И духовной. Ничего не подозревая о мыслях друг друга, они думают об одном и в одном направлении ищут истину. Оба они требовательно спрашивают себя о цели жизни и о соответствии ей своих поступков и устремлений. Их разделяет возраст и роднит, как отца с сыном, а то и как брата с братом, любовь к Родине и принадлежность к народу и к человечеству в высшем смысле этих слов.
Берег
Роман Ю. Бондарева "Берег" не мог быть написан десятилетие – два назад не только потому, что автор его был тогда в начале своего творческого пути, но главным образом потому, что для того уровня осмысления войны и мира, который присутствует в романе, время пришло только сейчас. Вот почему роман берег при всей приверженности автора к традиционной манере письма, - произведение остро современное по существу, по проблематике, по внутреннему "нерву". Писатель утверждает здесь сегодняшний взгляд на события минувшей войны и – шире – на движение истории, на судьбу после военного мира и человека.
В романе "Берег", пожалуй, впервые так мощно проявилась на сегодня наметившаяся тяга Ю.Бондарева к прозе нравственно – философской. Философская мысль романа высекается сближением, перекрестом, таких далеких и различных берегов, как мир сегодняшний и мир войны, и одновременно берега отечественного, родного и дальнего, чужеземного чужого. О романе будут спорить, в чем то не соглашаясь, за что то критиковать, спор этот в критике уже идет.
Ю. Бондарев создает в своих произведениях ситуации, несущие в себе большую психологическую и нравственную нагрузку. Примером может служить его роман «Берег».
Вот, к примеру, роман Никитина и Эммы. Роман короткий, если и иметь в виду его продолжительность — несколько дней,— но яркий, не похожий на «походные», «военные» романчики, которые обычно забывались на следующее утро.
Прежде всего, интересен с психологической точки зрения сам вопрос, почему стал возможен этот роман? Что заставило немец кую девушку полюбить советского офицера? Думается, прав критик Ю. Лукин, когда, рецензируя «Берег» (Знамя, 1975,-№ 6), пишет, что Эммой руководило не только чувство благодарности за спасение ее брата и спасение ее самой от насилия. Дело гораздо серьезнее: в ее избавлении от того дурмана в отношении советских людей, который так усердно вдалбливался нацистской пропагандой. Никитин предстает перед Эммой не только рыцарем, но и олицетворением мужества силы чистоты и гуманизма.
В то же время трудно согласиться с тем же Ю. Луниным и некоторыми другими критиками, которые считают, что чувство во многом было односторонним. Вряд ли, думается, сумел бы Никитин так бережно и с такими мельчайшими подробностями сохранить в памяти эти пять дней, если бы не был захвачен силой подлинного чувства, по-видимому, первого в его жизни. Другое дело, что сделало возможным это чувство, что толкнуло его к этой девушке? Объяснить все физиологией, значит, до предела упростить сложнейшую ситуацию, главная острота которой заключается в том, что лейтенант Советской Армии полюбил немецкую девушку.
Ю. Бондарев очень хорошо передал психологическое состояние своего героя. Ведь Никитин, охваченный ответным чувством, поначалу сопротивляется ему «...Она немка, была там. Во враждебном мире, который он не признавал, презирал, ненавидел и должен был ненавидеть», И близость с Эммой он на первых порах воспринимает как не простительную ошибку, слабость, ему кажется даже, что он «…предал самого себя перед всеми». Это чувство усиливается после гибели Княжко, и Никитин даже старается погасить в себе любовь к немецкой девушке, но сделать этого – уже не может. И, прежде всего потому, что не может почувствовать в Эмме врага.
Пожалуй, такую необычную ситуацию чрезвычайно редко встретишь в военной прозе. Естественно, что в те годы не все могли правильно понять и оценить ее. И заслуга Ю Бондарева заключается в том, что реакция отдельных персонажей на взаимоотношения Никитина и Эммы в романе достаточно психологически обоснована.
