Тиффани Райз
"Живи в удовольствие"
Автор: Тиффани Райз
Название на русском: Живи в удовольствие
Серия: Вне серии
Перевод: Skalapendra
Сверка: lildru
Бета-коррект: Султана
Редактор: Amelie_Holman
Оформление: Skalapendra
Глава 1
Круг победителей
Парень в синем начал драку, но парень в красном окончил ее. Ругань превратилась в крик, который привел к толканию и ударам через секунду. Реми выудила телефон из сумки, набрала номер охраны, и через две минуты бой был окончен. Обоих молодых людей, судя по виду подростков из колледжа, вывели. Слишком много алкоголя и тестостерона. Слишком мало здравого смысла.
Реми ощутила укол совести. Она не могла их осуждать, хотя это было так соблазнительно. Не так давно она была в их возрасте и помнила, какой глупой была. Помнила слишком хорошо.
Тем не менее, для нее вся эта ситуация была бессмысленной. Два парня в свитерах противоположных команд, дерущиеся на футбольном мачте, мало кого могли шокировать. Или даже на бейсбольном или баскетбольном матче. Но это были скачки. Когда парни начали драться на лошадиных скачках? Странно. Странно – было единственным подходящим словом.
Странно так же было единственным словом, которым можно было описать человека, который вышел на трибуну и шел к месту Реми. Он был весь в черном, как обычно. Его слаксы, его рубашка (конечно же, безупречно заправленная), кожаные браслеты на обоих запястьях, туфли, носки и белье (если он носил белье) и солнечные очки были черными. Под черным очками скрывались умные голубые глаза, как обычно прищуренные от подозрительности или насмешки. Большинство женщин на трибунах наблюдали, как он шел. Она не осуждала их. Ему было чуть за тридцать, этот мужчина был раздражающе красив и не улыбался. У него был «Не могу дождаться, когда пошатну твой мир в постели и затем заставлю тебя сожалеть о встрече со мной» вид. Женщины часто влюблялись в этот вид. Но не она. У нее не было никакого желания спать с ним. Мужчина был Мерриком Файнголдом. В отличие от женщин, которые сейчас глазами поедали его, Реми была с ним знакома.
|
|
– Почему, скажи на милость, я сижу среди плебеев? – спросил Меррик, присаживаясь рядом с ней. Они, должно быть, создавали странную пару, он в загадочном полностью черном облачении, и она в выцветших джинсах, рубашке в клетку и ковбойских сапогах. Он выглядел как рок-звезда, в то время как она больше на девушку из конюшни.
– Это не древний Рим, и они не плебеи. Это такие же люди, как и мы, – ответила Реми и сделала пометку в своем кожаном журнале. – А ты сидишь тут, потому что твой босс хочет, чтобы твоя солнечная персона сидела рядом с ней.
– Вон там у нас есть милая приватная кабина фермы Арден, – заметил Меррик, указывая на секцию клубного балкона, где все владельцы имели личные кондиционируемые места. – И этот твой образ «парень из народа» нарушает мой комфорт.
– Это не образ «парня из народа», – парировала Реми. – Во-первых, я и есть народ, а не из народа. Мы – народ. Во-вторых, я не парень.
– Докажи, – сказал Меррик.
– Я похожа на парня?
– Нет. Ты похожа на горячую блондинку с потрясающим сиськами, которые, скорее всего, искусственные и, исходя из моих знаний, вполне можешь быть мужчиной.
– Я не сплю с тобой. Я твой работодатель. Ты мой ассистент.
|
|
– Пока я не увижу тебя голой, не буду полностью уверен, мужчина ты или женщина. Это как киска Шредингера.
– Ты только что использовал термин из квантовой физики, чтобы подкатить ко мне. Я почти впечатлена.
– Впечатлена достаточно, чтобы переспать со мной? – уточнил Меррик.
– Нет.
Меррик пожал плечами. Казалось, он философски отнесся к ее отказу и ни на йоту не был разочарован. Несмотря на его квантовый флирт, интерес Меррика быль не более чем механическим. И у нее не было никакого интереса к нему. Ей было двадцать шесть, а ему тридцать шесть. Для нее Меррик был словно старший брат. Старший брат, которому она платила, чтобы тот делал все, что она ему прикажет. Лучший вид старших братьев. Тип, которого она могла уволить.
Телефон Реми зажужжал в ее сумке. Она вытащила его и посмотрела на имя. И сразу же вспомнила, почему наняла Меррика.
– Тьфу. Помоги. Это Брайан Роузленд. – Реми протянула телефон Меррику.
– Ты хочешь, чтобы я сделал это? – спросил он.
– Пожалуйста и спасибо.
– Алло, – сказал Меррик, забирая у нее телефон. – Нет, Реми сейчас нет. Она на свидании.
