Разделённые несоразмерностью обязанностей, лейтенант Кузнецов и командующий армией генерал Бессонов движутся к одной цели -- не только военной, но

И духовной. Ничего не подозревая о мыслях друг друга, они думают об одном и в одном направлении ищут истину. Оба они требовательно спрашивают себя о цели жизни и о соответствии ей своих поступков и устремлений. Их разделяет возраст и роднит, как отца с сыном, а то и как брата с братом, любовь к Родине и принадлежность к народу и к человечеству в высшем смысле этих слов.

Берег

Роман Ю. Бондарева "Берег" не мог быть написан десятилетие – два назад не только потому, что автор его был тогда в начале своего творческого пути, но главным образом потому, что для того уровня осмысления войны и мира, который присутствует в романе, время пришло только сейчас. Вот почему роман берег при всей приверженности автора к традиционной манере письма, - произведение остро современное по существу, по проблематике, по внутреннему "нерву". Писатель утверждает здесь сегодняшний взгляд на события минувшей войны и – шире – на движение истории, на судьбу после военного мира и человека.

В романе "Берег", пожалуй, впервые так мощно проявилась на сегодня наметившаяся тяга Ю.Бондарева к прозе нравственно – философской. Философская мысль романа высекается сближением, перекрестом, таких далеких и различных берегов, как мир сегодняшний и мир войны, и одновременно берега отечественного, родного и дальнего, чужеземного чужого. О романе будут спорить, в чем то не соглашаясь, за что то критиковать, спор этот в критике уже идет.

Ю. Бондарев создает в своих произведениях ситуации, несущие в себе большую психологическую и нравственную нагрузку. Примером может служить его роман «Берег».

Вот, к примеру, роман Никитина и Эммы. Роман короткий, если и иметь в виду его продолжительность — несколько дней,— но яркий, не похожий на «походные», «военные» романчики, ко­торые обычно забывались на следующее утро.

Прежде всего, интересен с психологической точки зрения сам вопрос, почему стал возможен этот роман? Что заставило не­мец кую девушку полюбить советского офицера? Думается, прав критик Ю. Лукин, когда, рецензируя «Берег» (Знамя, 1975,-№ 6), пишет, что Эммой руководило не только чувство благодарности за спасение ее брата и спасение ее самой от насилия. Дело гораздо серьезнее: в ее избавлении от того дурмана в от­ношении советских людей, который так усердно вдалбливался нацистской пропагандой. Никитин предстает перед Эммой не только рыцарем, но и олицетворением мужества силы чис­тоты и гуманизма.

В то же время трудно согласиться с тем же Ю. Луниным и некоторыми другими критиками, которые считают, что чувство во многом было односторонним. Вряд ли, думается, сумел бы Никитин так бережно и с такими мельчайшими подробностями сохранить в памяти эти пять дней, если бы не был захвачен силой подлинного чувства, по-видимому, первого в его жизни. Другое дело, что сделало возможным это чувство, что толкнуло его к этой девушке? Объяснить все физиологией, значит, до пре­дела упростить сложнейшую ситуацию, главная острота которой заключается в том, что лейтенант Советской Армии полюбил немецкую девушку.

Ю. Бондарев очень хорошо передал психологическое состоя­ние своего героя. Ведь Никитин, охваченный ответным чувством, поначалу сопротивляется ему «...Она немка, была там. Во враждебном мире, который он не признавал, презирал, ненавидел и должен был ненавидеть», И близость с Эммой он на первых порах воспринимает как не простительную ошибку, слабость, ему кажется даже, что он «…предал самого себя перед всеми». Это чувство усиливается после гибели Княжко, и Никитин даже старается погасить в себе любовь к немецкой девушке, но сде­лать этого – уже не может. И, прежде всего потому, что не может почувствовать в Эмме врага.

Пожалуй, такую необычную ситуацию чрезвычайно редко встретишь в военной прозе. Естественно, что в те годы не все могли правильно понять и оценить ее. И заслуга Ю Бондарева заключается в том, что реакция отдельных персонажей на взаимоотношения Никитина и Эммы в романе достаточно психологически обоснована.

