Глава двенадцатая. МАХНОВЩИНА И АНАРХИЗМ

 

Анархизм несет в себе два мира — мир философии, идеи, и мир практических достижений, действий. Между собою они нахо­дятся в тесной связи. Борющийся рабочий класс привлекает, глав­ным образом, конкретная, практическая сторона анархизма. Основанием практического анархизма является принцип револю­ционной инициативы трудящихся и их самоосвобождения. Отсюда сам по себе вытекает в дальнейшем и принцип безгосударственности и самоуправления трудящихся в новом обществе. Но до сих пор в истории пролетарской борьбы мы не имеем примера массового анархического движения в его чистом, строго принципиальном ви­де. Все бывшие до сих пор движения рабочих и крестьян были движениями в рамках капиталистического строя, с тем или иным анархическим оттенком. И это вполне понятно.

Рабочие классы находятся не в мире желательного, а в мире существующего, где они ежедневно подвержены физическим и пси­хическим воздействиям враждебных сил. Помимо анархического мира идей, слабого в своем распространении, они постоянно испы­тывают на себе воздействие всей обстановки капиталистического мира.

Естественно, что и борьба, которую ведут рабочие и крестьяне, неизбежно несет на себе печать условий и особенностей существу­ющего. Эта борьба не может родиться в готовой, законченной анар­хической форме, отвечать всем требованиям идеала. Такая законченная форма возможна лишь в узких политических кружках, и опять же не на практике, а в планах, в программах.

Широкая масса, начиная борьбу, особенно борьбу большую, не­избежно вначале совершает ошибки, допускает противоречия, ук­лонения и лишь в процессе этой борьбы выравнивает свою линию применительно к идеалу, за который борется.

Так всегда было. Так и в дальнейшем всегда будет. Как бы мы в предварительный, мирный период тщательно ни подготовили ор­ганизации и позиции рабочего класса, в первый день решительной массовой борьбы дело пойдет далеко не так, как намечалось в плане: в иных случаях самим фактом большого массового выступ­ления, непредвиденных уклонов и толчков массы некоторые пози­ции будут сдвинуты, потребуют уточнений. И лишь постепенно огромное массовое движение выберется на тот законченно-принци­пиальный путь, который ведет к цели.

Это, конечно, не означает, что предварительная организация позиций и сил рабочего класса не нужна. Наоборот, такая пред­варительная работа является единственным условием победы трудящихся. Но при этом следует постоянно помнить, что она далеко е венчает дело, что и при наличии ее движение потребует еще Проницательности в каждый момент, уменья быстро ориентироваться в новых складывающихся обстоятельствах, словом, — оно потребует революционной классовой стратегии, от которой в значи­тельной степени будет зависеть исход движения.

Анархический идеал велик и богат в разнообразии своих по­строений. Однако роль анархистов в социальной борьбе масс очень скромна. Их задача — помочь массам встать на правильный путь борьбы и создания нового общества. Если массовое движение не вступило еще в стадию решительного столкновения, они должны помочь массам уяснить смысл предстоящей борьбы, ее задачи и цели, должны помочь им наметить свои боевые позиции, органи­зовать свои силы. Если же движение вошло в стадию решительного столкновения, они, не теряя ни минуты времени, должны войти в него, помочь ему освободиться от ошибочных уклонов, поддержать массы в их первых творческих начинаниях, служить им мыслью, стремясь все время к тому, чтобы движение прочно встало на путь, ведущий к основной цели трудящихся. В этом основная и, пожалуй, единственная задача анархизма на ближайший период революции. Рабочий класс, овладевший прочно позициями борьбы и социаль­ного строительства, несомненно, не уступит более никому иници­ативы творчества. Он будет уже руководствоваться своей мыслью, создаст общество по своей схеме. Быть может, это будет анархи­ческая схема, но и она, и общество, по ней построенное, выйдут из недр освобожденного труда, срубленные и свинченные его мыс­лью, его волей.

