Когда в пятницу 18 мая 1291 года армии мамелюков штурмом взяли Акру и поубивали почти всех ее обитателей, на Венецию обрушился удар посильнее, чем на ее коммерческих соперников, С уничтожением Заморья — после падения Акры более мелкие христианские города потеряли надежду выстоять и быстро последовали за ней — Венеция одновременно потеряла не только самые ценные рынки, но и значительную часть складов для караванов, идущих на Восток. Несмотря на энергичные попытки папы затеять новый крестовый поход и на угрозы любому христианскому государству, осмелившемуся иметь дело с неверными, Венеция почти немедленно вступила в переговоры с султаном, и впоследствии он предоставил ей очень выгодные условия, Однако в ближайшем будущем ее торговле в Центральной Азии угрожала серьезная опасность. Все теперь зависело от северного пути через черноморские порты и Крым, и это снова столкнуло Венецию с ее старым врагом — Генуей.
Почти половину XIII века на берегах Черного моря было неспокойно, и это мешало торговле. Западные купцы обычно разгружались в Константинополе, но с 1242 года в западных степях появились монголы, и торговле пришлось совсем плохо. После возвращения Константинополя Михаил Палеолог предоставил генуэзцам исключительные права на черноморскую торговлю, и, хотя через семь лет он позволил венецианцам вернуться, Генуя, с ее растущими факториями в Галате на Босфоре, все еще доминировала в этом регионе. Под ее влиянием Тралезунд вытеснил Египет и Левант (там быстро исчезали последние государства крестоносцев) и сам стал перевалочным пунктом для индийских караванов с пряностями. Крымская Каффа (современная Феодосия) выращивала зерно, добывала соль, ловила рыбу, а также продавала меха и рабов из Новгородской земли. Короче говоря, у венецианцев появился грозный противник. В 1270 году две республики вынужденно подписали договор о перемирии, затем дважды его продлевали, но в 1291 году, перед падением Акры, прервали его действие. На этот раз о продлении не могло быть и речи, Генуя намеревалась сохранить свой контроль, а Венеция так же решительно не хотела ей этого позволить.
Ни та ни другая сторона не торопились объявлять войну. Приготовления продолжались три года. Венеция вступила в союз с Пизой, составила список здоровых горожан от семнадцати и до шестидесяти лет — их предупредили быть готовыми для немедленного выступления — и обратилась к самым богатым семействам города с просьбой о финансировании и подготовке одной, двух или даже трех галер.[115] Наконец 4 октября 1294 года флот вышел в поход. На северо-востоке Средиземного моря, возле Александретты, произошла катастрофа. Генуэзцы, заметив, что они в меньшинстве, выбрали любопытную тактику: принайтовили друг к другу все свои корабли, так чтобы получилась огромная плавучая платформа. Их не смущало почти полное отсутствие маневренности, потому что они резко уменьшили боевое пространство своему противнику, а сами могли свободно переходить с одного судна на другое и сосредоточивать силы там, где в данный момент того требовала ситуация. Венецианский адмирал Марко Баседжо допустил кардинальную ошибку: недооценил противника. Отказавшись от брандеров, предпринял прямую атаку, но генуэзская «платформа» не разломалась, и в битве, которая затем последовала, венецианцы потеряли двадцать пять галер из шестидесяти восьми, а также многих лучших людей, в том числе и самого Баседжо.
Генуя не замедлила воспользоваться своим преимуществом. Ее флот атаковал Крит, сжег и разграбил Канею, затем, в 1295 году, хитроумно увел эскорт галер и уничтожил венецианскую эскадру, которая со времен падения Акры вместе с генуэзцами в Галате эффективно блокировала Босфор. Теперь венецианцы вынуждены были разгружаться в маленьких портах на южном побережье Малой Азии, на пол-пути к Модоне. Следующий год принес еще более серьезные новости, на этот раз из Константинополя. В городе снова вспыхнуло противостояние между республикой Сан-Марко и генуэзцами, и в ходе боев погибло много венецианцев. Те, кому удалось спастись, включая и байло, были немедленно арестованы и заключены в тюрьму императором Андроником II, сыном Михаила (он явно унаследовал от отца способность переходить на сторону победителя).