Вот комбат Гранатуров. Офицер, тип которого в книгах. о войне встречался довольно часто. Лично храбрый, но не обла­дающий ни душевной чуткостью, ни тактом, такой человек бравирует иногда цинизмом, пошлым и грубым отношением к женщине. Поступок своего офицера, полюбившего немецкую де­вушку, он рассматривает на уровне измены Родине, и соби­рается передать дело «о любви» в контрразведку. Разумеется, это явный перегиб, который сегодня нам кажется и наивным, и неумным. Но настолько точно вводит нас автор в атмосферу времени, что мы, ни в коем случае не оправдывая действий и на­мерений Гранатурова, все же можем их понять. Человек, про­шедший с боями всю войну, потерявший всех своих близких, испытывающий жгучую боль этой утраты, он относится к врагу с ненавистью и жаждой справедливой, но беспощадной мести. Но в силу огрубления души и ограниченности Гранатуров еще не может понять, что такие немцы, как Эмма и ее брат, были не фашистами, а теми, кого Советская Армия, и в части он сам, освобождала от фашизма. Для Гранатурова врагами были все немцы, на всех он распространял свою ненависть, и в его сознании не укладывается, что боевой офицер, знающий, что такое война, может испытывать какое-либо другое чувство, даже по отношению к мирному немецкому населению.

А разве в жизни люди, подобные Гранатурову, были исклю­чением? Нет, такое сознание, такая психология в те годы были господствующими, и понадобились и время, и долгая кропотли­вая работа, чтобы они изменились, уступив место исторически объективному взгляду на людей и события. Ф. Кузнецов справедливо писал о том, что самое трудное испытание на гуманизм советский человек выдержал тогда, когда армия вступила на немецкую землю.

Да, эта проблема в романе «Берег» философски и психо­логически осмыслена. Не нужно подробно рассказывать о том, что делалось на оккупированной советской территории, это всем известно. Есть вещи, которые можно понять и объяснить. Например, когда во время жестокого боя за большой город стра­дают и гибнут культурные ценности, архитектурные и историче­ские памятники, погибают люди. Но как, какими объективными причинами можно объяснить уничтожение Михайловского, осквернение Ясной Поляны, варварство в Петродворце, в Пушкине, в Клину? Если к этому добавить невинные жертвы - стариков, женщин, детей, то видишь настоящее лицо фашизма.

И легко представить себе, какие чувства владели нашими людьми, видевшими все это: Гнев возмущения и жажда справедливой мести были вполне понятны и обоснованны. И в об­щем-то психологически обоснованным выглядит намерение отпла­тить когда-нибудь «той же монетой», то есть заставить немцев по­чувствовать и пережить то же, что когда-то чувствовали и пе­реживали мы.

Но еще шли жестокие бои, а «Правда» в апреле 1945 года пи­сала: «Советский народ никогда не отождествлял население Германии и правящую в Германии преступную фашистскую кли­ку».

И вот настал этот долгожданный час: советский солдат сту­пил на немецкую землю. А вот ответить «оком за око» мы не могли. И ведь дело здесь не в строгих приказах и не в том, что велась большая разъяснительная работа, и нарушение мораль­ных норм наказывалось очень строго, хотя всё это имело не­маловажное значение. Главное заключилось в том, что нравст­венный мир советского человека, его гуманистические принципы не могли допустить повторения того, что делал фашизм. Как ни сильна была боль утрат, как ни велико было желание отом­стить, нельзя было мстить простым людям, народу, который пер­вым пострадал от фашизма. Да, это было труднейшим испыта­нием на гуманизм, и проходило оно совсем не безболезненно. И заслуга Ю.Бондарева в том, что он сумел это показать, изобразив людей типа сержанта Меженина

А ведь Меженин решен не однопланово, он не похож на традиционного «злодея», от которого с самого начала не приходится ждать ничего хорошего. Нет, он прошел с батареей почти всю войну, был лихим солдатом, лучшим наводчиком, в целом вое­вал честно. Нельзя быть настоящим солдатом, думая постоянно о смерти, да и вряд ли это было свойственно Меженину во время войны, но вот в самом конце ее страх, стремление выжить любой ценой делают его и трусом, и фактически обреченным.

А главное — то ощущение вседозволенности, которое, по убеждению Меженина, является неотъемлемым правом победи­теля, а точнее — завоевателя. Конфликт между Межениным и Никитиным — это не частное столкновение двух характеров. Это борьба двух психологий, двух понятий о нравственности: одно­го — наполненного справедливостью, добротой и человечностью, и другого — антигуманного, бездушного, которое в массе совет­ского воинства выглядит инородным телом. И ведь не случайно Меженин, в конце концов, остается один; его позицию не разде­ляют ни солдаты, его вчерашние боевые товарищи, ни даже Гранатуров, любимцем, которого Меженин был долгое время. Нель­зя не согласиться с Ф. Кузнецовым, который считает Меженина побежденным среди победителей.

Кроме Никитина резко противопоставлен Меженину лейтенант Княжко. И не только Меженину, но и всему плохому, что есть в Гранатурове — его цинизму, пошлости, грубости. По за­мыслу писателя, в личности Княжко должны были воплотиться лучшие качества советского офицера. Во многом это удалось. Есть что-то рыцарское в его поведении, в отношении к женщине, даже во внешнем облике. А главное - он выразитель под­линного гуманизма, свойственного лучшим представителям нашего народа.

