ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН
РОМАН В СТИХАХ Petri de vanite il avait encore plus de cette espece d'orgueil qui faitavouer avec la meme indifference les bonnes comme les mauvaises actions,suite d'un sentiment de superiorite peut–etre imaginaire. Tire d'une lettre particuliere. Не мысля гордый свет забавить,Вниманье дружбы возлюбя,Хотел бы я тебе представитьЗалог достойнее тебя,Достойнее души прекрасной,Святой исполненной мечты,Поэзии живой и ясной,Высоких дум и простоты;Но так и быть – рукой пристрастнойПрими собранье пёстрых глав,Полусмешных, полупечальных,Простонародных, идеальных,Небрежный плод моих забав,Бессонниц, лёгких вдохновений,Незрелых и увядших лет,Ума холодных наблюденийИ сердца горестных замет. ГЛАВА ПЕРВАЯ И жить торопится и чувствовать спешит. Кн. Вяземский.I
«Мой дядя самых честных правил,Когда не в шутку занемог,Он уважать себя заставилИ лучше выдумать не мог.Его пример другим наука;Но, Боже мой, какая скукаС больным сидеть и день и ночь,Не отходя ни шагу прочь!Какое низкое коварствоПолуживого забавлять,Ему подушки поправлять,Печально подносить лекарство,Вздыхать и думать про себя:Когда же чёрт возьмёт тебя!»II
Так думал молодой повеса,Летя в пыли на почтовых,Всевышней волею ЗевесаНаследник всех своих родных.Друзья Людмилы и Руслана!С героем моего романаБез предисловий, сей же часПозвольте познакомить вас:Онегин, добрый мой приятель,Родился на брегах Невы,Где, может быть, родились выИли блистали, мой читатель;Там некогда гулял и я:Но вреден Север для меня {1}.III
Служив отлично благородно,Долгами жил его отец,Давал три бала ежегодноИ промотался наконец.Судьба Евгения хранила:Сперва Madame за ним ходила,Потом Monsieur её сменил.Ребёнок был резов, но мил. Monsieur l'Abbe, француз убогой,Чтоб не измучилось дитя,Учил его всему шутя,Не докучал моралью строгой,Слегка за шалости бранилИ в Летний сад гулять водил.IV
V
Мы все учились понемногуЧему-нибудь и как-нибудь,Так воспитаньем, слава Богу,У нас немудрено блеснуть.Онегин был по мненью многих(Судей решительных и строгих)
|
VI
Латынь из моды вышла ныне:Так, если правду вам сказать,Он знал довольно по-латыне,Чтоб эпиграфы разбирать,Потолковать об Ювенале,В конце письма поставить vale,Да помнил, хоть не без греха,Из Энеиды два стиха.Он рыться не имел охотыВ хронологической пылиБытописания земли:Но дней минувших анекдотыОт Ромула до наших днейХранил он в памяти своей.VII
Высокой страсти не умеяДля звуков жизни не щадить,Не мог он ямба от хорея,Как мы ни бились, отличить.Бранил Гомера, Феокрита;Зато читал Адама СмитаИ был глубокой эконом,То есть умел судить о том,Как государство богатеет,И чем живёт, и почемуНе нужно золота ему,Когда простой продукт имеет.Отец понять его не могИ земли отдавал в залог.VIII
IX
Нас пыл сердечный рано мучит.Очаровательный обман,Любви нас не природа учит,А Сталь или Шатобриан.Мы алчем жизнь узнать заране,Мы узнаём её в романе,Мы всё узнали, между темНе насладились мы ничем.Природы глас предупреждая,Мы только счастию вредим,И поздно, поздно вслед за нимЛетит горячность молодая.Онегин это испытал,Зато как женщин он узнал.X
Как рано мог он лицемерить,Таить надежду, ревновать,Разуверять, заставить верить,Казаться мрачным, изнывать,Являться гордым и послушным,Внимательным иль равнодушным!Как томно был он молчалив,Как пламенно красноречив,В сердечных письмах как небрежен!Одним дыша, одно любя,Как он умел забыть себя!Как взор его был быстр и нежен,Стыдлив и дерзок, а поройБлистал послушною слезой!XI
Как он умел казаться новым,Шутя невинность изумлять,Пугать отчаяньем готовым,Приятной лестью забавлять,Ловить минуту умиленья,Невинных лет предубежденьяУмом и страстью побеждать,Невольной ласки ожидать,Молить и требовать признанья,Подслушать сердца первый звук,Преследовать любовь, и вдругДобиться тайного свиданья...И после ей наединеДавать уроки в тишине!XII
XIII
