Говард Лафкрафт. Зов Ктулху
--------------------------------------------------------------- Перевод: Э. Серова, П. Лебедев, Т. Мусатова, Т.Таланова, 1993 г. OCR: Михаил Субханкулов--------------------------------------------------------------- "Можно предположить, что еще сохранились представители техмогущественных сил или существ... свидетели того страшно далекого периода,когда сознание являло себя в формах и проявлениях, исчезнувших задолго доприхода волны человеческой цивилизации... в формах, память о которыхсохранили лишь поэзия и легенда, назвавшие их богами, чудовищами имифическими созданиями всех видов и родов..." Элджернон БлэквудI. Ужас в глине
Проявлением наибольшего милосердия в нашем мире является, на мойвзгляд, неспособность человеческого разума связать воедино все, что этот мирв себя включает. Мы живем на тихом островке невежества посреди темного морябесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далекие расстояния. Науки,каждая из которых тянет в своем направлении, до сих пор причиняли нам маловреда; однако настанет день и объединение разрозненных доселе обрывковзнания откроет перед нами такие ужасающие виды реальной действительности,что мы либо потеряем рассудок от увиденного, либо постараемся скрыться отэтого губительного просветления в покое и безопасности нового средневековья. Теософы высказали догадку о внушающем благоговейный страх величиикосмического цикла, в котором весь наш мир и человеческая раса являются лишьвременными обитателями. От их намеков на странные проявления давно минувшегокровь застыла бы в жилах, не будь они выражены в терминах, прикрытыхуспокоительным оптимизмом. Однако не они дали мне возможность единственныйраз заглянуть в эти запретные эпохи: меня дрожь пробирает по коже, когда яоб этом думаю, и охватывает безумие, когда я вижу это во сне. Этот проблеск,как и все грозные проблески истины, был вызван случайным соединением воединоразрозненных фрагментов – в данном случае одной старой газетной заметки изаписок умершего профессора. Я надеялось; что никому больше не удастсясовершить подобное соединение; во всяком случае, если мне суждена жизнь, тоя никогда сознательно не присоединю ни одного звена к этой ужасающей цепи.Думаю, что и профессор тоже намеревался хранить в тайне то, что узнал, инаверняка уничтожил бы свои записи, если бы внезапная смерть не помешалаему. Первое мое прикосновение к тому, о чем пойдет речь, случилось зимой1926-27 года, когда внезапно умер мой двоюродный дед, Джордж ГеммелЭйнджелл, заслуженный профессор в отставке, специалист по семитическимязыкам Брауновского университета в Провиденсе, Род-Айленд. ПрофессорЭйнджелл получил широкую известность как специалист по древним письменам, ик нему часто обращались руководители крупнейших музеев; поэтому его кончинав возрасте девяноста двух лет не прошла незамеченной. Интерес к этомусобытию значительно усиливали и загадочные обстоятельства, егосопровождавшие. Смерть настигла профессора во время его возвращения с местапричала парохода из Ньюпорта; свидетели утверждали, что он упал,столкнувшись с каким-то негром, по виду – моряком, неожиданно появившимсяиз одного из подозрительных темных дворов, выходивших на крутой склон холма,по которому пролегал кратчайший путь от побережья до дома покойною наВильямс-стрит. Врачи не могли обнаружить каких-либо следов насилия на теле,и, после долгих путаных дебатов, пришли к заключению, что смерть наступилавследствие чрезмерной нагрузки на сердце столь пожилого человека, вызваннойподъемом по очень крутому склону. Тогда я не видел причин сомневаться втаком выводе, однако впоследствии кое-какие сомнения у меня появились – идаже более: в конце концов я счел его маловероятным. Будучи наследником и душеприказчиком своего двоюродного деда, которыйумер бездетным вдовцом, я должен был тщательно изучить его архивы; с этойцелью я перевез все папки и коробки к себе в Бостон. Основная частьотобранных мною материалов была впоследствии опубликована АмериканскимАрхеологическим Обществом, но оставался еще один ящик, содержимое которого янашел наиболее загадочным и который не хотел показывать никому. Он былзаперт, причем я не мог обнаружить ключ до тех пор, пока не догадалсяосмотреть личную связку ключей профессора, которую тот носил с собой вкармане. Тут мне, наконец, удалось открыть ящик, однако, сделав это, ястолкнулся с новым препятствием, куда более сложным. Ибо откуда мне былознать, что означали обнаруженный