Наталья Вячеславовна Андреева
– Автора!
Алексей Леонидов – 3
https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=650535
«‑Автора! / Наталья Андреева»: АСТ, Астрель, ВКТ; Москва; 2011
ISBN 978‑5‑17‑070129‑2, 978‑5‑271‑30921‑2, 978‑5‑226‑03275‑2
Аннотация
В прекрасный весенний день в тихом дачном поселке убивают человека. Верней, его травят цианистым калием. Естественно, начинается расследование, но… В ход расследования начинает активно вмешиваться сам отравленный. Время от времени в милицию начинают поступать письма от его имени, где он очень доказательно по очереди обвиняет знакомых и близких ему людей в своем убийстве. Причем это не просто голословные обвинения: каждый мог бы желать убитому смерти, и у каждого нашлись улики, о которых покойный своевременно позаботился.
Конечно, Павел – человек неординарный и писатель талантливый, но эдакий злой гений каждого, кто хоть в какой‑то степени с ним пересекался.
Сенсационный роман‑игра «Смерть на даче» неожиданно для самого автора превратился в реальность…
Наталья Андреева
– Автора!
Книга от начала и до конца лишь вымысел автора, любые совпадения имен и событий случайны.
Пролог
«…Пальцы мои скрючены и похожи на клешни вареного рака, их можно вывернуть с хрустом, обсосать и отбросить прочь. Признаться, я не люблю вареных раков. Я люблю воблу и пиво, то есть любил, а сейчас уже ничего и никого не люблю. Я лежу на полу, неприятно пахнущий смертью и отвратительный на ощупь, негнущийся и холодный. Мой взгляд остыл, как чай, принесенный в купе с большим опозданием нерадивой проводницей. Я еду в Вечность. Мои соседи по купе: круглый стол на четырех „пьяных“ ножках, продавленный диван, старый буфет, на стенках которого фанера пошла пузырями, да остов этажерки, добрая половина полок сгнила и провалилась. Нет, я не бедный и не жадный. Эти вещи дороги мне как память о моих родственниках, которые ушли из жизни не при столь драматичных обстоятельствах, а как все нормальные люди, то есть умерли своей смертью. В отличие от меня. Мои соседи по купе остались посмотреть на ту суету, что подняли вокруг моего мертвого тела тупые люди с тусклыми рыбьими глазами. Купе – это я так, для образности мыслей. Я же все‑таки писатель, а писателю положено быть оригинальным. Если только он не сочиняет истории, удобоваримые для желудков простых смертных, и не вываливает их на прилавок, словно дешевую колбасу. Нате! Режьте и ешьте! Хоть целиком, хоть кусками!
|
|
Что же касается места действия… Конечно, это не купе спального вагона. Это кухня на моей собственной даче. Где я лежу сейчас мертвый. Но все равно, что еду. В Вечность.
Они приехали, скорее всего, рано утром. Вошли, огляделись, и осторожно, чтобы не затоптать следы стали осматривать место происшествия. Увидели на круглой столешнице два бокала и тут же закричали: «Ага!» Два бокала и пепельница из дешевого синего стекла. Эту пепельницу моему так же покойному, как ныне и я, папе вручили на работе сослуживицы. Подарок ко Дню Советской Армии в обмен на цветы и шоколадки им же к празднику Восьмое Марта. Тоже память. Они сказали «ага!» и кинулись к пепельнице. Разве сыщики не маньяки? Фетишисты, которые носятся с каким‑нибудь окурком, либо волоском с чужой головы и пытаются доказать, что все было именно так, как они думают. Мне смешно! О пепельница! Я презирал тебя, словно дешевую шлюху, стряхивая пепел в твое гнилое нутро и тыкая, не глядя, туда же обгоревшие спички. А теперь, почти как порядочную женщину, тебя осторожно и с почтением вытряхивают на чистый лист бумаги. Белоснежный. Поздравляю! После смерти последнего владельца ты вновь стала девственницей!
|
|
Сыщики же все ходят вокруг моего тела, нарезают круги, словно акулы, и пытаются понять, отчего я умер. Человек, который нюхает пустой бокал, должно быть, эксперт. Все они алкоголики. И мерзавцы. Ненавижу… Впрочем, я ненавижу всех, все человечество. Не знаю, что ему взбрело в голову! Есть такая болезнь: рак души. Она, не дает признаков гниения в организме человека, но тем не менее смертельна. А тело мое… Оно в полном порядке. Всегда было в порядке. Если бы они знали, какое это было тело, прежде чем стать никем, просто мешком с костями! Как любили его женщины, и как презирал его я. Я, чья Вселенская Душа случайно попала в эту скотскую племенную оболочку! Им ничего не понять и ни о чем не догадаться. Им, серым, пришедшим сюда с улицы в грязных ботинках, потому что с раннего утра шел дождь. Я это знаю. И дождь, он тоже на моей стороне. Впрочем, мне уже все равно.