В последнем бою, который жесток прежде всего своей бес­смысленностью, но который должен быть принят нашими, Княжко, имевший возможность уничтожить сопротивлявшуюся группу, делает попытку спасти юнцов, находившихся под командованием фанатика – эсэсовца: он идет к ним с белым флагом парламентера и погибает от выстрела, спровоцированного Межениным

Княжко оказывает большое влияние на Никитина, который и спустя двадцать пять лет говорит: «Мне его не хватает до сих пор». Его помнит и Эмма Герберт, потому что когда-то он отпустил её брата Курта (подростка, которого насильно одели в солдатский мундир) Заявив, что Советская Армия не воюет с детьми.

К сожалению, при всей значительности характера Княжко автор недостаточно наделил его «земными» чертами, и читатели находят в нем элементы схематизма.

Роман «Берег» наверное, потому и интересен и своеобразен, что представляет собой книгу не только о войне, но и о нашем времени. В нем есть столкновение различных идеологических и нравственных позиций. Но при всей значимости дискус­сий между Никитиным и Дицманом все же нужно признать, что страницы, воспроизводящие события военных дней, написаны ярче и увлекательнее. Именно в «военной» главе сделана удачная попытка исследования человеческих характеров на основе поступков, которыми руководили сознание, чувства, дви­жение души, что делает «Берег» произведением высоких до­стоинств.

Выбор

В 1980 году был опубликован новый роман Ю. Бондарева «Выбор», роман многоплановый, сложный, продолжающий по­иски и анализ важнейших нравственно-философских проблем. Подавляющее большинство рецензентов рассматривало «Выбор» как шаг вперед по сравнению с «Берегом». Думается, что это мнение, по меньшей мере, спорное. Во-первых, нельзя не заме­тить, что «Выбор» в композиционном плане в чем-то повторяет «Берег». В одном романе известный советский писатель приез­жает за границу, где у него происходит встреча, которая даст импульс к развитию содержания. В другом — тоже известный советский, но на этот раз художник приезжает за границу, где у него также происходит встреча, с которой начинается разви­тие сюжета

Во-вторых, очень уж похожи Лазарев и Меженин. Сходство между двумя характерами из различных книг одного и того же автора вполне возможно, но тут создается впечатление, будто персонаж перешел из одного романа в другой.

Серьезна и значительна одна из главных сюжетных линий романа: жизнь художника Васильева, его творческая судьба, его мысли о назначении искусства о требовательности мастера к себе. За внешним благополучием и громкими успехами из­вестного живописца обнаруживаются и внутренняя боль по­исков, и неудовлетворенность собой, и охлаждение в отношениях с женой, и трагедии дочери. Все это передано жизненно досто­верно, но в то же время не покидает ощущение, что это уже когда-то было, где-то об этом читалось. Противопоставление подлинного художника человеку способному, который в адми­нистративном угаре, в погоне за внешним блеском утрачивает свое творческое «я», превращается в деятеля от искусства,— все это не вызывает ни сомнений, ни возражений, но ведь об этом тоже достаточно много сказано. И даже итоговый тезис Васильева о том, что «искусство призвано сохранять, человече­ское в человеке», открытием не назовешь.

И все же роман интересен, интересен своей философской направленностью, своими новыми, необычными ситуациями и проблемами именно в той части, в которой ретроспективно вос­производятся события военных лет. Именно здесь мы узнаем, что встретившиеся в 70-е годы в Венеции художник Васильев и преуспевающий рантье Рамзэн не просто знакомы друг с дру­гом. Они друзья с детских лет, они жили в одном доме, учились в одном классе, любили одну девушку. Они вместе пошли на строительство оборонительных сооружений под Москвой, вместе поступили в артиллерийское училище и после окончания его попали на фронт в одну батарею.

Когда раскрываются характеры двух молодых людей, нельзя не признать, что нам больше импонирует Илья Рамзин. Это че­ловек, наделенный большой нравственной силой (да и физиче­ской тоже), имеющий свои жизненные принципы, против кото­рых трудно возразить, наделенный твердым характером, при­званный и привыкший быть всегда и во всем первым. Когда че­рез короткое время пребывания на фронте молодого взводного Рамзина назначают командиром батареи, нам кажется это за­кономерным, он больше подходит к этой должности, чем Васильев, чей характер в военные годы проявился слабо.