Когда мы обращаемся к махновщине, то сразу же сталкиваемся с двумя основными сторонами этого движения: 1) народный, ни­зовой, истинно пролетарский источник его; оно зародилось в мас­сах, и массы от начала до конца поддерживают его, развивают и направляют; 2) оно не только стихийно, но вполне сознательно с первых дней своего зарождения стало опираться на некоторые бес­спорно анархические принципы: а) на право полной инициативы трудящихся, б) на право их хозяйственного и общественного са­моуправления, в) на принцип безгосударственности в социальном строительстве. В течение всего своего развития движение упорно и последовательно держится этих начал. Во имя их оно потеряло от 200 до 300 тысяч лучших сынов народа, отвергло союзы с иН кими бы то ни было государственными силами и в продолжение трех лет, в неслыханно тяжелых условиях, с героизмом, редким в истории, несет черное знамя угнетенного человечества, на котором написано — действительная свобода трудящихся, подлинное равен­ство в новом обществе.

В лице махновщины мы имеем массовое анархическое движение трудящихся — не вполне законченное, не вполне кристаллизован­ное, но устремленное к анархическому идеалу и пошедшее по анар­хическому пути.

Но потому именно, что движение это вышло из глубин масс, оно не располагало необходимыми теоретическими силами, нуж­ными при всяком большом социальном движении. Этот недостаток сказался в том, что движение, перед лицом суровой действитель­ности, запаздывало в развитии своих идей и лозунгов, в выработке

конкретных практических форм своих. Поэтому оно медленно и тяжело развивалось, особенно ввиду многочисленных враждебных сил, со всех сторон вцепившихся в него.

Следовало бы ожидать, что анархисты, так много говорившие всегда о массовом революционном движении, годами ждавшие его, как пришествия Мессии, поспешат войти в это движение, слиться с ним, отдаться ему целиком. На самом деле этого не произошло.

Большинство русских анархистов, прошедших теоретическую школу анархизма, пребывало в своих изолированных, никому в то время не нужных кружках, стояло в стороне, допытывалось, что это за движение, как к нему следует отнестись, и бездействовало, утешая себя той мыслью, что движение как будто не чисто анар­хическое.

Между тем их помощь движению, особенно в то время, когда большевизм не разорвал еще нормальный рост последнего, была бы неоценима. Массы до зарезу нуждались в работниках, которые могли бы формулировать и развивать их идеи, выносить эти идеи на широкий простор жизни, разрабатывать формы движения и на­правлять его дальнейший ход. Анархисты не захотели быть этими работниками. Тем самым они нанесли огромный ущерб и движе­нию, и себе. Движению — тем, что не отдали ему вовремя своих организационных и культурных сил, вследствие чего движение раз­вивалось медленно, в муках, обходясь теми малыми теоретически­ми силами, которые имелись у масс. А себе анархисты нанесли вред тем, что ограничили свою связь с живой действительностью и тем самым обрекли себя на бездеятельность и бесплодие.

Мы обязаны констатировать, что русские анархисты проспали в своих кружках величайшее массовое движение, которое в насто­ящей революции является пока что единственным, призванным осуществить исторические задачи порабощенного человечества.

Но в то же время мы считаем, что этот печальный факт про­изошел не случайно, что он имел вполне определенные причины. Остановимся на них.

Среди наших теоретиков анархизма большой процент составля­ют выходцы из интеллигенции. Это обстоятельство много значит. Находясь под знаменем анархизма, многие из них все же не могли целиком порвать с психологией среды, из которой вышли. Больше Других занимаясь теорией анархизма, они постепенно проникались сознанием руководительства в анархическом мире и считали, что и само анархическое движение начнется от них или при их не­посредственном участии. Движение началось далеко от них, на ок­раине, и притом в самых глубинах современного общества. Лишь немногие из теоретиков анархизма нашли в себе необходимые чут­кость и мужество признать это движение именно тем, к которому их давно подготовлял анархизм, и поспешить к нему на помощь, правильнее будет сказать, что из всех интеллигентных, теорети-ески образованных анархистов только Волин решительно вошел в Движение, полностью отдав ему свои способности, силы и знания, ольшинство же теоретических работников анархизма остались в стороне от него. Это, конечно, не говорит ни против махновщины ни против анархизма, а только против тех анархистов и анархических организаций, которые в момент исторического социального движения крестьян и рабочих оказались настолько узки, пассивны и беспомощны, что даже не сумели или не хотели подойти к своему делу, когда оно облеклось в плоть и кровь и звало на свое поле всех, кому дороги свобода труда и идеи анархизма.

