Вдоль границы Европы и Азии, протянувшись с севера на юг более чем на 2000 км, от берегов студеного Карского моря до сухих Казахстанских степей, раскинулась огромная горная страна — Урал, край удивительной красоты, сказочных природных богатств и героической истории. Урал сыграл в жизни нашего государства роль выдающуюся, ибо здесь не только крепла экономическая мощь и независимость России, но и закаливался незаурядный народный характер. Отсюда пошел знаменитый русский "работный люд", хранитель секретов "чудесного мастерства", неистовый в труде, непримиримый к социальной несправедливости.
Еще в XV веке "посадские люди Калинниковы" основали первые на Урале солеварни, а после завоевания Иваном Грозным в 1552 году Казани и затем похода Ермака Тимофеевича в Сибирь в 1581—1584 гг началось интенсивное экономическое развитие края. На Урал хлынул поток русских крестьян, бежавших от непосильного феодального гнета из центральных областей России. Мечтал крестьянин о лучшей доле, о вольном житье за каменным поясом седого Урала, да только мечта эта так и осталась несбыточной. Свобода оказалась иллюзорной, ибо из-под власти самодуров-феодалов попал беглый крестьянин под гнет эксплуататоров более изощренных и алчных — известных на всю Россию "могутных людей" Строгановых да Демидовых. Крестьянская воля осталась в народных песнях и сказках, а суровая действительность "одарила" крестьянина ярмом непосильного заводского труда да полным социальным бесправием.
Еще во времена Петра Великого, который, по определению В. И. Ленина, "ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства" (Ленин В И. Поли. собр. соч.-Т.36.-С. 301). Правительственный указ 1721 года разрешал владельцам заводов покупать крестьян, но "токмо под такою кондицею, дабы те деревни всегда были уже при тех заводах неотлучно", а указ 1736 года вообще постановил оставить "вечно при фабриках" не только рабочих, но и их семьи. Так нелегкими судьбами русского народа достигался тот экономический прогресс, который выдвигал Россию в число передовых держав того времени. Это его трудами, а не "могутными" Строгановыми и Демидовыми, рудный Урал превратился в центр русской металлургии, причем "к 1750 году из действовавших в России 75 металлургических заводов на долю Урала приходилось 61 предприятие. Три четверти выплавляемого чугуна и большую часть меди поставляла уральская металлургия... Уральское железо, мягкое в ковке, стало пользоваться устойчивым спросом европейских покупателей, его вывоз из года в год увеличивался, и в середине столетия почти половина железа шла на экспорт" (История СССР с древнейших времен до наших дней: В 12 т Т 3 - М., 1967,-С. 196.).
Вчерашний крестьянин становился рудознатцем, углежогом, камнерезом, гранильщиком, сталеваром, литейщиком, оружейником, и хотя формально он не являлся более собственностью феодала-помещика, но казенный завод или рудник справедливо почитался им местом каторжным, проклятым... Отчетливо зазвучала тема подневольного труда в песнях-плачах:
(Русское народное поэтическое творчество.- М., 1956.- С. 504)
Вчерашний крестьянин получал на заводах и шахтах и первые уроки социальной грамоты, становился российским пролетарием. В фольклоре "работных людей" все сильнее стала звучать тема борьбы с бесправием и угнетением, рабочий человек начинал осознавать, что его враг отнюдь не завод, фабрика или рудник, а бездушный хозяин-эксплуататор:
Ну так черт с тобой, хозяин,Со работой со твоей,Со работой со твоей,Со прикащиком дурным,Со прикащиком дурным.С подмастерьем дорогим.(Соболевский А. И. Великорусские песни.-Т VI - Спб., 1901.-№ 562)
От мотивов стихийных протестов к пропаганде классовой борьбы — такой путь прошло устное поэтическое творчество русских рабочих, и уже в начале XX века открыто зазвучали в нем чеканные пролетарские строки, заставившие содрогнуться власть имущих:
Будет время, хватит духу —Мы звончее оплеухуДвинем батюшке-царю.(Русское народное поэтическое творчество.- М., 1956.- С. 524)
Рабочий фольклор формировал передовое сознание. Именно в этой фольклорной стихии и происходило становление таланта одного из крупнейших советских писателей — Павла Петровича Бажова, этого уральского чудодея, познавшего секреты словесного мастерства своего народа.
