древнерусский святополк летописный междоусобный
Поход Ярослава на Киев, битва между Ярославом и Святополком является наиболее неоднозначным моментом в сравнительном анализе «Повести временных лет» и «Эймундовой саги». В описании битвы масса схожих деталей, подтверждающих факт того, что рассматриваемое двумя источниками событие - действительно одно и то же. С другой стороны, «Эймундова сага» во многом опровергает «Повесть временных лет», переиначивая классический исторический подход к теме Святополка «Окаянного» и ставя всё новые вопросы перед исследователями. Обратимся к текстам.
«В год 6523 (1015)… И собрал Ярослав тысячу варягов, а других воинов 40 000, и пошел на Святополка, призвав Бога в свидетели своей правды и сказав: «Не я начал избивать братьев моих, но он; да будет Бог мстителем за кровь братьев моих, потому что без вины пролил он праведную кровь Бориса и Глеба. Или же и мне то же сделать? Рассуди меня, Господи, по правде, да прекратятся злодеяния грешного». И пошел на Святополка. Услышав же, что Ярослав идет, Святополк собрал бесчисленное количество воинов, русских и печенегов, и вышел против него к Любечу на тот берег Днепра, а Ярослав был на этом.
В год 6524 (1016). Пришел Ярослав на Святополка, и стали по обе стороны Днепра, и не решались ни эти на тех, ни те на этих, и стояли так три месяца друг против друга. И стал воевода Святополка, разъезжая по берегу, укорять новгородцев, говоря: «Что пришли с хромцом этим? Вы ведь плотники. Поставим вас хоромы наши рубить!». Слыша это, сказали новгородцы Ярославу, что «завтра мы переправимся к нему; если кто не пойдет с нами, сами нападем на него». Наступили уже заморозки, Святополк стоял между двумя озерами и всю ночь пил с дружиной своей. Ярослав же с утра, исполчив дружину свою, на рассвете переправился. И, высадившись на берег, оттолкнули ладьи от берега, и пошли друг против друга, и сошлись в схватке. Была сеча жестокая, и не могли из-за озера печенеги помочь; и прижали Святополка с дружиною к озеру, и вступили на лед, и подломился под ними лед, и стал одолевать Ярослав, видев же это, Святополк побежал, и одолел Ярослав. Святополк же бежал в Польшу, а Ярослав сел в Киеве на столе отцовском и дедовском»[4, с.176-177], - так повествует древнерусский источник.
А таково изложение событий по «Эймундовой саге»: «Сбылось так, как предполагал Эймунд, что конунг Бурислейф выступил из своего владения против брата, а там, где они встретились, был большой лес с рекою. Ставки свои они расположили так, что посреди протекала река, а числом людей различествовали немного. Конунг Эймунд и все Нордманны имели свои особые палатки. Так простояли они четыре ночи, не отдавая приказа к сражению друг с другом. Тогда сказал Рагнар: «Чего мы ожидаем, и что значит это сидение?» Конунг Эймунд отвечал: «Наш конунг неприятельскую рать считает немногочисленною, а его ряд ничтожен!» Затем пошли они к конунгу Ярислейфу спросить, думает ли рядить (дело) на сражение. Конунг отвечал: «Мне кажется, что у нас хороший сбор людей; мы привели большую рать и не боимся». Конунг Эймунд возразил на то: «По мне дело глядит другим образом, господарь! Во-первых, когда пришли мы сюда, ратных людей было, кажется, не много в каждой (неприятельской) ставке, и стан был обширно построен более для виду, нежели для многочисленности в нем народа; но теперь другое дело: они увеличивают число своих шатров, не то иные уже спят вне ставок, тогда как множество рати убегает от вас домой, в деревни, и теперь нельзя на нее полагаться». Конунг спросил: «Что же теперь рядить»? Эймундов ответ был такой: «Теперь всё стало труднее, нежели как было прежде: сидя, мы упустили победу из рук. Но, между тем, мы, Нордманны, не сидели праздно: все наши ладьи и военный снаряд оттащили мы вверх по реке. Мы отправимся туда с нашими людьми и нападем на них в тыл, а ставки пусть стоят здесь порожние; вы же поспешите как можно скорее завязать бой при помощи своих людей». Так и сделано: поднялся бранный клик, возвысили знамена и распределили рать к войне. Оба ратные народа сошлись вместе: наступила страшная битва, и гибло очень много людей. Конунг Эймунд и Рагнар направили на конунга Бурислейфа сильный удар, напав на него по ту сторону щитов. Воспоследовала жесточайшая битва и резня. Вслед за тем Бурислейфова рать была сломана и его люди начали бежать. Но Эймунд заступил им путь и избил такое множество мужей, что долго было бы прописывать имена всех их. (Вражьи) полчища были опрокинуты, так что (скоро) не с кем было сражаться; а те, которые остались целы, разбежались по лугам и по лесу, чтоб спасти жизнь свою, но в этой суматохе пронесся слух, будто и сам конунг Бурислейф убит. Ярислейф взял огромную добычу после этого сражения. Большая часть приписывала победу конунгу Эймунду и Нордманнам: они стяжали себе великую знаменитость, но торжество их произошло также и от справедливости дела, ибо Господь Бог, Иисус Христос, так решил это, как решает он все прочее. Отсюда отправились они домой, а конунг Ярислейф удержал за собою оба владения и всю добычу, какая была приобретена в этом сражении»[11, с.135-136]!!!!!!!!.
