Сивиллами в древней Греции назывались странствующие пророчицы, которые, подобно гомеровским гадателям, предлагали всякому желающему угадывать будущее и предсказывать судьбу. Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона Вещий голос Сивилла: выжжена, Сивилла: ствол. Все птицы вымерли, но Бог вошел......Сивилла: вещая! Сивилла: свод! Так Благовещенье свершилось в тот Час нестареющий, так в седость трав Бренная девственность, пещерой став Дивному голосу... Это Марина Цветаева. Написано 5 августа 1922 года. Бальмонт и Брюсов тоже обращались в своем творчестве к древнегреческим вещуньям. Однако лишь Цветаевой, самой обладавшей скорбным даром предугадывать трагическое, удалось найти столь мощные образы. «Я знаю это мимовольное наколдовывание (почти всегда — бед!) Но слава богам — себе!.. Не себя боюсь, я своих стихов боюсь», — признавалась она. В ее стихотворении ощутима перекличка с «Метаморфозами» Овидия, где автор вкладывает в уста одной из сивилл вдохновенное: «Мои жилы иссякнут, мои кости высохнут, но голос, голос — оставит мне судьба». У Вергилия в «Энеиде» герой отправляется в город ста пещер и спрашивает обитающую там сивиллу, что ждет его в будущем. Ее ответы стократно повторяет пещерное эхо. А она сама: ...в лице изменялась, бледнея, Волосы будто бы вихрь разметал, и грудь задышала Чаще, и в сердце вошло исступленье; выше, казалось, Стала она, и голос не так зазвенел, как у смертных, Только лишь бог на нее дохнул, приближаясь. (Пер. С. Ошерова) О том же, правда, в прозаической форме повествуют Брокгауз и Ефрон: «Сивилла, к которой обращались за предсказанием, ждала, пока на нее находило исступление, и в истерии, с искаженными чертами лица, пеной у рта и конвульсивными трепетаниями тела, изрекала оракулы, как бы „стараясь вытеснить из груди великого бога“». Богдан Салтанов. Кумейская сивилла, «Книга о сивиллах, колика быша и кими имены, и о предречении их», 1673 При дворе Тишайшего В отечественной литературе сивиллы фундаментально представлены в переводной «Книга о сивиллах, колика быша и кими имены, и о предречении их» из личного собрания основателя Российской государственной библиотеки графа Николая Румянцева. Ныне раритет хранится в научно-исследовательском отделе рукописей РГБ. Книга, над которой работала, выражаясь современным языком, команда профессионалов, появилась в 1673 году. Текст был подготовлен в Посольском приказе, которым руководил окольничий Артамон Матвеев. Он самолично преподнес книгу Тишайшему, как прозвали царя Алексея Михайловича за кротость и богобоязненный нрав. Автор перевода — Николай Спафарий-Милеску, переписчик — Иван Верещагин. Художник, изобразивший двенадцати сивилл, — Богдан Салтанов. Главную роль в создании этой рукописной книги, вне сомнения, сыграл выдающийся деятель своего времени Артамон Сергеевич Матвеев (1625–1682). Именно он предложил перевести повествование о сивиллах (к сожалению, первоисточник нам не известен), а затем внимательно следил за процессом работы. Этот русский боярин ратовал за сближение с Западом и даже свой дом обставил по-европейски. Главную ценность в его жилище представляли книги по разным отраслям знания. Большое внимание Артамон Сергеевич оказывал и библиотеке учреждения, которым руководил. В частности, настоял на описи ее фонда. Жизнь сложилась трагически. После кончины Алексея Михайловича был объявлен чернокнижником и сослан в Сибирь. При любой оказии он отправлял новому царю послания, боролся за свое доброе имя. В итоге все же вернулся в Москву, где погиб во время стрелецкого бунта. Вторая ключевая фигура — молдавский боярин Николай Спафарий-Милеску (1625–1709), знавший девять языков. Матвеев охотно предоставил ему место переводчика в Посольском приказе. Труд прекрасно оплачивался. По мнению историков, иноземец-полиглот «умел просить и получать». Дослужился до чина русского посланника в Китае. Смена власти больно ударила по нему. Как и его начальник, оказался в опале. Но явно поднаторел в житейских бурях: избежал заключения и даже обзавелся новыми должностями. Впрочем, то был лишь слабый отголосок былых успехов. За иллюстративную часть отвечал армянин родом из Персии Богдан Салтанов, в течение многих лет являвшийся главным мастером Оружейной палаты. Он первым в русской художественной практике использовал живопись «по тафтам» — «иконы-картины, частью писаные, частью составленные из разноцветных шелков». Не обходилось и без напористой саморекламы. К примеру, Салтанов убедил царя, что варит «олифу самую добрую», хотя другие художники втихомолку обижались: у них получалось не хуже. Даты его жизни точно неизвестны. В некоторых источниках, относящихся к 1703 году, его жена именуется вдовой. Кое-какие сведения сохранились и о переписчике Иване Верещагине. Ежедневно ему надлежало переписывать на александрийской бумаге два листа текста. Впечатление, что ему, бедолаге, приходилось тяжелее всех. Работал ежедневно, «окромя воскресных дней и великих праздников». До наших дней дошел крик его души, адресованный царю: «Книгу пишу я, холоп твой, беспрестанно, а поденного корму мне твоего, великий государь, жалование за мою работишку еще ничего не указано». Увы, на обороте бумаги значится недружелюбная резолюция: «Писать без лености, с прилежанием». Но все-таки по два алтына в день ему назначили... Богдан Салтанов. Химерийская сивилла, «Книга о сивиллах, колика быша и кими имены, и о предречении их», 1673 Пантеон небожительниц Сивиллы, написанные маслом на ткани, запечатлены Богданом Салтановым в стиле европейского барокко (холст, масло, золото). Их изображения вклеены в книгу на отдельных листах. Самая известная из них — Кумская. Ей приписывалась женская власть над любвеобильным Аполлоном. Вещунья попросила у него столько лет жизни, сколько песчинок на взморье. Но забыла оговорить одно условие — всегда оставаться юной и прекрасной. Вконец одряхлев, возненавидела жизнь и умоляла даровать ей вечный покой. Миф утверждает, что прожила она семьсот лет. Кстати, в «Книгу о сивиллах...» он не вошел. А вот такой достопамятный эпизод присутствует: к римскому правителю Тарквинию пришла «неизвестная старица из италийских Кум», предложила купить у нее девять пророческих книг и озвучила неслыханно высокую цену. В ответ на категорический отказ разгневалась и тут же сожгла шесть книг. За оставшиеся три ей незамедлительно заплатили столько, сколько просила с самого начала. Приобретенное сокровище спрятали в подземелье Капитолийской горы. С тех пор туда допускались лишь жрецы-толкователи... Персидская сивилла «ходила в золотых одеждах, вида была моложавого, весьма хороша красотою». За 1248 лет до Рождества Христова свидетельствовала о богочеловеке. Из дел земных: обозначила линию жизни великого Александра Македонского. Изрекала истины в таком темпе, что скорописцы не успевали за нею. Сивилла Ливийская, представлявшая Африку, «была среднего роста и весьма черная, и всегда носила в руках масличную ветвь». Она торжественно обещала человечеству, что придет день света и разгонит всю тьму. Дельфийская не расставалась с лавровой ветвью: «Голову имела оплетенной волосами своими. Вид лица ее был моложавый». Предрекла гибель Трои и создание полного вымыслов гомеровского эпоса. Кимрская сивилла отмерила миру срок жизни в 6000 лет. Эта пророчица постоянно обращалась к образу Богоматери: «Мы же все почитать ее будем. Царя в руках иметь будет, которому три правоверных царя принесут дары». Эритрея, по одним данным, носила в руках агнца, по другим — «обожженный меч и круглое яблоко, красивое, как звезды». Самосская сивилла ходила в разноцветной одежде, «нося в руках книгу и терновый венец, потому что предсказывала о страданиях Христа». Фригийская сивилла «вида была старческого» и всегда имела при себе обнаженный меч. Это та самая Кассандра, чьи слова сбывались, но вначале им никто не верил. Молодая красавица Тивуртия, нарисованная с финиковой ветвью, при встрече с императором Августом предрекла рождение Иисуса Христа Пречистой Девой Марией. Египетская сивилла, предпочитавшая красные одеяния (в них художник ее и нарисовал), предсказала сожжение храма Изиды. Европия предстает в златотканом наряде. «Не стану молчать, но объявлю замысел Отца», — провозглашала ясновидящая после того, как ее посетило зрелище пленения турками Царьграда. Европейская сивилла пользовалась в России особым расположением. Неслучайно именно ее скульптура установлена в Летнем саду. Примечательно, что художник Салтанов на ремарки вроде «вида была старческого» внимания не обращал и всех героинь показал во цвете лет. А вот великий Микеланджело, расписавший Сикстинскую капеллу, Кумскую и Персидскую сивилл представил суровыми, но немощными старухами. Уже и зрение им отказало: близоруко всматриваясь в тексты оракул, они словно прячут от зрителя свою растерянность... Богдан Салтанов. Сивилла Тибуртия, «Книга о сивиллах, колика быша и кими имены, и о предречении их», 1673 Между античностью и христианством Естественный вопрос: чем обусловлено появление книги об античных язычницах в стране с глубоко православным сознанием? Тем, что по большому счету русское общество было подготовлено к ее восприятию. Ведь еще на рубеже XV–XVI столетий оно стало чуть более открытым миру, чуть более светским. Напомним, своим появлением «Книга о сивиллах, колика быша и кими имены, и о предречении их» обязана уже упоминавшемуся здесь «западнику» Матвееву — человеку, которому были близки идеи грядущего века Просвещения. Кстати, в его личной библиотеке имелось немало книг античных философов и поэтов. Сивиллы как раз и стали одним из связующих звеньев греко-римского мира и христианской эпохи. Согласно преданию, они укоряли людей за многобожие — основу язычества и предсказывали приход Искупителя. Их изречения пронизаны апокалиптическими мотивами, что в концентрированном виде нашло отражение в «Откровении Иоанна Богослова». Они ассоциировались с библейскими пророками. Недаром на фресках Микеланджело это фигуры одного ряда. Их изображения симметрично расположены в Сикстинской капелле по обе стороны библейских сцен: Дельфийская сивилла и Иоиль, Кумская и Иезекииль, Персидская и Даниил, Эритрейская и Исайя, Ливийская сивилла и Иеремия. Словом, персонами нон грата христианство этих провидиц не считало. Однако сколько-нибудь серьезного влияния на духовную жизнь России они не оказали. И экзотическая для читателя XVII века книга вызывала у него естественное любопытство, но не более того. |