Павел Петрович Бажов не любил, когда его называли писателем "Ведь я занимаюсь только обработкой фольклорного материала,— писал он одному начинающему литератору,— правда, состою членом писательского союза и даже веду организаторскую работу, но подлинным писателем, в высоком смысле этого слова, то есть человеком, который художественными средствами решает важнейшие проблемы жизни, считать себя не могу" (Бажов П. П. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3.-М., 1952.- С. 332).
Слова эти прозвучали в октябре 1946 года, когда писательская слава Бажова стала всенародной. Незадолго до этого, в суровом 1943 году, страна удостоила Бажова высокой Государственной премии за книгу самую мирную, за знаменитую "Малахитовую шкатулку", и то, что эта награда была присуждена в нелегкое военное лихолетье, говорит о многом. Произведения Бажова были так же нужны стране, как пушки, снаряды, самолеты, танки. В послевоенные годы сказы уральского писателя стали еще более необходимы победившему народу, ибо несли в себе огромный заряд народного оптимизма. Страна решала задачи восстановления разрушенного войной хозяйства, и тема труда, причем труда творческого, воспетая в произведениях Бажова, находила живой отклик в самой широкой читательской среде.
"Малахитовая шкатулка" была в те годы одной из самых читаемых народом книг, причем популярность ее не ведала возрастных границ — сказами зачитывались как взрослые, так и дети. А скольких живописцев, композиторов и поэтов вдохновили бажовские сказы на создание интереснейших произведений театра, музыки и кино. Вокруг книги П. П. Бажова возник яркий букет художественных шедевров, которые стали гордостью нашей национальной культуры. Вспомним хотя бы некоторые, наиболее известные — балет С. С. Прокофьева "Сказ о каменном цветке", опера того же названия, созданная К. В. Молчановым, известный кинофильм "Каменный цветок", наконец, облицованный смальтой и украшенный художественным литьем из бронзы грандиозный фонтан "Каменный цветок" на Сельскохозяйственной выставке в Москве, чудо техники и искусства 50-х годов. Эпоха ставила памятники русским мастерам и умельцам и присущей им "живинке в деле", что "впереди мастерства бежит" и учит не "вниз глядеть, что сделано", а "вверх, что сделать надо".
Павел Петрович Бажов, к восторженным оценкам своего творчества относившийся с некоторой долей иронии, скромно причислял себя всего лишь к "обработчикам" фольклора. Как правило, "обработчик" не творец, а Бажов являл собой особый тип российского писателя, ориентированного на фольклор своего народа не как на некий экзотический субстрат, а как на живую творческую традицию. В литературе такие фигуры встречаются не так уж часто, но как блистательны их произведения! Вспомним хотя бы некоторых из этой плеяды писателей: Н. А. Некрасов, И. С. Никитин, Н. С. Лесков, И. Ф. Горбунов, А. М. Ремизов, М. М. Пришвин, Б. В. Шергин, А. Т. Твардовский. Достойное место в этом ряду занимает и уральский сказочник Павел Бажов, крылатые слова которого в полной мере выражают художественное кредо писателей этого своеобразного эстетического направления: "Против народного творчества не создашь" (См.: Батин М. Сказка служит народу // Бажов. П. П. Избранные произведения: В 2 т. Т. 1.- М., 1964.-С. 20).
Павел Петрович Бажов родился в семье горно-заводского мастера 28 января 1879 года на Сысертском заводе, что в семидесяти километрах от Екатеринбурга (ныне Свердловск). Рабочая династия Бажовых имела долгую историю — несколько поколений крепостных рабочих, трудившихся на уральских медеплавильных заводах. В водовороте исторических событий невозможно уже отыскать следы предков будущего писателя. Российская слава создавалась этими простыми людьми, имен которых история нам не сохранила, но о труде которых, каторжном и одновременно вдохновенном, память народная сложила свои собственные исторические анналы. Семья Бажовых, как и каждая рабочая семья трудового Урала, бережно хранила и передавала из поколения в поколение воспоминание о дедах и прадедах, которые дело свое знали крепко и труд почитали как единственный смысл своей нелеткой жизни. Трудовой русский человек помнил свое первородство.
От детей секретов не было, и с юных лет Павел Бажов с интересом слушал рассказы бывалых рабочих о работе и мастерстве, о профессиональных "тайнах". Он еще не изведал всей тяжести заводского труда, но уже был готов к нему, ибо на это была направлена вся система домашней педагогики в семье русского рабочего. Дети знали, что такое "урок" и штраф, что такое "черный список" и телесные наказания. Однако кроме теневых сторон жизни "работных людей" открывалось перед ними и нечто большее — вдохновение труда творческого.
