Руководители семинара - Аманда Драммонд и Марианна Сан Юнь.
Старший суперинтендант Джеймс Ниддри.
Не могу поверить. Тоул и Драммонд. Я разговаривал с ним сегодня утром, и мне не сказали ни слова. Мне, второму - а фактически первому, потому что Тоул числится старшим только на бумаге - человеку в этом расследовании! Она поработала у меня за спиной. Полизала кому надо задницу и пробила-таки один из этих герл-гайдовских прожектов.
- На хрен нам это сдалось! - стонет Питер Инглис, украдкой посматривая на меня. - Время, что ли, девать некуда?
- Вот и поглядите, кто здесь теперь главный, - говорю я. - Какая-то мокрощелка! Что она понимает в полицейской работе?
Я смотрю на Рэя Леннокса. Он же крутился вокруг этой подстилки все утро.
Вид у Леннокса слегка виноватый. Парень торопится сменить тему и, пожимая плечами, говорит:
Интересно, кто будет раскрывать убийство, если нас гоняют по семинарам.
- Бред, - соглашается Гас.
Настроение у ребят паршивое. Они посматривают на меня, ожидая, что я что-то предложу.
- А ты как думаешь, Брюс?
- Нам ничего не остается, как подчиниться. Как ты и сказал, Рэй - я поворачиваюсь к Ленноксу и пожимаю плечами, - разговорами с тупыми телками убийство не раскроешь, но решаем
здесь не мы.
- Тоул просто хочет выпендриться перед начальством и недоделками из Форума, показать, какой он хороший, - жалуется Питер Инглис.
Ему уже за тридцать, а выглядит дохловато для полицейского. Скорее жертва СПИДа.
- Не надо суетиться, рано или поздно эти мудаки сами себе шею свернут, - киваю я.
Немного позже звоню своему дружку Блейдси. Договариваемся встретиться в Ложе. Потом иду к Кроуфорду за булочкой с яйцом. На улице подмораживает, но даже холод не может рассеять поднимающийся от моих штанов аромат. Пора бы отдать их в химчистку. Распахиваю полы пальто и принюхиваюсь - ничего особенного, обычный запашок, никак не тянущий на вонь, Пару дней поносить еще можно.
|
|
Из внутреннего кармана пальто высовывается смятый край какого-то конверта. Письмо Тони из Челмсфорда. Я таскаю его уже целый месяц. Не прокатиться ли к нему еще разок, может быть, на Новый год. Я думаю о той телке, Диане, и перед глазами встают се здоровенные голые ляжки. Чувствую знакомое шевеление в штанах. Мимо проходят женщины, и я застегиваю пальто. Нет, девочки, просто так такой товар на обозрение не выставляется. Хотите посмотреть - пожалуйте к кассе. Мысли снова возвращаются к Диане; черт, мне не терпится вернуться туда. Да, именно благодаря таким вот моментам ты и живешь. Без них не осталось бы ничего, кроме работы. И игр.
У Кроуфорда еще одна неприятность: у них кончились яйца. Не иначе как все пожрали придурки в форме, которые, вместо того чтобы заниматься делом, шляются целыми днями по долбаным забегаловкам. Так и проебывают времечко полицейское.
РАССЛЕДОВАНИЯ
Вечером повеселились в бильярдной. Играли по кругу, и я взял первое место, сломив сопротивление Леннокса и одержав победу со счетом 4-3. И это после проигранных двух первых партий! Этот хрен сразу загрустил и съебался. Не играй с большими, придурок, если не умеешь двигать кием. Леннокс точно не умеет, ни в бильярде, ни в чем-то другом.