Холодно мне? Страшно? Нет! Я обрел наконец покой. Гармонию, которую не мог обрести при жизни. Тела и души. Они могут делать со мной все, что захотят. Даже распороть ножом мешок из кожи, весьма гармонично наполненный мясом и костями, и копаться в его содержимом. Да на здоровье! Я и сам могу с полной ответственностью и под присягой сказать, что это был яд. Тот самый, знаменитый цианистый калий. Сверкающий цианид. Герой многочисленных детективов. О ядовитости которого знает и ребенок. Не знает только, где его можно достать. К счастью для соседа по парте. Бокал, в который его подсыпали, вот он. Браво, эксперт! Ты определил по запаху то, что я узнал по вкусу, едва только напиток оказался у меня во рту. Машинально я его проглотил. Не надо тратить понапрасну народные деньги, тратиться на реактивы, корпеть над заключением. Признаюсь честно – это был цианид. Радуйтесь, что все так просто! Да и время смерти помню точно: новый день я так и не смог начать, а старый не смог закончить. От него осталась еще пара самых неинтересных часов. Должно быть, они были мне не нужны. Так счел Господь, который отнял у меня жизнь. Руками любимого своего творения – человека.
|
|
В моем неуютном доме холодно и пусто. Почему неуютном? Потому что в нем никогда не было законной женской руки. То есть руки законной жены. Все какие‑то случайные женские руки, создающие видимость порядка и уюта на тот короткий отведенный им срок, который я всегда спешил еще больше сократить. Вы найдете повсюду следы этих рук и принадлежащие их обладательницам не слишком лелеемые мною вещи. И сами удивитесь, как много в моей жизни было чужого присутствия и слез расставания. Которые меня не трогали. Но это не значит, что меня некому оплакать. Мертвый возлюбленный – хороший повод записаться в монахини. Женщины любят выстраивать из своих страданий монастырь и запираться в нем ото всех мужчин, если один вдруг оказался сволочью. Они очень любят нас обобщать. А мы не любим их разочаровывать.
Итак, отчего же я все‑таки умер? И как? Милиция до этого не додумается, куда им! Не скажу, что у меня богатый опыт общения с представителями законной власти, но в их ум, честь и совесть я не верю. Равно как и в гениальных сыщиков. Но справедливость должна восторжествовать, тайна моей смерти должна быть раскрыта. И помогу вам я сам. Я, Павел Клишин. Потому что знаю, как все это было. Вам нужен свидетель? Он перед вами, и он же жертва. Мертвый, недвижимый, но самый болтливый и самый правдивый. Потому что не заинтересован больше ни в каких материальных благах, только в истине и еще кое в чем. Но об этом после.
Итак, слушайте:
«Мое тело лежит…»
Глава первая
Пашин сосед
Ранним июньским утром полусонный Алексей Леонидов проследовал в сад и, стоя меж старых яблонь, вдохнул полной грудью свежий воздух. Весна была такая холодная, что появилось мнение: тепла не будет. Вообще. В начале мая шел снег, потом были сильные заморозки, и все процессы в живых организмах приостановились. Переход к любимому времени года – лету прошел незамеченным. Теперь Алексей стоял посреди сада и приходил в восторг, постепенно осознавая, что наступило лето. Всю эту неделю Леонидов провел на работе. Все проводят дневное время на работе, ничего странного в этом нет. Но дело в том, что он проводил на работе гораздо больше положенного времени. К великому неудовольствию жены. Это окончилось неизбежным – ссорой. В результате которой каждый остался при своем: он при работе, жена при домашнем хозяйстве. Но в тайне оба решили отомстить. Алексей стал приезжать домой еще позже, и тогда жена и сын в отместку отбыли на дачу. Оставив его при домашнем хозяйстве. Впрочем, с домашним хозяйством он разделался просто. По‑мужски. Стал покупать готовый ужин в ресторанах быстрого питания, либо готовые шницели в кулинарии, старался не пользоваться посудой и не замечать пыли на экране телевизора. Дела навалились, дома никто не ждал, не спешил выговаривать, что он стал похож на привидение, которое появляется в полночь и пугает домашних кровожадным криком: «Хочу есть!», а с первым лучом света исчезает. Теперь он задерживался, сколько было нужно, наслаждался свободой, отсутствием упреков. И так длилось неделю. А потом Алексей невольно затосковал. Для чего все? Для кого старается? Для семьи! А семьи нет, семья не оценит. Это нечестно. Родные и близкие должны быть в курсе принесенных им жертв. И в пятницу вечером он рванул на дачу, хвастаться своими победами. О поражениях герои трудового фронта, как правило, умалчивают.