И здесь возникает ряд вопросов о временных рамкам и участниках битвы, которые берётся решить исследователь Г. М. Филист. Проследим за его мыслью: «Сопоставив оба источника, мы обнаружим как общее, так и отличия при описании битвы. Едины они в изображении места действия, в том, что был предпринят обход с тыла. И летопись, и «Эймундова сага» сообщают о руководстве сражением Ярослава, об участии в нем варягов и о поголовном разгроме врага. Но в первом источнике войска противника Ярослава возглавляет Святополк, во втором - Бурислейф. Нет здесь сведений и об отступлении на лед.
.И здесь мы видим в летописи явное временное несоответствие. Если враждующие стороны встретились в конце 1015 года, то сражение произошло в марте. Но о каких заморозках может идти речь? Вероятнее всего, в летописях ошибка. События происходят осенью 1016 года, примерно в ноябре, когда у берега и на мелководье уже стоит лед, но переправа в лодках еще возможна.
Таким образом, Ярослав вышел из Новгорода в июле - августе, три месяца стоял на берегу Днепра, не решаясь приближаться к Киеву, и здесь его нашел Святополк. Анализ «Эймундовой саги» и Новгородской летописи утверждает нас в мысли, что битва состоялась в ноябре 1016 года. Уточнение времени сражения позволяет еще раз убедиться в том, что Святополк правил в Киеве едва ли не до конца этого года»[10]. И, конечно же, следует обратить внимание на имя князя, сражающегося с Ярославом и варягами на Днепре. В «Повести временных лет» это Святополк, в скандинавской саге - Бурислейф. O. И. Сенковский в комментариях к саге называет Бурислейфа Святополком. А. И. Лященко несколько изменил подход, уверяя, что в саге речь идет именно о Болеславе, который нанес Ярославу сокрушительное поражение. «Варяги же, составители саг, прекрасно знали древнерусскую и польскую генеалогию и в переводе на свой язык лишь несколько искажали имена русских князей и их сыновей. В подтверждение нашей мысли приведем ряд имен русских князей, упоминаемых в скандинавских сагах: Вальдамар, Виссавальд, Харальд, Ярислейф, Бурислейф, Вартилаф и имя польского князя Бурицлава. Без особого труда узнаем известного князя Владимира Святославовича и его сыновей Вышеслава, Ярослава, Бориса и внука Владимира Брячислава, а также под Бурицлавом - Болеслава. В этом списке не можем точно установить, кто такой Харальд и вообще не упоминается Святополк»[10]. Возможно ли, что Святополк не был основным действующим лицом в событиях с участием варягов. И каким образом там мог оказаться битый князь Борис? Послушаем размышления Г. М. Филиста: «По данным летописей и «Сказания», Владимир умер 15 июля. Борис, по разным источникам, погиб 24 июля или 12 августа. Ярослав же, когда отправлялся в поход, уже знал о гибели Глеба, происшедшей после 5 сентября. Выходит, Ярослав отправился в поход на Киев осенью 1015 года, т. е. за несколько летних месяцев собрал дружины соседних народов.
Если же мы обратимся к скандинавским сагам, то выясним, что именно осень-зиму 1015-1016 годов он проводит в Скандинавии, нанимает дружину Эймунда и сватается к Ингигерде. Напомним, за невесту была отдана Ладога. Был ли случаен столь дорогой подарок? Ясно, что Ярослав предпринимает активные меры, ведет настойчивую и целенаправленную политику, ищет союзников и помощников в будущей войне с киевским князем.