Как он умел вдовы смиреннойПривлечь благочестивый взорИ с нею скромный и смятенныйНачать, краснея, разговор,Пленять неопытностью нежнойИ верностью искать надежнойЛюбви, которой в мире нет,И пылкостью невинных лет.Как он умел с любою дамойО платонизме рассуждатьИ в куклы с дурочкой играть,И вдруг нежданной эпиграммойЕё смутить и наконецСорвать торжественный венец.XIV
Так резвый баловень служанки,Анбара страж, усатый котЗа мышью крадется с лежанки,Протянется, идёт, идёт,Полузажмурясь, подступает,Свернётся в ком, хвостом играет,Готовит когти хитрых лапИ вдруг бедняжку цап-царап. Так хищный волк, томясь от глада,Выходит из глуши лесовИ рыщет близ беспечных псовВокруг неопытного стада;Всё спит, и вдруг свирепый ворЯгненка мчит в дремучий бор.XV
Бывало, он ещё в постеле:К нему записочки несут.Что? Приглашенья? В самом деле,Три дома на вечер зовут:Там будет бал, там детский праздник.Куда ж поскачет мой проказник?С кого начнёт он? Всё равно:Везде поспеть немудрено.Покамест в утреннем уборе,Надев широкий боливар {3},Онегин едет на бульварИ там гуляет на просторе,Пока недремлющий брегетНе прозвонит ему обед.XVI
Уж тёмно: в санки он садится.«Пади, пади!» – раздался крик;Морозной пылью серебритсяЕго бобровый воротник.К Talon {4} помчался: он уверен,Что там уж ждёт его Каверин.Вошёл: и пробка в потолок,Вина кометы брызнул ток;Пред ним roast-beef окровавленный,И трюфли, роскошь юных лет,Французской кухни лучший цвет,И Страсбурга пирог нетленныйМеж сыром лимбургским живымИ ананасом золотым.XVII
Ещё бокалов жажда проситЗалить горячий жир котлет,Но звон брегета им доносит,Что новый начался балет.Театра злой законодатель,Непостоянный обожательОчаровательных актрис,Почётный гражданин кулис,Онегин полетел к театру,Где каждый, вольностью дыша,Готов охлопать entrechat,Обшикать Федру, Клеопатру,Моину вызвать (для того,Чтоб только слышали его).XVIII
Волшебный край! Там в стары годы,Сатиры смелый властелин,Блистал Фонвизин, друг свободы,И переимчивый Княжнин;Там Озеров невольны даниНародных слез, рукоплесканийС младой Семёновой делил;Там наш Катенин воскресилКорнеля гений величавый;Там вывел колкий ШаховскойСвоих комедий шумный рой,Там и Дидло венчался славой,Там, там под сению кулисМладые дни мои неслись.XIX
Мои богини! что вы? где вы?Внемлите мой печальный глас:Всё те же ль вы? другие ль девы,Сменив, не заменили вас?Услышу ль вновь я ваши хоры?Узрю ли русской ТерпсихорыДушой исполненный полёт?Иль взор унылый не найдётЗнакомых лиц на сцене скучной,И, устремив на чуждый светРазочарованный лорнет,Веселья зритель равнодушный,Безмолвно буду я зеватьИ о былом воспоминать?XX
Театр уж полон; ложи блещут;Партер и кресла – всё кипит;В райке нетерпеливо плещут,И, взвившись, занавес шумит.Блистательна, полувоздушна,Смычку волшебному послушна,Толпою нимф окружена,Стоит Истомина; она,Одной ногой касаясь пола,Другою медленно кружит,И вдруг прыжок, и вдруг летит,Летит, как пух от уст Эола;То стан совьёт, то разовьётИ быстрой ножкой ножку бьёт.XXI
Всё хлопает. Онегин входит,Идёт меж кресел по ногам,Двойной лорнет скосясь наводитНа ложи незнакомых дам;Все ярусы окинул взором,Всё видел: лицами, уборомУжасно недоволен он;С мужчинами со всех сторонРаскланялся, потом на сценуВ большом рассеянье взглянул,Отворотился – и зевнул,И молвил: «Всех пора на смену;Балеты долго я терпел,Но и Дидло мне надоел» {5}.XXII
Ещё амуры, черти, змеиНа сцене скачут и шумят;Ещё усталые лакеиНа шубах у подъезда спят;Ещё не перестали топать,Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;Ещё снаружи и внутриВезде блистают фонари;Ещё, прозябнув, бьются кони,Наскуча упряжью своей,И кучера, вокруг огней,Бранят господ и бьют в ладони –А уж Онегин вышел вон;Домой одеться едет он.XXIII
Изображу ль в картине вернойУединенный кабинет,Где мод воспитанник примерныйОдет, раздет и вновь одет?Всё, чем для прихоти обильнойТоргует Лондон щепетильныйИ по Балтическим волнамЗа лес и сало возит нам,Всё, что в Париже вкус голодный,Полезный промысел избрав,Изобретает для забав,Для роскоши, для неги модной, –Всё украшало кабинетФилософа в осьмнадцать лет.XXIV