До сегодняшнего дня Алексей был уверен, что на улице по‑прежнему холодно. И считал, что живет в весне. Утром, заводя машину, и вечером, паркуясь у дома, он спешил в тепло. В нагретый салон, либо в подъезд. На дачу приехал поздно, поужинал, лег в постель и мгновенно уснул. Рассказ о подвигах оставил на десерт, который был подан, но не съеден. Силенок не хватило.
Он проснулся в восемь часов утра, позволил себе еще часок поваляться в постели рядом с теплой, полусонной женой и, умывшись ключевой водой из старого медного умывальника, вышел в сад. Вот тут и нашло на него это великое «Ах!» Ах, яблони‑то успели не только зацвести, но и усыпать бело‑розовыми лепестками траву! Которая успела вырасти по пояс! А это значит, что ее надо косить. Коси коса, пока роса… Эта роса лежала в особенно крупных листьях, как в чашах, посылая маленькую радугу прямо в зрачок. А вокруг… Вокруг непрерывно что‑то жужжало, царапалось, стрекотало… Да так, что он невольно встал на цыпочки. И вгляделся в высокую траву. «Эк вас как много‑то! Сплошное движение, точно на оживленной магистрали! Где я? Медом пахнет! Да откуда здесь мед, если у нас в саду и ульев‑то нет? Мать честная, а ведь это лето!»
Он сообразил, что восхитительный запах идет от одуванчиков, яичными желтками покрывших траву. А белки опавшего яблоневого цвета пенились по всему саду. Эта млеющая на утреннем солнце гигантская глазунья и пахла медом. Над ней деловито кружили пчелы.
– Жить хорошо! – вслух сказал он. Потому что никто его слышал.
Стоит огласить сию великую тайну, и тут же найдутся желающие ее оспорить. Как и любую другую истину. Он замер, прислушиваясь к звукам согревшегося и проросшего сразу во всех направлениях сада.
Но вдруг…
В симфонию лета вторглось что‑то инородное. Звук, который он без колебаний назвал бы лишним. Сердце летнего утра невольно забилось: за старым, покосившимся забором послышались звуки города. Алексей пропустил бы мимо ушей рокот моторов. Но голоса… Голоса его насторожили. А главное то, что говорили приехавшие люди. Это было что‑то из прошлой жизни. Из неудачной карьеры оперативного работника, мента.
Он подошел к забору, возле которого густо росли вишневые деревья, и осторожно раздвинул ветки. В данном случае это было не любопытство, сработал инстинкт самосохранения. Там, у дома соседа, угадывалось какое‑то движение, но в суть его так же трудно было проникнуть, как в сплетение тугих ветвей. Зачем они здесь? Что такое случилось, если понадобилось вызывать милицию? Уйдя из оперов, он дал себе слово ни во что не вмешиваться. Вздохнув, отпустил ветки, которые, распрямившись, тут же закрыли ему обозрение. Не спеша Алексей пошел в дом, чувствуя, как потяжелели от влаги кроссовки. Коси коса, пока роса…
Саша уже встала. Она была на четвертом месяце беременности, под слабо завязанным пояском домашнего халатика угадывался небольшой животик. Алексей, конечно, за нее волновался. Одна, на даче, на четвертом месяце! Мама Алексея уехала в санаторий. Он давно ей это обещал, а тут подвернулся случай, и деньги нашлись, которых раньше не было. Саша сказала: «Лучше сейчас, когда у меня срок небольшой, чем в конце лета». Алексей ее понял. Почему‑то жена и свекровь не слишком ладили. Вот ведь обе – замечательные женщины! И так похожи в своей замечательности, что никак не могут найти общий язык! Впрочем, Саша справлялась и одна. Острый токсикоз первых трех месяцев уже прошел, чувствовала она себя прекрасно, расцвела и похорошела. Алексей клятвенно заверил, что скоро выпросит у Серебряковой отпуск.
Саша варила овсяную кашу на электрической плитке и то и дело облизывала ложку маленьким розовым, как у котенка, язычком. Сережка бегал около дома, ожидая друга, который обещал принести водяной пистолет. Алексей, обещал привезти ему эту игрушку и опять забыл, потянул носом аппетитный запах и сказал:
– Сашка, кончай облизывать ложку! Ты все слопаешь, пока каша варится и нам не хватит.
Он вдруг почувствовал, что голоден, как волк. Так надоели чизбургеры‑гамбургеры! Хочется простой овсяной каши!
– Все равно половина моя, – сказала жена.
– Это с чего ж половина?
Алексей свято соблюдал правила игры. Он якобы забывает о ее беременности, она в шутку его ругает. Беременным женщинам надо во всем потакать.
– Нас двое. – Саша погладила себя по животу, вздохнула и снова облизнула ложку. – А ты зачем поднялся в такую рань?