Мы полностью понимаем Илью, когда он идет на конфликт со старшиной Лазаревым, который при прежнем командире пользовался почти неограниченным влиянием и полной властью на батарее, Рамзин абсолютно прав, утверждая единоначалие, он действует в интересах дела, готов ради этого даже применить силу. Во всем его поведении чувствуется уверенность в себе, именно уверенность, а не самоуверенность, за которой обычно ничего нет. Одним словом, читателю правится такой Илья Рам­зин.

Но вот произошла одна из драматических историй войны. Немецкие танки, неожиданно атаковав, расстреляли батарею к тому же оставшуюся без прикрытия. Вынужденные отступить, бросить пушки, к которым уже не было снарядов, оставшиеся в живых солдаты и офицеры предстают перед командиром полка.

И здесь происходит предательство и проявляется несправед­ливость. Предает Лазарев, Вынужденный в конфликте за влия­ние на батарее отступить перед Рамзиным. он теперь пытается взять свое. Старшина обвиняет лейтенанта в неумении коман­довать, в глупых приказаниях, в нежелании считаться с мне­нием более опытных бойцов, в прямой трусости. Для всех при­сутствующих при этом разговоре ясно, что совершается под­лость, что старшина клевещет на своего командира, предает его, сводит с ним счеты. Думается, что понимает это и командир полка майор Воротюк. Но ему выгодно объяснить неудачу тру­состью и нераспорядительностью комбата, прикрыв этим самым собственные промахи, в частности — отсутствие у батареи при­крытия. И совершается несправедливость. Рамзин объявлен тру­сом, отдается жестокий, неразумный приказ: отбить у немцев свои пушки, хотя сам Воротюк прекрасно понимает, что этот приказ невыполним.

Очень часто поведение человека в экстремальных ситуациях свидетельствует об истинной ценности его нравственных прин­ципов. Границы поступка человека — это одновременно границы его патриотизма, без которого немыслим настоящий гуманизм. Выбор, который делает человек в жизни, не только определяет его судьбу, но говорит и о прочности его моральных основ. Делает этот выбор и Илья Рамзин: он сдается в плен «абсолютно целехонек и в полном сознании», как он сам рас­сказывает потом, В плену он не прислуживал фашистам, не выдавал офицеров и коммунистов, но и не был среди тех, кто «вспарывал вены ржавым гвоздем, бросался на проволоку с то­ком, разбивал голову о камень». Что руководило выбором Ильи в данном случае? Обида? Нежелание воевать рядом с такими людьми, как Воротюк и Лазарев? Если была обида, то она вполне объяснима и понятна, но разве это может служить объ­яснением предательства, потому что сдача в плен, осознанный отход от всенародной борьбы были уже первой ступенью преда­тельства.

Дальше последовало другое, Невозвращение на Родину, же­нитьба на богатой немке собственное предпринимательство, пре­вращение в респектабельного господина Рамзэна. Сделан второй выбор.

Как могло произойти такое? В обычные логические модели эти поступки не укладываются. Были ли наши представления о принципах Рамзина ложными, обернулась ли его нравствен­ная сила слабостью, не скрывалась ли за внешней храбростью трусость, страх за свою жизнь за свою судьбу - сказать труд­но. Автор нам этого не объясняет, и читателю остается только строить предположения.

Философский смысл романа заключается не только в том, что человек свою жизнь определяет, сам делает в ней свой вы­бор. Очень важна мысль о том, что каждый шаг, каждый по­ступок рано или поздно отзовутся в жизни. Встреча Рамзина через много лет с Родиной, с друзьями, с матерью, которой он за все эти годы не подал даже знаки и том, что жив, подтверж­дает это.

Нельзя согласиться с И. Соловьевой (Литературное обозре­ние, 1981, № 5), которая считает, что «Выбор» — это роман о душевном кризисе Васильева. Это книга о кризисе Рамзина. 3а Васильева мы спокойны, выход он найдет, а вот Рамзину не может помочь ничто. Свою трагедию определил он сам, сделав выбор еще во время войны, когда перед человеком стояла труд­ная, но важнейшая задача — сохранить в себе человеческое до­стоинство, гражданственность.

Заключение

Как высока цена этой победы! Мы не знаем точно, сколько людей погибло за эти четыре года в стране: двадцать миллионов, двадцать семь миллионов, или ещё больше. Но знаем одно: зачинщики войны - это не люди. И чем больше мы будем знать об уроках истории, и о войне в том числе, тем бдительнее будем, тем больше будем ценить мирную жизнь, уважать память павших, быть благодарными тому поколению людей, которые победили врага, дошли до самого его логова. Боль о погибших - это вечная боль нашего народа. И стереть из памяти всё, что было на войне, нельзя, так как "Это нужно не мёртвым, это нужно живым", то есть всем нам, и молодёжи в том числе

План.

I Вступление