Янтарь на трубках Цареграда,Фарфор и бронза на столе,И, чувств изнеженных отрада,Духи в гранёном хрустале;Гребенки, пилочки стальные,Прямые ножницы, кривыеИ щётки тридцати родовИ для ногтей и для зубов.Руссо (замечу мимоходом)Не мог понять, как важный ГримСмел чистить ногти перед ним,Красноречивым сумасбродом {6}.Защитник вольности и правВ сём случае совсем неправ.XXV
Быть можно дельным человекомИ думать о красе ногтей:К чему бесплодно спорить с веком?Обычай деспот меж людей.Второй Чадаев, мой Евгений,Боясь ревнивых осуждений,В своей одежде был педантИ то, что б мы назвали франт.Он три часа по крайней мереПред зеркалами проводилИ из уборной выходилПодобный ветреной Венере,Когда, надев мужской наряд,Богиня едет в маскарад.XXVI
В последнем вкусе туалетомЗаняв ваш любопытный взгляд,Я мог бы пред учёным светомЗдесь описать его наряд;Конечно б это было смело,Описывать моё же дело:Но панталоны, фрак, жилет, Всех этих слов на русском нет;А вижу я, винюсь пред вами,Что уж и так мой бедный слогПестреть гораздо б меньше могИноплеменными словами,Хоть и заглядывал я встарьВ Академический словарь.XXVII
У нас теперь не то в предмете:Мы лучше поспешим на бал,Куда стремглав в ямской каретеУж мой Онегин поскакал.Перед померкшими домамиВдоль сонной улицы рядамиДвойные фонари каретВесёлый изливают светИ радуги на снег наводят;Усеян плошками кругом,Блестит великолепный дом;По цельным окнам тени ходят,Мелькают профили головИ дам, и модных чудаков.XXVIII
Вот наш герой подъехал к сеням;Швейцара мимо он стрелойВзлетел по мраморным ступеням,Расправил волоса рукой,Вошёл. Полна народу зала;Музыка уж греметь устала;Толпа мазуркой занята;Кругом и шум и теснота;Бренчат кавалергарда шпоры;Летают ножки милых дам;По их пленительным следамЛетают пламенные взоры,И рёвом скрыпок заглушёнРевнивый шепот модных жён.XXIX
Во дни веселий и желанийЯ был от балов без ума:Верней нет места для признанийИ для вручения письма.О вы, почтенные супруги!Вам предложу свои услуги;Прошу мою заметить речь:Я вас хочу предостеречь.Вы также, маменьки, построжеЗа дочерьми смотрите вслед:Держите прямо свой лорнет!Не то... не то, избави Боже!Я это потому пишу,Что уж давно я не грешу.XXX
Увы, на разные забавыЯ много жизни погубил!Но если б не страдали нравы,Я балы б до сих пор любил.Люблю я бешеную младость,И тесноту, и блеск, и радость,И дам обдуманный наряд;Люблю их ножки; только врядНайдете вы в России целойТри пары стройных женских ног.Ах! долго я забыть не могДве ножки... Грустный, охладелый,Я всё их помню, и во снеОни тревожат сердце мне.XXXI
Когда ж и где, в какой пустыне,Безумец, их забудешь ты?Ах, ножки, ножки! где вы ныне?Где мнёте вешние цветы?Взлелеяны в восточной неге,На северном, печальном снегеВы не оставили следов:Любили мягких вы ковровРоскошное прикосновенье.Давно ль для вас я забывалИ жажду славы и похвал,И край отцов, и заточенье?Исчезло счастье юных лет,Как на лугах ваш лёгкий след.XXXII
Дианы грудь, ланиты ФлорыПрелестны, милые друзья!Однако ножка ТерпсихорыПрелестней чем-то для меня.Она, пророчествуя взглядуНеоцененную награду,Влечёт условною красойЖеланий своевольный рой.Люблю её, мой друг Эльвина,Под длинной скатертью столов,Весной на мураве лугов,Зимой на чугуне камина,На зеркальном паркете зал,У моря на граните скал.XXXIII
Я помню море пред грозою:Как я завидовал волнам,Бегущим бурной чередоюС любовью лечь к её ногам!Как я желал тогда с волнамиКоснуться милых ног устами!Нет, никогда средь пылких днейКипящей младости моейЯ не желал с таким мученьемЛобзать уста младых Армид,Иль розы пламенных ланит,Иль перси, полные томленьем;Нет, никогда порыв страстейТак не терзал души моей!XXXIV
Мне памятно другое время!В заветных иногда мечтахДержу я счастливое стремя...И ножку чувствую в руках;Опять кипит воображенье,Опять её прикосновеньеЗажгло в увядшем сердце кровь,Опять тоска, опять любовь!..Но полно прославлять надменныхБолтливой лирою своей; Они не стоят ни страстей,Ни песен, ими вдохновенных:Слова и взор волшебниц сихОбманчивы... как ножки их.XXXV