мной глиняный барельеф, а такжеразрозненные записи и газетные вырезки, находившиеся в ящике? Неужели мойдед в старости оказался подвержен самым грубым суевериям? Я решил найтичудаковатого скульптора, несомненно ответственного за столь очевидноерасстройство прежде трезвою рассудка старого ученого. Барельеф представлял собой неправильный четырехугольник толщиной менеедюйма и площадью примерно пять на шесть дюймов; он был явно современногопроисхождения. Тем не менее изображенное на нем ничуть ни отвечалосовременности ни по духу, ни по замыслу, поскольку, при всей причудливости иразнообразии кубизма и футуризма, они редко воспроизводят ту загадочнуюрегулярность, которая таится в доисторических письменах. А в этомпроизведении такого рода письмена безусловно присутствовали, но я, несмотряна знакомство с бумагами и коллекцией древних рукописей деда, не мог ихидентифицировать с каким-либо конкретным источником или хотя бы получитьмалейший намек на их отдаленную принадлежность. Над этими иероглифами располагалась фигура, которая явно была плодомфантазии художника, хотя импрессионистская манера исполнения мешала точноопределить ее природу. Это было некое чудовище, или символ, представляющийчудовище, или просто нечто рожденное больным воображением. Если я скажу, чтов моем воображении, тоже отличающимся экстравагантностью, возниклиодновременно образы осьминога, дракона и карикатуры на человека, то,думается, я смогу передать дух изображенного существа. Мясистая голова,снабженная щупальцами, венчала нелепое чешуйчатое тело с недоразвитымикрыльями; причем именно общий контур этой фигуры делал ее столь пугающеужасной. Фигура располагалась на фоне, который должен был, по замыслуавтора, изображать некие циклопические архитектурные сооружения. Записи, которые содержались в одном ящике с этим барельефом вместе сгазетными вырезками, были выполнены рукой профессора Эйнджелла, причем,видимо, в последние годы жизни. То, что являлось, предположительно, основнымдокументом, было озаглавлено "КУЛЬТ ЦТУЛХУ", причем буквы были оченьтщательно выписаны, вероятно, ради избежания неправильного прочтения стольнеобычного слова. Сама рукопись была разбита на два раздела, первый изкоторых имел заглавие – "1925 – Сны и творчество по мотивам снов Х. А.Уилкокса, Томас- стрит, 7, Провиденс, Лонг-Айленд", а второй – "Рассказинспектора Джона Р. Легресса, Вьенвилльстрит, 121, Новый Орлеан, А. А. О. --собр, 1908 – заметки о том же+ свид. Проф. Уэбба" Остальные бумагипредставляли из себя краткие записи, в том числе содержание сновиденийразличных лиц, сновидений весьма необычных, выдержки из теософских книг ижурналов (в особенности – из книги У. Скотта-Эллиота "Атлантис и потеряннаяЛемурия"), все остальное же – заметки о наиболее долго действовавших тайныхкультовых обществах и сектах со ссылками на такие мифологические иантропологические источники как "Золотая ветвь" Фрезера и книга мисс Мюррей"Культ ведьм в Западной Европе". Газетные вырезки в основном касалисьслучаев особенно причудливых психических расстройств, а также вспышекгруппового помешательства или мании весной 1925 года. Первый раздел основной рукописи содержал весьма любопытную историю. Онаначалась 1 марта 1925 года, когда худой темноволосый молодой человек,нервически- возбужденный, явился к профессору Эйджеллу, принеся с собойглиняный барельеф, еще совсем свежий и потому влажный. На его визитнойкарточке значилось имя Генри Энтони Уилкокс и мой дед узнал в нем младшегосына из довольно известной семьи, который в последнее время изучалскульптуру в Художественной Школе Род-Айленда и проживал в одиночестве вФлер-де-Лиз-Билдинг, неподалеку от места своей учебы. Уилкокс был не погодам развитой юноша, известный своим талантом и своими чудачествами. Сраннего детства он испытывал живой интерес к странным историям и непонятнымсновидениям, о которых имел привычку рассказывать, Он называл себя"психически гиперсензитивным", а добропорядочные степенные жители старогокоммерческою района считали его просто "чудаком" и не воспринимали всерьез.