Реми прикрыла рот рукой, чтобы подавить смех. Она? На свидании в четверг днем? Хорошо, что Меррик был лучшим лгуном, чем она.
– Она уехала на всю неделю, мистер Роузленд, – продолжал Меррик. – Это типа свидания. С путешествиями и экзотическими местами, и тыканьем друг в друга частями тела.
Реми выхватила телефон. Меррик забрал его обратно.
– Но я передам ей, что Вы звонили, как только она вернется из недельного экзотического секс-путешествия. – Меррик потянул ее за хвост, чтобы досадить ей. И это сработало.
|
|
Затем он завершил звонок и протянул ей телефон.
– Я сказал Роузленду, что ты на недельном экзотическом секс-путешествии, – сообщил Меррик.
– Да, я слышала эту часть. Обязательно было рассказывать столько деталей? – спросила она.
– Босс, послушай, – начал Меррик, – или учись лгать людям, или оставь меня в покое, когда заставляешь меня это делать.
– Ладно. Спасибо, что избавился от него. Он третий раз звонит на этой неделе, – ответила она. – Может, если будет думать, что я на свидании, то, наконец, поймет намек, что все кончено.
Реми положила телефон в сумку, и начался завершающий парад. Поддужные[1] бежали рядом с жокеями на лошадях. Ее собственный жокей фермы Арден, Майк Альварес, в красно-белом шелке, улыбнулся толпе, проходя на их трехлетней кобылке Шенаниган мимо трибун.
– Босс, ты когда-нибудь расскажешь мне, почему бросила Роузленда? – поинтересовался Меррик, пока она делала пометки в журнале.
– Никогда.
– Пожалуйста? Я буду скулить. Не заставляй меня скулить, – проскулил он.
– Тебе действительно интересно? – спросила она. – Или это просто извращенное любопытство к моей сексуальной жизни?
– Мне на самом деле интересно, но в извращенном любопытстве-к-твоей-сексуальной-жизни, – ответил Меррик. – Ты никогда ничего не рассказывала о своей личной жизни. Ты не клеишься ко мне. Ты игнорируешь меня, когда я подкатываю к тебе. Ты сохраняешь наши рабочие отношения на профессиональном уровне, неважно, как сильно я пытаюсь сделать их непрофессиональными. Как будто у тебя неприкосновенность или что-то в этом роде, и, честно говоря, я устал от этого.
Реми закрыла журнал.
– Если я расскажу тебе, ты заткнешься на две минуты во время скачки?
– Две минуты? Это я могу. Говори, – приказал Меррик.
– Когда я начала встречаться с симпатичным мистером Роузлендом, я думала, что он был действительно хорошим парнем, – начала она.
– Не удивительно, что ты бросила его, – ответил Меррик. Она уставилась на него. Он заскулил в ответ.
– Так случилось, что мне нравятся хорошие парни, – ответила она, и лицо из ее прошлого всплыло перед глазами. Молодое, привлекательное, улыбающееся лицо – почти черные глаза, темно-рыжие волосы, улыбка милая и одновременно поразительная. Она вышвырнула воспоминание из головы – бесполезная затея. Она знала, что оно галопом вернется обратно в ее голову. – На самом деле, я люблю хороших парней. Просто оказалось, что Брайан не был хорошим парнем.
Меррик сдвинул очки на голову и уставился на нее.
– Если он сделал тебе больно, Реми, скажи прямо сейчас, – сказал он. Он называл ее Реми в редких случаях убийственно серьезного настроения. Наверное, за два года, он раза два обращался к ней по имени. Оставшуюся часть времени она была просто Боссом. – Если он был груб с тобой, я буду грубым с ним. Этот мудак может смотреть на скачки из своей кабинки в аду.
Она покачала головой.
– Нет, он не сделал мне больно, – ответила она, тронутая преданностью Меррика. Они оскорбляли и изводили друг друга, но в сердце их рабочих отношений было крепкое ядро уважения и преданности. И почти постоянное раздражение с ее стороны. – Клянусь. Я бы пнула его, если бы тот попытался. Просто было... Три месяца назад, я и Брайан, мы... ну знаешь...
– Тверкали?
– Трахались. И порвался презерватив. Я на таблетках, но все равно запаниковала. Ужасная паника до белых костяшек на кулаках.
– Роузленд – героиновый наркоман?
– Чист как стеклышко, как и я. Но даже мысль о ребенке с Брайаном ужаснула меня. Я не могла представить, как провожу Рождество с ним, не говоря уже о том, как выхожу за него и рожаю детей. Это была жуткая мысль. И мы расстались.
Она говорила сухо, но расставание было каким угодно, кроме как сухим. Брайан был в ярости и обвинял, требовал сказать, не изменяла ли она ему. Он был так зол, что напугал ее, и с того момента она отказывалась видеться с ним или разговаривать. Последовавшая ненормативная истерика доказала, что ее инстинкты бросить его попали в самую точку.