Другой, еще более важной стороной бессилия и бездействия анархистов является путаность идей анархизма и организационный хаос в его рядах.

Несмотря на всю силу, положительность и бесспорность идеалов анархизма, в нем есть немало недоговоренностей, общих отвлечен­ных мест и уклонов в области, не связанные с социальным дви­жением трудящихся. Это создает почву для всякого рода кривых толкований целей анархизма, его практической программы.

До сих пор многие анархисты растрачивают свои силы над воп­росом — является ли проблемой анархизма освобождение класса, человечества или личности. Вопрос пустой, однако он постоянно возникает из некоторых неясных положений анархизма и дает ши­рокий простор злоупотреблениям в области анархической мысли, а затем и в области анархической практики.

Еще больший простор подобным злоупотреблениям дает неяс­ная теория анархической свободы личности. Конечно, люди дей­ствия, с сильной волей и сильно развитым революционным инстинктом, в идее анархической свободы личности увидят преж­де всего идею анархического отношения к каждой другой лич­ности, идею неустанной борьбы за анархическую свободу масс. Но люди, не ведавшие революционной страсти, заботящиеся боль­ше о проявлении своего «я», понимают эту идею по-своему. Вся­кий раз, когда вопрос заходит об организации анархической практики, о серьезной ответственности за нее, они хватаются за теорию анархической свободы личности и на основании ее про­тивятся всякой организации, бегут от всякой ответственности. Каждый из них уходит под свою «смоковницу», создает свое дело, проповедует свой анархизм. Мысль и действия анархистов рас­пыляются до абсурда.

Как результат этого, мы находим у русских анархистов изо­билие различных практических систем. В 1904-07 гг. мы имели практические программы безначальцев и чернознаменцев, пропо­ведовавших частичные экспроприации и безмотивный террор как методы анархической борьбы. Нетрудно видеть, что эти програм­мы являются выражением случайного настроения случайных лиц в анархизме и могли появиться и быть предложены в анархиче­ской среде лишь при условии слабо развитого чувства ответст­венности перед народом и его революцией. В последнее время мы имеем ряд теорий, то болеющих симпатиями к государствен­ной власти или к руководительству массами, то отвергающих принцип всякой организации и проповедующих абсолютную сво­боду личности или говорящих о слишком «универсальных» задачах анархизма, а в сущности стремящихся бежать от тяжелых обязанностей момента.

русских анархистов десятки лет треплет желтая малярия — дезорганизованность. Она выела в них чувство реальной мысли и к моменту революционной эпохи уготовила им историческое без­действие. Дезорганизованность есть родная сестра безответственно­сти, а обе вместе они ведут к измельчанию идеи и пустоте на практике.

Вот почему, когда массовое движение в лице махновщины вы­шло из народных глубин — анархисты оказались такими неподго­товленными, безвольными и слабыми.

Явление это, по-нашему, временное. Оно объясняется тем, что русский анархизм организационно еще не кристаллизовался. Он должен сорганизоваться, связав воедино всех тех, кто всем сердцем болеет за анархизм и кто прежде всего предан рабочему классу. Этим самым будет устранен наносной, дезорганизаторский элемент в анархизме.

Анархизм — не мистика, не разговор о прекрасном, не крик отчаяния. Он велик прежде всего своей преданностью угнетенному человечеству. Он несет в себе правду масс, их героизм и волевые устремления, и в настоящее время является единственным соци­альным учением, на которое массы могут доверчиво опереться в своей борьбе. Но, чтобы оправдать это доверие, анархизму недо­статочно быть только великой идеей, а анархистам — платониче­скими выразителями ее. Анархистам необходимо быть постоянными участниками, чернорабочими революционного движения масс. Тог­да это движение будет дышать всей полнотой анархических идеа­лов. Даром ничего не дается. Всякое дело требует настойчивых усилий и жертв. Анархизм должен обрести единство воли и един­ство действий, точное представление своих исторических задач. Анархизм должен войти в массу, слиться с ней.

Несмотря на то, что махновщина зародилась и развивалась са­мостоятельно, без воздействия со стороны анархических организа­ций, судьба ее и судьба анархизма тесно переплелись в русской действительности. Махновщина ярко светила анархическим светом. Повстанческая масса из всех социальных учений останавливалась с любовью единственно на анархизме. Очень многие повстанцы называли себя анархистами, не отказываясь от этого имени и перед лицом смерти. И в то же время анархизм дал махновщине не­сколько прекрасных работников, которые с полным самопожертво­ванием отдали свои силы и знания этому движению. Как ни мал был процент этих работников, они успели принести движению мно­го пользы, связав анархизм с трагической судьбой махновщины.