Что ж мой Онегин? ПолусонныйВ постелю с бала едет он:А Петербург неугомонныйУж барабаном пробуждён.Встаёт купец, идёт разносчик,На биржу тянется извозчик,С кувшином охтенка спешит,Под ней снег утренний хрустит.Проснулся утра шум приятный.Открыты ставни; трубный дымСтолбом восходит голубым,И хлебник, немец аккуратный,В бумажном колпаке, не разУж отворял свой «васисдас».XXXVI
Но, шумом бала утомленныйИ утро в полночь обратя,Спокойно спит в тени блаженнойЗабав и роскоши дитя.Проснётся за полдень, и сноваДо утра жизнь его готова,Однообразна и пестра.И завтра то же, что вчера.Но был ли счастлив мой Евгений,Свободный, в цвете лучших лет,Среди блистательных побед,Среди вседневных наслаждений?Вотще ли был он средь пировНеосторожен и здоров?XXXVII
Нет: рано чувства в нём остыли;Ему наскучил света шум;Красавицы не долго былиПредмет его привычных дум;Измены утомить успели;Друзья и дружба надоели,Затем, что не всегда же мог Beef-stеаks и страсбургский пирогШампанской обливать бутылкойИ сыпать острые слова,Когда болела голова;И хоть он был повеса пылкой,Но разлюбил он наконецИ брань, и саблю, и свинец.XXXVIII
Недуг, которого причинуДавно бы отыскать пора,Подобный аглицкому сплину,Короче: русская хандраИм овладела понемногу;Он застрелиться, слава Богу,Попробовать не захотел,Но к жизни вовсе охладел.Как Child-Harold, угрюмый, томныйВ гостиных появлялся он;Ни сплетни света, ни бостон,Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,Ничто не трогало его,Не замечал он ничего. XXXIX. ХL. ХLI [строфы не обнаружены]......................................................ХLII
Причудницы большого света!Всех прежде вас оставил он;И правда то, что в наши летаДовольно скучен высший тон;Хоть, может быть, иная дамаТолкует Сея и Бентама,Но вообще их разговорНесносный, хоть невинный вздор;К тому ж они так непорочны,Так величавы, так умны,Так благочестия полны,Так осмотрительны, так точны,Так неприступны для мужчин,Что вид их уж рождает сплин {7}.XLIII
И вы, красотки молодые,Которых позднею поройУносят дрожки удалыеПо петербургской мостовой,И вас покинул мой Евгений.Отступник бурных наслаждений,Онегин дома заперся, Зевая, за перо взялся,Хотел писать – но труд упорныйЕму был тошен; ничегоНе вышло из пера его, И не попал он в цех задорныйЛюдей, о коих не сужу,Затем, что к ним принадлежу.ХLIV
И снова, преданный безделью,Томясь душевной пустотой,Уселся он – с похвальной цельюСебе присвоить ум чужой;Отрядом книг уставил полку,Читал, читал, а всё без толку:Там скука, там обман иль бред;В том совести, в том смысла нет;На всех различные вериги;И устарела старина,И старым бредит новизна.Как женщин, он оставил книги,И полку, с пыльной их семьёй,Задёрнул траурной тафтой.ХLV
Условий света свергнув бремя,Как он, отстав от суеты,С ним подружился я в то время.Мне нравились его черты,Мечтам невольная преданность,Неподражательная странностьИ резкий, охлаждённый ум.Я был озлоблен, он угрюм;Страстей игру мы знали оба;Томила жизнь обоих нас;В обоих сердца жар угас;Обоих ожидала злобаСлепой Фортуны и людейНа самом утре наших дней.XLVI
Кто жил и мыслил, тот не можетВ душе не презирать людей;Кто чувствовал, того тревожитПризрак невозвратимых дней:Тому уж нет очарований,Того змия воспоминаний,Того раскаянье грызёт.Всё это часто придаётБольшую прелесть разговору.Сперва Онегина языкМеня смущал; но я привыкК его язвительному спору,И к шутке, с желчью пополам,И злости мрачных эпиграмм.XLVII
Как часто летнею порою,Когда прозрачно и светлоНочное небо над Невою {8}И вод весёлое стеклоНе отражает лик Дианы,Воспомня прежних лет романы,Воспомня прежнюю любовь,Чувствительны, беспечны вновь,Дыханьем ночи благосклоннойБезмолвно упивались мы!Как в лес зелёный из тюрьмыПеренесён колодник сонный,Так уносились мы мечтойК началу жизни молодой.XLVIII
С душою, полной сожалений,И опершися на гранит,Стоял задумчиво Евгений,Как описал себя пиит {9}.Всё было тихо; лишь ночныеПерекликались часовые,Да дрожек отдалённый стукС Мильонной раздавался вдруг;Лишь лодка, вёслами махая,Плыла по дремлющей реке:И нас пленяли вдалекеРожок и песня удалая...Но слаще, средь ночных забав,Напев Торкватовых октав!XLIX