Последнее поражение, похоже, вывело Венецию из летаргического сна. Она быстро собрала флот из сорока судов. Командовал ими адмирал Морозини по прозвищу Малабранка, что означает «Злой коготь». Быстро пройдя Дарданеллы, сжигая на своем пути каждый греческий и генуэзский корабль, он напал на Галату и разрушил ее. Затем бросил якорь под стенами Влахернского дворца и уничтожил галеру императора, стоявшую на берегу. Только после того как Андроник заплатил ему огромную компенсацию за понесенные убытки, он вернулся в лагуну с большим количеством генуэзских пленников. Примерно в то же время еще одна венецианская флотилия под командованием Джованни Соранцо прорвала генуэзскую блокаду в Босфоре, вошла в Черное море, захватила Каффу и выдержала яростную атаку татар, пока наступление зимы не заставило венецианцев удалиться.
Война длилась еще три года. Два флота встречались в Центральном Средиземноморье, в пространстве от Сицилии до Кипра. В 1298 году венецианцы потерпели еще одно сокрушительное поражение от генуэзцев у далматского побережья возле Курзолы. Генуэзцы снова были в меньшинстве, но им благоприятствовал ветер. Командовал ими Ламба Дориа, один из самых блестящих адмиралов своего времени. Венецианские корабли были окружены и так прижаты друг к другу, что огонь быстро переходил с одного судна на другое. Команды из Кьоджи сражались героически, но, когда битва была окончена, из девяноста пяти венецианских кораблей шестьдесят пять было захвачено или потоплено. Девять тысяч человек убиты или ранены, а еще пять тысяч попали в плен к генуэзцам. Один по крайней мере, не был схвачен. Венецианский адмирал Андреа Дандоло — не надо его путать с историческим дожем — будто бы покончил с собой: разбил голову о мачту. Другой человек, более удачливый и благоразумный, провел год в генуэзской тюрьме, диктуя сокамернику отчет о своих путешествиях на Восток. Эта работа прославилась и стала известна как «Книга о разнообразии мира» Марко Поло.
Автор, возможно, самой значительной книги о путешествиях. Марко Поло происходил из типичной семьи торговой венецианской аристократии. Его отец, Николо Поло, был одним из трех братьев, бывших к тому же деловыми партнерами, из которых по крайней мере один, Марко-старший, жил в Константинополе, однако все трое регулярно ездили в Крым и за его пределы. Нам известно, что примерно в 1260 году Николо и третий брат, Маффео, ездили на восток, в Бухару. Здесь они случайно повстречали гонцов от монгольского хана Кублая, и те пригласили братьев Поло сопровождать их ко двору Кублая, который на тот момент размещался в Пекине.
В отличие от своих предшественников, хан Кублай обладал на удивление открытым умом в сочетании с безграничной интеллектуальной любознательностью. На него произвело такое большое впечатление то, что рассказали ему о Европе братья Поло, в особенности христианская религия, что он решил отправить послов к Клименту IV с просьбой, чтобы и папа в свою очередь послал ему группу образованных людей, которые рассказали бы его народу о христианстве и свободных искусствах. Когда братья вернулись в Акру, то обнаружили, что Климент только что скончался, и преемник еще не избран. Чтобы не ждать в Акре неизвестно сколько, решили вернуться в Венецию.
Если бы они этого не сделали, если бы не умер папа, если бы они снова отправились на Восток, как и предполагали, то вряд ли кто-нибудь услышал бы имя Марко Поло. Но, когда Николо в 1270 году приехал домой после десятилетнего отсутствия, то обнаружил, что его жена умерла, а сын почти вырос. На следующий год, после самого долгого безвластия в истории папства, братья Поло наконец-то исполнили свою миссию: приехали к новому папе Григорию X — старому личному другу — и сразу же снова пустились в долгое путешествие в Азию. Они взяли с собой юного Марко.
О пути, которым они следовали — через Персию, Оксиану, Памир, Кашгар и пустыню Тоби — Марко даст первое и последнее описание, дошедшее до Запада. Путешествие было долгим и тяжелым, заняло четыре года. Наконец венецианцы добрались до летнего дворца Кублая в Шангту. Марко исполнился двадцать один год. Хану он сразу же понравился. Кублай с восторгом внимал рассказам юноши о приключениях и диковинах, которые тот увидел во время путешествия. Кублай сразу же взял его к себе на службу. Через короткое время Марко сделался одним из доверенных людей хана. Он объездил его империю вдоль и поперек, побывал с поручениями в Южной Индии.