Весной 1016 года он завершает переговоры с Эймундом и направляет его в Новгород, женится на Ингигерде и лишь летом у него появляется возможность выступить в поход на Киев. Наша мысль не нова, ее высказал в свое время А. Шахматов»[10]. С этой точки зрения меняется вся концепция истории «преступлений» Святополка: значит, Борис не только не был убит в 1015-ом году, но и дрался с Ярославом на Днепре, поддерживая Святополка! В доказательство данного исторического переворота рассмотрим ещё одно событие - убийство Бориса (по «Повести временных лет»), или Бурислейфа (по «Эймундовой саге»).
«Посланные же пришли на Альту ночью, и когда подступили ближе, то услыхали, что Борис поет заутреню, так как пришла ему уже весть, что собираются погубить его. И, встав, начал он петь... И, помолившись Богу, возлег на постель свою. И вот напали на него, как звери дикие, обступив шатер, и проткнули его копьями, и пронзили Бориса и слугу его, прикрывшего его своим телом, пронзили. Был же он любим Борисом, Был отрок этот родом венгр, по имени Георгий; Борис его сильно любил, и возложил он на него гривну золотую большую, в которой он и служил ему. Убили они и многих других отроков Бориса. С Георгия же с этого не могли они быстро снять гривну с шеи, и отсекли голову его, и только тогда сняли гривну, а голову отбросили прочь; поэтому-то впоследствии и не обрели тела его среди трупов. Убив же Бориса, окаянные завернули его в шатер, положив на телегу, повезли, еще дышавшего. Святополк же окаянный, узнав, что Борис еще дышит, послал двух варягов прикончить его. Когда те пришли и увидели, что он еще жив, то один из них извлек меч и пронзил его в сердце. И так скончался блаженный Борис, приняв с другими праведниками венец вечной жизни от Христа Бога, сравнявшись с пророками и апостолами, пребывая с сонмом мучеников, почивая на лоне Авраама, видя неизреченную радость, распевая с ангелами и в веселии пребывая со всеми святыми. И положили тело его в церкви Василия, тайно принеся его в Вышгород. Окаянные же те убийцы пришли к Святополку, точно хвалу заслужившие, беззаконники, Вот имена этих законопреступников: Путша, Талец, Еловит, Ляшко, а отец им всем сатана»[4, с.172-173].
«Эймунд примолвил: «Не поступай так опрометчиво в этих делах, господарь! Есть другое (побуждение) к тому, чтоб ты держал созванную рать, что, по моему мнению, было бы пристойнее и для твоего сана. Мы, Нордманны, не побежим первые, но я знаю, что многие будут к тому готовы, так же как прежде были готовы не бояться стрелы; а того я не знаю, будут ли иные защищаться так храбро во время их побега, как теперь усердно и более всех поощряют вас к защите. Если же так случится, господарь, что мы преодолеем конунга, тогда что? Прикажете ли убить его, или нет? Потому что никогда конца не будет этим суматохам, пока вы оба останетесь в живых». Конунг отвечал: «Ничего этого я не сделаю: ни настраивать никого не стану к (личному, грудь на грудь) сражению с конунгом Бурислейфом, ни порицать кого-либо, если он будет убит». Затем оба они отправились домой, в свой дворец, не велев ни собирать людей, ни делать приготовлений. Всем это показалось удивительным, что тогда именно менее всего думают о войне, когда опасность угрожает более чем когда-либо. Скоро потом получили они известие, что конунг Бурислейф вошел в Гардарик с огромною ратью и многими злыми народами. Конунг Эймунд показывал вид, как будто ничего этого не знает - не ведает. Многие мужи говорили, что (теперь) он не посмеет бороться с Бурислейфом.