Почти никогда не общаясь с людьми своего круга, он постепенно стал исчезатьиз поля зрения общества и теперь был известен лишь небольшой группе эстетовиз других городов. Даже Клуб Искусств Провиденса, стремившийся сохранитьсвой консерватизм, находил его почти безнадежным. В день своего визита, как сообщала рукопись профессора, скульптор безвсякого вступления, сразу попросил хозяина помочь ему разобраться виероглифах на барельефе. Говорил он в мечтательной и высокопарной манере,которая позволяла предположить в нем склонность к позерству и не вызываласимпатии; неудивительно, что мой дед ответил ему довольно резко, ибоподозрительная свежесть изделия' свидетельствовала о том, что все это неимеет никакого отношения к археологии. Возражения юного Уилкокса, которыепроизвели на моего деда столь сильное впечатление, что он счел нужным ихзапомнить и впоследствии воспроизвести письменно, носили поэтический ифантастический характер, что было весьма типично для его разговоров и, как ямог убедиться в дальнейшем, вообще было ею характерной чертой. Он сказал:"Разумеется, он совсем новый, потому что я сделал его прошлой ночью во сне,где мне явились странные города; а сны старше, чем созерцательный Сфинкс илиокруженный садами Вавилон". И вот тогда он начал свое бессвязное повествование, которое пробудилодремлющую память и завоевало горячий интерес моего деда. Предыдущей ночьюслучились небольшие подземные толчки, наиболее ощутимые в Новой Англии запоследние годы; это очень сильно повлияло на воображение Уилкокса. Когда онлег спать, то увидел совершенно невероятный сон об огромных Циклопическихгородах из титанических блоков и о взметнувшихся до неба монолитах,источавших зеленую илистую жидкость и начиненных потаенным ужасом. Стены иколонны там были покрыты иероглифами, а снизу, с какой-то неопределеннойточки звучал голос, который голосом не был; хаотическое ощущение, котороелишь силой воображения могло быть преобразовано в звук и, тем не менее,Уилкокс попытался передать его почти непроизносимым сочетанием букв --"Цтулху фхтагн". Эта вербальная путаница оказалась ключом к воспоминанию, котороевзволновало и расстроило профессора Эйнджелла. Он опросил скульптора снаучной дотошностью, и неистовой сосредоточенностью взялся изучать барельеф,над которым, не осознавая этого, во время сна работал юноша и который увиделперед собой, очнувшись, продрогший и одетый в одну лишь ночную рубашку. Каксказал впоследствии Уилкокс, мой дед сетовал на свою старость, так каксчитал, что именно она не позволила ему достаточно быстро распознатьиероглифы и изображения на барельефе. Многие из его вопросов казалисьпосетителю совершенно посторонними, в особенности те, которые содержалипопытку как-то связать его с различными странными культами, сектами илисообществами; Уилкокс с недоумением воспринимал неоднократные заверенияпрофессора, что тот сохранит в тайне его признание в принадлежности ккакому-либо из широко распространенных мистических или языческих религиозныхобъединений. Когда же профессор Эйнджелл убедился в полном невежествескульптора в любых культовых вопросах, равно как и в области криптографии,он стал добиваться от своего гостя согласия сообщать ему о содержаниипоследующих сновидений. Это принесло свои плоды, и после упоминания о первомвизите рукопись содержала сообщения о ежедневных приходах молодого человека,во время которых он рассказывал о ярких эпизодах своих ночных видений, гдевсегда содержались некие ужасающие циклопические пейзажи с нагромождениямитемных, сочащихся камней, и всегда там присутствовал подземный голос илиразум, который монотонно выкрикивал нечто загадочное, воспринимавшеесяорганами чувств как совершеннейшая тарабарщина. Два наиболее частовстречавшихся набора звуков описывались буквосочетаниями "Цтулху" и"Р'льех". 23-го марта, продолжала рукопись, Уилкокс не пришел; обращение неего квартиру показало, что он стал жертвой неизвестной лихорадки и былперевезен в свой семейный дом на Уотермэн-стрит. Той ночью он кричал,разбудив других художников, проживавших в доме, и с тех пор в его состояниичередовались периоды бреда с полным беспамятством. Мой дед сразу жетелефонировал его семье и с тех пор внимательно следил за состояниембольного, часто обращаясь за информацией в офис доктора Тоби на Тейер-стрит,который, как он узнал, был лечащим врачом. Пораженный лихорадкой мозгбольного населяли странные видения, и врача, сообщавшего о них, время отвремени охватывала дрожь. Видения эти содержали не только то, о чем преждерассказывал юный Уилкокс, но все чаще упоминались гигантские создания, "вцелые мили высотой", которые расхаживали или неуклюже передвигались вокруг.