силы Французской империи были до предела перенапряжены, и еще одна война могла стать роковой. «Император всех французов» понимал это, и не случайно, отправляясь на восток с тем, чтобы возглавить армию в походе в Россию, он сказал, что «тот, кто освободил бы меня от этой войны, оказал бы мне большую услугу». Однако выбора у него не было — чтобы одолеть своего главного врага, Британию, считал он, нужно задушить ее экономической блокадой, и если Россия препятствует этому, значит, нужно заставить ее соблюдать блокаду силой. Подчинив Россию своей воле, Бонапарт рассчитывал наконец-то закончить это бесконечное и изматывающее противостояние. 15 августа 1811 г. на торжественном приеме по случаю именин французского императора произошел скандал. Наполеон обрушился с гневной речью на русского посла А.Б. Куракина, потребовав от него немедленно подписать соглашение, которое уладило бы все спорные вопросы и сняло бы все проблемы в русско-французских отношениях. Когда же обескураженный посол сказал, что у него нет таких полномочий, император взорвался: «Нет полномочий? Так потребуйте себе полномочия!», завершив тираду предупреждением, что пока Александр не раскроет карты, он, Наполеон, не перестанет наращивать численность своих войск в Германии. Тем, кто присутствовал при этом разговоре на повышенных тонах, стало очевидным – война не за горами.
Александр боялся новой войны — картины Аустерлица и Фридланда стояли перед его глазами. Однако и стать покорным вассалом Наполеона, подобно тому, как это сделал его друг прусский король Фридрих Вильгельм или австрийский император Франц, он не мог. Готовясь к неизбежному, царь форсировал военные приготовления. Военные реформы, начавшиеся сразу после завершения войны 1805—1807 гг., ускоряются, стремительно растет русский военный бюджет. Новый военный министр, один из лучших генералов русской армии, герой Прейсиш-Эйлау М.Б. Барклай де Толли приложил титанические усилия, чтобы сделать русскую армию способной противостоять французам. Бурную деятельность развила русская дипломатия, пытаясь расколоть наполеоновскую коалицию и привлечь на свою сторону, прежде всего Фридриха Вильгельма и Франца. На сторону Александра встал новый король Швеции, бывший маршал Наполеона Бернадот, а в мае 1812 г. благополучно завершилась тянувшаяся шесть лет русско-турецкая война (известие о подписанном М.И. Кутузовым в Бухаресте мире привело Наполеона в бешенство. — В.П.). Более того, Александр и его окружение всерьез рассматривало план наступательной войны с Наполеоном, пользуясь тем, что значительная часть его армии (400 тыс. коренных французов) безрезультатно пыталась покорить испанцев, а десятки тысяч стояли гарнизонами по всей Европе, поддерживая лояльность европейцев власти французского императора и систему континентальной блокады. Осенью 1811 г. 200-тысячная русская армии, сосредоточенная на западной границе, была готова по первому же сигналу вторгнуться на территорию герцогства Варшавского. Дело было только за прусским королем, обещавшим Александру выставить 80 тыс. своих солдат для борьбы с общим врагом. Однако Фридрих Вильгельм, униженный и оскорбленный Наполеоном, был до такой степени напуган «маленьким капралом», что не решился восстать и в последний момент отказался ратифицировать уже подписанную в октябре 1811 г. русским канцлером Румянцевым и Барклаем де Толли с одной стороны и с другой стороны прусским начальником Генерального штаба Шарнхорстом конвенцию о совместных действиях против французов. Следующий шаг был теперь за Наполеоном. И он сделал этот, как оказалось для него и для его империи, роковой шаг. 20 июня 1812 г. французский посол Лористон вручил управляющему русским Министерством иностранных дел А.Н. Салтыкову ноту с объявлением войны, а 22 июня солдатам многоязыкой «Великой Армии» зачитали приказ императора о начале «второй польской войны». В ночь на 24 июня рота вольтижеров 13-го легкого полка переправилась на лодках через Неман, начав тем самым боевые действия. Вслед за ними через Неман начали переправляться, вплавь и по наведенным понтонным мостам, десятки тысяч конных и пеших наполеоновских солдат и офицеров. Почти все они уже никогда не вернутся домой, но тогда, теплые июньские дни никто из них и не мог представить себе, что гений их императора ведет их на верную смерть.