Вслушивается будущий писатель в рассказы о трудовом мастерстве, о проволоке, толщиной в нитку, о "звонком" угле, о чугунных "кружевах" каслинцев, об удачливых рудознатцах — и растет понимание смысла труда "с полетом", как его определяют бывалые рабочие, формируется особое мировоззрение рабочего человека, понимание того, что лишь трудом велик человек. А сколько нравственной глубины в бесконечных пословицах и поговорках о труде и своей профессии, которыми так и пересыпана речь старших, или в ехидных прозвищах, которые метко определяли человеческие характеры.
В произведениях Бажова сохранились многие из них: владелец заводов Соломирский по прозвищу "наш Пучеглазик", заводские управители Чиканцев, по заводскому прозвищу "Воробушек", и Палкин, "у которого не было обычного в заводах прозвища. Видимо, фамилия казалась подходящей кличкой" (Бажов П. П. Уральские были // Бажов П. П. Соч.: В 3 т. Т. 3.- М., 1952.- С. 22).
Вообще, словотворчество процветало в языке рабочих Урала, о чем свидетельствует и наблюдение Д. Н. Мамина-Сибиряка: "Были тут и висимцы-кокурочники (прозвище раскольников Висимо-Шайтанского завода), и черновляне-обушники (жители Черноисточинского завода, которые известны тем, что слишком часто пускали в дело обух топора), и долгоспинники из Малых и Больших Галашек (между заводами Висимо-Шайтанским и Висимо-Уткинским; славятся, как "закоснелые" раскольники), и тагильцы-ершееды, и старозаводские раскольники (из Невьянского завода), и разный пришлый народ с других уральских заводов — Верхнейвинского, Ревдинского, Каменского и Верх-Исетского" (Мамин-Сибиряк Д.Н. Статьи и очерки.-М., 1947.- С. 73-74).
Долгими зимними вечерами с трепетом слушают ребята рассказы о таинственных фантастических помощниках в работе, о встречах рудознатцев с самой Хозяйкой, Горной маткой или же даже с Золотым Полозом, которые иногда добры, а иногда и откровенно враждебны человеку, и сам того не ведаешь, сулит ли встреча с ними удачу или же погибель. Конечно, сказка, но все же страшновато.
Куда веселее слушать искрометные, подчас даже нескромные истории и анекдоты, высмеивающие спесивого управляющего и бессердечного приказчика, жестокого штейгера или глупого писаря.
Все вбирает в себя юная чуткая душа, все оставляет в ней свой неизгладимый след, чтобы много лет спустя воплотиться в причудливых образах бажовских сказов. Проходит перед глазами мальчика и торжественный молебен при задувке домны, и одновременно с этим "неофициальные" рабочие обряды — вроде "соболя ловить" у уральских углежогов или "дарение реки" перед отправкой первого "железного" каравана по реке и многое другое. Все это духовное богатство народа как бы объединяет неповторимая песенная стихия горно-заводского Урала, причудливый сплав тонкого лиризма и сурового реализма:
"Благослови, сударь хозяин,У тебя ли во дому,Во высоком терему,Поскакать, поплясать,Про все городы сказать,Про все Демидовые. У Демидова в заводеРаботушка тяжела,Ах, работушка тяжела...Ах, спинушки болят! В рудник-каторгу сажают,Ах, да не выпускают.Там нас голодом морят,Ах, студенцою поят! Уж вы, горы, да горы высокие,Уж леса на горах да дремучие!Добрых молодцев, людей беглыих,Вы укройте разбойничков бедныих,Ах, людей да Демидовых".(Бирюков В. П. Дореволюционный фольклор на Урале.- Свердловск, 1937.- С. 273)
Эта знаменитая на весь трудовой Урал песня открывала перед будущим писателем мир запретных "тайных сказов", которые обычно рассказывались тайком, чтобы их не услышали люди случайные. Предосторожность была совсем не напрасной — за эти рассказы полиция и администрация карала рассказчиков весьма сурово. "Тайные сказы" — это легенды, в основе которых, как правило, лежал реальный исторический факт и говорилось в них чаще всего о "разбойничьих" отрядах, которые сражались с ненавистными народу эксплуататорами. Уже зрелым фольклористом Бажов посвятит "тайным сказам" специальные исследования, выделит два их типа — "кладоискательские" и "разбойничьи". Но первое знакомство с этим жанром произошло в его далеком сысертском детстве, когда, затаив дыхание, вместе с другими ребятишками слушал он "Тайный сказ про атамана Золотого".