– И это вся история? – со скепсисом спросил Меррик,
– Да. Я порвала с ним. Он впал в истерику из-за этого. Конец.
– Что же, ты с легкостью заняла бы второе место по красоте в северо-центральном Кентукки.
– Спасибо за регионально-локализованный комплимент, – поблагодарила она. – А теперь заткнись. Настало обещанное время молчания.
Меррик молчал, пока шесть лошадей помещали в стартовые ворота[2]. В любую секунду мог прозвучать звонок колокольчика, и лошади рванут из ворот. Это была обычная гонка в полдень четверга в Верона Доунс. Даже не кольцевая гонка. И все это выглядело как кентуккское дерби для всей прессы и заполненных поклонниками трибун. По крайней мере, пятьдесят человек принесли изготовленные дома плакаты со словами: «Я ставлю на Шенаниганс!». Разве эти люди не понимают, что эти лошади, в отличие от футболистов, не умеют читать?
Реми задержала дыхание.
Прозвенел колокол, и лошади рванули по треку гневным топотом копыт и струящихся красок. Толпа вокруг них скандировала, аплодировала и ревела. Они с Мерриком наблюдали за скачкой молча.
Через две минуты и полторы мили спустя, Шенаниганс из фермы Арден была объявлена неофициальным победителем. Реми должна была быть счастливой, что их победная кобылка выиграла скачку. Милый приз, сладкая победа, еще один трофей в комнате...
– Ты не кажешься счастливой, бубалех, – сказал Меррик и растянул двумя пальцами ее губы заставляя улыбнуться. Она посмотрела на него самым убийственным из всех взглядов. – Твой маленький пони выиграл гонку. Улыбнись, как будто ты действительно рада.
Поддужный отвел Майка и Шенанингас на победный круг.
– Пошли, – сказала она.
– Слава богу, – ответил Меррик, и они поднялись. – Я начал потеть. Сейчас октябрь. Я не позволяю себе потеть в октябре.
Она собрала свои вещи, и Меррик повел ее к проходу. Он шел позади нее, когда она дошла до перил.
– Ты не заметил ничего странного здесь за последнее время? – спросила она.
– Да. Определенно. Что за чертовщина на голове у этой женщины? Лодка? – Он указал на даму, идущую мимо их секции. – Эй, там! – прокричал он женщине в белой шляпе с объемной вуалью. – Никто ничего не видит за твоей чертовой шхуной! Полный вперед!
– Меррик, пожалуйста, веди себя прилично
– Почему? Ты на дешевых местах. Никто не знает, что ТЫРЕМИ МОНТГОМЕРИ, И ТВОЯ СЕМЬЯ ВЛАДЕЕТ ШЕНАНИГАНС, ПОБЕДИВШЕЙ ЛОШАДЬЮ. – Меррик произнес этот так громко, что все в радиусе двадцати метров услышали его. Конечно же, услышали.
– И ты еще удивляешься, почему я никогда не пересплю с тобой, – прошептала она ему.
– И МЫНЕ СПИМ, – добавил Меррик таким же отвратительно громким голосом. Все на трибунах уставились на них, пока они выходили из обзорной части перед треком.
– Напомни мне еще раз, почему я наняла тебя. – Реми забросила сумку на плечо, пока они шли к клубному зданию.
– Потому что ты хотела кого-то в качестве ассистента вне индустрии скачек, которому наплевать на лошадиные скачки. А еще я потрясающий и самый сексуальный мужчина из всех живущих.
– Два из трех, не так уж и плохо. Пошли, я хочу показать тебе кое-что, – сказала она, останавливаясь у трека, посмотреть на взвешивание жокея. Результаты гонки не будут официальными до взвешивания жокеев.
– Наконец. Но давай найдем стойло, где у нас будет немного уединения для нашего первого раза. Я хочу, чтобы он был как можно более неловким и неудобным для нас.
Она открыла сумку и протянула ему журнал.
– Вау, – Меррик произнес слово, которого она никогда не слышала от него. Меррика не так просто было удивить. – Не часто увидишь лошадь на обложке «Спортс Иллюстрейтед». Но опять же, я «читаю» только о проблемах купальников.
Реми встала рядом с ним, и оба смотрели на обложку – Шенаниганс, ее фамильная каштановая кобылка, и Хижинкс, жеребец Кэпитал Хиллс, стремились к центру трека Верона Доунс и смотрели в камеру. Фотографию сделали на финальной разминке Лексингтонских скачек, великолепный снимок двух прекрасных животных, бегущих изо всех сил.
– Посмотри на заголовок. «Новая гражданская война – Хиджинкс против Шенаниганс в вековом конном соперничестве», – прочитала Реми вслух, пытаясь не закатить глаза от преувеличения. – Они называют нас Хэтфилдами и Маккоями[3] лошадиных скачек.