В самом деле, обстановка в первые дни войны складывалась как нельзя более благоприятно для агрессора. Хотя соотношение сил на границе выглядело не так уж и плохо для русских (1-я, 2-я и 3-я Западные армии и три отдельных корпуса вместе насчитывало около 320 тыс. солдат и офицеров, тогда как первый эшелон Великой Армии имел почти 450 тыс.), однако на главном, виленском направлении, Наполеон сумел собрать без малого 300 тыс. солдат против почти 120 тыс. в 1-й Западной армии под командованием военного министра Барклая де Толли. Положение русской армии осложнялось еще и тем, что после того, как план превентивной войны был отвергнут, новый так и не был выработан и доведен до командного состава, среди которого не было единодушия относительно того, как надлежит действовать в случае начала войны. Сам Барклай еще с 1807 г. высказывал идею о необходимости стратегической обороны и отступления вглубь страны на скифский манер, тогда как горячий командующий 2-й Западной армией князь П.И. Багратион, ученик Суворова, был сторонником активных, наступательных действий. Александр же придерживался плана, выработанного прусским полковником Фулем, который предполагал, что Барклай со своей армией займет оборонительную позицию в сооруженном на р. Дрисса укрепленном лагере, тогда как Багратион с 45 тыс. своих солдат и генерал Эссен с 38 тыс. будут атаковать Наполеона с флангов, угрожая его коммуникациям. Этот план, быть может, был и неплох, но не тогда, когда французский император имел на главном направлении значительное превосходство в силах и стремился, используя его, разъединить русские армии и разбить их по частям.
В этих условиях Барклай уговорил Александра отказаться от плана Фуля и разрешить ему отступление. Багратион пошел к нему на соединение, по пятам преследуемый превосходящими силами французов. Почти месяц Барклай и Багратион отходил на восток, умело маневрируя и отражая непрестанные атаки наполеоновских войск. Замысел русского военного министра тем временем постепенно начинал срабатывать. Коммуникации «Великой Армии» растягивались и требовали все больше и больше сил для их охраны, значительные силы (несколько корпусов) пришлось выделить для противодействия возможным попыткам наступления русских войск на север и на юге (куда подтягивалась тем временем из Молдавии закончившая воевать с турками 57-тыс. армия адмирала П.В. Чичагова. — В.П.), французская армия неумолимо редела от больших небоевых потерь (больные и дезертиры). Когда в первых числах августа Барклай и Багратион соединились под Смоленском, они имели в своем распоряжении без малого 150 тыс. штыков и сабель. Наполеон же привел к Смоленску всего лишь половину своей армии, перешедшей Неман. Отметим, что еще отступая к Смоленску, Барклай де Толли предпринял первые меры по организации партизанского движения, которое сыграет огромную роль в разгроме наполеоновской армии позднее, осенью 1812 г.
16 и 17 августа русские и наполеоновские войска сошлись, наконец, в большом сражении под стенами Смоленска, которого ждали и к которому стремились все (кроме Барклая, который прекрасно понимал всю опасность генерального сражения с превосходящими силами неприятеля). Кровопролитная битва закончилась тем, что Барклай де Толли приказал снова отступать, что вызвало взрыв негодования не только среди офицеров и генералов русской армии, но и среди рядовых солдат: «Мы долго молча отступали, досадно было, боя ждали, ворчали старики: «Что ж мы? На зимние квартиры? Не смеют, что ли, командиры, чужие изорвать мундиры о русские штыки?» (М.Ю. Лермонтов). Военного министра чуть ли не открыто обвиняли в предательстве и предавали насмешкам и упрекам. «Оба командующих пикировались, — писал Н.А Троицкий, — как фельдфебели. «Ты немец! — кричал пылкий Багратион. — Тебе все русское нипочем!» «А ты дурак, — отвечал невозмутимый Барклай, — хоть и считаешь себя русским». Начальник штаба 1-й армии А.П. Ермолов в тот момент сторожил у дверей, отгоняя любопытных: «Командующие очень заняты. Совещаются между собой!». Такое положение далее было нетерпимо, и, уступая давлению общественного мнения, Александр нехотя 20 августа назначил нелюбимого им М.И. Кутузова главнокомандующим, заявив при этом: «Публика желала его назначения, а его назначил. Что же касается меня, то я умываю руки».