Этот сюжет был распространен на Урале повсеместно и рассказывал о жизни бывшего крепостного, а затем горно-заводского рабочего Андрея Степановича Плотникова. В народе его называли Рыжанка или атаман Золотой. Целью жизни этого благородного разбойника было мщение за социальное унижение. Владел легендарный атаман тайным "дорогим словом", которое открывало перед ним не только запертые двери, но и горы и недра земные. Мотив этого народного предания найдет широкое распространение в будущих сказах Бажова. Его герои овладевали тайной заветного "дорогого слова".
Однако для "работного люда" понятие "счастье", "удача" имело более общественный смысл, а не личный. Счастья для одного человека просто не существовало, оно или было для всех или же его вовсе не было. Недаром современные исследователи рабочего фольклора Урала обратили особое внимание на то, что "в трудовом народе издавна укоренилось отрицательное отношение к внезапному обогащению, к "дикому счастью" старателей. В связи с этим понятны насмешливо-уменьшительные названия золота — "золотая жужелка" (Жужелка — название мелких самородков золота), "золотые таракашки" (Кругляшова В. П. Об идейно-эстетической сущности рабочего фольклора // Соврем. фольклор старых заводов.-Свердловск, 1984.- С. 75). Разительный контраст с золотоискателями других времен и народов, совсем иное нравственное отношение к "дьявольскому металлу".
Для русского мастерового в самом слове "счастье" преобладал социальный контекст, и эта специфика была точно уловлена Бажовым и воплощена им в "Малахитовой шкатулке".
Народ боготворил героев, подобных атаману Золотому, сближал их образы с другими народными мстителями — с Емельяном Пугачевым и Степаном Разиным и наделял их бессмертием. В сказах истинные герои не умирали, а сливались с матерью-природой, с родными горами и земными недрами, чтобы в нужный час прийти на помощь всем обездоленным: "Хорошо знаю, что не казнили Золотого, ловили, ловили, а словить его не могли. Да и то сказать, как тут словишь, когда кольцо у него чудесное было. Совсем уж догонять стали, двадцать человек за ним гнались, а Золотой к Азов-rope их привел, повернул вниз камень (на перстне). Сверкнул камень. Гора (Гора — медный рудник) раскрылась, и пропал атаман. В пещере той, в Азов-то горе, девица-красавица золото стережет, и оружия там много понакидано. Туда и Омельян Иванович к атаману приходил, вместе воевали потом. А что казнили Золотого и со всех заводов на казнь смотреть гоняли - то сказки. Другого казнили, не Золотого"(Бирюков В. П. Дореволюционный фольклор на Урале.- С. 188-189).
Так переплеталась реальная история с народной фантазией, и порою, трудно было понять, где кончается сказка и начинается жизнь. В авторских сказах Бажова этот народный художественный принцип воплотился в полной мере, и потому стали они народным осмыслением истории, а не экзотическими безделушками. В сказах Бажова все настоящее — и люди, и природа, и россыпи уральских самоцветов.
Павел Бажов был единственным ребенком в семье и потому, как писал он в автобиографии, "я имел возможность получить образование. Отдали меня в духовную школу, где плата за право обучения была значительно ниже против гимназий, не требовалось форменной одежды и была система "общежитий", в которых содержание было гораздо дешевле, чем на частных квартирах" (Бажов П. П. Соч.: В 3 т. Т. 3.-М., 1952.-С. 347). С 1889 по 1893 год Бажов учился в Екатеринбургском духовном училище, а с 1893 по 1899 год — в Пермской духовной семинарии. Среди семинаристов жили воспоминания о выпускниках предыдущих лет — писателе Д. Н. Мамине-Сибиряке, изобретателе радио А. С. Попове, фольклористе В. Н. Серебренникове.
Годы учебы были полны трудностей и тревог. Когда Бажов был в четвертом классе семинарии, умер отец, а мать стала терять зрение. Чтобы помочь семье и продолжать учебу, пришлось искать дополнительный заработок: "Работа была разная. Чаще всего, конечно, репетиторство, мелкий репортаж в пермских газетах, корректура, обработка статистических материалов, а "летняя практика" порой бывала по самым неожиданным отраслям, вроде вскрытия животных, павших от эпизоотии" (Там же.- С. 348). Типичная для того времени судьба разночинца-демократа с ее поистине "горьковскими университетами". Впрочем, испытания эти закаляли характер. Еще в семинарии Павел Бажов примкнул к революционному движению. Молодой семинарист распространял нелегальную литературу, писал листовки, принимал участие в "школьных листках".