И вот мы вываливаем на морозную улицу с дружбаном Блейдси. Это тот самый парень, который едет со мной в Амстердам. Я уже представляю, как мы с ним отрываемся. Легкий снежок. Я ловлю на ладонь снежинку и любуюсь ее совершенной формой сквозь застилающую мозги пивную пелену. Снежинка тает от тепла руки.
|
|
Снег начинает идти сильнее, и я тащу упирающегося Блейдси в вонючую пивнушку на Коугейт, настоящую дыру, имеющую, однако, лицензию на торговлю допоздна и забитую, как обычно, студентами и прочим сбродом. Топаю, сбивая с ботинок снег, и заказываю еще пару пива. Мы пристраиваемся за столиком, и я слышу, как рядом какой-то умник толкует о футболе, в частности
о Стронаке, который, мол, был хорош когда-то, а теперь его не хватает на все девяносто минут. Раздумывая об этом - кто же спорит, тут все ясно, - я краем глаза замечаю в шумной компании студентов какого-то раздолбая в джинсах и потертой, но чистой одежде. Тем не менее сопляки ловят каждое его слово, как будто это говно что-то собой представляет.
- А это не Артур Кормак? - спрашивает Блейдси. - Ну, тот парень, что читает стихи. Его еще называют богемным поэтом.
Я смотрю на него и презрительно усмехаюсь.
- Богемный поэт? Ты хоть знаешь, что это означает? Лично для меня он шваль.
- Ну, вообще-то он опубликовал поэтический сборник, который получил награду Художественного Совета.
- В этом вся суть тех, кого называют богемой. Хочешь услышать определение? Богемный поэт - это непросыхающий алкоголик, рвань, мудак, которому удалось убедить богатых придурков в том, что он интеллектуал. А на самом деле - шваль! И живет в ночлежке. Можешь называть его какими хочешь словами, но для меня он - шваль!
Смотрю на порхающих вокруг этого вонючего чучела в лохмотьях пташек и чувствую, что ненавижу его еще больше.
|
|
- Ну, не знаю... возможно, если бы он жил в Париже, на Левом Берегу или где-то в таком же месте, то его причисляли бы к богеме не только у нас, - бормочет Блейдси и, сняв очки, начинает протирать стекла салфеткой.
Один глаз у него видит хуже другого, а потому и одна линза куда толще.
- Ебаные лягушатники, да что они понимают? Шваль везде шваль. - Я показываю пальцем на старпера в лохмотьях. - Ты называешь это искусством? Я его слышал. Придурок мямлил что-то, нес какой-то бред, а его и слушать никто не хотел. И что, по-твоему, теперь это называется искусством? Или возьми того недоумка, который пишет, как он сам и его дружки принимали наркоту. Конечно, теперь он уже не колется, он живет на юге этой долбаной Франции или в другом подходящем месте и втюхивает пидерам-либералам свою блевотину. Мы, мол, настоящие художники. Хуежники, а не художники! - кричу я, глядя на мудака в джинсах и сгрудившихся вокруг него педиков.
Блейдси начинает нервничать.
- Эй, Брюс, может... может, пойдем куда-нибудь еще, а?
- Все, намек понял. Здесь воняет, как на помойке, - бросаю я, глядя на студента с негритосскими кудряшками и в тряпье, которое так любит напяливать богатенькая белая шпана. - Пойдем ко мне.
Мы оба едва держимся на ногах.
- А твоя жена не будет против?
- Нет, она сейчас у своей матери в Авиморе. Старушка не очень хорошо себя чувствует. Что-то с сердцем.
- О Боже... - Блейдси сочувственно смотрит на меня. При этом он становится похожим на собачонку из мультфильма... как ее там... Друпи, да, Друпи.
- Сама виновата, старая корова, - объясняю я. - Ты бы посмотрел, что они жрут. Масло, конфеты, шоколад... Да еще все жарят...
- Понимаю... понимаю... - говорит Блейдси, и по его тону ясно, что ни хрена он не понимает.
Как нос ни крути, а лучший психолог - это полицейский. Думаю о ее матери. Надо отдать старухе должное: жратвы у нее всегда хватало. А не хватало хорошего порева. Да, вот в чем проблема: никто ее толком не драл с тех самых пор, как откинулся ее старик. Для хорошей циркуляции крови нет лучше средства. Неудивительно, что у нее случилась закупорка сосуда. Кто ж виноват, что она была такая фригидная. Я сколько раз предупреждал Кэрол, что ее ждет то же самое, если она не добавит огоньку на постельном фронте.