Сопровождали ли его в этих миссиях отец и дядя, неизвестно. Ясно, впрочем, одно: вся троица показалась Кублаю такой интересной, или полезной, или и тем и другим, что много лет он их от себя не отпускал. Только в 1292 году, когда монгольской принцессе, обещанной в жены персидскому хану, понадобилось сопровождение, венецианцам позволили наконец уехать.
История об их возвращении стала частью легенды Поло: о том, как почти через четверть века они вошли в большой венецианский дом, как не узнали их родные и друзья, и неожиданная развязка, когда они сбросили дряхлые восточные одежды, отпороли подкладки, и на пол высыпался каскад изумрудов, рубинов и жемчуга. Но, несмотря на недоверие, с которым приняли рассказы Марко, на преувеличения, в которых его обвиняли (он заслужил насмешливое прозвище Миллион, потому что рассказывал о миллионных доходах хана), книга, которую он продиктовал в Генуе своему сокамернику, ни в коем случае не является простым собранием небылиц, как это долго считалось.
Многие его описания необычайно точны. Несколько из них спустя столетия подтвердили китайские архивы. Он рассказывает не только о блестящем дворе Кублая в Пекине, но и обо всей его империи — от дальнего севера, с собачьими упряжками и северными оленями, и до Цейлона, Бирмы, Сиама, Явы, Суматры и Японии, — о землях, о которых до него не слыхали, и даже о христианской империи Абиссинии, о Мадагаскаре и Занзибаре.
Марко Поло умер в 1324 году и был похоронен в церкви Святого Лоренцо. К несчастью, его саркофаг был утрачен, когда в 1592 году церковь перестроили. В библиотеке Марчиана, однако, сохранилось его завещание. Сохранилось и кое-что от старого дома Поло, включая великолепную византийскую арку, под которой Марко, должно быть, проходил бессчетное число раз. Все это находится в отдаленном углу, под церковью Сан Джованни Крисостомо, все еще называющемся в честь самого знаменитого средневекового путешественника — Corte Seconda del Milion.[116]
После Курзолы война между Венецией и Генуей вошла в конечную фазу. Крупные схватки закончились, Генуэзцы напали на Маламокко. В ответ венецианец Доменико Скьяво, за год или два до этого отличившийся при нападении на Каффу, проник во внутреннюю гавань Генуи с тремя галерами и перед уходом, в качестве последнего оскорбления, отчеканил несколько венецианских монет. Впрочем, обе стороны, как никогда, были готовы к заключению мира. Если подводить итоги, то венецианцы, без сомнения, избежали худшего. Их репутация в Средиземноморье и за его пределами выдержала тяжелый удар, и их самоуважение сильно пострадало. И Генуе, несмотря на великолепные победы, тоже не поздоровилось. Хотя ее престиж еще никогда не был столь высок, общие потери не намного уступали венецианским, а ресурсов для поправки положения почти не было. Венецианцы же, какими бы усталыми ни были, даже сейчас готовили еще один флот из ста кораблей и набирали наемников-каталонцев на место своих погибших гребцов.
Мирный договор был подписан в мае 1299 года. В качестве третьей стороны выступил Маттео Висконти, недавно пришедший к власти в Милане. Договор не унизил ни одну из сторон, поскольку речь не шла о победившем и побежденном. Тем не менее условия мира были необычными — и это указывает на размытость различий между морским сражением государственного флота и обыкновенным пиратством. Обе стороны посчитали недостаточным заявить о взаимном ненападении. Каждый венецианский капитан обязан был лично поклясться в том, что не станет атаковать любое генуэзское судно, и наоборот. Генуэзцам, однако, разрешено было обратиться за защитой к любой крепости греческой империи в случае атаки венецианцев. В любой войне между Генуей и Пизой венецианцам не разрешалось вступать в союз с Корсикой. Сардинией или иным районом Лигурийского побережья между Чивитавеккией и Ниццей, исключая саму Геную. Таким же образом, в случае военных действий в Адриатике генуэзцы обязаны были обходить все порты, кроме Венеции. Договор должен был быть заверен не только обеими заинтересованными сторонами, но также Падуей и Вероной со стороны Венеции и Асти и Тортоной со стороны Генуи.