– В саду хорошо. И давно такая погода?
Саша засмеялась:
– Лешка, ну ты даешь! Да уже с неделю! Ты что, гном?
– Почему гном? – слегка обиделся малорослый Леонидов.
– Подземный житель. Сидишь на мешках с деньгами и никуда не можешь отойти.
– Разве я маленький и горбатый? Нет, ты посмотри, посмотри! – Леонидов расправил плечи и втянул живот.
– Да куда там смотреть? Зарядку, небось, делать давно перестал?
Это была святая правда. Недавно вылупившемуся из яйца государственной службы коммерческому директору крупной частной фирмы было не до физкультуры.
– Не наступай мне на больную мозоль, – тяжело вздохнул он. – Кстати, я похудел.
– Да? – прищурилась Саша. – Я не заметила.
– Ах ты… – Алексей попытался ее обнять.
– Лешка, отстань! Каша сгорит!
– Все равно мне не достанется, я и бутерброды поем.
– Ну тебя! Сережка войдет…
– А мы потихоньку… Хочу целоваться… Я соскучился…
И он в самом деле полез с поцелуями. Она продолжала отбиваться.
– Нечего было спать ночью.
– Сашенька, я не хотел, оно само так получилось. Прилег на минутку, думал тебя дождаться, и – хлоп! Очнулся утром, а ты так сладко спала, что жалко стало будить.
– Устал?
Он тяжело вздохнул:
– Ты же знаешь, я никогда раньше этим не занимался. Но если меня запрягли, я все равно повезу, сколько бы не навалили на мой воз. Характер такой.
– Не жалеешь, что Серебрякова тебя тогда сманила?
– Нет, Сашенька, меня не сманивали, я сам полез. Хотя на символических дверях в новую жизнь висел огромный плакат с изображением черепа, скрещенных костей, и предостерегающей надписью: «Не влезай, убьет!». Поганая вещь – самолюбие. Доходу от него никакого, одни неприятности. Все время что‑то кому‑то доказываем. Себе же во вред.
– Значит, пожалел? – спросила жена, помешивая кашу.
– Ты‑то довольна? Зарплата коммерческого директора – это тебе не ментовское жалованье. А как вас, три рта, прокормить? – Он погладил Сашу по животу.
– Ох, сварилась! – Она подхватив полотенцем кастрюльку, побежала в дом.
– Сережка, иди есть! – крикнул в окно Алексей.
За завтраком жена сказала:
– Леша, у тебя усталый вид.
– Обычный, – отмахнулся он. – Бессонницей не страдаю, очень даже наоборот. Малыш, ты не переживай, у меня еще огромный невыработанный ресурс в организме. Я небольшой, но жилистый, протянем. Кстати, ты не в курсе, что там за шум по ту сторону нашего левого забора?
– Какой шум? – удивилась Саша.
– Подозрительный. Мне кажется, там работает опергруппа.
– Совсем заработался, – покачала головой Саша. – Галлюцинации начались. Да что там может быть, когда такой спокойный человек живет?
– Кто?
– Паша Клишин, писатель.
– И даже так? Просто Паша? Не какой‑нибудь Павел ибн Хоттаб, или как там его, а по‑семейному: просто сосед Паша.
– Это что? Фу! Ревнуешь? Не поверю!
– Да. Я ревную. Ты здесь неделю живешь одна. А за забором Паша. Сколько ему лет? – подозрительно спросил Алексей.
– Мы учились в одной школе, он чуть постарше меня. Наши отцы вместе на заводе работали, в одном цеху. Вот и достались дачные участки рядом.
– Паша, значит. – Леонидов сердито засопел.
– Ну да. И не надо так коситься. Знаешь, какой он красавец? У него от женщин отбоя нет! Зачем ему такая, как я, замужняя да еще и беременная?
– Цену набиваешь! Ну спасибо, утешила! Молодой красавец сосед по имени просто Паша в непосредственной близости от моего сокровища! В одной школе учились, отцы в одном цеху работали. Давняя дружба, значит.
– Между прочим, я помню, какие у вас на фирме девушки работают. Мы еще посмотрим, кто больше имеет права ревновать. Я беременна, а у меня есть опыт, как себя ведут мужчины в таком случае. Они ищут приключений на стороне.
– Нашла кого вспомнить! Этого мерзавца! Заневского! Между прочим, самая красивая девушка на фирме – твоя лучшая подруга Анечка Барышева. При ней особенно не разгуляешься. – Он вздохнул и, доедая кашу, поинтересовался: – Так чем занимается твой красавец сосед?
– Я же сказала. Он писатель.
– Да ну!
– Ну да!
– Самый настоящий писатель? Живой писатель?
– А что тебя так удивляет? Писатели – это не марсиане.