Ни разу он не описал эти объекты полностью связно, но те отрывочные слова,которые передавал доктор Тоби, убедили профессора, что существа эти,по-видимому, идентичны безымянным чудовищам, которых изобразил молодойчеловек в своей "сонной скульптуре". Упоминание этого объекта, добавлялдоктор, всегда предшествовало наступлению летаргии. Температура больного,как ни странно, не очень отличалась от нормальной; однако все симптомыуказывали скорее на настоящую лихорадку, чем на умственное расстройство. 2-го апреля около трех часов пополудни болезнь Уилкокса неожиданнопрекратилась. Он сел в своей кровати, изумленный пребыванием в домеродителей и не имевший никакого представления о том, что же происходило вдействительности и во сне начиная с ночи 22 марта. Врач нашел его состояниеудовлетворительным, и через три дня он вернулся в свою квартиру; однако,более не смог оказать никакой помощи профессору Эйнджеллу. Все следыпричудливых сновидений полностью исчезли из памяти Уилкокса, и мой дедпрекратил записи его ночных образов спустя неделю, в течение которой молодойчеловек пунктуально сообщал ему совершенно заурядные сны. Тут первый раздел рукописи заканчивался, однако сведения, содержащиесяв отрывочных записях, давали дополнительную пищу для размышлений – и стольмного, что лишь присущий мне скептицизм, составлявший в то время основу моейфилософии, мог способствовать сохранению недоверчивого отношения кхудожнику. Упомянутые записи представляли собой содержание сновиденийразличных людей и относились именно к тому периоду, когда юный Уилкокссовершал свои необычные визиты. Похоже, что мой дед развернул весьмаобширные исследования, опрашивая почти всех своих знакомых, к кому могсвободно обратиться, об их сновидениях, фиксируя даты их появлений.Отношение к его просьбам, видимо, было различным, но в целом он получил такмного откликов, что ни один человек не справился бы с ними без секретаря.Исходная корреспонденция не сохранилась, однако заметки профессора былиподробными и включали все значимые детали ночных видений. При этом "средниелюди", обычные представители деловых и общественных кругов – по традициисчитающиеся в Новой Англии "солью земли" – давали почти полностьюнегативные результаты, хотя время от времени среди них встречались тяжелые,плохо сформированные ночные видения – имевшие место всегда между 23 марта и2 апреля, то есть в период горячки юного Уилкокса. Люди науки оказались чутьболее подверженными аффекту, хотя всего лишь четыре описания содержалимимолетные проблески странных ландшафтов, да в одном случае упоминалосьналичие чего- то аномального, вызвавшего страх. Прямое отношение к теме исследования имели только сновидения поэтов ихудожников, и я предполагаю, что если бы была использована возможностьсопоставить их содержание, не удалось бы избежать самой настоящей паники.Скажу больше, поскольку самих писем от опрошенных здесь не было, яподозревал, что имели место наводящие вопросы или даже, что данные былиподтасованы под желаемый результат. Вот почему я продолжал думать, чтоУилкокс, каким-то образом осведомленный о материалах, собранных моим дедомраньше, оказал внушающее воздействие на престарелого ученого. Короче говоря,отклики эстетов давали волнующую картину. Начиная с 28 февраля и по 2 апреляочень многие из них видели во сне весьма причудливые вещи, причеминтенсивность сновидений была заметно выше в период лихорадки скульптора.Больше четверти сообщений содержали описание сцен и полузвуков, похожих нате, что приводил Уилкокс; некоторые из опрошенных признавались, что испыталисильнейший страх перед гигантским непонятным объектом, появлявшимся подконец сна. Один из случаев, описанный особенно подробно, оказался весьмапечальным. Широко известный архитектор, имевший пристрастие к теософии иоккультным наукам, в день начала болезни Уилкокса впал в буйноепомешательство и скончался через несколько месяцев, причем он почтинепрерывно кричал, умоляя спасти его от какого-то адского существа. Если бымой дед в своих записях вместо номеров указывал подлинные имена своихкорреспондентов, то я смог бы предпринять какие-то собственные попыткирасследования, но за исключением отдельных случаев такой возможности у меняне было. Последняя группа дала наиболее подробные описания своихвпечатлений. Меня очень интересовало отношение всех опрошенных кисследованиям, предпринятым профессором. На мой взгляд, хорошо, что они таки не узнали об их результатах. Вырезки из газет, как я выяснил, имели отношение к различным случаямпаники, психозов, маниакальных явлений и чудачеств, происшедшим заописываемый период времени. Профессору Эйнджеллу, по-видимому, потребовалосьцелое пресс-бюро