Известие о том, что теперь во главе соединенной армии встал соратник и ученик Суворова, его правая рука, опытнейший генерал, пользовавшийся непререкаемым авторитетом, вызвала взрыв восторга и ликования среди солдат и офицеров русской армии: «Приехал Кутузов бить французов!». Рад был этому известию и Наполеон, понимавший, что Кутузов непременно будет вынужден дать ему генеральное сражение, ибо оставить Москву без него невозможно. А именно генеральное сражение было той целью, к которой стремился французский император в войне, будучи уверен в том, что, разгромив неприятельские армии, он решит все проблемы. И вот пора долгожданной битвы пришла. После серии маневров и стычек, крупнейшей и кровопролитнейшей из которых был бой при Шевардино 5 сентября 1812 г., две армии сошлись в смертельном поединке под деревней Бородино 7 сентября того же года. У Наполеона было почти 135 тыс. солдат и офицеров (без учета нестроевых), у Кутузова — более 150 тыс. (их них 115 тыс. регулярной армии, остальные — это казаки и ратники ополчения). Однако всего искусства Наполеона и храбрости его солдат, веривших в то, что это сражение будет последним в этой затянувшейся войне, оказалось недостаточно, чтобы сломить упорство русских. Уже потом, на острове св. Елены, давая оценку Бородинскому сражению, Наполеон сказал, что «французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми». Потеряв четверть своей армии, французский император сумел отодвинуть русские войска на несколько сот метров, и только. Ни тысяч пленных, ни десятков брошенных орудий, ни знамен – никаких видимых признаков триумфа! «Вот оно, солнце Аустерлица!» — воскликнул император, увидев восходящее светило, и как он был разочарован вечером, когда умолкли пушки, «когда считать мы стали раны, товарищей считать»! Русские были принуждены к отступлению, но где же та самая громкая победа, к которой он стремился с того самого момента, когда первый наполеоновский солдат ступил на русскую землю?
Кутузов первоначально был готов продолжить битву на следующий день — он видел, что его солдаты дрались как львы и никаких признаков упадка духа не были видно, наоборот, войско горело желанием разгромить неприятеля. Однако, когда были подсчитаны потери, он ужаснулся — на поле боя и в лазаретах, среди без вести пропавших оказались 45 тыс. солдат и офицеров, резервы были практически израсходованы (это при том, что Наполеон не решился двинуть в бой свою гвардию — почти 20 тыс. испытанных ветеранов). Еще одно такое сражение, и Россия осталась бы без армии. На военном совете в Филях спустя несколько дней после грандиозной битвы Кутузов принял тяжелое, но необходимое решение: «Доколе будет существовать армия и находиться в состоянии противиться неприятелю, до тех пор сохраним надежду благополучно довершить войну, но когда уничтожится армия, погибнут Москва и Россия. Приказываю отступать».
14 сентября русская армия оставила Москву, и вслед за ней в огромный город вступили французы и их союзники. Пока они осваивались в старой русской столице, русская армия оторвалась от французских авангардов и, совершив знаменитый фланговый марш-маневр, встала лагерем под селом Тарутино, где начала приводить себя в порядок и готовиться к контрнаступлению. Тем временем Наполеона и его солдат ожидал неприятный сюрприз. Еще вечером 14 сентября в Москве начались первые пожары. Бороться с ними было некому — из почти 300 тыс. жителей столицы в городе не осталось и 6 тыс., а рассеявшиеся по Москве солдаты «Великой Армии» занялись мародерством и им было не до тушения пожаров. Огонь, бушевавший несколько дней, пожрал почти ¾ московских зданий и нанес непоправимый ущерб московским библиотекам, архивам и памятникам культуры. Но вместе с ними сгорели и надежды Наполеона и его солдат на скорый и почетный мир. Как писал Н.А. Троицкий, «московский пожар сразу все изменил, поставив Наполеона из выигрышного положения в проигрышное. Вместо уютных зимних квартир в городе, который только что поразил французов своим великолепием, они оказались на пепелище». Многие военные авторитеты полагали, что император должен был сразу после московского пожара покинуть старую русскую столицу и отступить на запад, спасая армию. Но пойти на такой шаг, не заключив мира? Ради чего тогда были все жертвы? И как отнесутся к такому шагу в Европе, во Франции? И Наполеон остался в Москве, тщетно ожидая, когда же Александр откликнется на предложения о мире. Между тем положение французской армии в сгоревшей Москве с каждым днем становилось все хуже и хуже — «дубина народной войны» поднималась все выше и выше и начинала гвоздить французов все сильнее и сильнее. Русская армия с каждым днем усиливалась, тогда как французская, напротив слабела.