Это переплетение судеб анархизма и махновщины началось с середины 1919 г. Летом 1920 г. оно было закреплено на Украине одновременным походом большевиков на махновцев и анархистов [ наиболее ярко сказалось в октябре 1920 г., во время военно-по­этического соглашения махновцев с советвластью, когда махновцы первым условием этого соглашения поставили требование освобождения из тюрем Украины и Великороссии всех махновцев и анар­хистов и предоставления им права свободно исповедовать и рас­пространять свои идеи и понимания.

Попробуем обозначить хронологически процесс вхождения анар­хистов в махновское движение.

Еще с первых дней революции 1917 г. в Гуляй-Поле организо­валась группа анархистов-коммунистов, которая вела усиленную революционную работу в районе. Из этой группы вышли потом выдающиеся деятели и руководители махновщины — Н. Махно, С. Каретник, Марченко, Калашников, Лютый, Григорий Махно и другие. С самого зарождения махновщины эта группа находилась в тесной связи с движением.

В конце 1918 г. и начале 1919 г. в махновском районе созда­ются анархические группы и пытаются связаться с махновцами. Однако некоторые из этих групп, как, например, в г. Бердянске и иных местах, далеко не соответствовали призванию анархистов и кроме отрицательного ничего не обещали движению. К счастью, движение было настолько здоровым, что прошло мимо них…

В начале 1919 г. в Гуляй-Поле, кроме таких выдающихся ме­стных крестьян-анархистов, как Махно, Каретник, Марченко, Ва­силевский и др., были уже анархисты, приехавшие из городов от известных организаций — Бурбыга, Михалев-Павленко и др. Они работали исключительно на фронте или в повстанческих частях в тылу.

Весной 1919 г. в Гуляй-Поле приезжают несколько товарищей, занявшихся главным образом организацией культурно-просвети­тельного дела в районе: они осуществляют издание газеты «Путь к Свободе» — основной печатный орган махновцев, создают мес­тный Гуляй-польский Союз анархистов, начинающий работать в армии и среди крестьянства.

В это же время в Гуляй-Поле появляется анархическая орга­низация «Набат». Она работает в тесном контакте с махновцами, помогает им культурно и издает газету «Набат». Немного позже эта организация сливается с Гуляй-польским Союзом анархистов.

В мае из Иваново-Вознесенска в Гуляй-Поле приезжает группа рабочих-анархистов в количестве 36 человек. Среди них были из­вестные анархисты Черняков и Макеев. Часть приехавших посе­лилась в гуляй-польской коммуне, в семи верстах от Гуляй-Поля, часть пошла на культурную работу в районе и в армии.

А в мае 1919 г. Конфедерация анархистских организаций Ук­раины «Набат», являвшаяся наиболее активно действующей из всех анархистских организаций России, начинает понимать, что основ­ной пульс революционной жизни масс бьется в освободившемся повстанческом районе. Она решает направить свои силы в этот район. В начале июня 1919 г. она посылает в Г.-Поле Волина, Мрачного, Иосифа Эмигранта и других работников. Предполагалось после рабоче-крестьянского съезда, созывавшегося Военно-револю­ционным Советом на 15 июня в Г.-Поле, перенести туда коорди­национный центр Конфедерации. Но происшедшее сейчас же одновременное нападение на район большевиков и Деникина помешало этим начинаниям. До Гуляй-Поля доехал один Мрачный, вынужденный через день-два, ввиду общего отступления, уехать обратно. Волин же и другие застряли в Екатеринославе и лишь под Одессой в августе 1919 г. вошли в отступающую уже махновскую армию.

Однако анархисты вошли в движение с громадным опозданием, когда нормальное развитие его было прервано боевыми действиями, сбито с пути социального строительства и поставлено не­обходимостью на военные рельсы.

С конца 1918 по июнь 1919 г. в районе были прекрасные ус­ловия для созидательной работы на местах: фронт стоял за две­сти-триста верст, почти под Таганрогом, а многомиллионное население 8-10 уездов было предоставлено самому себе.