Вот комбат Гранатуров. Офицер, тип которого в книгах. о войне встречался довольно часто. Лично храбрый, но не обладающий ни душевной чуткостью, ни тактом, такой человек бравирует иногда цинизмом, пошлым и грубым отношением к женщине. Поступок своего офицера, полюбившего немецкую девушку, он рассматривает на уровне измены Родине, и собирается передать дело «о любви» в контрразведку. Разумеется, это явный перегиб, который сегодня нам кажется и наивным, и неумным. Но настолько точно вводит нас автор в атмосферу времени, что мы, ни в коем случае не оправдывая действий и намерений Гранатурова, все же можем их понять. Человек, прошедший с боями всю войну, потерявший всех своих близких, испытывающий жгучую боль этой утраты, он относится к врагу с ненавистью и жаждой справедливой, но беспощадной мести. Но в силу огрубления души и ограниченности Гранатуров еще не может понять, что такие немцы, как Эмма и ее брат, были не фашистами, а теми, кого Советская Армия, и в части он сам, освобождала от фашизма. Для Гранатурова врагами были все немцы, на всех он распространял свою ненависть, и в его сознании не укладывается, что боевой офицер, знающий, что такое война, может испытывать какое-либо другое чувство, даже по отношению к мирному немецкому населению.
А разве в жизни люди, подобные Гранатурову, были исключением? Нет, такое сознание, такая психология в те годы были господствующими, и понадобились и время, и долгая кропотливая работа, чтобы они изменились, уступив место исторически объективному взгляду на людей и события. Ф. Кузнецов справедливо писал о том, что самое трудное испытание на гуманизм советский человек выдержал тогда, когда армия вступила на немецкую землю.
Да, эта проблема в романе «Берег» философски и психологически осмыслена. Не нужно подробно рассказывать о том, что делалось на оккупированной советской территории, это всем известно. Есть вещи, которые можно понять и объяснить. Например, когда во время жестокого боя за большой город страдают и гибнут культурные ценности, архитектурные и исторические памятники, погибают люди. Но как, какими объективными причинами можно объяснить уничтожение Михайловского, осквернение Ясной Поляны, варварство в Петродворце, в Пушкине, в Клину? Если к этому добавить невинные жертвы - стариков, женщин, детей, то видишь настоящее лицо фашизма.
И легко представить себе, какие чувства владели нашими людьми, видевшими все это: Гнев возмущения и жажда справедливой мести были вполне понятны и обоснованны. И в общем-то психологически обоснованным выглядит намерение отплатить когда-нибудь «той же монетой», то есть заставить немцев почувствовать и пережить то же, что когда-то чувствовали и переживали мы.
Но еще шли жестокие бои, а «Правда» в апреле 1945 года писала: «Советский народ никогда не отождествлял население Германии и правящую в Германии преступную фашистскую клику».
И вот настал этот долгожданный час: советский солдат ступил на немецкую землю. А вот ответить «оком за око» мы не могли. И ведь дело здесь не в строгих приказах и не в том, что велась большая разъяснительная работа, и нарушение моральных норм наказывалось очень строго, хотя всё это имело немаловажное значение. Главное заключилось в том, что нравственный мир советского человека, его гуманистические принципы не могли допустить повторения того, что делал фашизм. Как ни сильна была боль утрат, как ни велико было желание отомстить, нельзя было мстить простым людям, народу, который первым пострадал от фашизма. Да, это было труднейшим испытанием на гуманизм, и проходило оно совсем не безболезненно. И заслуга Ю.Бондарева в том, что он сумел это показать, изобразив людей типа сержанта Меженина
А ведь Меженин решен не однопланово, он не похож на традиционного «злодея», от которого с самого начала не приходится ждать ничего хорошего. Нет, он прошел с батареей почти всю войну, был лихим солдатом, лучшим наводчиком, в целом воевал честно. Нельзя быть настоящим солдатом, думая постоянно о смерти, да и вряд ли это было свойственно Меженину во время войны, но вот в самом конце ее страх, стремление выжить любой ценой делают его и трусом, и фактически обреченным.
А главное — то ощущение вседозволенности, которое, по убеждению Меженина, является неотъемлемым правом победителя, а точнее — завоевателя. Конфликт между Межениным и Никитиным — это не частное столкновение двух характеров. Это борьба двух психологий, двух понятий о нравственности: одного — наполненного справедливостью, добротой и человечностью, и другого — антигуманного, бездушного, которое в массе советского воинства выглядит инородным телом. И ведь не случайно Меженин, в конце концов, остается один; его позицию не разделяют ни солдаты, его вчерашние боевые товарищи, ни даже Гранатуров, любимцем, которого Меженин был долгое время. Нельзя не согласиться с Ф. Кузнецовым, который считает Меженина побежденным среди победителей.
Кроме Никитина резко противопоставлен Меженину лейтенант Княжко. И не только Меженину, но и всему плохому, что есть в Гранатурове — его цинизму, пошлости, грубости. По замыслу писателя, в личности Княжко должны были воплотиться лучшие качества советского офицера. Во многом это удалось. Есть что-то рыцарское в его поведении, в отношении к женщине, даже во внешнем облике. А главное - он выразитель подлинного гуманизма, свойственного лучшим представителям нашего народа.