Допиваем пиво и выходим. Я торможу тачку, мы садимся и отправляемся ко мне. Все в снегу, так что работы у недоумков из дорожной службы выше крыши. Мы, ребята из криминального отдела, всегда смотрим на них свысока, как на отстой. Таксист что-то лопочет, ошибочно полагая, что болтовней заслужит чаевые. Как бы не так! Только полный придурок даст эдинбургскому таксисту на чай. Извини, браток, но правила везде одни и тс же. Прежде чем выйти, я высыпаю мелочь ему на ладонь и начинаю отсчитывать ровно столько, сколько надо. Мудак неодобрительно кривит губы.
- Эй, Блейдси, найдешь два пенса? Две по два или четыре по одному. Это все, что мне надо.
- Здесь пять, - говорит Блейдси. Беру у него пятак, кладу водиле на ладонь и забираю один пенни. - Ну вот, теперь порядок, - бодро сообщаю я. - Три фунта шестьдесят пенсов.
- Большое спасибо.
- Не за что. Это вам большое спасибо.
Я ухмыляюсь. Таксист высыпает деньги в карман и отваливает. Я открываю калитку.
- Ты ничего не дал ему сверху? - спрашивает Блейдси.
- Я бы не дат ему и дерьма из-под ног.
- В Ложе есть парни-таксисты...
- Я это прекрасно знаю, брат Блейдси. Но если я и знаю кого-то из ихней шушеры, это еще не значит, что я им обязан. Правила везде одинаковы. Чаевые? Я не даю на чай таксистам. С какой стати? Пошли они...
В кухне я наливаю себе добрую порцию двенадцатилетнего «Шивас Ригал», а Блейдси лью из пластмассовой бутылки «Теско». Виски наш национальный напиток, так что разницы ему, англичанину, все рано не понять, к тому же он и так нализался. Я мог бы нассать в стакан - он бы и не поперхнулся.
Через некоторое время на лице Блейдси появляется грустное выражение.
- Тебе так повезло с женой, - жалобно тявкает он, - она у тебя такая понимающая.
Похоже, парень готов перейти к своим отношениям с тем куском мяса, на котором он женился в прошлом году. Ее зовут Банти. Он ее боготворит, эту корову: Банти то, Банти се. Она же, конечно, воспринимает моего приятеля Клиффорда Блейдса как последнее дерьмо. По своему опыту знаю, что если женщина так относится к мужу, значит, ей нужен хороший ебарь. Похоже, Блейдси в этом слабоват. Правила везде одинаковые.
- Это вопрос ценностей, - говорю я. - Ну... вроде того, чего ты хочешь от жизни. Имей в виду, я тут устрою хорошую уборочку перед ее возвращением. Сейчас здесь просто помойка.
- М-м-м, да уж конечно, убраться надо.
Блейдси отхлебывает виски и кривит физиономию. Не понравилось, мать его. Вот наглец.
- А дочка, Брюс? Где она учится?
- Э-э... в «Мэри Эрскин». Только недавно пошла.
- Я... мне... вообще-то у меня как-то не очень складывается с Крейгом. Банти уж слишком его оберегает. По-настоящему он меня так и не принял. Я, конечно, вовсе не навязываюсь ему в отцы... стараюсь принимать решения в зависимости от обстоятельств... А ты? У тебя никогда не было проблем с дочерью?
- Был один небольшой инцидент... я поймал ее на лжи... на глупом, мелком обмане. Ничего такого - теперь все уже позади.
Я напрягаюсь. Не стоило рассказывать этому хмырю о том, что его не касается. Лучшая форма защиты - нападение.
- Послушай, Блейдси, старый хрен, можно задать тебе личный вопрос?
- Ну... да... я...
- Это насчет тебя и Банти. Ебешь ты ее?
Блейдси смотрит на меня, потом отводит взгляд. Никого он не ебет, жалкий сукин сын. Он начинает мямлить, сначала смущенно, но без обиды - хотя мне-то наплевать.