Учился Бажов прилежно и потому получил предложение по окончании по первому разряду семинарского курса продолжить образование в духовной академии. Духовная карьера вовсе не привлекала двадцатилетнего юношу, в его душе царствовал стихийный атеизм, и от лестного предложения он категорически отказался. Так, в сентябре 1899 года началась трудовая деятельность будущего писателя. Он стал учителем начальной школы в деревне Шайдуриха, что в Невьянском районе. Правда, проработал он там совсем немного. "Когда же мне там стали навязывать, как окончившему духовную школу, преподавание закона божия,— писал позднее Бажов в автобиографии,— отказался от учительства в Шайдурихе и поступил учителем русского языка в Екатеринбургское духовное училище, где в свое время учился" (Бажов П. П. Соч.-Т. 3.-С. 348).
До ноября 1917 года Бажов проработал учителем русского языка и все 18 лет нелегкого учительского труда посвятил еще одному занятию, которое считал главным в своей жизни. Фольклористика стала смыслом его существования, именно ей отдавал он все свои силы. Фольклорно-этнографическая деятельность Бажова могла бы стать темой отдельного научного разговора. Фольклорные исследования в интереснейшем регионе России, где в эти же годы одновременно с Бажовым работали такие известные ученые, как Д. К. Зеленин и Н. Е. Ончуков, не только обогатили его представления о природе фольклора горно-заводских рабочих, но и заставили более пристально вглядеться в этнографические реалии, в быт простого народа. В центре его внимания оказалось не только русское население Урала, но и многочисленные народности, которые жили в постоянном контакте с русскими — башкиры, удмурты, татары, коми-пермяки и другие. Контакты эти создавали неповторимую уральскую культуру, на интернациональное содержание которой молодой исследователь стал обращать все более пристальное внимание.
Позднее в сказе "Золотой Волос" фольклор башкирского народа причудливо соединился с русской первоосновой. Правда, сам Бажов не считал себя знатоком устного творчества других народов и потому использовал его не часто. В письме к Л. И. Скорино от 18 сентября 1945 года он писал: "У меня, например, есть кое-какие запасы по башкирскому фольклору, но я их не пускаю в дело именно потому, что чувствую себя слабым в отношении бытовых деталей для этого рода запасов" (Там же.- С. 306).
О своей фольклорно-этнографической деятельности в эти годы Бажов впоследствии вспоминал: "Обычно летние вакации посвящал разъездам по уральским заводам, где собирал фольклорный материал, интересовавший меня с детства. Ставил перед собой задачу сбора побасок-афоризмов, связанных с определенной географической точкой. Впоследствии весь материал этого порядка был потерян вместе с принадлежавшей мне библиотекой, которая была разграблена белогвардейцами, когда они захватили Екатеринбург" (Там же.- С. 348).
Доброволец Красной Армии, с 1917 по 1921 год Бажов сражается в ее рядах на уральском фронте, участвует в создании партизанских отрядов в Сибири и на Алтае. В сентябре 1918 года Бажов вступает в ряды РКП(б) и выполняет ответственные партийные поручения: редактирует дивизионную газету, избирается членом Семипалатинского губернского партийного комитета. Более всего в эти годы привлекает его журналистика, которая во многом определила литературное мастерство будущего писателя.
Именно из публицистики и пришел Бажов в советскую литературу, обогащенный опытом гражданской войны, пришел как писатель-боец, писатель-коммунист... Революция сформировала его как писателя, о чем он всегда помнил: "Вероятно, никаких литературных работ у меня не было бы, если бы не революция" (Скорино Л. И. Народный писатель // Бажов П. П. Соч.- Т. 1,-С. 9).
Литературный дебют Бажова состоялся в 1924 году, когда вышли его "Уральские были", рассказывающие в виде зарисовок и воспоминаний о дореволюционном быте Сысертских заводов. Книга получилась довольно необычная — в ней присутствовали и бытовые сцены, и портретные характеристики, и даже статистические данные. Книга читалась с интересом, ибо автор был человеком не пришлым и знал материал досконально. Именно точные этнографические зарисовки придавали особую ценность первой книге Бажова. В нее был "вкраплен" и фольклорный материал: "Здравствуй, матушка Сысерть, с крутыми горами! Здравствуй, быстрая река, с темными борами!" Так пела "мастеровщица" о своем заводе и речке" (Бажов П. П. Уральские были // Бажов П. П. Соч.- Т. 3.- С. 10).