…Однажды утром, очень рано, Эймунд позвал к себе родственника своего Рагнара и десятерых других мужей. Он приказал им седлать коней. Они выехали за город, все двенадцать человек вместе, составляя горстку народа, а прочих воинов оставив дома. (В дружине) был исландский муж Биорн, тот поехал с ними, равно как муж Аскелль и оба Торда. Они взяли с собою лишнюю лошадь, на которой были нагружены их оружие и съестные припасы. Так ехали они далеко, переодетые все в купеческое платье; никто не знал ни цели этого путешествия, ни какие они замышляют хитрости. Они вступили в какой-то лес и ехали весь этот день, пока не настала ночь; потом выехали из лесу и прибыли к одному большому дубу, где была прекрасная поляна и много ровного места. Конунг Эймунд сказал (своим товарищам): «Надо здесь остановиться. Я сведал, что конунг Бурислейф в этом месте будет иметь ночлег и учредит свой стан к ночи». Они обошли дерево и поляну, соображая, где бы предпочтительнее стан мог расположиться. Потом конунг Эймунд сказал: «Здесь непременно Бурислейф велит раскинуть палатки: мне сказывали, что он всегда учреждает стан подле самого леса, если только дозволяет местоположение, чтоб было куда спасаться в потребном случае». Он взял крепкую корабельную веревку и приказал всем им собраться на поляну, под этим деревом; потом предложил мужам взлезть на ветви и завязать ее там узлом, что и было сделано. Затем принатянули они верхушку так, что ветви касались самой земли, и согнули все дерево до корня. Конунг Эймунд сказал: «Это я люблю! Оно может послужить нам к хорошему успеху». Тут они раскинули веревку и прикрепили концы ее. Когда кончилась эта работа, было уже около половины по полуденного времени и они, услышав (шум) приближающихся людей конунга, ушли скорее в лес к своим коням. Скоро увидели они огромную рать и богатую колесницу, за которой следовало множество мужей, впереди ее несли знамя. Ратные люди распространились до (кряжа) леса и заняли поляну в том именно месте, где она представляла самое удобное положение для ставок, как то предусмотрел Эймунд. Там они разбили государственную палатку, а по сторонам, подле леса, расположилась вся рать. Это продолжалось до темной ночи. Палатка конунга была чрезвычайно богата и прекрасно сделана: она состояла из четырех полос; высокий шест (staung, stong, стяг) торчал над нею, (украшаясь) золотым шаром с вымпелами. Все эти вещи видны были Нордманнам из лесу; (они наблюдали происходящее) в рати, сохраняя глубокое молчание. Как скоро сделалось темно, огни замелькали в ставках и они увидели, что там сбираются к ужину. Тут конунг Эймунд сказал: «У нас мало съестных припасов, это не слишком удобно! Я буду рядить о хозяйстве и отправлюсь к ним в палатки». Он нарядился нищим, подвязал себе бороду из козьих волос и пошел на двух костылях. Он проник до самой княжеской ставки и стал просить подаяния, подходя ко всякому мужу; потом посетил смежные шатры, отягощенный полученным добром, и душевно благодаря за милостыню; наконец вышел из стана с большим количеством припасов.
Когда люди в ставке напились и наелись сколько угодно, молчание водворилось (в стане). Эймунд разделил свою дружину на два отряда: шесть человек мужей остались в лесу сторожить коней и держать их в готовности на случай, если б вдруг произошла в них надобность; остальные шестеро-в том числе и сам Эймунд - отправились в стан и вошли между ставок, как будто не было никакого препятствия. Тогда Эймунд сказал: «Рогнвальд и Биорн, вы, исландские мужи! Ступайте к дереву, которое мы нагнули». И каждому из них дал он по топору в руки. «Вы мужи полноударные: докажите же это в нужде!» Они пошли к месту, где ветви были притянуты к земле. Конунг Эймунд продолжал: «Третий муж пусть стоит здесь, на тропинке (ведущей) к поляне: ему ничего не делать, только держать в руках веревку и отпускать ее по мере того как мы будем тащить ее, имея в руках наших другой ее конец. Когда мы устроим все, как хотим, тогда должен он ударить по веревке топорищем - тот, которому я это препоручаю; а тот, кто будет держать веревку, пусть примечает, от того ли она шевелится, что мы ее тащим, или от удара. Как скоро подадим мы ему этот знак, необходимо для нас нужный и тесно сопряженный с успехом дела, он должен сказать - тот, который держит за веревку,- (что удар сделан), и тогда следует рубить (принатянутые) ветви дерева, которое вдруг выпрямится, сильно и быстро». Они все так исполнили, как им было сказано. Биорн пошел с Эймундом и Рагнаром к государственной палатке конунга, где они сделали из (другой) веревки петлю и, подняв ее на алебардах, закинули на вымпелы, бывшие на шесте над палаткою; она, скользя, сомкнулась под шаром и там остановилась. Люди спали крепко по всем шатрам, быв крайне утомлены и очень пьяны. Когда это было сделано, они связали концы и, так соединив веревку (на которой была петля, с тою, которую притащили с собою), начали рядить. Затем конунг Эймунд подошел к княжеской палатке, чтоб быть близко ее, когда будет она сорвана. Удар был сделан по веревке; тот, кто держал ее, увидел, что она дрожит, и сказал своим товарищам, что они должны рубить ветви. Они отрубили (веревки, придерживавшие нагнутое) дерево, и оно выпрямилось сильно и мгновенно, сорвав (на воздух) всю палатку, которую далеко забросило в лес. Огни, (мелькавшие) внутри ее, все были потушены (этим взрывом). Эймунд еще с вечера тщательно затвердил в памяти то место, где конунг спит в своей палатке; он двинулся туда и быстрыми ударами нанес смерть ему и многим другим. Достав Бурислейфову голову в свои руки, он пустился бежать в лес - мужи его за ним - и (Турки) их не отыскали. Оставшиеся в живых Бурислейфовы мужи были поражены ужасным испугом от этого страшного приключения, а Эймунд со своими людьми ускакали прочь. Они прибыли домой (в Киев) утром, очень рано, и пошли прямо в присутствие конунга Ярислейфа, которому наконец донесли с достоверностью о (последовавшей) кончине конунга Бурислейфа.