Ссылка на греческую империю доказывает, что ссора Венеции с Андроником Палеологом была все еще не разрешена. Пройдет еще три года, совершится еще один карательный поход в Константинополь и показательная порка греческих пленных на палубах венецианских кораблей под стенами Влахернского дворца, прежде чем император вынужден будет согласиться на условия венецианцев. К тому моменту Венеция радикально переменится.
Глава 13
ТРИУМФ ОЛИГАРХИИ
(1297–1310)
Такой город, как Венеция, владевший огромной и удаленной империей, мог бы быть неспособным править, если бы институты власти в республике были демократическими. Как и английская аристократия, с которой они схожи, венецианский патрициат дал городу Святого Марка семьи, где искусство управления было в некотором роде наследственным, и люди могли сменять друг друга, оставляя неизменными принципы политического духа. Именно поэтому этот олигархический режим завоевал уважение и доверие среди тех, кого подчинил, ясно явив им свои основы: честность, мудрость и гордое стремление при любых условиях работать во имя безопасности и величия отечества. Вот почему в XIV–XV веках венецианское правительство стало одним из лучших в мире и смогло наиболее успешным образом способствовать расцвету города Святого Марка.
Шарль Диль. Венеция: патрицианская республика
Маттео Висконти, самозваный «глава Милана», был лишь одним — хотя и самым властным — из множества деспотов, которые примерно с середины XIII века начали захватывать власть в городах Северной Италии, В Вероне уже обосновались Скалигери, в Модене и Ферраре — д'Эсте; в Мантуе готовы были подняться Гонзага. Хотя в строгом классическом смысле все они были тиранами, правление их не было тяжелым. Чаще они пользовались авторитетом у своих подданных, потому что жизнь людей стала намного спокойнее и надежнее, чем во времена их отцов и дедов.
Для венецианцев тем не менее они были проклятием. От такой власти республика защищалась всеми силами. Клятва дожа включала все более строгие пункты с целью предотвращения тирании. Запрет Реньеро Дзено на демонстрацию гербов; сложная процедура выборов: отказ третьему Тьеполо в должности дожа — к началу нового века все эти симптомы переросли в манию. Опасность на самом деле сильно преувеличили. Материковые правители придерживались традиций, чуждых Венеции. Они были порождением высокоразвитой феодальной системы Западной Европы, долгой борьбы гвельфов и гибеллинов. Ссоры и стычки способствовали развитию итальянских коммун.
Венеция была дочерью Византии, где о феодализме — по крайней мере до Четвертого крестового похода — никто не слыхал. До договора Карла Великого с императором Никифором Западная империя серьезных претензий к ней не предъявляла. В Венеции не было ни гвельфов, ни гибеллинов. Она жила сама по себе среди городов Северной Италии. Никто ее не завоевывал и даже не вторгался на ее территорию. В то время как остальные, когда не слишком следили друг за другом, привычно смотрели на север, за Альпы, в сторону императора, либо на юг, в Рим, в сторону папы, Венеция попросту повернулась к Италии спиной и смотрела на Восток. Тот мир ее сформировал и обещал светлое будущее. Политическое развитие Венеции происходило совершенно другим путем, не тем, которому следовали другие города. Те избрали дорогу общественного самоуправления, а когда из этого ничего не получилось, резко свернули к автократии. Венеция неуклонно двигалась в одном направлении — к олигархии, добилась этого, и олигархи управляли ею большей частью разумно и хорошо. Так продолжалось почти 500 лет, пока не пришел конец.