В 1926 году появляется новое крупное произведение писателя — повесть "За советскую правду", рассказывающая о партизанском движении в Сибири. В 1930 году выходит в свет его книга "Пять ступеней коллективизации", рассказывающая о становлении колхозов на Урале. Истории полков гражданской войны, в которых пришлось воевать писателю, было затем посвящено несколько работ: 1934 год — "Бойцы первого призыва" (об истории полка Красных орлов), 1936 год — "Формирование на ходу" (о Камышловском полке) и ряд других.
В 1939 году под псевдонимом "Егорша Колдунков" Бажов выпускает повесть для детей "Зеленая кобылка", трогательное воспоминание о детстве со всеми его радостями и печалями. Определяя основное содержание повести, Бажов подчеркивал: "Хотелось по-другому показать условия воспитания ребят в средней рабочей семье, в противовес тому, что у нас нередко изображалось. Да, была темнота, но не такая беспросветная, как в "Растеряевой улице", в подьячевских рассказах или даже чеховских "Мужиках". Была и нужда и материальная ограниченность, но ребята не слабосильными росли: из них ведь выходили те мастера и подмастерья, которые играючи ворочали клещами шестипудовые крицы и подбрасывали в валок тяжелые полосы раскаленного железа" (Скорино Л. И. Народный писатель.-С. 10). "Зеленая кобылка" имела и свое продолжение — повесть "Далекое — близкое", которая была закончена уже после Великой Отечественной войны.
Все эти произведения как бы предваряли главную книгу Бажова — "Малахитовую шкатулку", идею которой писатель вынашивал долгие годы. Без преувеличения можно сказать, что большинство сюжетов, художественные и поэтические особенности созданных Бажовым сказов были "опробованы" писателем в его ранних произведениях. Кроме того, появление главной книги Бажова прямо соотносилось со знаменитым призывом А. М. Горького к советским литераторам, прозвучавшим с трибуны Первого съезда писателей. Учиться у фольклора творческому осмыслению новой жизни — эта горьковская мысль во многом определила интерес многих писателей 30-х годов к народному поэтическому творчеству.
"Малахитовая шкатулка" осталась незаконченной книгой: писатель работал над ней с 1936 года до последнего дня своей жизни (Бажов умер 3 декабря 1950 года). Однако жанр ее обладал той особенностью, которая фактически исключала какую-либо завершенность. Бажовская "шкатулка" хранила редкостные самоцветы, и в ней всегда оставалось место для нового редкого камня. Первое издание 1939 года объединило четырнадцать произведений, но каждое последующее издание пополнялось все новыми и новыми сказами. Так, в 1942 году в "Малахитовую шкатулку" вошли горные сказки и "Ключ-камень", в 1943 году "Сказы о немцах", в 1944—1945 гг. "Сказы о Ленине", в 1945—1950 гг. сказы-были. "Малахитовая шкатулка" — открытая миру книга, явление редкостное в литературе, не имеющее исторических аналогов.
Жанр сказа приобрел у Бажова новые качества. Ювелирная работа над словом, отточенность литературной формы, лаконичность и образность языка, тщательно выстроенный сюжет — все это выводило жанр литературного сказа в сферу высокой литературы. Однако ни о каком забвении фольклорной первоосновы в данном случае не может быть и речи, ибо народная стихия в бажовских сказах не экзотика, но живая творческая традиция. О том, как возникал этот органический сплав фольклорного и индивидуального творчества, причем сплав творчески жизнеспособный (в отличие, например, от так называемых "новин"), остается лишь строить предположения и догадки. Сам Бажов, объясняя этот художественный феномен, подчеркивал, что поэтические образы сказов возникают "в тех глубинных лабораториях, где сплавляется чудесное, недоступное отдельному человеку, как бы ни был он талантлив" (Скорино Л. И. Павел Петрович Бажов.- М., 1947.- С. 5).