Адриатические волны,О Брента! нет, увижу васИ, вдохновенья снова полный,Услышу ваш волшебный глас!Он свят для внуков Аполлона;По гордой лире АльбионаОн мне знаком, он мне родной.Ночей Италии златойЯ негой наслажусь на воле,С венецианкою младой,То говорливой, то немой,Плывя в таинственной гондоле;С ней обретут уста моиЯзык Петрарки и любви.L
Придёт ли час моей свободы?Пора, пора! – взываю к ней;Брожу над морем {10}, жду погоды,Маню ветрила кораблей.Под ризой бурь, с волнами споря,По вольному распутью моряКогда ж начну я вольный бег?Пора покинуть скучный брегМне неприязненной стихииИ средь полуденных зыбей,Под небом Африки моей {11},Вздыхать о сумрачной России,Где я страдал, где я любил,Где сердце я похоронил.LI
Онегин был готов со мноюУвидеть чуждые страны;Но скоро были мы судьбоюНа долгой срок разведены.Отец его тогда скончался.Перед Онегиным собралсяЗаимодавцев жадный полк.У каждого свой ум и толк:Евгений, тяжбы ненавидя,Довольный жребием своим,Наследство предоставил им,Большой потери в том не видяИль предузнав издалекаКончину дяди старика.LII
Вдруг получил он в самом делеОт управителя доклад,Что дядя при смерти в постелеИ с ним проститься был бы рад.Прочтя печальное посланье,Евгений тотчас на свиданьеСтремглав по почте поскакалИ уж заранее зевал,Приготовляясь, денег ради,На вздохи, скуку и обман(И тем я начал мой роман);Но, прилетев в деревню дяди,Его нашёл уж на столе,Как дань готовую земле.LIII
Нашёл он полон двор услуги;К покойнику со всех сторонСъезжались недруги и други,Охотники до похорон.Покойника похоронили.Попы и гости ели, пилиИ после важно разошлись,Как будто делом занялись.Вот наш Онегин – сельский житель,Заводов, вод, лесов, земельХозяин полный, а досельПорядка враг и расточитель,И очень рад, что прежний путьПеременил на что-нибудь.LIV
Два дня ему казались новыУединенные поля,Прохлада сумрачной дубровы,Журчанье тихого ручья;На третий роща, холм и полеЕго не занимали боле;Потом уж наводили сон;Потом увидел ясно он,Что и в деревне скука та же,Хоть нет ни улиц, ни дворцов,Ни карт, ни балов, ни стихов.Хандра ждала его на страже,И бегала за ним она,Как тень иль верная жена.LV
Я был рождён для жизни мирной,Для деревенской тишины;В глуши звучнее голос лирный,Живее творческие сны.Досугам посвятясь невинным,Брожу над озером пустынным,И far nientе мой закон.Я каждым утром пробуждёнДля сладкой неги и свободы:Читаю мало, долго сплю,Летучей славы не ловлю.Не так ли я в былые годыПровёл в бездействии, в тениМои счастливейшие дни?LVI
Цветы, любовь, деревня, праздность,Поля! Я предан вам душой.Всегда я рад заметить разностьМежду Онегиным и мной,Чтобы насмешливый читательИли какой-нибудь издательЗамысловатой клеветы,Сличая здесь мои черты,Не повторял потом безбожно,Что намарал я свой портрет,Как Байрон, гордости поэт,Как будто нам уж невозможноПисать поэмы о другом,Как только о себе самом.LVII
Замечу кстати: все поэты –Любви мечтательной друзья.Бывало, милые предметыМне снились, и душа мояИх образ тайный сохранила;Их после муза оживила:Так я, беспечен, воспевалИ деву гор, мой идеал,И пленниц берегов Салгира.Теперь от вас, мои друзья,Вопрос нередко слышу я:«О ком твоя вздыхает лира?Кому, в толпе ревнивых дев,Ты посвятил её напев?LVIII
Чей взор, волнуя вдохновенье,Умильной лаской наградилТвоё задумчивое пенье?Кого твой стих боготворил?»И, други, никого, ей-богу!Любви безумную тревогуЯ безотрадно испытал.Блажен, кто с нею сочеталГорячку рифм: он тем удвоилПоэзии священный бред,Петрарке шествуя вослед,А муки сердца успокоил,Поймал и славу между тем;Но я, любя, был глуп и нем.LIX
Прошла любовь, явилась муза,И прояснился тёмный ум.Свободен, вновь ищу союзаВолшебных звуков, чувств и дум;Пишу, и сердце не тоскует,Перо, забывшись, не рисует,Близ неоконченных стихов,Ни женских ножек, ни голов;Погасший пепел уж не вспыхнет,Я всё грущу; но слёз уж нет,И скоро, скоро бури следВ душе моей совсем утихнет:Тогда-то я начну писатьПоэму песен в двадцать пять.