– Это продаст несколько футболок. – Меррик протянул ей журнал.
– Эта статья нелепа, – сказала Реми, листая страницы. – Она только о жестком соперничестве между фермой Арден и Кэпитал Хиллс – двумя старейшими коневодческими семьями. Все выбирают сторону – Команда Шенаниганс или Команда Хиджинкс.
– Я все еще в команде Эдварда.
– Сегодня перед перилами я видела драку. Это были два парня, один в футболке Арден, другой в футболке Кэпитал Хиллс. Поле этого опуса весь гоночный мир будет делать ставки на Шенаниганс и Хиджинкса. Они даже продают плюшевые игрушки Хиджинска и Шенаниганс.
– А вот это уже извращение.
– И не говори. Этих лошадей превращают в денежные деревья.
– Говоришь так, будто это что-то плохое. Шенаниганс твоя родовая кобыла, – напомнил он ей. – Больше славы, большая посещаемость, больше прессы, больше денег, больше денег мне, твоему преданному ассистенту, который заслуживает прибавки. Мне стоит это записать для тебя?
– Запиши это для меня, – сказала она, протягивая Меррику ручку и свой блокнот. – Сто миллионов и двести миллионов. Записал?
Он показал страницу, на которой написал две цифры.
– И?
– Сто миллионов – такая ставка на кентуккском дерби. Двести миллионов – такая ставка на Кубке коннозаводчиков[4].
– И почему я их записал?
Реми покачала головой и повернулась к кругу победителей. Ее мать и отец стояли рядом с Шенаниганс, пока собравшаяся пресса лихорадочно фотографировала.
– Ты записал их, потому что я хочу, чтобы ты видел, сколько денег в конных скачках.
– Ладно. Я куплю чертового пони.
– Меррик, я бы и золотую рыбку тебе не доверила. Но суть не в этом, – ответила Реми.
– Тогда в чем суть?
Она выдохнула и покачала головой. Девушка боялась этого вопроса, потому что боялась отвечать на него. Тем не менее, Меррик был единственным человеком в ее жизни, которому она сейчас доверяла и, наверное, могла все рассказать.
– Родители несколько месяцев назад купили новую ферму, – ответила она. – Ферма Сателлит – пятьсот акров.
– И?
– Они заплатили наличными. Десять миллионов. У нас не должно было просто так лежать десять миллионов наличными.
– И?
– Не знаю, – призналась она. – Но у нас не должно было лежать столько денег. Кэпитал Хиллс, кажется, тоже постигла удача. На этой неделе был аукцион, они потратили десять миллионов за первые три дня.
– Черт.
– Вроде бы, просто совпадение, не так ли? У них внезапно появилось десять миллионов долларов? У нас появилось десять миллионов долларов?
– Слегка подозрительное совпадение, – согласился Меррик, прищурившись на ее родителей.
– Я вот о чем думала. Три месяца назад папа изменил пароль на банковских счетах. Я больше не могу проверить, сколько у нас денег. Недавно я сказала ему нанять нового бухгалтера, и вот его оправдание – новый парень, новые пароли. Не волнуй свою маленькую симпатичную головку.
– Твоя маленькая симпатичная головка выглядит взволнованной.
– Соперничество всегда приносит деньги и заголовки газет. Но, Меррик, я не знаю. Что-то здесь кажется неправильным. И поверь, моя семья и семья Кэпитал Хиллс ни в чем не связаны. Они ненавидят друг друга.
– Это я заметил.
– И все же, думаю, кто-то в Ардене и в Кэпитал Хилл, возможно, разжигает соперничество в прессе по какой-то причине.
– По какой причине? – спросил Меррик. – Деньги?
– А есть другие? – ответила вопросом на вопрос Реми, ощущая тошноту в животе, рассказав столько. – Тайсон Балт вчера был у нас.
– Он владеет Верона Доунс, верно? ВД сокращенно[5]? Ему стоит подумать насчет смены названия. А что насчет него?
– Балт рекламировал скачки в Верона Доунс. Шенаниганс и Хиджинкс уже два фаворита.
– Думаешь, твоя семья получает деньги от Балта?
– Что-то не так, – все что она могла сказать.
Меррик сжал губы и присвистнул.
– Пока у меня нет доказательств. Всего лишь догадка, – сказала Реми.
– Ты действительно хочешь рыть эту яму? В нее можно свалиться, Босс.
– Знаю, – согласилась она, ее живот напрягся. – Но если моя догадка верна, то здесь, в Вероне, проворачивают мошенничество. Я не могу закрыть на это глаза, даже если в это вовлечена моя семья. Эта ферма была моей жизнью двадцать шесть лет. Я не позволю им испоганить ее.
– Нам стоит поговорить с кем-то из Кэпитал Хиллс. Как их фамилия? Брайты? – спросил Меррик.
Реми сглотнула. Сердце подскочило к горлу.