На вершине политической пирамиды власть дожа медленно пошла на убыль. Процесс начался в 1032 году, при Доменико Флабьянико, при котором положили конец практике назначения дожем чиновников и преемников. К нему приставили советников и pregadi. После убийства Витале Микеле в 1172 году появился Большой совет, и, как доказала клятва дожа, этим дело не кончилось.[117] В основании той же пирамиды простые венецианцы потеряли, как мы уже увидели, свое влияние на политическую жизнь и в 1289 году не сумели его вернуть. На первое место вышел Большой совет. Членство в нем было первой ступенью к политической власти. Без больших денег или семейных связей вступить в него было почти невозможно. С самого начала совет стал самоизбираемым. С годами он неизбежно превратился в закрытое общество. В 1293 году он состоял из десяти Фоскарини, одиннадцати Морозини и не менее восемнадцати Контарини. Теоретически, однако, да и до некоторой степени на практике двери его были открыты.
В последние годы XIII века Пьетро Градениго закрыл эти двери навсегда.
Еще в 1286 году, при правлении Джованни Дандоло, было предложено ограничиться избранием тех, чьи отцы либо родственники по отцовской линии были когда-то членами совета. Это предложение было отвергнуто большинством, включая и самого Дандоло. Десять лет спустя Градениго снова поднял этот вопрос, и результат был тот же. Однако молодой дож — ему было сорок пять лет — был известен энергией и решительностью, и в последний день февраля 1297 года[118] предложение рассмотрели и одобрили. Отныне члены совета должны были избираться Советом сорока. Преимущество получали те, кто заседал в совете в течение последних четырех лет. Им требовалось получить не менее двенадцати голосов до Михайлова дня (обычное время выборов) 1298 года. Когда это время наступило, нововведение пролонгировали до следующего года. В 1299 году проект переработали и сделали законом Венеции.
Для тех, кого эти условия оставили за бортом, осталась одна лазейка. С согласия и одобрения дожа и его советников трое выборщиков, исполнявших обязанности всего один год, представляли имена кандидатов, ранее не обладавших правами. Теоретически эта оговорка открывала двери в совет. На самом деле есть причина подозревать, что хитрый дож пытался таким образом обмануть оппозицию. Пользуясь правом вето в отношении ко всем новым именам, он такую возможность дезавуировал. В последующие годы дож ясно дал понять выборщикам, что на практике такое право осуществлялось в пользу тех, кто заседал в совете ранее, либо тех, кто мог доказать, что их родственник по отцовской линии был когда-то членом совета.
Эти меры не поспособствовали уменьшению численности членов совета. Напротив, чем больше венецианцы старались доказать свое право на избрание, тем быстрее возрастало количество его членов. В то время как в 1296 году в нем состояло только 210 членов, к 1311 году их стало уже 1017, а к 1340-му — 1212. Естественно, не все они заседали одновременно. Венеция была маленькой, а ее аппетиты — огромными. Значительная часть аристократии находилась за границей на дипломатической службе, либо занималась коммерцией. Тем не менее к 1301 году зал заседаний стал слишком тесен,[119] и его перенесли в другое место, на восточную сторону здания.[120] В глазах ответственных людей новый закон послужил не столько ограничению, сколько очищению политического органа. Внезапно и быстро сформировавшуюся олигархию узким кругом назвать было нельзя. То, что венецианские историки впоследствии назвали «закрытием доступа» (serrata), помогло Большому совету одним росчерком пера создать в республике закрытую касту, состоявшую из заседавших в совете в четыре критических года, между 1293 и 1297-м. Они должны были к тому же иметь патрицианское происхождение либо достигнуть чего-то своими силами. Эти условия давали им право на членство. Для борьбы с фальшивыми притязаниями барьеры подняли еще выше. В 1315 году составили список венецианских граждан, имевших право на избрание. Из него исключили всех незаконнорожденных либо рожденных от матери неблагородного происхождения. Список, ставший основой для регистрации благородных браков и рождений, впоследствии был известен как «Libro d'Oro» — «Золотая книга».