для выполнения этой работы, поскольку количество вырезокбыло огромным, а источники сообщений разбросаны по всему земному шару. Здесьбыло сообщение о ночном самоубийстве в Лондоне, когда одинокий человек сдиким криком выбросился во сне из окна. Было и бессвязное послание киздателю одной газеты в Южной Африке, в котором какой-то фанатик делалзловещие предсказания на основании видений, явившихся ему во сне. Заметка изКалифорнии описывала теософскую колонию, члены которой, нарядившись в белыеодежды, все вместе приготовились к некоему "славному завершению", которое,однако, так и не наступило; сообщение из Индии осторожно намекало насерьезные волнения среди местного населения, возникшие в конце марта,Участились оргии колдунов на Гаити; корреспонденты из Африки также сообщалиоб угрожающих признаках народных волнений. Американские военные наФиллипинах отметили факты тревожного поведения некоторых племен, анью-йоркские полицейские были окружены возбужденной толпой впавших вистерику левантийцев в ночь с 22 на 23 марта. Запад Ирландии тоже был полондиких слухов и пересудов, а живописец Ардуа- Бонно, известныйприверженностью к фантастическим сюжетам, выставил исполненное богохульстваполотно под названием "Пейзаж из сна" на весеннем слоне в Париже в 1926году. Записи же о беспорядках в психиатрических больницах были стольмногочисленны, что лишь чудо могло помешать медицинскому сообществу обратитьвнимание на это странное совпадение и сделать выводы о вмешательствемистических сил. Этим зловещим подбором вырезок все было сказано и я сепия струдом могу представить, что какой-то бесчувственный рационализм побудилменя отложить все это в сторону. Однако тогда я был убежден, что юныйУилкокс осведомлен о более ранних материалах, упомянутых профессором.II. Рассказ инспектора Легресса
Материалы, которые придали сну скульптора и его барельефу такуюзначимость в глазах моего деда, составляли тему второго раздела обширнойрукописи. Случилось так, что ранее профессор Эйнджелл уже видел дьявольскиеочертания безымянного чудовища, ломал голову над неизвестными иероглифами ислышал зловещие звуки, которые можно было воспроизвести только как "Цтулху",причем все это выступало в такой внушающей ужас связи, что жадный интереспрофессора к Уилкоксу и поиск все новых подробностей были вполнеобъяснимыми. Речь идет о событиях, происшедших в 1908 году, то есть семнадцатьюгодами ранее, когда Американское Археологическое Общество проводило своюежегодную конференцию в Сент-Луисе. Профессор Эйнджелл в силу своегоавторитета и признанных научных достижений, играл существенную роль во всехобсуждениях; и был одним из первых, к кому обращались с вопросами ипроблемами, требующими экспертной оценки. Главным и наиболее интересным среди всех неспециалистов на этойконференции был вполне заурядной внешности мужчина средних лет, прибывший изНового Орлеана для того, чтобы получить информацию, недоступную тамошнимместным источникам. Его звали Джон Рэймон Легресс, и по профессии он былполицейским инспектором. С собой он привез и сам предмет интереса --гротескную, омерзительного вида и, по всей видимости, весьма древнююкаменную фигурку, происхождение которой было ему неизвестно. Не стоит думать, что инспектор Легресс хоть в какой-то степениинтересовался археологией. Напротив, его желание получить консультациюобъяснялось чисто профессиональными соображениями. Эта статуэтка, идол,фетиш, или что-то еще; была конфискована в болотистых лесах южнее НовогоОрлеана во время облавы на сборище, как предполагалось – колдовское; причемобряды, связанные с ним, были столь отвратительны и изощрены, что полиция немогла отнестись к ним иначе, как к некоему темному культу, доселе совершеннонеизвестному и куда более дьявольскому, чем самые мрачные африканскиеколдовские секты. По поводу его истоков, кроме отрывочных ималоправдоподобных сведений, полученных от задержанных участников церемонии,ничего не было выяснено; поэтому полиция была заинтересована в любыхсведениях, любых суждениях специалистов, которые помогли бы объяснитьустрашающий символ и, благодаря ему, добраться до первоисточников культа. Инспектор Легресс был явно не готов к тому впечатлению, котороепроизвело его сообщение. Одного вида привезенной им вещицы оказалосьдостаточно, чтобы привести всех собравшихся ученых мужей в состояниесильнейшего возбуждения, они тут же столпились вокруг гостя, уставившись намаленькую фигурку, крайняя необычность которой, наряду с