LX
Я думал уж о форме планаИ как героя назову;Покамест моего романаЯ кончил первую главу;Пересмотрел всё это строго:Противоречий очень много,Но их исправить не хочу.Цензуре долг свой заплачуИ журналистам на съеденьеПлоды трудов моих отдам:Иди же к невским берегам,Новорождённое творенье,И заслужи мне славы дань:Кривые толки, шум и брань! ГЛАВА ВТОРАЯ O rus!.. Ноr. О Русь!I
Деревня, где скучал Евгений,Была прелестный уголок;Там друг невинных наслажденийБлагословить бы Небо мог.Господский дом уединенный,Горой от ветров огражденный,Стоял над речкою. ВдалиПред ним пестрели и цвелиЛуга и нивы золотые,Мелькали сёлы; здесь и тамСтада бродили по лугам,И сени расширял густыеОгромный, запущённый сад,Приют задумчивых дриад.II
Почтенный замок был построен,Как замки строиться должны:Отменно прочен и спокоенВо вкусе умной старины.Везде высокие покои,В гостиной штофные обои,Царей портреты на стенах,И печи в пёстрых изразцах.Всё это ныне обветшало,Не знаю, право, почему;Да, впрочем, другу моемуВ том нужды было очень мало,Затем, что он равно зевалСредь модных и старинных зал.III
Он в том покое поселился,Где деревенский старожилЛет сорок с ключницей бранился,В окно смотрел и мух давил.Всё было просто: пол дубовый,Два шкафа, стол, диван пуховый,Нигде ни пятнышка чернил.Онегин шкафы отворил;В одном нашёл тетрадь расхода,В другом наливок целый строй,Кувшины с яблочной водойИ календарь осьмого года:Старик, имея много дел,В иные книги не глядел.IV
Один среди своих владений,Чтоб только время проводить,Сперва задумал наш ЕвгенийПорядок новый учредить.В своей глуши мудрец пустынный, [Свободы сеятель пустынный]Ярём он барщины стариннойОброком лёгким заменил;И раб судьбу благословил. [Мужик судьбу благословил]Зато в углу своем надулся,Увидя в этом страшный вред,Его расчётливый сосед;Другой лукаво улыбнулся,И в голос все решили так,Что он опаснейший чудак.V
Сначала все к нему езжали;Но так как с заднего крыльцаОбыкновенно подавалиЕму донского жеребца,Лишь только вдоль большой дорогиЗаслышат их домашни дроги, –Поступком оскорбясь таким,Все дружбу прекратили с ним.«Сосед наш неуч; сумасбродит;Он фармазон; он пьёт одноСтаканом красное вино;Он дамам к ручке не подходит;Все «да» да «нет»; не скажет «да-с»Иль «нет-с». Таков был общий глас.VI
В свою деревню в ту же поруПомещик новый прискакалИ столь же строгому разборуВ соседстве повод подавал:По имени Владимир Ленской,С душою прямо геттингенской,
|
VII
От хладного разврата светаЕщё увянуть не успев,Его душа была согретаПриветом друга, лаской дев;Он сердцем милый был невежда,Его лелеяла надежда,И мира новый блеск и шумЕщё пленяли юный ум.Он забавлял мечтою сладкойСомненья сердца своего;Цель жизни нашей для негоБыла заманчивой загадкой,Над ней он голову ломалИ чудеса подозревал.VIII
Он верил, что душа роднаяСоединиться с ним должна,Что, безотрадно изнывая,Его вседневно ждёт она;Он верил, что друзья готовыЗа честь его приять оковыИ что не дрогнет их рукаРазбить сосуд клеветника;Что есть избранные судьбами,Людей священные друзья;Что их бессмертная семьяНеотразимыми лучамиКогда-нибудь нас озаритИ мир блаженством одарит.IX
Негодованье, сожаленье,Ко благу чистая любовьИ славы сладкое мученьеВ нём рано волновали кровь.Он с лирой странствовал на свете;Под небом Шиллера и ГетеИх поэтическим огнёмДуша воспламенилась в нём;И муз возвышенных искусства,Счастливец, он не постыдил:Он в песнях гордо сохранилВсегда возвышенные чувства,Порывы девственной мечтыИ прелесть важной простоты.[ 9a