Литературный сказ, традиционно ориентированный на устный народный рассказ, был одним из самых сложных типов повествования. Как особая форма авторской речи, сказ, по образному выражению Ю. Н. Тынянова, делал слово "физиологически ощутимым — весь рассказ становится монологом, он адресован каждому читателю — и читатель входит в рассказ, начинает интонировать, жестикулировать, улыбаться, он не читает рассказ, а играет его" (Цит. по изд.: Сказ // Краткая лит. энциклопедия.-Т. 6.-М., 1971.-Стлб. 876).
Кроме того, сказ отвергал традиционного "усредненного" литературного героя и вводил в повествовательную структуру новый тип персонажей — "героев народной жизни", живущих и действующих в иных, "нелитературных" условиях. М. М. Бахтин, специально занимавшийся теорией сказа, видел первопричину обращения писателей к сказу в следующем: "Нам кажется, что в большинстве случаев сказ вводится именно ради чужого голоса, голоса социально-определенного, приносящего с собой ряд точек зрения и оценок, которые именно и нужны автору. Вводится, собственно, рассказчик, рассказчик же — человек не литературный и в большинстве случаев принадлежащий к низшим социальным слоям, к народу (что как раз и важно автору),— и приносит с собой устную речь" (Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского.- М., 1963.- С. 256-257).
В бажовских сказах литература заговорила тем народным языком, который был понятен не только уральским горно-заводским рабочим, но и любому простому человеку. Читатель действительно как бы "растворялся" в повествовании, радуясь каждому слову, которое в бажовских сказах утрачивало литературную отчужденность.
Привлекали бажовские сказы и еще одним своим качеством — познавательностью. Они рассказывали не просто о мастерстве, но о его конкретном проявлении в той или иной профессии. Их было интересно читать, ибо они были насыщены сведениями самыми разнообразными и неожиданными. Не одно поколение нашей молодежи при помощи бажовских сказов открыло мир удивительных и прекрасных профессий — камнерезов, сталеваров, гранильщиков, оружейников, впрочем, всех и не перечесть. Писатель оставался истинным патриотом родного Урала, где все особенное — природа, люди и их дела. С чувством глубокой гордости Бажов писал о рабочих специальностях горно-заводского Урала: "А самые профессии уральских заводов такие разнообразные по сравнению с другими местностями, что эти профессии даже имеют свою поэтику" (Бажов П. П. Публицистика, дневники, письма.-- Свердловск, 1955.-С. 47-48).
"Малахитовая шкатулка" — гимн труду свободному, когда раскрепощается человеческая душа и творит по законам высшей красоты. Все сказы Бажова пронизаны идеей служения творчеству, которое мыслится как антипод труду ремесленника.
Судьба рабочего человека, ступившего на дорогу творчества, прекрасна и трагична одновременно. До конца дней своих не будет ведать он житейского покоя, стремясь к недосягаемому идеалу. Вспомним Данилу-мастера, героя сказов "Каменный цветок" и "Горный мастер", задумавшего вроде бы немудреное дело — в прекрасном малахите воплотить простенькую красоту лесного цветка. В работу вкладывает Данила весь свой талант камнереза, но чуда так и не получилось, так как не смог понять он "душу камня". Даже когда упросил он Хозяйку Медной горы показать ему заветный "каменный цветок", видеть который дано не всякому смертному, это не принесло ему счастья. Он со всей трагической определенностью осознал, что тайнам творения красоты научить нельзя. Если ты мастер, то обречен на вечный поиск, и в этом истинное счастье настоящего xyдожника.
Образ Хозяйки Медной горы, олицетворяющей природу горного Урала, восходит к фольклорным прототипам, которые достаточно хорошо известны исследователям. Хранительница недр и горных богатств фигурировала в сказах, сказках, преданиях и легендах под различными именами — Горная матка, Каменная девка, Золотая баба, девка Азовка, Горный дух и ряд других. У Бажова этот образ претерпел значительные изменения по сравнению с фольклорной первоосновой. Она не столько представительница народной "демонологии", сколько поэтический образ, символизирующий творческий поиск и вечные сомнения подлинного мастера. Образ Малахитницы объединяет цикл из десяти сказов, посвященных теме рабочего мастерства и таланта.