- Ну, видишь ли... в последнее время с этим обстоит не очень...
Я решительно киваю, и Блейдси продолжает. Ни капли гордости. Этот осел думает, что мне есть до него какое-то дело. Ошибочка!
- Знаешь, я всегда был немного одиночкой... трудно заводил друзей... но на службе ребята приняли меня как-то сразу... как своего. В общем, то, что я нашел здесь работу и встретил Банти, это... ну... мне даже показалось, что я встал на ноги. Понимаешь, Брюс, я не понимаю, чего она хочет. Я на нее голоса ни разу не повысил, даже когда она вела себя уж совсем неразумно. Всегда заботился о ней, покупал...
Да, парня надо направить на верный путь, раз и навсегда.
- Послушай, дружище. Я дам тебе совет по части того, как относиться к женщине. Все, что требуется, это регулярно прочищать ей трубы. Ты понял? Еби ее почаще, и она сделает для тебя все.
- Ты действительно в это веришь?
- Конечно. И никогда не слушай недоумков из консультаций! по проблемам семьи, они ни хрена ничего не понимают.
Корни любой семейной проблемы всегда уходят в секс. Женщинам нравится, когда их трахают. И чем больше, тем лучше. Если ты не ебешь свою бабу, то образуется вакуум, пустота. А природа не терпит пустоты. Будь уверен, всегда найдется хуй, который займет твое место. Не допускай пустоты. Заполняй ее тем, что дала природа. А если она тебя не подпускает, иди и найди другую дырку. Я знаю, что могу в любой момент выйти из дома и получить любую. Это как два пальца.
Я щелкаю перед ним пальцами, и бедняга испуганно отшатывается.
- Ты действительно думаешь, что все так легко?
- Конечно, легко. Они сами тебя найдут, кроме шуток. И в этом городе, и в любом другом. Везде, - я раскидываю руки, - во всем мире. Надо только знать, где искать, куда смотреть. Возьми, к примеру, меня. Я детектив. Полицейский. Хороший полицейский всегда знает, куда смотреть. Я - знаю, потому что я хороший полицейский. Может быть, не самый лучший, - я делаю выразительную паузу, дожидаюсь, пока Блейдси начинает кивать, а потом с абсолютной серьезностью заканчиваю, - но уж точно один из них.
Так оно, мать вашу, и есть.
- Должен сказать, мне не терпится поехать в Амстердам, - краснея от смущения, признается он.
Вот же тюфяк. Никакой уверенности в себе.
- Поездка будет волшебная, Блейдси, я не шучу. Они все будут наши. Шлюхи всех цветов, размеров и форм.
КЭРОЛ
Проблема Брюса в том, что он держит все в себе. Я знаю, что на работе ему пришлось повидать немало страшного, и, что бы он там ни говорил, это сильно на него подействовало. В душе он очень тонкий, восприимчивый человек. Его напускная жесткость способна обмануть многих, но не меня. Я-то его знаю по-настоящему. Люди не понимают, какой это сложный человек. Чтобы узнать Брюса, его нужно любить, и я, конечно, знаю его.
Я знаю, например, какое впечатление Брюс производит на женщин. Знаю, что они считают его привлекательным. Я знаю это, потому что и сама произвожу такое же впечатление на мужчин. Если вы сексуальны, то всегда сознаете, как ваша сексуальность действует на других. Я бы назвала это сексуальной аурой. Она становится чем-то вроде обшей валюты, неким кодом, безмолвным языком. Да, некоторых как будто окружает невидимое сияние, и я знаю, что оно окружает и Брюса.
Я трачу на себя кучу времени, потому что мне нравится всегда хорошо выглядеть - и в его глазах, и в своих. Некоторые женщины говорят, что нельзя одеваться ради мужчины, но когда кого-то любишь, то его удовольствие становится и твоим удовольствием, и ты как бы упиваешься им. Да, есть за мной такой грех и никуда от этого не денешься.