ее явнойпринадлежностью к глубокой древности, свидетельствовала о возможностизаглянуть в доселе неизвестные и потому захватывающие горизонты античности. Рука неизвестного скульптора вдохнула жизнь в этот жуткого вида объект;и вместе с тем в тусклую зеленоватую поверхность неизвестного камня были,казалось, вписаны века и даже целые тысячелетия. Фигурка, медленно переходившая из рук в руки и подвергавшаясятщательному осмотру, имела семь-восемь дюймов в высоту. Она изображаламонстра, очертания которого смутно напоминали антропоидные, однако у негобыла голова осьминога, лицо представляло собой массу щупалец, тело былочешуйчатым, гигантские когти на передних и задних лапах, а сзади – длинные,узкие крылья. Это создание, которое казалось исполненным губительногопротивоестественного зла, имело тучное и дородное сложение и сидело накорточках на прямоугольной подставке или пьедестале, покрытом неизвестнымииероглифами. Кончики крыльев касались заднего края подставки, седалищезанимало ее центр, в то время как длинные кривые когти скрюченных задних лапвцепились в передний край подставки и протянулись под ее дно на четвертьдлины. Голова монстра была наклонена вперед, так, что кончики лицевыхщупалец касались верхушек огромных передних когтей, которые обхватывалиприподнятые колени. Существо это казалось аномально живым и, так какпроисхождение его было совершенно неизвестным, тем более страшным.Запредельный возраст этого предмета был очевиден; и в то же время ни однойниточкой не была связана эта вещица ни с каким известным видом искусствавремен начала цивилизации – так же, впрочем, как и любого другого периода. Даже материал, из которого была изготовлена фигурка, остался загадкой,поскольку зеленовато-черный камень с золотыми и радужными крапинками ипрожилками не напоминал ничего из известного в геологии или минералогии.Письмена вдоль основания тоже поставили всех в тупик: никто изприсутствовавших не мог соотнести их с известными лингвистическими формаминесмотря на то, что здесь собралось не менее половины мировых экспертов вэтой области. Иероглифы эти, как по форме, так и по содержанию, принадлежалик чему-то страшно далекому и отличному от нашего человеческого мира; онивыглядели напоминанием о древних и неосвященных циклах жизни, в которых нами нашим представлениям не было места. И все-таки, пока присутствующие ученые безнадежно качали головами ипризнавали свое бессилие перед лицом задачи, поставленной инспектором,нашелся в этом собрании человек, увидевший штрихи причудливой близости,смутного сходства этой фигурки монстра и письменных форм, его сопровождающихи того события, свидетелем которого он был, и о котором рассказал снекоторой неуверенностью. Им оказался ныне покойный профессор Уильям ЧэннингУэбб, профессор антропологии Принстонского университета, не без основанийпризнанный выдающимся исследователем. Сорок восемь лет назад профессор Уэбб участвовал в экспедиции поИсландии и Гренландии в поисках древних рунических рукописей, раскрытьсекрет которых ему так и не удалось; будучи на западном побережьеГренландии, он столкнулся с необычным племенем вырождающихся эскимосов, чьярелигия, представлявшая собой своеобразную форму поклонения дьяволу,напугала его своей чрезвычайной кровожадностью и своими отвратительнымиритуалами. Это было верование, о котором все прочие эскимосы знали оченьмало и упоминали всегда с содроганием; они говорили, что эта религия пришлаиз ужасных древних эпох, с времен, что были еще до сотворения мира. Помимоотвратительных ритуалов и человеческих жертвоприношений были там и довольностранные традиционные обряды, посвященные верховному дьяволу или"торнасуку", а для наименования последнего профессор Уэбб нашел фонетическоесоответствие в названии "ангекок" или "жрецколдун", записав латинскимибуквами как можно ближе к звучанию оригинала, Но в данному случае наиболееважен был фетиш, который хранили служители культа и вокруг которого верующиетанцевали, когда утренняя заря загоралась над ледяными скалами. Фетиш, какзаявил профессор, представлял собой очень грубо выполненный каменныйбарельеф, содержащий какое-то жуткое изображение и загадочные письмена.