Другую группу бажовских сказов обычно называют "старательскими". Они о горняцком счастье и тоже о поиске. Правда, героем этих сказов является уже не мастер-художник, подобный Даниле или Евлахе Железко из сказа "Железковы покрышки", а рабочий горняк, "который полозов след видел" и "словинку знает". В этом цикле сказов в центре уже не Малахитница, а иные фантастические существа, всем хорошо знакомые с детства. Помните, козлик Серебряное копытце, рыжая Огневушка-Поскакушка, бабка Синюшка и, конечно же, Золотой Полоз (Полоз — большая змея. Среди натуралистов, сколько известно, нет полной договоренности о существовании полоза на Урале, зато у кладоискателей полоз неизменно фигурирует как хранитель золота. В сказах Хмелинина, как обычно, полозу присваиваются человеческие черты). Герои "старательских" сказов Бажова помолодели и потому буквально заряжены оптимизмом молодости. Трогателен в своем неустанном мальчишеском поиске Федюнька из сказа "Огневушка-Поскакушка", полон собственного достоинства, серьезен и уверен в себе Дениско из сказа "Жабреев ходок", никогда не унывает веселый Илюха из сказа "Синюшкин колодец" и потому дарит ему судьба простое человеческое счастье.
Сказы Бажова населены вовсе не сказочными героями, а людьми самыми обыкновенными. Это те незаметные труженики, отмеченные печатью знаменитого русского таланта, который творит не ради почестей, денег и славы, а потому, что не может ни минуты прожить без труда, ибо труд есть наивысший нравственный закон его жизни на земле. Вспомним соперничество двух мастеров из сказа "Иванко Крылатко" — златоустовского мастера Иванки и иноземного мастера Фуйко Штофа, который "дело свое знал". Бажовский сказ говорит об истине простой, но порой забываемой, что труд труду рознь, что в душе рабочего человека поэт должен победить ремесленника. Крылатые кони на боевой златоустовской сабле, созданные фантазией русского мастера, справедливо мыслятся Бажовым как емкий символ освобожденного творчества, как торжество народного труда.
Бажовские герои всегда в борьбе с теми людьми, которые являются носителями всего приземленного, ничтожного и суетного. Спектр отрицательных персонажей в сказах Бажова достаточно широк — от Ваньки Соченя до Северьяна-убойцы. Эти мастерски вылепленные писателем образы несут важную художественную и идеологическую нагрузку — показывают всю глубину нравственного падения людей, оторвавшихся от рабочей среды, потерявших способность к труду. Метко характеризуя людей такого склада термином "пустая порода", Бажов в трактовке этих образов использует смелые художественные приемы. "Пустая порода" — это не просто метафора, она реализуется в сказе "Приказчиковы подошвы" в действительную пустоту — все, что осталось от палача Северьяна, это подошвы и пустое место.
"Малахитовая шкатулка" бережно пополнялась писателем в течение почти 15 лет. Претерпевал изменения образ рассказчика — сначала в довоенных сказах это был старый уральский рабочий Дед Слышко, а в сказах военного и послевоенного периода рассказчиком становится новый герой, который прошел через горнило испытаний революции и гражданской войны. Да и сами сказы становятся более реалистичными, сказочное и фантастичное отходит в них на второй план. Высшей степенью гражданственности отличаются сказы, созданные Бажовым в годы Великой Отечественной войны. Без преувеличения можно сказать, что в годы войны Урал дал стране и высокую литературу, которая помогала громить врага. Сказы Бажова этого периода, написанные как бы на едином дыхании, пробуждали чувство высокого советского патриотизма и любви к Отчизне. Уже в августе 1941 года был опубликован сказ "Про главного вора", а в 1943 году печатаются сказы "Иванко Крылатко", "Чугунная бабушка", "Хрустальный лак", "Тараканье мыло" и целый ряд других, в которых с убийственной силой клеймились иноземные эксплуататоры. На западе нашей страны хозяйничали фашистские оккупанты, и читатель прямо соотносил содержание сказов с суровой военной действительностью.
В эти нелегкие для страны годы создает Бажов сказ "Живинка в деле", один из лучших в творчестве писателя. Он о поэзии труда обыденного, повседневного. Не художник-камнерез Данила, не искусный малахитчик Евлаха Железко, а простой углежог Тимоха Малоручко, занятый трудом "грязным" и для многих совсем неинтересным, постигает поэзию своей профессии и становится первоклассным углежогом под стать своему наставнику деду Нефеду. Всякий труд прекрасен, надо лишь, чтобы "живинка поймала" тебя. Сказ этот написан в 1943 году, но Бажов уже мечтал о делах мирных, о восстановлении разрушенного войной народного хозяйства. Герой бажовского сказа Тимоха и был из той плеяды рабочих-созида<