– Да, – ответила она нейтральным голосом. – Ферма Кэпитал Хиллс принадлежала семье Брайт 150 лет.
– Родителей вычеркиваем, они, скорее всего, замешаны в этом, что бы то ни было, – сказал Меррик. – И мы не можем обращаться к дочерям. Я трахнул двух из трех и не позвонил после.
– Погоди. Когда это произошло?
– Что это была за штука с большими шляпами, на которую ты меня затащила в мае?
– Дерби Кентукки.
– Вот.
– У тебя был тройничок с двумя из трех дочерей Брайт на дерби Кентукки?
– Ты так говоришь, будто это что-то серьезное.
– Поэтому я не могу с тобой никуда ходить. Ладно, значит, сестер вычеркиваем.
– Двух их трех. Кто-нибудь еще? – спросил Меррик. – Может, тренер? Может, мы найдем конюха, которому ты можешь подмигнуть и показать сиськи.
– Сомневаюсь, что грумер будет что-то знать.
– Тогда кто-то повыше? Секретарь?
Реми неловко поерзала на месте, когда ее родители улыбались дюжине камер в Круге победителей. Даже Шенаниганс, казалось, улыбалась.
– Что же... думаю, мы можем поговорить с Джульеном Брайт, – ответила Реми, и легкая дрожь прошла по ее телу, как только имя сорвалось с ее губ.
– Кто такой Джульен?
– Джульен – сын. Он младший в семье.
– Никогда не слышал о нем, – признался Меррик.
– Он не в бизнесе, – ответила Реми. – Не уверена, почему. Даже не знаю, где он сейчас живет.
– Ты знаешь его?
– Вроде как.
Меррик прищурился на нее.
– Ты вроде как знаешь его? Ты можешь ему доверять?
– Он единственный член семьи Брайт, который не ненавидит меня. Кажется.
– Тогда, похоже, это наш парень. Хочешь найти его и поговорить о глупом соперничестве?
– О, он уже знает о соперничестве, – ответила Реми с тяжелым выдохом. – Но да, он, вероятнее всего, единственный в семье Брайт, с кем мы можем поговорить.
– Я найду его номер, – произнес Меррик. – Мы позвоним ему.
– Никаких звонков, – сказала она, сразу же приняв решение. – На всякий случай, если он ненавидит меня, давай не давать ему повода бросать трубку.
Реми отошла от перил и направилась к клубу.
– Значит, мы заявимся на его порог и будем умолять о помощи?
– Ты сможешь найти его порог ради меня? Я буду умолять.
– Уже, Босс. Но если Джульен не вовлечен в бизнес, откуда ты знаешь, что он что-то знает о вражде? – спросил Меррик. Толпа впереди расступилась для них. Люди на трибунах могли не знать ее и Меррика, но клубная толпа, безусловно, знала. Тайсон Балт, хозяин Верона Доунс, с осторожностью смотрел на нее. Чувство было полностью взаимным. И наверху в кабинах она увидела мистера и миссис Брайт, дающих интервью журналисту, а камера записывала каждое слово. Она посмотрела на них. Они посмотрели на нее с безошибочной ненавистью.
– Потому что, – выдохнула Реми, – четыре года назад, я и Джульен случайно начали ее.
Глава 2
Vive La France
Утром в пятницу, Реми и Меррик сели в самолет. В середине полета Реми поняла, что последние два часа крепко держалась за колено Меррика. Полет не пугал ее. Она провела слишком много лет на спине высоко прыгающих лошадей, чтобы бояться высоты. Но даже спустя четыре часа мягкого полета, Реми оставалась быстро изнашивающимся узлом напряжения.
– Босс? Все в порядке? – спросил Меррик и подал сигнал стюарду принести еще один напиток. Он слишком веселился в первом классе, больше, чем она. – То есть я не против, что ты сжимаешь мое колено так сильно, что я не ощущаю голень, но есть и другие части тела, на которые я мог бы перенести твое внимание, если интересно.
– Стабильно, как всегда. – Реми взяла водку из его руки и выпила ее.
– Ого, Нелли[6]! – Меррик выхватил стопку. – Нам еще пять часов лететь.
– Прости, – ответила она. – Забери. Я в порядке.
– Ага, ты кажешься в чертовском порядке. Что не так?
– Ничего.
– Сколько раз я должна повторить, что ты худшая в мире врунья? – поинтересовался Меррик. – Ты нервничаешь насчет встречи с этим парнем Джульеном. Да?
– Чуть-чуть, – призналась она. – Самую малость.
– Собираешься сказать почему?
Она покачала головой.
– Нет, если не отдашь мне свою водку.
Он отдал ей стакан.
– Выпей и рассказывай. Ты не можешь сказать что-то типа: «Я и Джульен начали эту вражду» – и драматично отмахнуться, не рассказав всей истории.
– Это унизительная история, – ответила Реми.