Я стою перед зеркалом и смотрю на свое обнаженное тело. Да, Кэрол, да, девочка, в тебе это есть. Мне кажется, что я теряю вес. Надеваю бюстгальтер, застегиваю его впереди, потом поворачиваю и натягиваю чашечки на груди. Достаю из шкафа шелковую кремовую блузку, надеваю, застегиваю пуговицы. Мне нравится ощущать прикосновение к коже именно этой блузки. К ней хорошо идет темно-синяя юбка. Надеваю юбку и смотрюсь в зеркало. Да, я определенно похудела - юбка сидит свободно. У меня широкий лоб, но этот недостаток легко нейтрализовать длинной челкой. Мне нравится мой большой рот с красивыми полными губами. Брюс всегда восхищается и моими губами, и моим маленьким носом, и моими большими карими глазами.
Из нижнего ящика шкафа я достаю синие, с бархатным отливом туфли. Все это время я думаю о Брюсе, о наших играх со встречами-расставаниями, о том, что эти разлуки - всего лишь дразнящий, возбуждающий, сближающий сердца флирт. Брюс нужен мне, меня влечет к нему, и я скоро вернусь. Я обнимаю себя, представляя, что мы вместе. В некотором смысле так оно и есть, потому что ничто - ни пространство, ни время - не в силах разрушить наш восхитительный союз.
РАВНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ
Утро оказалось безнадежно испорченным из-за того, что я никак не мог придумать, что надеть. А все Кэрол виновата; намылилась уйти, так могла бы по крайней мере договориться с прачечной. Я уже собрался было свернуть барахло, отнести и подождать, пока все будет готово, но потом обнаружил черные брюки, оказавшиеся еще вполне пригодными - надо было только стряхнуть прилипшие к подкладке шелушинки.
Вообще-то я даже рад, что так расстарался, потому что на работе меня ждут девочки. Допрашивать таких цыпочек одно удовольствие, а больше всего мне нравятся их вывернутые, блестящие от помады губки. Классные шлюшки понимают: помады и туши много не бывает. Так и снял бы показания да заполнил пару протоколов.
В штанах возникает приятное подрагивание, и я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться и сосредоточиться. Хорошо еще, что я профессионал и способен подняться выше самых животрепещущих тем.
- Итак, в ночном клубе вы не видели никого, чье поведение можно было бы охарактеризовать термином «подозрительное»? - спрашиваю я.
Девчонка та еще умелица. Зовут Эстеллой.
- Не-а, - с отсутствующим видом отвечает Эстелла, явно думая о чем-то другом.
В соседней комнате Гас разговаривает с ее приятельницей. Надо бы посмотреть, как там у него дела. Я уже собираюсь задать жару этой наглой сучке, когда вспоминаю, что здесь еще и Аманда Драммонд. Она смотрит на меня, и кончик носа у нее подергивается. Не обращаю внимания. Тогда она говорит:
- Детектив-сержант Робертсон, можно вас?
Вслед за Драммонд выхожу из комнаты. Дело дохлое. Никакого продвижения. Я потратил чуть ли не все утро, опрашивая завсегдатаев клуба, но только несколько человек признались, что видели, как Вури уходил. Одного их них я узнал сразу - это Марк Уилсон, что-то вроде привратника, тот еще хрен. Он должен помнить парня, однако строит из себя идиота и не признается. Эти сучки, Сильвия Фриман и Эстелла Дэвидсон, вряд ли что-то знают, но я занялся ими не поэтому. Сейчас пусть передохнут, но потом, когда Драммонд уберется с горизонта, я загребу их снова. Ну и телки! Одна широкая, как Темза. Это Эстелла. Да и у Сильвии все при себе. Они еще придут. Они еще вернутся.
Мы выходим в коридор. Пара рабочих красят стены дешевой эмульсионкой. Один из них пялится на бесформенную костлявую задницу Драммонд.
- На сегодня надо заканчивать, Брюс. У нас семинар, - напоминает она.
Перевожу взгляд с рабочего на нее. При всем прочем одно в Аманде мне нравится: выступающие передние зубы. Такие могут создать серьезные проблемы, если доберутся до крайней плоти. Впрочем, Драммонд никогда не узнает, как найти им достойное применение.