А Петербург молчал — русский царь проявил неожиданную твердость и стойкость перед лицом невзгод, обрушившихся на него. В разговоре с французским эмигрантом Ж. де Местром он заявил, что скорее станет «императором камчадалов», чем пойдет на мир с Наполеоном. «Наполеон или я, он или я, но вместе мы существовать не можем!» — эти слова Александр произнес в разговоре со своим флигель-адъютантом Мишо. И, поняв, что ответа не будет, Наполеон принял решение отступать. Нападение на французский авангард, стоявший на р. Чернишне неподалеку от Тарутино, которым командовал маршал Мюрат, стало последней соломинкой, переломившей хребет верблюду. На следующий день после этого сражения, 19 октября, «Великая Армия», насчитывавшая к тому времени около 100 тыс. солдат и офицеров, начала покидать Москву и двинулась по Калужской дороге на юго-запад. Наполеон намеревался отступать не по разоренной дотла Старой Смоленской дороге, а по новой, держа путь в еще не опустошенные войной уезды. Однако 24 октября его армия столкнулась с русской под небольшим городком Малоярославец. Разгорелось ожесточенное сражение, город, превратившийся в руины, 8 раз переходил из рук в руки, и в конце концов Кутузов приказал отойти к югу, по прежнему не пропуская Наполеона. Продолжить битву Бонапарт не решился и приказал повернуть на Старую Смоленскую дорогу.
Что было дальше — мы хорошо знаем. Полуторамесячное отступление по дороге, вокруг которой, по словам генерала Д.П. Неверовского, «даже кошки нельзя было сыскать», оказалось катастрофическим для «Великой Армии». Голод, болезни, непрерывные атаки партизан, арьергардные бои с висящей на хвосте русской армией — все это стремительно разрушало армию Наполеона. Спустя месяц после Малоярославца к Березине подошли всего лишь всего лишь 30—40 (по другим подсчетам — 60) тыс. боеспособных солдат и офицеров и примерно столько же небоеспособных, бросивших оружие, голодных, смертельно уставших и больных оборванцев — жалкие остатки блестящей армии, пять месяцев назад переправившейся через Неман, полной сил, энергии и надежд.
Здесь, на Березине, остатки «Великой Армии» ждал бесславный конец — с севера и с юга их клещами сжимали русские армии Чичагова и Витгенштейна, а с востока надвигался сам Кутузов с главными силами. Однако Наполеон еще раз блеснул своим полководческим талантом и сумел вывести из смертельного кольца 9 тыс. бойцов (преимущественно своей гвардии) и еще 10—15 тыс. оборванцев, сохранивших способность двигаться дальше. Остальные остались там, на берегах Березины. Вскоре после этого Наполеон покинул жалкие остатки своего воинства и поспешил во Францию, готовиться к продолжению войны. Встретив по дороге министра иностранных дел Марэ, на его вопрос, что с армией, Наполеон ответил: «Армии больше нет», и это была чистая правда. Из перешедших русскую границу почти 650 тыс. солдат и офицеров обратно вернулись лишь немногие, около 100 тыс. попали в плен, а остальные усеяли своими костями русские поля и дороги. Кутузов мог с полным на то основанием рапортовать Александру, что война окончена за полным истреблением неприятеля. Отечественная война завершилась, а впереди были еще Заграничные походы русской армии, новые бои и сражения, взятие Парижа и крушение империи Наполеона Бонапарта.