Теперь анархисты могли работать лишь в обстановке военных действий, находясь под беспрерывными обстрелами со всех сторон и ежедневно передвигаясь с места на место. В обстановке войны вошедшие в армию анархисты делали все, что было в их силах. Некоторые, как Макеев и Коган, вошли в боевую область действий; большинство же занималось культурной работой среди повстанцев и в селах, по которым проходили махновцы. Но это не была со­зидательная, творческая работа среди масс. Боевая обстановка су­зила ее, ограничив преимущественно беглой агитацией. О широкой созидательной работе нечего было и думать. Лишь в редких слу­чаях, при занятии например Александровска, Бердянска, Мелито­поля и ряда других городов и уездов, анархисты и махновцы имели временную возможность наметить работу в более широком масш­табе. Но военная волна то с одной, то с другой стороны вновь накатывалась, смывая намеченную работу, и вновь приходилось ограничиваться суженной агитацией и пропагандой среди повстан­цев и крестьян. Момент был неподходящий для широкой созида­тельной работы в массах.

Некоторые лица, не бывшие в движении или бывшие в нем кратковременно, на основании этого периода вывели то ошибочное заключение, что махновщина слишком много внимания уделяла военной стороне дела и недостаточно — положительной работе сре­ди масс. На самом же деле вся военная полоса в истории махнов­щины являлась продуктом не ее самой, а только тех условий, которые сложились в отношении нее с середины 1919 г.

Государственники-большевики прекрасно учли смысл махновского движения и положение анархизма в России. Для них явля­лось несомненным то, что в настоящий момент анархизм в России, вне связи с таким массовым движением, каковым была махновщи­на, не будет иметь под собою почвы, будет безопасным и безобид­ным для них явлением. И наоборот, анархизм являлся единственным мировоззрением, на которое махновщина могла опе­реться в своей непримиримой борьбе с большевизмом. Вот почему они настойчиво прилагали все усилия к тому, чтобы оторвать одно 01 Другого. И в конце концов объявили махновщину вне всяких

человеческих законов. При этом и в России, и особенно за границей они, как расчетливые дельцы, делают вид, что уверены в бесспор­ности своих действий и что, мол, лишь слепые или совсем не знающие Россию люди могут усомниться в разумности и справедливости этой меры.

Монархическую идею большевики официально не объявили вне закона, но всякий революционный шаг анархистов они называют махновщиной и, оправдывая свою подлость иезуитской политической фразеологией, бросают их в тюрьмы или рубят им головы. В конечном счете — и махновщина, и анархизм, не желающий холопствовать перед большевиками, находятся в одинаковом поло­жении.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Рассказанная здесь история далеко не представляет повстанче­ское движение во всем его объеме. Мы рассказали — крайне не­полно — историю лишь одного, главного его потока, зародившегося в гуляй-польском районе. Махновщина как социальное движение украинских тружеников значительно шире того, что нам удалось отметить в настоящей работе. Дух и лозунги ее всколыхнули боль­шинство губерний Украины. Почти в каждой из них среди крестьян и рабочих происходил известный психологический и социальный сдвиг; в каждой из них трудящиеся массы пытались осуществить свою независимость в махновском смысле; в каждой из них раз­давались призывы к социальной революции, зарождалась револю­ционная борьба и революционное творчество масс. И если бы мы могли проследить по всей Украине эти многочисленные ответвления махновщины, рассказать о каждом из них, связав их все вместе и осветив общим светом, то у нас получилась бы грандиозная кар­тина: многомиллионный революционный народ борется под знаме­нем махновщины за одну основную идею революции — свободу и равенство. Но такой работы в условиях большевистской действи­тельности, даже при готовности идти на любые лишения, произ­вести абсолютно невозможно.

И представленная книга, касающаяся лишь одного направления в движении, в связи с отсутствием значительной части докумен­тального и фактического материала невольно вышла урезанной.

Мы надеемся, что более полное исследование по истории махновского движения будет со временем произведено.

Помимо указанного, настоящая работа страдает еще тем, что в ней, быть может, недостаточно полно отмечены отрицательные сто­роны движения.