- Я как раз старался забыть о нем, - говорю я ей.
Драммонд отворачивается и начинает рассматривать трещину на плитке пола. У нее прямо-таки талант извлекать плохие новости прямиком из воздушных волн. Ладно, в ближайшее время работы по этой части ей хватит. Кроме шуток.
Чертов семинар, на хуй он мне сдался. Но приходится подчиняться, и мы отпускаем телок и вместе с Гасом топаем в столовую. Ленч получается короче обычного. Блондинка сидит за противоположным столиком с парой таких же штатских телок. Я уже собираюсь подойти и поздороваться, но Драммонд вертится вокруг, как пеликан, и мы с Гасом понимаем, что покою она уже не даст, пока не затащит на свой гребаный семинар.
- Не вижу никакого смысла в этих занятиях. Пустая трата времени, - говорю я, запивая булочку кофе. - Может быть, прямо сейчас в Пилтоне убивают какого-нибудь бедолагу, а мы тут груши околачиваем с чокнутыми идиотками.
- Ну что ты на них набрасываешься, Роббо, - откликается Клелланд. - Дай девчонкам шанс, мы же еще не начали.
Клелл тот еще тип. Сморщенная физиономия пьянчуги, короткие, непонятного цвета волосы и вечно красный нос. Обвислые щеки. От него всегда несет застарелым запашком выдохшегося лосьона, скрывающего бесчисленные грехи. Я-то знаю.
- Послушай, Клелл, подумай, сколько лет мы отдали этой службе. А теперь представь, что девчонка, у которой под юбкой ветер гуляет, идет в колледж, получает степень по какой-то гребаной социологии, проходит ускоренные курсы по подготовке управляющего персонала и начинает зарабатывать столько же, сколько и мы, тс, кто всю жизнь вставал под пули, чтобы эти недоумки не поубивали друг друга. Однако ж она составляет документ, определяющий, как должен вести себя страж порядка: «будьте внимательны и добры к черным, пидерам и таким вот дурам, как я». И все ее поддерживают! Потом приглашают эту расфуфыренную дамочку с американским акцентом сюда, чтобы она объяснила, как мы должны делать свою работу, как общаться с прессой и прочее, и прочее. А потом - сюрприз! - вот вам еще один бланк для заполнения! Отлично! Как все мило!
Кстати... Надо заполнить бланк «ОТА 1-7» по сверхурочной.
- Да уж, - говорит Гас Бэйн, - Шотландия - страна белого человека. Всегда такой была и всегда такой будет. По крайней мере таково мое мнение, а я уже слишком стар, чтобы меняться.
Он жизнерадостно усмехается. Хороший он парень, старина Гас.
- Точно, Гас. Помню, мы с Кэрол и малышкой Стейси ходили на «Отважное сердце». Много ли черных и желтых защищали тогда цвета Шотландии? То же и в «Роб Рое», и в «Брюсе».
- Верно, - соглашается Энди Клелланд, - но это было давно, а сейчас времена другие.
- Другие... Мы построили эту гребаную страну. Черных и желтых не было ни на Баннокберне, ни на Куллодене, когда дела шли туго. Это наша кровь, наша земля, наша история. А теперь они хотят пролезть сюда бочком, пожать наши плоды да еще и пристыдить нас за прошлое! Да мы были долбаными рабами еще до того, как всю эту срань загнали на корабли и отвезли в Америку!
В зале нас встречает узкоглазая пташка Сунь Юнь, или как ее там, в деловом костюме.
- Для начала я хочу дать вам упражнение на свободные ассоциации. Говорите то первое, что придет в голову, не задумываясь.
Она поворачивается и пишет на доске: ЧТО ДЛЯ ВАС ОЗНАЧАЕТ РАСИЗМ?
- Дискриминация! - кричит Клелл.
Китаеза заметно возбуждается, кивает и быстро записывает слово на доске.
Гиллман надувает щеки - похоже, сучка ему не нравится.
- Конфликт! - резко бросает он.
Пока она снова записывает, Клелл говорит:
- А может, и не конфликт. Может, гармония. Гиллман на него не смотрит.