– Мисс? – обратился Меррик к проходящей мимо стюардессе. – Мне понадобится попкорн.
– Меррик.
– Говори, – приказал он. – И не упусти ни одной сочной подробности.
– Я пропущу все сочные подробности, – пообещала она. – Ты получишь голый костяк.
– Обнаженка в голом костяке будет?
– Почти обнаженка, – сказала она, поморщившись. Девушка сделала глубокий успокаивающий вдох и сфокусировала внимание на гуле двигателей самолета. Он успокаивал ее, звук двигателей напоминал ей, что она была в тысяче километров и лет от того времени и места ее величайшего унижения.
– Продолжай... – сказал Меррик.
– Это случилось, когда я была в колледже, только выпустилась, если быть точнее. Зимний выпуск. Я приехала домой на Рождество, и мама с папой потащили меня на рождественскую вечеринку в Рейлс.
– На ту огромную конную ферму в Версале[7], верно?
– Да, больше, чем Кэпитал Хиллс и Арден вместе взятые.
– Понял. Значит Рождество. Вечеринка. Тебе сколько? Двадцать один? – уточнил Меррик.
– Двадцать два, – ответила она. – Это был официальный прием, и у меня был повод купить потрясающее платье. Нефритовая штучка на бретельках.
– В ней хороши смотрелись твои сиськи?
– Их можно было увидеть из космоса, – ответила она.
– Одобряю. Пожалуйста, продолжай.
– Итак, – начала она и остановилась, чтобы отпить водки у Меррика. Она ненавидела алкоголь, но нуждалась в жидкой смелости. – Я была там уже час, прежде чем увидела этого потрясающего парня. Он стоял в противоположном конце зала, говорил с большим, перспективным баскетболистом из Кентукки. И я предположила, что он был студентом Университета Кентукки, скорее всего, первокурсник. Он пил белое вино и так привлекательно выглядел в смокинге. У него были взъерошенные рыжие волосы. Я не могла оторвать от него глаз.
– Гадость.
– Ты хочешь дослушать историю или нет?
– Рассказывай.
– Джульен был так красив, что мне пришлось выпить весь бокал вина, чтобы набраться смелости и подойти к нему.
– И ты подошла, и он был умен и смешон, и мил, и все то скучное дерьмо, в которое влюбляются женщины?
– Все это и более, – ответила Реми. – Мы вместе гуляли по дому. Роскошному дому. Каждая комната была обставлена на различную рождественскую тематику. Он был словно из сказки или фильма. Я никогда ничего подобного не видела, никогда не ощущала подобного. Та ночь была идеальной. У тебя когда-нибудь был такой идеальный момент, что ты знал, что будешь помнить его всю свою жизнь, если будешь жить этим моментом?
– Никогда, – сказал Меррик. – Но хорошая мечта. Как жаль, что мечты врут.
– Это и ощущалось как сон, только это был не сон. Это была реальность.
Реми закрыла глаза и снова обнаружила себя в том доме, той ночью. Она и Джульен стояли у каминной полки, усеянной дюжиной желтых свечей в антикварных латунных подсвечниках. Комната была наполнена винтажными игрушками и елью, которая возвышалась от пола до потолка. Серебряные и золотые звездочки на дереве отражали танцующий свет от камина. Она никогда не была тем типом девушек, которые верили в любовь с первого взгляда. И затем она встретила Джульена, и в ту ночь, одну идеальную ночь, она поверила.
– Должно быть, этот парень был особенным, – отметил Меррик.
– Я думала, он мог быть таким. – Реми знала, что она худшая в мире врушка. Могла бы с таким же успехом сказать правду. – Я не знала, насколько особенным он был, потому что он сказал только свое имя – Джульен. Мы говорили обо всем и ни о чем. Не помню, о чем, кроме как он смешил меня и задавал вопросы, словно хотел знать обо мне все. И, прежде чем я осознала, вот мы, стояли под омелой.
– Самый лучший поцелуй? – спросил Меррик.
– Самый лучший поцелуй, – согласилась она, вспоминая как губы Джульена немного дрожали при первом легком прикосновении. Нежность быстро переросла в страсть, и она не заметила, как ее руки оказались на его спине, а его губы на ее шее, ее ухе, ее горле. Каждое последующее Рождество она думала о Джульене. Огоньки, дерево, аромат ели и свечей возвращали воспоминания. Может, поэтому она не могла представить, как проводит Рождество с Брайаном Роузлендом. Рождество уже было заклеймено Джульеном и тот идеальной ночью, которая была всем, что она хотела, но никогда не просила.
– Полагаю, произошло неизбежное, – сказал Меррик.
– Мы нашли пустую гостевую спальню. Мне показалось, что я заперла за нами дверь.
Меррик поморщился. – Вижу, куда все идет...
Реми кивнула, ее лицо покраснело от воспоминаний.