– Почти одно и тоже. И что он пишет?
– Книги.
– Какие?
– Он прозаик.
– Про заек, значит, пишет. Любитель природы, значит.
– Не остроумно. Шутка с огромной бородой.
– Зато актуально. И что наш дедушка Мазай? Богатый и знаменитый?
– Нет. Он не из знаменитых, – спокойно ответила Саша. – Публикуется мало. И я этому не удивляюсь. Мне не нравится, как он пишет. Это какой‑то авангардизм. Или бред.
– Он что, сумасшедший?
– Дался тебе этот Клишин! – в сердцах сказала Саша. – Леша, это уже не смешно! Поговорить, что ли, больше не о чем?
– Все. Закончил. Можете предложить свою тему для беседы за завтраком, мадам.
– Помой посуду.
– Что?! Это не тема. Это занятие, причем занятие не для настоящего мужчины!
– Тогда принеси воды. В бочке уже ничего не осталось. Недельный запас мы с Сережкой израсходовали. А теперь хотим мыться. За тобой еще и душ. Это занятие для настоящего мужчины?
– Да уж! Вот тебе и гимнастика! Ладно, спасибо за кашу. Пойду исполнять супружеский долг. Что в него входит, кроме обязанностей водоноса?
– Полить помидоры в парнике, терраску изнутри обить фанерой, и…
– Все, все, все. А зачем терраску‑то?
– Там дует, и ночью комары в щели лезут.
– Хорошо, что не молодые и красивые соседи!
– Ты опять?
– Насчет терраски я Серегу Барышева попрошу. Ты же знаешь, что от меня в этом деле мало толку. А он – парень деревенский. Приедет, и все будет тип‑топ.
– Это называется эксплуатация человека человеком.
– Ошибаешься, любовь моя. Это называется дружба.
Алексей вышел в коридор и первым делом заглянул в бочку. Да, действительно. Воды больше нет. Больше нет воды. Как ни крути, а нет ее, и все тут! Ни капли! А до колодца метров сто. Не Сашку же туда гонять! Он взял два ведра и вышел на крыльцо. Эх, все равно хорошо! И тут в его душу закралось сомнение: а хорошо ли? Потому что калитка распахнулась, и молодой человек в джинсах и светлой рубашке вошел в нее с решительным выражением лица. У Алексея сразу появилось дурное предчувствие. Он знал, именно с таким выражением лица одни люди доставляют другим массу неприятностей.
– Здравствуйте? Вы хозяин? – спросил молодой человек.
– Я хозяин. Добрый день.
Поняв, что разговор будет долгим, Алексей поставил ведра на крыльцо.
– Михин Игорь Павлович, старший оперуполномоченный районного отделения милиции. Вот мои документы.
Алексей взял удостоверение, открыл и усмехнулся:
– Бывает.
Капитан, значит. Итак, встретились два капитана, один из которых бывший.
– Вы это о чем? – насторожился Михин.
– О себе. Так что там случилось на даче у соседа, Игорь Павлович? Убийство?
– А вы откуда знаете?
– Допустим, догадался.
– А документы у догадливого имеются?
– Права. В доме.
– Предъявите.
– Обязательно. Только у нас не допрос? Так я понимаю? И вы не следователь. Может быть, вы мне на слово поверите? Что я Леонидов Алексей Алексеевич, коммерческий директор фирмы «Алексер»?
– Коммерческий директор? Фирмы «Алексер»?
Михин хмыкнул, покосившись на «Жигули» пятой модели. Потом выразительным взором окинул старый дом. Никак не особняк. Да и ремонта требует. Где железные ворота? Газонокосилка? Цветник у порога? Розы с мимозами? Дорожка, посыпанная речным песком? И вообще. «Вообще, коммерческие директора так не живут», – понял Алексей и сказал:
– Люблю, знаете ли, народность. Стилизацию, так сказать. На самом деле это «Мерседес», замаскированный под «Жигули» – и кивнул на машину.
Михин при этих словах позеленел:
– Шутите, значит? Леонидов Алексей Алексеевич? Настроение хорошее?
– Да. Хорошее. Погодка‑то сегодня, а? На небе ни облачка! А коммерческий директор я всего‑то несколько месяцев. Половину из которых вникал в суть.
– Настроение, значит, хорошее. А вот у меня отвратительное!
– Хотите и мне его испортить?
– Я хочу задать вам несколько вопросов. Относительно вашего соседа.
– А что такое? Мы не были знакомы.
– Как так?
– Да так. Это дача моей жены, я ее увидел впервые два месяца назад.
– Жену?
– Дачу. В отличие от соседа, которого не видел вообще.
– Он что, от вас прятался?
– Может быть. Кстати, а кого убили?
– Его, – мрачно сказал Михин.