Насколько он припоминал, во всех своих основных моментах то изображениепоходило на дьявольскую вещицу, лежавшую сейчас перед ними. Это сообщение, принятое присутствующими с изумлением и тревогой,вдвойне взволновало инспектора Легресса; он тут же принялся засыпатьпрофессора вопросами. Поскольку он отметил и тщательно записал заклинаниялюдей, арестованных его подчиненными на болоте, то просил профессора Уэббакак можно точнее припомнить звучание слогов, которые выкрикивалипоклонявшиеся дьяволу эскимосы. За этим последовало скрупулезное сравнениедеталей, завершившееся моментом подлинного и всеобщего изумления иблагоговейной тишины, когда и детектив, и ученый признали полнуюидентичность фраз, использованных двумя сатанинскими культами, которыхразделяли такие гигантские пространства. Итак, и эскимосские колдуны иболотные жрецы из Луизианы пели, обращаясь к внешне сходным идолам,следующее – предположение о делении на слова было сделано на основании паузв пении – "Пх'нглуи мглв'нафх Цтулху Р'льех вгах'нагл фхтагн". Легресс имел преимущество перед профессором Уэббом в том, что некоторыеиз захваченных полицией людей сообщили смысл этих звукосочетаний, По ихсловам, текст означал: "В своем доме в Р'льехе мертвый Цтулху спит, ожидая своего часа". Тут уже инспектор Легресс, повинуясь общему настоятельному требованию,'подробно рассказал историю, происшедшую с болотными служителями культа;историю, которой мой дед придавал большое значение. Его рассказ былвоплощением мечты специалиста по мифологии или теософа, показывающимпотрясающую распространенность космических фантазий среди таких примитивныхкаст и парий, от которых менее всего можно было этого ожидать. Первого ноября 1907 года в полицию Нового Орлеана поступили отчаянныезаявления из южных районов, местностей болот и лагун, Тамошние поселенцы, восновном грубые, но дружелюбные потомки племени Лафитта, были охваченыужасом в результате непонятного явления, происшедшего ночью, Это былонесомненно колдовство, но колдовство столь кошмарное, что им такое не моглодаже придти в голову; некоторые из женщин и детей исчезли с того момента,как зловещие звуки тамтама начали доноситься из глубин черного леса, вкоторый не решался заходить ни дин из местных жителей. Оттуда слышалисьбезумные крики и вопли истязаемых, леденящее душу пение, видны былидьявольские пляски огоньков; всего этого, как заключил напуганный посланник,люди уже не могли выносить. Итак, двадцать полицейских, разместившихся на двух повозках иавтомобиле, отправились на место происшествия, захватив с собой дрожащего отиспуга скваттера в качестве проводника. Когда проезжая дорога закончилась,все вылезли из повозок и машины и несколько миль в полном молчании шлепалипо грязи через мрачный кипарисовый лес, под покровы которого никогда непроникал дневной свет. Страшные корни и свисающие с деревьев петлииспанского лишайника окружали их, а появлявшиеся время от времени грудымокрых камней или обломки сгнившей стены усиливали ощущение болезненностиэтого ландшафта и чувство депрессии. Наконец, показалась жалкая кучка хижин,поселок скваттеров и доведенные до истерики обитатели выскочили навстречу.Издалека слышались приглушенные звуки тамтамов; и порыв ветра иногдаприносил с собой леденящий душу крик. Красноватый огонь, казалось,просачивался сквозь бледный подлесок, запуганные скваттеры наотрезотказались сделать хоть один шаг по направлению к сборищу нечестивых ипоэтому инспектор Легресс со своими девятнадцатью полицейскими дальше пошелбез проводников. Местность; в которую вступали сейчас полицейские, всегда имела дурнуюрепутацию, и белые люди, как правило, избегали здесь появляться. Ходилилегенды таинственном озере, в котором обитает гигантский бесформенный белыйполип со светящимися глазами, а скваттеры шепотом рассказали, что в этомлесу дьяволы с крыльями летучих мышей вылетают из земляных нор и в полночьводят жуткие хороводы. Они уверяли, что все это происходило еще до того,'как здесь появились индейцы, до того, как появились люди, даже до того, какв этом лесу появились звери и птицы. Это был настоящий кошмар и увидеть егоозначало умереть. Люди старались держаться от этих мест подальше, нонынешний колдовской шабаш происходил в непосредственной близости от ихпоселка, и скваттеров, по всей видимости, само по себе место сборища пугалокуда сильнее, чем доносящиеся оттуда вопли. Лишь только поэт или безумец мог бы отдать должное тем звукам, которыедоносились до людей Легресса, продиравшихся сквозь болотистую чащу понаправлению к красному свечению и глухим ударам тамтама. Есть, как известно,звуки, присущие животным, и звуки, присущие человеку; и жутко становится,когда источники их вдруг меняются местами. Разнузданные частники оргии былив состоянии звериной ярости, они взвинчивали себя до демонических высотзавываниями и пронзительными криками, прорывавшимися сквозь толщу ночноголеса и вибрировавшими в ней, подобно смрадным испарением из бездны ада.