Ни одно социальное историческое движение, как бы ни было оно преисполнено возвышенных порывов, не может избежать оши­бок, существенных недочетов, отрицательных сторон. Есть они, конечно, и в махновщине. Но следует всегда помнить, что мах­новщина не являлась неким социальным экспериментом и, следовательно, не могла страдать ошибками, связанными с подобными опытами. Махновщина — лишь ярко выраженное движение масс, лишь их самоотверженный порыв преодолеть реакцию и спасти революцию. Следовательно, в этой области надо искать слабые места движения.

Самым серьезным недостатком движения является то, что в последние два года оно идет преимущественно военным путем. Но не сущностное свойство движения, а беда его, — это необходимость, навязанная ему создавшейся на Украине обстановкой.

Три года беспрерывной гражданской войны превратили юг Ук­раины в сплошную военную базу. Многочисленные армии разных партий исходили ее вдоль и поперек, разоряя трудящихся мате­риально, общественно и морально. Это измучило крестьян. Свело на нет первые результаты в деле трудового самоуправления. При­гасило в них дух общественного творчества. А махновщину эта обстановка оторвала от здоровой почвы: от общественно-созида­тельной работы в массах, — и заставила ее отдаться войне, прав­да, революционной, но все же войне.

И в настоящее время враги свободы прилагают все усилия к тому, чтобы не дать ей возможности сойти с этого тяжелого военного пути. В этом — великая трагедия махновщины. Она переживает ее в про­должение двух с лишним лет и, судя по общей обстановке в России, вероятно, и дальше будет длиться эта трагедия.

Этим самым дается ответ тем анархистам, которые, по не­осведомленности, принимая из третьих и пятых рук искаженные сведения о махновщине, ставили ей в упрек ее военный характер и на этом основании сторонились ее. Военный характер был на­вязан движению. Более того — все власти, бывшие на Украине, а главным образом коммунистическая, прилагали чрезвычайные усилия к тому, чтобы загнать движение в тупик, из которого только один выход — бандитизм. Вся тактика советской власти в борьбе с махновщиной в течение последних трех лет была по­строена на этом расчете. Может ли это быть аргументом против махновщины? Конечно, нет. Точно так же, говоря о военном ха­рактере движения, мы должны исходить не из того частного фак­та, что махновцы много времени отдали артиллерийским и кавалерийским боям, а из того, с чего начали махновцы, какие Цели они преследовали, какие средства выдвигали для их осу­ществления.

Мы знаем, что они начали с изгнания гетманской власти из страны, с провозглашения всей земли и всей промышленности собственностью трудового народа. Построение свободной жизни на началах полной трудовой и социальной независимости рабочих классов было их целью. Социальная революция и вольные советы трудящихся — средством, ведущим к этой цели.

В качестве революционеров действия, они, конечно, не ограничились одним изгнанием гетмана и провозглашением своих прав. Нет. Для наиболее полного поражения буржуазии, для ограждения своих прав и революционных завоеваний они организовали военную самозащиту, показав тем самым глубочайшее понимание своих задач в социальной революции. Ибо положительная программа революции может быть успешно выполнена лишь при условии что трудящиеся успеют вовремя уничтожить военную мощь буржуазного государства.

Махновское движение, хотя и было активным и наступатель­ным, являлось все-таки не всеобщим: охватывало лишь несколько губерний; оно за короткое время оказалось в окружении враждеб­ных сил — государственников-петлюровцев, государственников-большевиков и многочисленных армий Деникина, которые с разных сторон обрушились на него колоссальной военной мощью. Движе­ние должно было претерпеть сильные изменения в своей тактике, приемах и образе действия, будучи вынуждено отдавать большую часть своих сил военной стороне в борьбе за свободу. Но в этом, как мы сказали, не вина, а беда его.

Напряженная военная обстановка воспитала в махновцах ряд ка­честв, присущих их исключительному положению — суровую дис­циплину в армии, жесткую расправу с врагами. Несмотря, однако, на эти особенности, махновцы постоянно оставались прежде всего рево­люционерами. В октябре 1919 г., при занятии Екатеринослава, мах­новцы оставили в неприкосновенности всех находившихся на излечении в лазаретах деникинцев и солдат других армий, независи­мо от того, были ли они простые солдаты или офицеры. И эти же мах­новцы за нарушение дисциплины и революционной чести расстреляли своих командиров Богданова и Лашкевича 1.