– То есть писателя Павла Клишина?!
– Так вы ж его не знали? Выходит, и имя знаете, и кем работал.
– Писатели не работают, – вздохнул Алексей. – Они творят.
– Это мне без разницы. Вас от дома Клишина отделяет только забор. А его убили.
– Забор? – не остался в долгу Алексей.
– Не морочьте мне голову! Не до шуток! Убит ваш сосед.
– Присядем, капитан.
Алексей со вздохом опустился на крыльцо. Как говорится в известном мультфильме, предчувствия его не обманули. То есть зайца. Не даром вспомнил за завтраком дедушку Мазая. Пиф‑паф, ой, ей, ей! А он еще спросил у жены: «Что, живой писатель?» Увы! Теперь уже мертвый.
– Могу сказать точно: я ни при чем. А вы уверены, что криминал? Что его убили? – спросил Алексей.
– Абсолютно! Согласно осмотру места происшествия… – Михин кашлянул, потом поправился: – Сегодня в восемь часов утра тело нашла женщина, которую Павел Клишин нанял для помощи по хозяйству. Время смерти установлено: вчера, в двадцать два часа тридцать минут.
– Так точно?
– Ну плюс – минус минут двадцать. Где вы были в это время?
– Вчера?
– Да.
– Здесь.
– А ваша жена?
– Разумеется.
– И что вы делали?
– Спали.
– Так рано?
– Знаете, если учесть, что всю неделю мне не доводилось уснуть раньше полуночи, либо вообще часу ночи, то для меня в самый раз.
– А для вашей жены?
– Она беременна. И устает за день. Да, она тоже рано легла. Раньше меня. И тут же уснула.
Даже если не рано. Даже если не легла. Будет он подставлять Сашку! Да на любого, кто ее тронет, накинется бультерьером!
– Что ж, и вы оба ничего не слышали?
– А что, капитан, стреляли? – таинственным шепотом спросил он.
– А вы разве слышали выстрел?
– Ну на выстрел я бы среагировал. У нас с вами получается разговор глухого с глухим. Вы меня ловите, а я не собираюсь убегать. Потому что ни в чем не виноват. Мне нечего скрывать. Так что там: нож, петля, яд?
– Мне не нравится ваш тон.
– Что поделаешь. Такова уж моя манера общения. Жена тоже жалуется.
– Как я ее понимаю!
– Тем не менее она моя жена.
– Хорошо. – («Еще бы!») – Допустим, его отравили.
А это уже плохо. Лучше бы его убили ребром ладони, перебив шейные позвонки. Тогда бы и его, и Сашу сразу исключили из числа подозреваемых. Ну откуда это дурное предчувствие?
– Цианистый калий?
– Откуда вы знаете? – Михин напрягся.
– Классика, капитан. Классика.
– Вы читаете детективы?
– Скорее, я их пишу, – вздохнул Алексей, вспомнив бывшую работу. Бывало в его практике и такое: смерть от отравления цианистым калием. И уголовное дело, возбужденное именно по этой причине. Да, он когда‑то об этом писал.
– Вы что, тоже писатель?
– Графоман. Но с этим уже покончено. Значит, цианистый калий. И достать его не так‑то сложно.
– А вам?
– Мой мотив?
– Так вы что, юрист?
– Я человек, чья вина еще не доказана. Есть такая вещь, как презумпция невиновности. А со мной уже разговаривают так, будто мне предъявлено обвинение.
– Извините.
– Вот это уже лучше.
– Так ваша жена постоянно живет на даче?
– Уже неделю. Она работает учителем в общеобразовательной школе. У нее начались каникулы как раз неделю назад, и я перевез их с сыном сюда.
– И какие у нее отношения были с покойным?
– Они, кажется, учились в одной школе, – осторожно сказал Алексей.
– А он тоже жил на даче один.
– Могу за него только порадоваться. Мне самому в последнее время катастрофически не хватает одиночества. Жена с вами разговаривать не будет. И рассказывать о своих отношениях с покойным. Она‑то уж точно ни при чем.
– Значит, не хотите следствию помочь.
– Хочу. Но еще больше я хочу, чтобы не трогали мою жену. Вы не расслышали? Она беременна. Ей нельзя волноваться. Со мной можете делать все, что угодно, но ее не трогайте. Иначе я приму меры.
– Вот даже как!
– Послушайте, Игорь Павлович…
По старой привычке Леонидов все еще сразу запоминал имена. Когда идешь на контакт и хочешь получить информацию, ничто так не раздражает собеседника, как небрежное отношение к его имени.
– Послушайте, не могли бы вы мне показать… Ну, что там, в доме. Как он лежит. Обстановка на месте происшествия. Пригласите в качестве понятого, что ли.
– Это еще зачем? У нас уже есть понятая.