– Мы долго целовались. Джульен казался немного взволнованным, и я не хотела торопить события, поскольку мы только что познакомились. Но затем он расстегнул мое платье и свою рубашку... и свои брюки... и затем.
– И затем?
– И затем, когда все остальное происходило, он сказал кое-что странное, и я остановилась.
– Странное? Что? Он отрицал Холокост или что-то вроде того?
– Он сказал... «Это ощущается лучше, чем я себе представлял».
Меррик склонил голову на бок.
– Лучше, чем представлял? То есть у него никогда не было девушки, чтобы делать всякие штучки? Предполагаю, ты делала особую штучку.
– О, да. Я делала особую штучку. С удовольствием. И когда он намекнул, что ни одна женщина не делала для него этого, я протрезвела и спросила, сколько ему было лет.
– Вот черт, – ответил Меррик.
– Меррик, я была полуобнажена в постели с девственным сыном одной из самых влиятельных семей в индустрии чистокровных скачек, которому едва-исполнилось-семнадцать.
– У-упс.
– Две секунды спустя я сказала ему, что мы должны остановиться, и открылась дверь. Мое платье были спущено, его пиджак был снят, его рубашка распахнута, его брюки расстегнуты... и все это увидела его мать.
Глаза Меррика стали комично большими. Реми рассмеялась бы, но болезненность воспоминаний все еще не отпускала.
– Насколько было плохо? – спросил Меррик. Она оценила, что он, кажется, понял тяжесть ситуации, а не отпускал шуточки про миссис Робинсон.
– Плохо. Мама Джульена выпила чуть-чуть больше рождественского пунша. Она быстро перешла на визг, который услышали все на вечеринке.
– Ох, это плохо.
– Очень плохо. Появились мои родители и стали защищать меня. Его родители называли меня очень некрасивыми словами. Отец сказал отцу Джульена: «Сэр, контролируйте свою жену». А пять минут спустя мой отец и его отец дрались. Физически дрались. Папа подарил мистеру Брайту подбитый глаз, а мистер Брайт папе кровавый нос. Чудо, что никто не вызвал копов.
– Дерьмо.
– Матери оттаскивали отцов друг от друга, но все едва не превратилось в кошачью драку, пока не появились мистер и миссис Райли и всех успокоили. Бедный Джульен умолял всех заткнуться и оставить нас наедине, чтобы мы смогли поговорить. Но его родители выволокли его, буквально выволокли его от меня, и он постоянно извинялся передо мной. «Прости Реми. Я должен был сказать. Прости...»
Она до сих пор слышала слова унижений, звенящие в ее ушах.
– И с этого началась вражда? – спросил Меррик.
– Это было начало. Мои родители были обозлены на Брайтов за то, что те устроили сцену и обвинили меня в соблазнении их мальчика. Брайты были обозлены на моих родителей, потому что мои родители обвиняли Джульена из-за лжи о его возрасте. Он не лгал, к сведению. Я не спрашивала его о возрасте. Ни разу не пришло в голову спросить, пока не стало слишком поздно. А я просто стояла там в шоке, ничего не говорила и думала, что меня сейчас стошнит и пыталась уберечь папу от убийства его отца. Мне не удалось поговорить с ним, сказать, что мне жаль, даже попрощаться с ним. Все было ужасно.
– Ты не сделала ничего незаконного, – сказал Меррик. – Тебе было двадцать два. А законный возраст в Кентукки – шестнадцать.
– Мне нужно знать, почему ты запомнил этот юридический факт?
– Неа, – ответил он. – Значит, ты больше не видела Джульена?
– Мои родители запретили контактировать с Джульеном. Я не видела его с той ночи. Даже ни на одной гонке.
– Куда он пропал?
Она пожала плечами и притворилась, будто никогда не искала его и не задавала себе тот же вопрос. Каждую скачку она искала его.
– Он исчез. И это все. Только его семья так и не простила мне почти соблазнение его сына, и моя семья до сих пор не простила им мое публичное унижение, наше, на вечеринке.
– Ты простила его? – спросил Меррик.
Реми улыбнулась.
– Джульен не сделал ничего неправильного. И пока его мать слетала с катушек, называла меня всеми возможными вариациями шлюхи, потаскухи и блудницы, он стоял перед родителями и защищал меня.
– Блудницы?
– Думаю слова «блондинистая Иезавель[8]» так же были упомянуты. Джульен сказал ей прекратить. Он сказал всем прекратить.
– Как мужчина. Одобряю.
– Сейчас ему двадцать один. Я продолжаю думать, что мне следовало... но это не важно. Это было давно.
Меррик посмотрел на нее с серьезностью во взгляде.
– Ты скучаешь по нему, – заявил он.
Реми не стала отрицать.
– С ним у меня был идеальный момент. Их не так много в моей жизни.