В главе восьмой мы указывали на некоторые серьезные ошибки и упущения в движении. Что же касается ряда иных ошибок и отрицательных проявлений, то они столь мелки и незначительны, что нет ни основания, ни смысла останавливаться на них 2.

 

1 - Богданов — нач. штаба 2-й повстанческой бригады. Расстрелян в окт. 1919 г. в г. Александровске за использование в личных целях контрибуции, наложенной им на буржуазию именем армии.

Лашкевич — прославленный командир прославленного 13-го повстанческого полка — был расстрелян летом 1920 г. согласно постановлению массового собрания повстанцев за растрату армейских денег на личные удовольствия и за то, что, имея армейские деньги, не помог некоторым повстанцам, находившимся в критическом положении.

2 - Здесь мы попутно отметим, что те отрицательные стороны движения, о ко­торых часто сообщала правительственная печать — грабежи, насилия над мирным населением, антисемитизм — относятся к области фантастической лжи. Опровер­жением всей этой лжи служит уже тот необычайно хороший, никому другому не оказываемый прием, с которым крестьяне всех сел Украины и Великороссии по­стоянно встречают махновскую армию. Другим опровержением служат большеви­стские документы. Во всех отчетах по борьбе с махновщиной (секретных, не подлежащих печатанию) агенты советской власти неизменно повторяют одно и то же: борьба с махновщиной затрудняется благодаря всеобщей помощи, которую кре­стьяне всюду оказывают махновской армии, ставя в то же время разные препятствия красной армии.

***

Возникает вопрос — что же дальше?

В течение последних полутора лет борьба махновцев с комму­нистической властью приняла исключительно военный характер. Ни организационная, ни просветительная работа среди крестьян и рабочих невозможна. Свободному социалистическому строительству нет места. Какой смысл имеет продолжение такой борьбы? Какими надеждами она питается?

Несомненно, в теперешний момент, когда в государственном масштабе укрепился культ военщины, когда массы Украины и Ве­ликороссии абсолютно придавлены, страна охвачена эпидемией до­носов и Шемякиных судов, — положение махновщины является критическим, а сама дальнейшая борьба кажется безнадежной. Но так кажется лишь при условии, если смотреть на положение вещей с узкой, государственной точки зрения.

Мы переживаем революционную эпоху, характеризующуюся рядом массовых революционных движений рабочих и крестьян. Этим движениям противостоят реакционные попытки различных властей установить свою диктатуру. Движение масс в феврале-марте 1917 г. уступило место думскому правительству. Аграрные и фабрично-заводские движения масс летом 1917 г. вызвали к жизни, как противовес себе, коалиционное буржуазно-социалисти­ческое правительство. На гребне могучего октябрьского движения рабочих и крестьян всплыла коммунистическая власть.

То обстоятельство, что коммунистическая власть продолжитель­ное время держится в революционной России, дает основание мно­гим думать, что она является продуктом русской революции, ее естественной формой. Но это глубоко не верно. Русская революция и коммунистическая власть — два антипода, две противоположно­сти. В истории русской революции коммунистическая власть явля­ется наиболее тонкой, гибкой и в то же время наиболее упорной формой реакции. С самого начала возникновения комвласти между нею и русской революцией началась борьба. В этой борьбе трудовые массы России уже потеряли главные завоевания своей револю­ции — свободу организаций, слова, печати, неприкосновенность жизни и т.д. Борьба эта прошла по всем необъятным просторам России, захватила каждую деревню и фабрику, достигла высшего своего проявления в революционном повстанчестве, перекинулась вновь в ряд губерний Великороссии и в феврале-марте 1921 г. вспыхнула кронштадтским движением.

Сейчас Россия переживает фазу острой реакции. Победит ли Революционное движение рабочих и крестьян или удержится и на­долго укрепится реакция — предугадать невозможно. Но одно не­сомненно: революционная эпоха, в которую вступила Россия, еще Далеко не изжита, еще огромная революционная энергия хранится среди рабочих и крестьян; есть еще у них порох в пороховницах, в ближайшие годы с их стороны еще возможны массовые революционные выступления.