А что же другие венецианцы, составлявшие большинство? Многие из них были богаты, умны и образованны, однако в столь избранное общество войти были не достойны. Естественно, поначалу они возмущались, но прошло поколение, и они привыкли к новому порядку вещей: их досада в большинстве случаев стала не такой острой, как того можно было ожидать, Невозможно сказать, как долго, поскольку все происходило постепенно, в течение многих лет, но в Венеции сформировалась вторая группа избранных. Это был класс cittadini, граждан. Хотя и не всесильные, в отличие от патрициев, граждане тем не менее гордились превосходством над толпой. Возможно, это было сродни гордости, которую испытывал святой Павел как гражданин Римской империи. Впоследствии они повысили свой статус, став чем-то вроде баронетов, что приблизительно соответствовало сословию всадников в Риме, но даже прежде, чем группа стала «закрытой», они заставили свои права уважать. Доказательством этому может служить 1268 год, когда в Венеции была учреждена государственная канцелярия во главе с великим канцлером. При этом было выставлено условие, что канцлер должен принадлежать к сословию граждан. Великий канцлер был эффективным главой не только канцелярии дожа, но и всей государственной службы республики. Он носил пурпур и рангом был выше сенаторов. Подчинялся только дожу, синьории и прокураторам Сан Марко. У него были все прерогативы аристократии, за исключением права участия в голосовании. Обязанности он исполнял пожизненно, а когда умирал, хоронили его с теми же почестями, что и самого дожа.
Другие посты были менее влиятельными, но тем не менее довольно важными, и занять их могли как граждане, так и патриции. Венеция в то время проявляла политическую мудрость: граждане становились оплотом олигархической системы, а не разрушительным элементом вне ее, особенно с тех пор, как были определены привилегии граждан. Иностранцам, желающим стать гражданами, требовалось прожить в Венеции или ее владениях не менее двадцати пяти лет. Стать гражданами de extra было еще труднее. Получившим этот статус обеспечивалась протекция за пределами республики. Некоторые счастливцы — выдающиеся ремесленники либо те, кто исполнил особое поручение, — могли быть вознаграждены вступлением в это сословие. Но затаенной мечтой каждого гражданина было выслужиться перед государством и занять место среди патрициев.
Это не означает, что против реформы Пьетро Градениго никто не выступал. Некоторые из тех, кого лишили права голоса, восставали, как некий Марино Бокконио, который в 1300 году организовал заговор с целью убийства дожа и свержения правительства. Он был из тех людей, кто особенно осуждал новые порядки. Человеком он был богатым, амбициозным, способным собрать значительную народную поддержку. Увы, он оказался не слишком талантливым заговорщиком, а с венецианской охраной порядка уже следовало считаться. Бокконио и десять его соратников были арестованы и повешены в традиционном месте — между двумя колоннами на Пьяцетте.[121] Его попытка защитить права сограждан потерпела фиаско. И этот случай не стал последним.
Тридцать первого января 1308 года в Ферраре умер маркиз Адзо д'Эсте VIII. На протяжении двухсот лет дом д'Эсте был одним из самых влиятельных в Северной Италии. В разное время под его влиянием находились Падуя и Верона, Мантуя и Модена, а в Ферраре в начале XIII века он активно выступал на стороне гвельфов против лидера гибеллинов Торелли-Салингуэрра. Когда в 1240 году город сдался венецианцам и Торелли-Салингуэрра взяли в плен, у д'Эсте появился шанс взять власть. Оставаясь сторонниками гвельфов, они фактически являлись венецианскими ставлениками, и это порой служило причиной неудовольствия сменяющих друг друга пап.
Смерть Адзо, однако, создала проблему. Он не оставил законного наследника, только двух братьев. Был, однако, и сын, Фоско, у которого, в свою очередь, имелся сын Фолко. Вот этого внука Адзо и назвал своим наследником. Это распоряжение вызвало беспорядки. Возмущенные братья оспорили завещание. Пытаясь защитить наследство сына, Фоско обратился за помощью к Венеции. Республика направила военные силы, а папа Климент V в своей новой резиденции в Авиньоне[122] решил во что бы то ни стало предотвратить захват Венецией Феррары и возобновил забытое папское распоряжение о сюзеренитете над городом, после чего решил спор в пользу братьев. Фоско оробел. Его позиция никогда не была сильной, и он не был готов выступить против папы. Разместив венецианский отряд в замке Тедальдо, он бежал в Венецию, переуступив республике права своего сына.