- Ты подумал о лаке для волос, - подает голос Гас Бэйн. Тут встреваю я и говорю:
- Она не пользуется лаком «Гармония». Ребята смеются, даже Даги Гиллман улыбается. Малышка поворачивается и повышает голос:
- Я думаю, Энди... вы ведь Энди? - Клелланд кивает. - Я думаю, Энди затронул важный пункт. Мы, полицейские, в силу специфических условий нашей работы привыкли видеть общество, раздираемое конфликтами, но в реальности расовые отношения в Британии характеризуются гораздо большей гармонией, чем какие-либо другие.
- Это же брэнд, лак для волос, - говорю я.
На сей раз никто не смеется, и я чувствую себя в изоляции. По крайней мере птичка, похоже, огорчается, а мне только того и надо. Она смотрит прямо на меня и спрашивает:
- А что термин «расизм» означает для вас... - ее взгляд перемещается на бирку с моим именем, - Брюс?
- Для меня он не означает ничего. Я ко всем отношусь одинаково.
Бэйн выдвигает вперед подбородок и демонстративно хлопает в ладоши.
- Что ж, весьма похвально, - чирикает птичка, - но разве вы не замечаете расизма в других?
- Нет. Это их взгляд на мир. Человек должен нести ответственность за свое поведение, а не за поведение других, - отвечаю я.
Получилось хорошо. Эти дуры говорят на своем особом, обезличенном языке, и мне почти удалось попасть в струю. К тому же, похоже, Сунь как-ее-там и сама так считает.
И тут выскакивает Аманда Драммонд.
- Но ведь мы играем определенную социальную роль, и в этой роли, роли служителей правопорядка, обязаны принимать на себя ответственность за проблемы общества. Я бы сказала, что это не требует доказательств.
Вот же дура. И это точно не требует доказательств.
- Я выражал свою личную точку зрения. Мне казалось, вы это хотели услышать. На установочном инструктаже сказали, что мы должны реагировать как личности и не прятаться за профессиональными ролями. Разумеется, как служитель правопорядка я согласен с тем, что на нас ложится и дополнительная ответственность.
Желторожая явно смущена моим заявлением и уходит от ответа. Стандартная тактика, к которой так часто прибегают преступники. И это полиция? Ха!
- Хорошо сказано, Брюс, - покровительственно замечает она. - Кто желает добавить?
- Самая большая проблема, - начинает Гас, - и я знаю, что вам не понравится то, что я скажу, но это необходимо сказать - состоит в том, что именно черные совершают большую часть преступлений. - Он поворачивается ко мне. - Ты работал в Лондоне, Роббо. Скажи им.
- Я могу говорить только о том времени, когда я сам работал в Страуде, - с бесстрастным видом отвечаю я и смотрю на Леннокса.
Его лицо ничего не выражает, но в глазах напряжение. Держу пари, парень уже нанюхался. Ставлю четыре против одного.
- А что Страуд-Грин? - настораживается китаеза.
- Я считаю неуместным обсуждать отдельные проблемы того или иного конкретного района, - резко заявляю я.
- Хорошо, - нерешительно говорит она.
Дамочку щелкнули по носу, и ей это не понравилось. Хотя истинная проблема в общем-то не в этом. Если мы будем молчать, эти сучки не постесняются заполнить пробелы своей дерьмовой трескотней. Итак, мы слушаем нудную лекцию, ждем перерыва на кофе и потихоньку дремлем, притулившись к теплым батареям.
Наконец объявляют перерыв, однако к кофе дают только какое-то сраное печенье. Обычно я беру булочку в столовой или что-нибудь у Кроуфорда, но на сей раз все забыто и заброшено в суете дурацкого курса любви к черному брату. Им нет никакого дела до других, они озабочены только собственными проблемами. Беру кофе и отхожу к Клеллу. Намеренно держусь подальше от Гаса. Неплохой парень, но у него что на уме, то и на языке. Ему не хватает осторожности, осмотрительности, а эти сучки только того и ждут. Вот Леннокс, тот понимает что к чему. Зато слишком пронырлив.