Время от времени беспорядочное улюлюканье прекращалось, и тогда слаженныйхор грубых голосов начинал распевать страшную обрядовую фразу: "Пх'нглуи мглв'нафх Цтулху Р'льех вгах'нагл фхтагн". Наконец полицейские достигли места, где деревья росли пореже, и передними открылось жуткое зрелище. Четверо из них зашатались, один упал вобморок, двое в страхе закричали, однако крик их, к счастью, заглушалабезумная какофония оргии, Легресс плеснул болотной водой в лицо потерявшемусознание товарищу и вскоре все они стояли рядом, дрожа и почтизагипнотизированные ужасом. Над поверхностью болота располагался травянистый островок, площадьюпримерно в акр, лишенный деревьев и довольно сухой. На нем в данный моментпрыгала и извивалась толпа настолько уродливых представителей человеческойпороды, которых могли представить и изобразить разве что художники самойпричудливой и извращенной фантазии. Лишенное одежды, это отродье топталось,выло и корчилось вокруг чудовищного костра кольцеобразной формы; в центрекостра, появляясь поминутно в разрывах огненной завесы, возвышался большойгранитный монолит примерно в восемь футов, на вершине которого, несоразмерноминиатюрная, покоилась резная фигурка. С десяти виселиц, расположенных черезравные промежутки по кругу, свисали причудливо вывернутые тела несчастныхисчезнувших скваттеров. Именно внутри этого круга, подпрыгивая и вопя,двигаясь в нескончаемой вакханалии между кольцом тел и кольцом огня,бесновалась толпа дикарей. Возможно это было лишь игрой воспаленного воображения, но одному изполицейских, экспансивному испанцу, послышалось, что откуда-то издалекадоносятся звуки, как бы вторящие ритуальному пению, и отзвук этот шел изглубины леса, хранилища древних страхов и легенд. Человека этого, Жозефа Д.Галвеса, я последствии опрашивал, и он действительно оказался чрезвычайновпечатлительным. Он уверял даже, что видел слабое биение больших крыльев, атакже отблеск сверкающих глаз и очертания громадной белой массы за самымидальними деревьями – но тут, я думаю, он стал жертвой местных суеверий. На самом деле, полицейские оставались в состоянии ступора всегонесколько мгновений. Чувство долга возобладало: хотя в толпе было не менеесотни беснующихся ублюдков, полицейские полагались на свое оружие ирешительно двинулись вперед. В течение последовавших пяти минут шум и хаосстали совершенно неописуемыми, Дубинки полицейских наносили страшные удары,грохотали револьверные выстрелы, и, в результате, Легресс насчитал сороксемь угрюмых пленников, которым он приказал одеться и выстроиться междудвумя рядами полицейских. Пятеро участников колдовского шабаша были убиты, адвое тяжело раненных были перенесены на импровизированных носилках своимиплененными товарищами. Фигурку с монолита, разумеется, сняли и Легрессзабрал ее с собой. После того как изнурительное путешествие завершилось, пленники былитщательно допрошены и обследованы в полицейском управлении. Все ониоказались людьми смешанной крови, чрезвычайно низкого умственного развития,да еще и с психическими отклонениями. Большая часть из них была матросами, агорстка негров и мулатов, в основном из Вест-Индии, или португальцев состровов Кэйп-Верде, привносила оттенок колдовства в этот разнородный культ.Но еще до того, как были заданы все вопросы, выяснилось, что здесь речь идето чем-то значительно более древнем и глубоком, чем негритянский фетишизм.Какими бы дефективными и невежественными ни были эти люди, они судивительной последовательностью придерживались центральной идеи своегоотвратительного верования, Они поклонялись, по их собственным словам, Великим Старейшинам, которыесуществовали еще за века до того, как на земле появились первые люди, икоторые пришли в совсем молодой мир с небес. Эти Старейшины теперь ушли,удалились вглубь земли и под дно моря; однако их мертвые тела рассказалисвои секреты первому человеку в его снах, и он создал культ, который никогдане умрет. Это был именно их культ, и пленники утверждали, что он всегдасуществовал и всегда будет существовать, скрытый в отдаленных пустынях итемных местах по всему миру, до тех пор, пока великий жрец Цтулху неподнимется из своего темного дома в великом городе Р'льехе под толщей вод, ине станет властелином мира. Наступит день, и он, когда звезды будут