Папское войско вошло в Феррару, и легат, кардинал Пелагруа, направил дожу посольство с требованием немедленного отвода его войск. Венецианцы стояли твердо. Они не искали этой неожиданной конфронтации и не ожидали ее. Однако выгодное месторасположение замка Тедальдо и мост через реку По давали им стратегическое преимущество, а потому они не хотели поддаваться на угрозы, откуда бы те ни исходили. Легат предложил компромисс, согласно которому Венеция могла держать у себя город в качестве папского феода, за который они должны были выплачивать ежегодную ренту в 20 000 дукатов. Венецианцев такое предложение не устроило. Все права на Феррару, сказали они, им свободно уступил д'Эсте, так что о чем-то другом и речи идти не может.
Кардинал Пелагруа не согласился. 25 октября 1308 года он отвел венецианцам десять дней на размышления. Если они будут упорствовать в своем решении, республика, дож, его советники и все те, кто в нарушение папского распоряжения поддерживал их каким-либо образом, будут отлучены от церкви. Все венецианские товары и дома в Ферраре будут конфискованы, торговые договоры аннулированы, транспортные пути перекрыты. Венеция и Кьоджа, чьи корабли особенно мешали папским судам на реке По, будут блокированы, а привилегии, дарованные Венеции папой, отобраны.
Второй раз за двадцать пять лет Венеция стояла перед угрозой отлучения от церкви, однако в 1284 году все ограничивалось духовными санкциями, а на этот раз новое распоряжение затрагивало политическую и экономическую жизнь. На ранних стадиях проблема Феррары была доверена специальному комитету Большого совета, насчитывавшему двадцать человек, а позже, с ухудшением ситуации, возросшему до сорока пяти членов. Чтобы разобраться с нынешним кризисом, и этого числа было недостаточно, а потому собрался Большой совет, несколько сот человек. Мнения резко разделились. Большинство представителей casa vecchie, под предводительством Якопо Кверини, настаивали на капитуляции: правительства, говорили они, так же как и отдельные люди, должны бояться Бога и уважать наместника Христа на земле. Кроме того, после долгого периода войн Венеция не полностью оправилась, как в финансовом плане, так и в материальном. Не время сейчас вступать в новую войну: она может оказаться еще более разрушительной, чем прежние.
Дож Градениго, как и можно было ожидать, придерживался противоположного мнения. Это был политический, а не духовный вопрос. С политической точки зрения самым важным для каждого человека — будь он принц или обычный человек — является долг перед государством. Оно должно расширять свои владения, усиливать свое влияние, добиваться славы. Для этого редко представляются возможности. Мудрые государственные мужи должны не упустить их. Сейчас был как раз такой шанс: в случае успеха Венеция могла обрести превосходство и возможность беспрепятственного продвижения на всей реке По. Права республики на Феррару неопровержимы. Что до папы Климента, находившегося далеко за Альпами, то его просто неправильно информировали. Как только ему все объяснят, он сразу увидит, что венецианцы — верные сыны церкви и хотят ими оставаться впредь.[123]
Дебаты были долгими и яростными и не ограничивались залом заседаний. Снова вспыхнули разногласия между двумя главными фракциями: с одной стороны — старыми родами (case vecchie), состоявшими из сторонников папы, гвельфов, во главе с семьями Кверини и Тьеполо, а с другой стороны — фракцией олигархов, желавших территориальной экспансии и представленных семьями Градениго и Дандоло. Стычки и драки стали обычным явлением. Без оружия горожане на улицу не выходили. Сторонники дожа оказались сильнее. Феррара была венецианской собственностью, такой она и останется. В город назначили венецианского подесту, а феррарцам предоставили все права венецианцев.
Последствия проявились не сразу. Пришла зима, и сообщение с Авиньоном стало затруднительным. К началу весны 1309 года решили послать делегацию к папе Клименту — объяснить «почтительно, но с достоинством» позицию венецианцев. Увы, делегация прибыла слишком поздно. В тот самый день, когда послы собрались выехать, в четверг 27 марта, папа провозгласил отлучение республики от церкви. Условия оказались даже страшнее, чем можно было ожидать. В дополнение к ранее объявленным санкциям подданные дожа освобождались от данной ими клятвы в лояльности. Им не разрешалось давать показания или составлять завещания. Любой человек мог покуситься на их свободу или даже взять их в рабство, и за это его не привлекли бы к ответственности ни на этом свете, ни на том. Наконец, всем священнослужителям надлежало оставить владения республики в течение десяти дней по истечении месяца отсрочки.