– Та тетка, которую писатель нанял для ведения своего холостяцкого хозяйства?
– Вы ее знаете?
– Ну откуда? Никого я здесь не знаю. Я же вам сказал.
– Тогда с чего вы взяли, что тетка, а не молодая девушка?
– Потому что покойный был красавцем, по словам моей жены. Он на даче наверняка от баб отдыхал, зачем ему еще и здесь молодая смазливая домработница? Нет, он должен был приискать особу, которая ему в матери годится.
– Я никак не пойму…
– И не надо. Так можно?
– Что ж, пойдемте. Может, вы и вспомните чего. И протокол осмотра места происшествия подпишите. Второго понятого у нас нет, это точно. Следователь сказал, веди соседа и лучше чтоб был мужик с крепкими нервами. А то домработница ревет белугой.
– Что ж вы мне тогда столько времени голову морочите?
– Я вас проверяю, – важно сказал Михин.
«Мальчишка! – подумал Алексей. – Молод для капитана. Только‑только получил очередное звание? Новую должность?».
Они вместе вышли на улицу. Вдоль забора рос густой кустарник с колючками и желтыми цветами. Алексей не сразу даже вспомнил, что это акация, так его выбила из колеи смерть писателя. Не то чтобы он был полон сострадания к Павлу Клишину. Еще чего! Но Саша! Мало ей досталось! Давно уже дал себе слово, что будет ограждать жену от общения с представителями законной власти. Что больше никаких следователей, протоколов, опознаний… И вот вам, пожалуйста! Подложил им свинью Павел Клишин! А еще писатель называется!
Дача Павла Клишина была последней в ряду домов по правой стороне. Сразу за ней начинался смешанный лес, и грунтовая дорога вела от ворот к шоссе, засыпанному гравием. Подъездов к дому было два: один с улицы, другой через лес, с противоположной стороны. Та, лесная дорога, была в плохом состоянии. И зачем она там была? Куда выходила? Может быть, когда‑то по ней выезжали на сенокос, либо за дровами? На телеге, не на машине. Но Клишин эту дорожку держал в резерве. Не по ней ли к нему в дом тайно приезжали любовницы? Алексей был уверен, что эта дорога тоже выходит на шоссе. И проехать по ней можно. На хорошей машине с мощным мотором – вполне! Грязновато, конечно, но потом можно и в мойку заехать. Почему‑то он был уверен и в том, что любовницы Павла Клишина были из богатых. Такой роскошный парень на мелочи размениваться не станет. Если Саша, конечно, не преувеличивает насчет его внешности.
Что же касается самой дачи… Как и у Леонидовых, дом был не новый. Все просто, без затей, по образцу времен строительства развитого социализма. Когда и раздавали заводским эти участки. Но не так давно дом подрубили, подвели под него кирпичный фундамент, заново покрасили, пристроили еще одну террасу, отделали под жилую комнату второй этаж. Словом, на лицо был капитальный ремонт. И закончили его только‑только. Пахло масляной краской, влажными опилками. Дом был выкрашен в приятный голубой цвет, в такой же – забор. Имелся на участке и гараж, но ворота его были закрыты. Зато входная дверь распахнута. К ней от ворот вела асфальтированная дорожка.
Леонидов, стараясь не выдавать себя, осмотрел и калитку, и забор, и дорожку. И подумал: «Скверно! Нет, чтобы песочком присыпать! Асфальт положил! Писатель! Да еще и дождичек брызнул. А убили вчера вечером».
– В дом проходите, – сказал Михин.
Алексей поднялся на крыльцо.
– Надеюсь, нервы у вас крепкие? – в спину ему спросил капитан.
«Если бы ты знал подробности про мои нервы…» – тайно вздохнул Алексей. Все‑таки смерть от яда выглядит куда приятнее размозженной пулей крупного калибра головы.
Опергруппа уже заканчивала работу. На кухне, в самом углу, рыдала женщина лет пятидесяти. Почему так затянули с приглашением второго понятого? Впрочем, всякое бывает. Понятых приглашают только подписать протокол и те, дрожа от страха, не глядя, ставят свою закорючку в указанном месте. Может, просто не хотят, чтобы следы затоптали. Алексей задержался на пороге.
Писатель лежал тут же, в кухне, пальцы его рук были скрючены, словно пытались зацепиться за свежевыкрашенный пол. Густые светлые волосы наполовину закрывали лицо, одна нога была поджата, другая вытянута, голова неловко повернута на бок, лицом к углу, где висела небольшая иконка. Понять, настолько ли хорош был Клишин, как говорила Алексею жена, сложно. Смерть не красит, а поза, в которой лежал покойный, была довольно‑таки нелепой. Алексей понял только, что он блондин, скорее худой, чем толстый, и скорее высокий, чем среднего роста.