Наш юный мистер Леннокс далеко пойдет, это уж как пить дать.
Мы стоим втроем - я, Клелл и Гиллман, - и тут к нам присоединяется эта пташка с американским акцентом. Наверно, ходила в крутые школы. В разных странах. Ненавижу этих привилегированных ублюдков. Все остальные для них пустое место, если ты им и нужен, то лишь для того, чтобы подтирать за ними их же дерьмо, и чаще всего они правы. Одного они не знают: ты всегда крадешься в темноте. Возможность нанести удар, вероятно, и не представится, но ты всегда там, всегда наготове. На всякий случай.
Рот у чертовой суки не закрывается, она треплется и треплется. Стандартная тактика: хочет расположить нас к себе, разговорить, заставить открыться. Но мы держимся твердо. Клелл, правда, еще отвечает, говоря то, что она хочет услышать, но воли языку не дает, побаивается. При этом он вызывающе поглядывает на нас с Гасом. Когда имеешь дело с такими вот сучками, то лучше всего прикинуться деревом. Самые умные из уголовников хорошо это знают: просто посылают всех и рот па замок. В общем, она трещит, а я киваю, глядя ей в глаза и наблюдая за тем, как шевелятся ее губы, и постепенно начинаю думать о том, что у нее под юбкой. Ничего такого в ней нет, но тело аккуратное. Задница фигуристая, с выгибом. У меня свой девиз: не смотри на каминную полку, когда ворочаешь уголья. И, скажу откровенно, он не раз служил мне верную службу. Правила везде одни и те же.
Словно прочитав мои мысли, она краснеет и смотрит на часы.
- Что ж, пора двигаться дальше...
Подожди еще минутку, сучка, и мы с тобой задвигаемся по-другому. Сыграем в мою игру. Ты же не прочь...
Леннокс разговаривает с Амандой Драммонд. Не иначе как хочет помочить конец, грязный ублюдок. Хотя какой там у Леннокса конец. Прыщик. Драммонд замечает, что я смотрю на них, и отворачивается. Я бы ей тоже вставил, ну хотя бы потехи ради. Например, в сортире, если бы выпала свободная минутка между кроссвордом и перерывом. Леннокс возит указательным пальцем по клюву. Хладнокровный ублюдок, но ведь за всем не уследишь, и этот жест выдает, что за внешним спокойствием он комок нервов.
Да, Леннокс, да, пизденыш, ты еще узнаешь.
Мы возвращаемся в зал. Клелл разыгрывает из себя милого парня, Гас поддакивает, а я изображаю тупой угол. Жарко, и меня начинает немного мутить. В животе появляется неприятное чувство и ощущение тяжести. Как будто во мне что-то есть, и оно растет, крепнет, набирает силу. Может быть, опухоль вроде той, от которой умерла моя мать. Наша семья предрасположена к этой чертовщине. Но она была... Я начинаю потеть. Пот. Густой обильный пот. За ним всегда приходит приступ паники.
Пиздец!
Мать вашу!
Я не Басби и не какой-нибудь слабак, который не в состоянии справиться со стрессом. Эти мудаки никогда ничего не узнают, никогда ничего не поймут, потому что я лучший, я лучше их всех, я сильнее всей этой гребаной компании вместе взятой.
Я извиняюсь и иду в туалет. Меня трясет, зубы стучат. Сажусь на крышку унитаза. Как чешется задница. Надо чем-то простерилизовать ее; горячей водой или острой болью. Туалетная бумага оказывается достаточно жесткой. Вот же скоты! И как, по их мнению, можно работать...
Чешусь как проклятый, пока глаза не начинают слезиться. Фокусируюсь на боли. Дыхание постепенно приходит в норму, дрожь проходит. Пытаюсь сгонять всухую, воображая то узкоглазую пташку, то Аманду Драммонд, без всего, но ничего не получается. Надо было прихватить с собой газету. На третьей странице была какая-то новенькая шлюшка; по крайней мере я ее раньше не видел.