«На! Вот тебе голова, господарь! Можешь ли ее узнать?» (воскликнул Эймунд). Конунг покраснел при виде этой головы. Эймунд молвил: «Этот великий подвиг храбрости совершили мы, Нордманны, господарь! Прикажите теперь прилично похоронить вашего брата, с надлежащими почестями». Конунг Ярислейф отвечал: «Опрометчивое дело вы сделали и на нас тяжко лежащее! Но вы же должны озаботиться и его погребением. Ну какой ряд станут теперь рядить те, которые ему следовали?» Эймунд сказал: «Я полагаю, что они соберутся на вече и будут друг друга подозревать в этом деле, потому что нас они не приметили. Поссорившись, они разойдутся, не станут более доверять одни другим и побредут толпами восвояси. Я уверен, что не многие из них будут думать о пристроении (тела) своего конунга». Вслед за тем Нордманны вышли из города и поехали тем же путем в лес. Они прибыли к стану. Там дело сбылось так, как предполагал Эймунд: Бурислейфовы люди все ушли прочь, перессорившись между собою при расставании. Эймунд отправился на поляну: на ней лежал труп конунга, а при нем не было ни одного мужа. Они срубили гроб, приложили голову к телу и поехали с ним домой (в Киев). Тогда и сделалось погребение его известным многим лицам. После этого весь народ той страны поступил в руки, поклявшись ему присягою, и он сделался конунгом тех владений, в которых прежде княжили они вдвоем».[11, с.140-143]
Два описания невероятно похожи, и лишь датировка и участники называются разные. В обоих сюжетах присутствует отрезанная голова, по поводу которой высказывается И. Н. Данилевский: «А откуда летописцу известно, что обезглавленный труп, найденный на месте убийства Бориса, принадлежал Георгию Угрину? Ведь, по его же словам, тело не было опознано»[1]. Г. М. Филист также замечает эту деталь: «Получает обоснование сюжет с отсечением головы у Георгия Угрина. На самом деле обезглавлен был Борис, и, это, видимо, его тело не смогли опознать. Совсем по-другому воспринимается теперь и миниатюра XIV в., восходящая к оригиналу конца XI - начала XII вв. На ней убийцы передают пославшему их князю меч Бориса и какой-то круглый предмет, как предположил М.Х. Алешковский, голову убитого»[10]. Возвращение же варягов объясняется необходимостью приставить голову к трупу и похоронить его (тогда как «Повесть временных лет» предлагает версию о том, что варяги пронзили мечом ещё не скончавшегося от полученных на берегу Альты ран князя Бориса, против чего И. Н. Данилевский задаёт совершенно логичные вопросы: «Зачем Святополку потребовалось дважды посылать убийц к Борису? От кого Святополк узнал о том, что «убитый» князь еще жив? И почему сами убийцы, везшие его тело, не заметили этого?»[1]). Вспомним и о упомянутых выше русско-печенежских связях: «Яснее становится поведение киевлян, отказавшихся принять тело убитого Бориса, потому что покойный не раз «наводил» на Киев «поганых», нанятых для борьбы с Ярославом, которые нанесли городу значительный ущерб»[10].