Не пел порочной он забавы,Не пел презрительных Цирцей,Он оскорблять гнушался нравыИзбранной лирою своей;Поклонник истинного счастья,Не славил сетей сладострастья,Постыдной негою дыша,Как тот, чья жадная душа,Добыча вредных заблуждений,Добыча жалкая страстей,Преследует в тоске своейКартины прежних наслажденийИ свету в песнях роковыхБезумно обнажает их.9b
Но добрый юноша, готовыйВысокий подвиг совершить,Не будет в гордости суровойСтихи нечистые твердить;Но праведник изнеможенный,К цепям неправдой присужденный,В свою последню ночь в тюрьмеС лампадой, дремлющей во тьме,Не склонит в тишине пустыннойНа свиток ваш очей своихИ на стене ваш вольный стихНе начертит рукой безвинной,Немой и горестный приветДля узника грядущих лет.9c
Певцы слепого наслажденья,Напрасно дней своих блажныхПередаёте впечатленьяВы нам в элегиях живых,Напрасно девушка украдкой,Внимая звукам лиры сладкойК вам устремляет нежный взор,Начать не смея разговор,Напрасно ветреная младостьЗа полной чашею, в венках,Воспоминает на пирахСтихов изнеженную сладостьИль на ухо стыдливых девИх шепчет, робость одолев;9d
Несчастные, решите сами,Какое ваше ремесло;Пустыми звуками, словамиВы сеете разврата зло.Перед судилищем ПалладыВам нет венца, вам нет награды,Но вам дороже, знаю сам,Слеза с улыбкой пополам.Вы рождены для славы женской,Для вас ничтожен суд молвы –И жаль мне вас... и милы вы;Не вам чета был гордый Ленский:Его стихи конечно матьВелела б дочери читать.]X
Он пел любовь, любви послушный,И песнь его была ясна,Как мысли девы простодушной,Как сон младенца, как ЛунаВ пустынях неба безмятежных,Богиня тайн и вздохов нежных.Он пел разлуку и печаль,И нечто, и туманну даль,И романтические розы;Он пел те дальные страны,Где долго в лоно тишиныЛились его живые слёзы;Он пел поблеклый жизни цветБез малого в осьмнадцать лет.XI
В пустыне, где один ЕвгенийМог оценить его дары,Господ соседственных селенийЕму не нравились пиры;Бежал он их беседы шумной.Их разговор благоразумныйО сенокосе, о вине,О псарне, о своей родне,Конечно, не блистал ни чувством,Ни поэтическим огнём,Ни остротою, ни умом,Ни общежития искусством;Но разговор их милых жёнГораздо меньше был умён.XII
Богат, хорош собою, ЛенскийВезде был принят как жених;Таков обычай деревенский;Все дочек прочили своихЗа полурусского соседа;Взойдёт ли он, тотчас беседаЗаходит слово сторонойО скуке жизни холостой;Зовут соседа к самовару,А Дуня разливает чай;Ей шепчут: «Дуня, примечай!»Потом приносят и гитару:И запищит она (Бог мой!):«Приди в чертог ко мне златой!..» {12}XIII
Но Ленский, не имев, конечно,Охоты узы брака несть,С Онегиным желал сердечноЗнакомство покороче свесть.Они сошлись. Волна и камень,Стихи и проза, лёд и пламеньНе столь различны меж собой.Сперва взаимной разнотойОни друг другу были скучны;Потом понравились; потом
|
XIV
Но дружбы нет и той меж нами.Все предрассудки истребя,Мы почитаем всех нулями,А единицами – себя.Мы все глядим в Наполеоны;Двуногих тварей миллионыДля нас орудие одно;Нам чувство дико и смешно.Сноснее многих был Евгений;Хоть он людей, конечно, зналИ вообще их презирал, –Но (правил нет без исключений)Иных он очень отличалИ вчуже чувство уважал.XV
Он слушал Ленского с улыбкой.Поэта пылкий разговор,И ум, ещё в сужденьях зыбкой,И вечно вдохновенный взор, –Онегину всё было ново;Он охладительное словоВ устах старался удержатьИ думал: глупо мне мешатьЕго минутному блаженству;И без меня пора придёт;Пускай покамест он живётДа верит мира совершенству;Простим горячке юных летИ юный жар и юный бред.XVI
Меж ими всё рождало спорыИ к размышлению влекло:Племён минувших договоры,Плоды наук, добро и зло,И предрассудки вековые,И гроба тайны роковые,Судьба и жизнь в свою чреду,