В последнем бою, который жесток прежде всего своей бессмысленностью, но который должен быть принят нашими, Княжко, имевший возможность уничтожить сопротивлявшуюся группу, делает попытку спасти юнцов, находившихся под командованием фанатика – эсэсовца: он идет к ним с белым флагом парламентера и погибает от выстрела, спровоцированного Межениным
Княжко оказывает большое влияние на Никитина, который и спустя двадцать пять лет говорит: «Мне его не хватает до сих пор». Его помнит и Эмма Герберт, потому что когда-то он отпустил её брата Курта (подростка, которого насильно одели в солдатский мундир) Заявив, что Советская Армия не воюет с детьми.
К сожалению, при всей значительности характера Княжко автор недостаточно наделил его «земными» чертами, и читатели находят в нем элементы схематизма.
Роман «Берег» наверное, потому и интересен и своеобразен, что представляет собой книгу не только о войне, но и о нашем времени. В нем есть столкновение различных идеологических и нравственных позиций. Но при всей значимости дискуссий между Никитиным и Дицманом все же нужно признать, что страницы, воспроизводящие события военных дней, написаны ярче и увлекательнее. Именно в «военной» главе сделана удачная попытка исследования человеческих характеров на основе поступков, которыми руководили сознание, чувства, движение души, что делает «Берег» произведением высоких достоинств.
Выбор
В 1980 году был опубликован новый роман Ю. Бондарева «Выбор», роман многоплановый, сложный, продолжающий поиски и анализ важнейших нравственно-философских проблем. Подавляющее большинство рецензентов рассматривало «Выбор» как шаг вперед по сравнению с «Берегом». Думается, что это мнение, по меньшей мере, спорное. Во-первых, нельзя не заметить, что «Выбор» в композиционном плане в чем-то повторяет «Берег». В одном романе известный советский писатель приезжает за границу, где у него происходит встреча, которая даст импульс к развитию содержания. В другом — тоже известный советский, но на этот раз художник приезжает за границу, где у него также происходит встреча, с которой начинается развитие сюжета
Во-вторых, очень уж похожи Лазарев и Меженин. Сходство между двумя характерами из различных книг одного и того же автора вполне возможно, но тут создается впечатление, будто персонаж перешел из одного романа в другой.
Серьезна и значительна одна из главных сюжетных линий романа: жизнь художника Васильева, его творческая судьба, его мысли о назначении искусства о требовательности мастера к себе. За внешним благополучием и громкими успехами известного живописца обнаруживаются и внутренняя боль поисков, и неудовлетворенность собой, и охлаждение в отношениях с женой, и трагедии дочери. Все это передано жизненно достоверно, но в то же время не покидает ощущение, что это уже когда-то было, где-то об этом читалось. Противопоставление подлинного художника человеку способному, который в административном угаре, в погоне за внешним блеском утрачивает свое творческое «я», превращается в деятеля от искусства,— все это не вызывает ни сомнений, ни возражений, но ведь об этом тоже достаточно много сказано. И даже итоговый тезис Васильева о том, что «искусство призвано сохранять, человеческое в человеке», открытием не назовешь.
И все же роман интересен, интересен своей философской направленностью, своими новыми, необычными ситуациями и проблемами именно в той части, в которой ретроспективно воспроизводятся события военных лет. Именно здесь мы узнаем, что встретившиеся в 70-е годы в Венеции художник Васильев и преуспевающий рантье Рамзэн не просто знакомы друг с другом. Они друзья с детских лет, они жили в одном доме, учились в одном классе, любили одну девушку. Они вместе пошли на строительство оборонительных сооружений под Москвой, вместе поступили в артиллерийское училище и после окончания его попали на фронт в одну батарею.
Когда раскрываются характеры двух молодых людей, нельзя не признать, что нам больше импонирует Илья Рамзин. Это человек, наделенный большой нравственной силой (да и физической тоже), имеющий свои жизненные принципы, против которых трудно возразить, наделенный твердым характером, призванный и привыкший быть всегда и во всем первым. Когда через короткое время пребывания на фронте молодого взводного Рамзина назначают командиром батареи, нам кажется это закономерным, он больше подходит к этой должности, чем Васильев, чей характер в военные годы проявился слабо.