За столом расположился мужчина средних лет, как понял Алексей, сотрудник прокуратуры. Он что‑то быстро писал на листе бумаги. Судмедэксперт сидел в плетеном кресле и курил, поглядывая на труп. Видимо, свою работу он уже закончил: окурки аккуратно собраны, бокалы упакованы для отправки на экспертизу, труп дактилоскопирован. Налицо присутствие второго человека. Гостя.
– Проходите, – сказал следователь, увидев новоприбывшего. – Сейчас подпишите протокол.
– А что здесь, собственно, случилось? – спросил Алексей.
– Трудно так сразу сказать, да? – усмехнулся следователь.
– Я вижу только, что на полу лежит человек.
– А что он не дышит, видите?
– Да, похоже на то, – продолжал строить из себя дурачка Леонидов. – А что там?
Он кивнул на прикрытую дверь.
– Будто не знаете? – усмехнулся Михин.
– Я же сказал, что никогда здесь раньше не был. Как понятой желаю все осмотреть. Прежде чем подписать протокол.
– Ты смотри, какой грамотный! – с удивлением протянул следователь. – Ладно. Игорь, покажи ему комнату.
– А яд был в вине? – трагическим шепотом спросил Алексей, прежде чем пройти во внутренние помещения.
– Что‑о? Игорь? – с укоризной посмотрел на Михина следователь.
– Я ему ничего не говорил! Честное слово!
«Мальчишка», – ласково подумал Алексей. И важно сказал:
– Люблю читать детективы. Там яд обязательно в вине. Ин вино веритас.
– Случайно, расследованием заниматься не любите? – подозрительно посмотрел на него следователь. – Как мисс Марпл?
– Разве я похож на женщину? – оскорбился Леонидов.
– Ну, любопытство у вас женское.
– Я, между прочим, сосед! У меня жена здесь. Целую неделю одна. А вдруг маньяк?
– Эк вы, обыватели, чуть что, сразу в панику, – поморщился следователь. – Послушать вас, так кругом одни маньяки! Видите, они сидели за столом, выпивали. Это был хороший знакомый Павла Клишина. А скорее, знакомая.
– Почему вы так думаете?
– Потому что в одной из рюмок был мятный ликер. Не мужик же его пил!
– А сколько всего было рюмок? – подозрительно спросил Алексей.
– Всего три. Вернее, одна рюмка и два бокала.
«Ну вот я тебя и раскрутил», – усмехнулся про себя Леонидов и сказал со вздохом:
– Теперь я спокоен. Значит, ин вино веритас. То есть истина в вине. Чтоб поэт умер, отравившись такой гнусностью, как водка? Это было бы неуважением к нему как к личности. Убийца был снисходителен к маленьким слабостям Павла Клишина. И вообще, это был человек благородный. Он…
– Вообще‑то, в одном из бокалов была водка. А вовсе не вино, – хмыкнул следователь. – Но яд, действительно, был в вине.
– На троих, значит, соображали. Гляди‑ка! – покачал головой Алексей. – Один смаковал, другой хотел напиться, третий рисовался. И по нечаянности или злому умыслу хлебнул вместе с божественным нектаром яд. Вино‑то, небось, не из дешевых?
– «Бордо». Производства Франции. Красное сухое, – кисло сказал следователь, словно бы отхлебнул этого самого «Бордо».
Алексей кинул орлиный взор на буфет. Старье! Фанера на стенках пошла пузырями. За мутным стеклом – графин. И в ряд – дешевого стекла рюмочки. С аляповатыми цветочками. Он кивнул на буфет:
– А эти, почему не берете на экспертизу?
– Они же чистые!
– Вот именно. Чистые.
– Послушайте. Идите вы… в комнату, – не удержался следователь.
– Бегу, бегу! Темные мы, неграмотные. Коммерческие директора, одним словом.
Он шмыгнул в дверь. Михин следом. Приклеился, не оторвать! Как банный лист к спине. Алексей даже чувствовал на затылке его горячее дыхание. Что ж, как он и предполагал, в передней был рабочий кабинет Павла Клишина. У стены – диван для отдыха, у окна – стол, на столе – компьютер. Леонидов подошел и ткнул пальцем в кнопку «Пуск» на системном блоке.
– Э‑э‑э… – сказал Михин.
– Смотрели уже, Игорь Павлович? Писательские файлы?
– Вообще‑то я в компьютерах не очень… – побагровел капитан. – Думаете, там может быть что‑нибудь интересное?
– Спрашиваете! Разгадка тайны!
– Тогда давай. Только при мне.
Алексей опустился на стул, Михин навис за спиной. Пока они не опомнились, как делать нечего, все срубить к чертям. Пока не опомнились… На зеленом поле появились знакомые значки. Папки. Ярлыки.