|
XVII
Но чаще занимали страстиУмы пустынников моих.Ушед от их мятежной власти,Онегин говорил об нихС невольным вздохом сожаленья:Блажен, кто ведал их волненьяИ наконец от них отстал;Блаженней тот, кто их не знал,Кто охлаждал любовь – разлукой,Вражду – злословием; поройЗевал с друзьями и с женой,
|
XVIII
Когда прибегнем мы под знамяБлагоразумной тишины,Когда страстей угаснет пламя,И нам становятся смешныИх своевольство иль порывыИ запоздалые отзывы, –Смирённые не без труда,Мы любим слушать иногдаСтрастей чужих язык мятежный,И нам он сердце шевелит.Так точно старый инвалидОхотно клонит слух прилежныйРассказам юных усачей,Забытый в хижине своей.XIX
Зато и пламенная младостьНе может ничего скрывать.Вражду, любовь, печаль и радостьОна готова разболтать.В любви считаясь инвалидом,Онегин слушал с важным видом,Как, сердца исповедь любя,Поэт высказывал себя;Свою доверчивую совестьОн простодушно обнажал.Евгений без труда узналЕго любви младую повесть,Обильный чувствами рассказ,
|
XX
Ах, он любил, как в наши летаУже не любят; как однаБезумная душа поэтаЕщё любить осуждена:Всегда, везде одно мечтанье,Одно привычное желанье,Одна привычная печаль.Ни охлаждающая даль,Ни долгие лета разлуки,Ни музам данные часы,Ни чужеземные красы,Ни шум веселий, ни наукиДуши не изменили в нём,Согретой девственным огнём.XXI
Чуть отрок, Ольгою пленённый,Сердечных мук еще не знав,Он был свидетель умилённыйЕё младенческих забав;В тени хранительной дубравыОн разделял её забавы,И детям прочили венцы
|
XXII
Она поэту подарилаМладых восторгов первый сон,И мысль об ней одушевилаЕго цевницы первый стон.Простите, игры золотые!Он рощи полюбил густые,Уединенье, тишину,И ночь, и звезды, и луну,Луну, небесную лампаду,Которой посвящали мыПрогулки средь вечерней тьмы,И слёзы, тайных мук отраду...Но нынче видим только в нейЗамену тусклых фонарей.22а
Кто ж та была, которой очиОн без искусства привлекал,Которой он и дни и ночиИ думы сердца посвящал?Меньшая дочь соседей бедных.Вдали забав столицы вредных,Невинной прелести полна,В глазах родителей онаЦвела, как ландыш потаённый,Незнаемый в траве глухойНи мотыльками, ни пчелой,Цветок, быть может, обречённый,Не осушив еще росы,Размаху гибельной косы.22b
Ни дура англинской породы,Ни своенравная мамзель,В России по уставу модыНеобходимые досель,Не стали портить Ольги милой.Фадеевна рукою хилойЕё качала колыбель,Она же ей стлала постель,Она ж за Ольгою ходила,Бову рассказывала ей,Чесала шёлк её кудрей,Читать «Помилуй мя» учила,Поутру наливала чайИ баловала невзначай.XXIII
Всегда скромна, всегда послушна,Всегда как утро весела,Как жизнь поэта простодушна,Как поцелуй любви мила;Глаза, как небо, голубые,Улыбка, локоны льняные,Движенья, голос, лёгкий стан,Всё в Ольге... но любой романВозьмите и найдёте верноЕё портрет: он очень мил,Я прежде сам его любил,Но надоел он мне безмерно.Позвольте мне, читатель мой,Заняться старшею сестрой.XXIV
Её сестра звалась Татьяна... {13}Впервые именем такимСтраницы нежные романаМы своевольно освятим.И что ж? оно приятно, звучно;Но с ним, я знаю, неразлучноВоспоминанье стариныИль девичьей! Мы все должныПризнаться: вкусу очень малоУ нас и в наших именах(Не говорим уж о стихах);Нам просвещенье не пристало,И нам досталось от негоЖеманство, – больше ничего.XXV
Итак, она звалась Татьяной.Ни красотой сестры своей,Ни свежестью её румянойНе привлекла б она очей.Дика, печальна, молчалива,Как лань лесная боязлива,Она в семье своей роднойКазалась девочкой чужой.Она ласкаться не умелаК отцу, ни к матери своей;Дитя сам