Мы полностью понимаем Илью, когда он идет на конфликт со старшиной Лазаревым, который при прежнем командире пользовался почти неограниченным влиянием и полной властью на батарее, Рамзин абсолютно прав, утверждая единоначалие, он действует в интересах дела, готов ради этого даже применить силу. Во всем его поведении чувствуется уверенность в себе, именно уверенность, а не самоуверенность, за которой обычно ничего нет. Одним словом, читателю правится такой Илья Рамзин.
Но вот произошла одна из драматических историй войны. Немецкие танки, неожиданно атаковав, расстреляли батарею к тому же оставшуюся без прикрытия. Вынужденные отступить, бросить пушки, к которым уже не было снарядов, оставшиеся в живых солдаты и офицеры предстают перед командиром полка.
И здесь происходит предательство и проявляется несправедливость. Предает Лазарев, Вынужденный в конфликте за влияние на батарее отступить перед Рамзиным. он теперь пытается взять свое. Старшина обвиняет лейтенанта в неумении командовать, в глупых приказаниях, в нежелании считаться с мнением более опытных бойцов, в прямой трусости. Для всех присутствующих при этом разговоре ясно, что совершается подлость, что старшина клевещет на своего командира, предает его, сводит с ним счеты. Думается, что понимает это и командир полка майор Воротюк. Но ему выгодно объяснить неудачу трусостью и нераспорядительностью комбата, прикрыв этим самым собственные промахи, в частности — отсутствие у батареи прикрытия. И совершается несправедливость. Рамзин объявлен трусом, отдается жестокий, неразумный приказ: отбить у немцев свои пушки, хотя сам Воротюк прекрасно понимает, что этот приказ невыполним.
Очень часто поведение человека в экстремальных ситуациях свидетельствует об истинной ценности его нравственных принципов. Границы поступка человека — это одновременно границы его патриотизма, без которого немыслим настоящий гуманизм. Выбор, который делает человек в жизни, не только определяет его судьбу, но говорит и о прочности его моральных основ. Делает этот выбор и Илья Рамзин: он сдается в плен «абсолютно целехонек и в полном сознании», как он сам рассказывает потом, В плену он не прислуживал фашистам, не выдавал офицеров и коммунистов, но и не был среди тех, кто «вспарывал вены ржавым гвоздем, бросался на проволоку с током, разбивал голову о камень». Что руководило выбором Ильи в данном случае? Обида? Нежелание воевать рядом с такими людьми, как Воротюк и Лазарев? Если была обида, то она вполне объяснима и понятна, но разве это может служить объяснением предательства, потому что сдача в плен, осознанный отход от всенародной борьбы были уже первой ступенью предательства.
Дальше последовало другое, Невозвращение на Родину, женитьба на богатой немке собственное предпринимательство, превращение в респектабельного господина Рамзэна. Сделан второй выбор.
Как могло произойти такое? В обычные логические модели эти поступки не укладываются. Были ли наши представления о принципах Рамзина ложными, обернулась ли его нравственная сила слабостью, не скрывалась ли за внешней храбростью трусость, страх за свою жизнь за свою судьбу - сказать трудно. Автор нам этого не объясняет, и читателю остается только строить предположения.
Философский смысл романа заключается не только в том, что человек свою жизнь определяет, сам делает в ней свой выбор. Очень важна мысль о том, что каждый шаг, каждый поступок рано или поздно отзовутся в жизни. Встреча Рамзина через много лет с Родиной, с друзьями, с матерью, которой он за все эти годы не подал даже знаки и том, что жив, подтверждает это.
Нельзя согласиться с И. Соловьевой (Литературное обозрение, 1981, № 5), которая считает, что «Выбор» — это роман о душевном кризисе Васильева. Это книга о кризисе Рамзина. 3а Васильева мы спокойны, выход он найдет, а вот Рамзину не может помочь ничто. Свою трагедию определил он сам, сделав выбор еще во время войны, когда перед человеком стояла трудная, но важнейшая задача — сохранить в себе человеческое достоинство, гражданственность.
Заключение
Как высока цена этой победы! Мы не знаем точно, сколько людей погибло за эти четыре года в стране: двадцать миллионов, двадцать семь миллионов, или ещё больше. Но знаем одно: зачинщики войны - это не люди. И чем больше мы будем знать об уроках истории, и о войне в том числе, тем бдительнее будем, тем больше будем ценить мирную жизнь, уважать память павших, быть благодарными тому поколению людей, которые победили врага, дошли до самого его логова. Боль о погибших - это вечная боль нашего народа. И стереть из памяти всё, что было на войне, нельзя, так как "Это нужно не мёртвым, это нужно живым", то есть всем нам, и молодёжи в том числе
План.
I Вступление