Выступления эти возможны по трем причинам. Во-первых, в случае возникновения открытой борьбы масс с большевистской ре. акцией. Во-вторых, если произойдет нападение на русскую рево­люцию какой бы то ни было иностранной буржуазии, ц в-третьих, — при всякой попытке со стороны свергнутых уже в России властей повернуть революцию вспять. Последние две при­чины — контрреволюция извне и контрреволюция изнутри, каза­лось бы, не могут добавить ничего нового к существующей коммунистической контрреволюции. Но нет: они, как новая сила, могут детонировать массы, которые, разорвав охватившую их ре­акционную коммунистическую оболочку, дадут толчок дальнейше­му движению революции.

Махновщина живет надеждой на эти, временно скованные, ре­волюционные силы масс. Опираясь на эти силы, она уже совершила огромные революционные подвиги, которые советская власть ложно приписывает себе. Она похоронила на Украине гетманщину, раз­ложила петлюровщину, отстояла революцию от Деникина и в зна­чительной степени повлияла на окончательную ликвидацию Врангеля.

Парадоксально, что коммунистическая власть устояла и укре­пилась в России благодаря исключительной революционной борьбе махновцев с многочисленными контрреволюциями.

И в дальнейшем, пока в массах тлеет революционный огонь, махновщина будет находиться на поле революционной брани.

В теперешний момент она вынуждена по-своему приспособить­ся, приложить все усилия к тому, чтобы выжить и просущест­вовать период острой реакции. Это будет с ее стороны революционно-тактическим приемом, стратегическим маневром, который может растянуться на несколько лет. И лишь эти по­следующие пять или десять лет решат судьбу махновщины и всей русской революции.

Спасение русской революции — в освобождении ее из оков государственности и в создании социального строя на началах трудового общественного самоуправления крестьян и рабочих. И когда в массах назреет новый подъем, махновщина станет цен­тром их всеобщего революционного и идейного единения. Она станет кличем, паролем, который соберет всех смелых, дерзких и фанатично преданных трудящимся. Тогда ее организационный опыт и военный гений будут широко проявлены для защиты подлинно пролетарской социальной революции. Вот почему она ведет по сию пору якобы безнадежную борьбу с коммунисти­ческой диктатурой. Вот почему нарушается коммунистический мир и покой.

Возникает еще один вопрос.

Махновское движение является преимущественно движением беднейших слоев украинского крестьянства. Торжество махновщины будет означать торжество крестьянских низов. Но будет ли это означать торжество идей махновщины, торжество социальной ре­волюции.

На следующий день после победы такого движения встанет необходимость для крестьян поддерживать продовольствием го­родских рабочих. А так как промышленность в городах рас­строена, не приспособлена к нуждам деревни, то рабочие не смогут платить крестьянам продуктами своего труда. Следова­тельно, на первое время крестьянам придется добровольно и без­возмездно содержать городской пролетариат. Способны ли они на такой великодушный и революционный акт? Ведь коммунисты непрестанно толкуют о крестьянах как о реакционной силе, на­сыщенной узкими собственническими инстинктами. Не возьмет ли в них верх дух этого собственнического инстинкта, дух жад­ности? И не отвернутся ли они от городов, оставив их без необходимой помощи? Мы уверены, что нет.

Махновщина понимает социальную революцию в подлинном ее смысле. Она понимает, что победа и укрепление революции, раз­витие всех проистекающих из нее благ возможны только при тес­ном союзе рабочих классов города и деревни. Крестьянство понимает, что без городских рабочих, без их могучих промышлен­ных предприятий оно не сможет использовать и десятой доли благ, открываемых перед ним социальной революцией. На городского ра­бочего крестьянство смотрит, как на своего брата, члена общей трудовой семьи.

Несомненно, в момент победы социальной революции кре­стьяне окажут полную поддержку рабочим, пролетариату города. Но не его бюрократии. Ведь в настоящее время отнимаемый у крестьян хлеб идет главным образом на содержание огромной государственной машины. Крестьянин отлично видит и понимает, что вся эта дорогая бюрократическая машина не нужна ни ему, ни рабочему и что в отношении трудящихся она играет такую же роль, какую тюремная контора играет в отношении заклю­ченных. Вот почему у него нет ни малейшего желания отдавать добровольно свой хлеб государству. Вот почему он вступает во враждебные отношения с современными сборщиками податей — с комиссарами и разными продовольственными органами госу­дарства.

Но