– Это было четыре года назад? Думаешь, ваши семьи забудут обо всем спустя четыре года.
– Судя по всем непристойным разговорам в новостях, они не забыли. В этом СИ интервью миссис Брайт назвала нас фермой «белого отребья».
– Изящно.
– Папа назвал Брайтов «чванливыми снобами». Я очень надеюсь, что Джульен не читал эту статью.
– Так что ты собираешься делать, когда снова увидишь Джульена? Набросишься на него?
Реми рассмеялась над нелепостью его предложения. Она не видела его четыре года, и единственная причина, почему она хотела встретиться сейчас, это сказать, что его родители могли мухлевать на скачках? Это с трудом можно назвать эротическим воссоединением.
– Я сделаю то, что должна была сделать несколько лет назад. Извиниться.
После года, по ощущениям, в воздухе, самолет приземлился. Они заселились в отель, и Реми дала Меррику выходной. Была суббота, в конце концов. И все, что она хотела, это поспать и восстановиться после перелета. У Меррика, очевидно, были другие планы.
– Vive la France, помнишь? – Меррик схватил ее за плечо и поцеловал в обе щеки. – Когда ты в Париже, делай то, что делают парижане.
– И что же делают парижане?
– Не знаю, – признался он. – Но я надеюсь, это связано с пьяными парижанками и сексом с парижанками. Не обязательно в таком парижском порядке.
– Я не буду пить с тобой. Или делать что-то другое. Мы можем пойти в постель? Не вместе?
– Нам нужно найти твоего мальчика Брайта. Мои источники говорят, что он в нескольких минутах езды на парижском такси. Давай захватим парижский день, Босс.
– Сейчас ночь.
– Тогда захватим парижскую ночь.
– Ты собираешься вставлять «парижский» перед каждым существительным, пока мы не уедем? – спросила Реми, пока Меррик ловил такси.
– Это будет парижское да. То есть ‘oui’.
Реми удалось не убить его во время десятиминутной поездки от отеля до здания Джульена.
Такси остановилось перед невзрачным трехэтажным зданием. Он расплатился с таксистом, что, как показалось Реми, было чрезвычайно галантным жестом, пока она не заметила, что Меррик использовал ее кредитную карту. Они шагнули на тротуар Rue de Furstenberg.
Меррик полу-сопровождал, полу-тащил ее к двери.
– Думаю это здесь. Мои источники говорят, что тут, – сказал он. – И под «источниками» я имею в виду домработницу семьи Брайт.
– Ты уверен? – уточнила она. – Не могу представить любого из Брайтов, остановившегося в таком нормальном месте. То есть, нормальном для Парижа.
– Это должно быть здесь. Я заплатил целых десять долларов за его адрес.
– Твои источники дешево обходятся, – заметила Реми. Она нажала звонок, пытаясь вспомнить хоть что-то из ее школьного французского.
– Bonjour? – донесся женский голос из спикера. Женский? В доме Джульена в субботу вечером? Реми даже не думала, что у него может быть девушка.
– Bonjour, – ответила Реми, пытаясь не обращать внимания на элегантность голоса. – Джульен Брайт, s’il vous plaît?
– Ваш акцент ужасен, – сообщила женщина на английском.
Реми усмехнулась.
– Это французский из школы в Кентукки. Джульен дома?
– Может быть, – ответила женщина и нажала кнопку. В ее голосе также был слышен какой-то акцент, но не французский и не кентуккский.
– Кто Вы?
– Я его старый друг. Надеюсь. Меня зовут Реми Монтгомери с фермы Арден. И...
– Пожалуйста, поднимайтесь, – сказала женщина, прежде чем Реми закончила свою речь.
Она посмотрела на Меррика, который улыбнулся ей в ответ.
– Босс, посмотри на себя, – сказал он. – Ты знаменитость.
Они направились вверх по ступенькам в апартаменты на третьем этаже.
Реми постучала, и дверь открыла женщина. На вид ей было за тридцать, и она была явно индийского происхождения, хотя ее одежда – блуза с вырезом лодочкой, белым шарфом и стильными слаксами – были чистым парижским шиком. И она была неописуемо красивой. Такой красивой, что даже Меррик потерял дар речи – своего рода чудо.
– О, священное парижское дерьмо, – наконец вымолвил ее помощник. Так много для безмолвия.
– Простите? – переспросила женщина.
– Простите Меррика, – извинилась Реми, шлепнув Меррика по спине, сильно. – Вы красивая, а он ужасный человек. Плохая комбинация.
– Прощен, – ответила она. – Салена Кар. Я работаю на Джульена. Вы – Реми Монтгомери?
– Да, – ответил Меррик. – Я Меррик Файнголд. Я работаю на Реми. Какая судьба, верно?
– Что именно? – спросила она, приглашая жестом их войти. Реми заметила, что Салена была босой, и тоже сняла свои туфли, оставив их у двери.