Участие печенегов в событиях 1015-1019 годов упоминается также в эпизоде защиты варягами некоего древнерусского города. В «Эдмундовой саге» повествуется о нападении печенегов под предводительством брата Ярослава Бурислейфа (возможно, Бориса). Сага не приводит название города, поэтому с абсолютной достоверностью утверждать, что варяги отбивали атаку на Киев, нельзя, однако мы сделаем данное предположение, исходя из одного краткого и не объяснённого летописцем замечания: «В год 6525 (1017). Ярослав пошел в Киев, и погорели церкви»[4, с.177]. Предоставим слово Г. М. Филисту: «Накануне того дня, когда ждали неприятеля, Эймунд велел женщинам надеть самые лучшие украшения и выйти на стены, как только появятся печенеги. По его замыслу, украшенные, улыбающиеся женщины должны были усыпить бдительность неприятеля и заманить его в город. Бурислейф с дружиной и печенегами, привлеченные гуляющими женщинами, кинулись к городу, многие попали в прикрытый ров и там погибли. Бурислейф заметил, что все ворота города закрыты, лишь двое открыты, но к ним нелегко подступиться. Ярислейф и Эймунд заняли оборону, каждый у своих ворот. Началась жестокая битва, она шла с переменным успехом. В самый решительный момент Ярислейф был ранен в ногу и Эймунд поспешил на выручку. Но печенеги уже ворвались в город. Они грабили дворцы и церкви, захватывали богатые трофеи, поджигали церкви.
Несомненно, Бурислейф - это Борис. Он пообещал им в добычу несметные богатства киевских церквей. Цель его поступка была двойной: уничтожить церкви и разбить Ярослава.
Но, занявшись грабежом, печенеги забыли о второй, основной своей задаче. Эймунд воспользовался этим и выбил из города разрушителей. Но он уже горел. Началось преследование дружины Бурислейфа и печенегов. В ходе завершающего удара был убит хоругвеносец Бурислейфа и вновь пошел слух, что сам он убит, хотя тело его не было найдено. Варяги и Ярослав победили Бурислейфа, который в очередной раз ушел к печенегам»[10]. Идентичную версию додерживает и И. Н. Данилевский: «Борис, опираясь на поддержку печенегов, попытался вернуть утраченную власть. Но киевляне, возглавляемые Ярославом и поддержанные довольно большим отрядом наемников, дали ему отпор. Во время обороны Киева Ярослав получил ранение, сделавшее его калекой. Это столкновение, очевидно, завершило 1016 г. В следующем году новая попытка Бориса вернуть Киев закончилась для князя-неудачника трагически - 24 июля 1017 г. его убили варяги, посланные Ярославом»[1].
Верны или нет теории исследователей, сравнительный анализ «Повести временных лет» и «Эймундовой саги» позволяет высказать немало аргументов против общепризнанного подхода к истории междоусобной войны на Руси начала XI века. Не стоит забывать и о прямой зависимости исторической литературы от действующей власти и господствующей или поддерживаемой «верхами» религии. Рассмотрим рассуждения учёного, кандидата философских наук Г. М. Филиста о предвзятой передаче исторической информации древнерусскими летописцами: «Деятели же церкви повернули дело другой стороной: представили нарушителем закона Святополка. Начальная информация, выдаваемая духовенством, своеобразно направляла и общественное мнение. Об этом можно догадываться, анализируя историческую обстановку. Вначале Ярослав не настаивал на обвинении Святополка в преступлениях. Более того, есть свидетельства довольно ровного отношения к его памяти (Ярослав дает согласие назвать Святополком внука).
…В некоторых списках «Сказания» говорится о каких-то душевных страданиях Ярослава. О грехах своих он поведал в конце концов митрополиту Иоанну. Известия были потрясающие и вызвали неожиданную реакцию со стороны митрополита: Иоанн, немедленно собрав «поповство», велел им идти в Вышгород. Почему именно туда? Что там было примечательного? Несомненно, там был похоронен Борис. После исповеди Ярослава освятить могилу невинно убитого и отправился митрополит. С этого момента она становится объектом поклонения. Именно тогда начала формироваться легенда о безвинно погибшем сыне Владимировой, которая со временем получила новое звучание - был «найден» виновник его смерти. А после перенесения в Вышгород останков Глеба могилы приобретают статус святого места.
…На завершающем этапе подготовки канонизации Бориса и Глеба основной упор был сделан на формирование идей кротости, смирения и мученичества. В связи с этим уточнялись «детали» преступления и вина в их гибели была окончательно возложена на Святополка. Отныне ранее существовавший эпитет «Окаянный» стал характеризовать вполне конкретное лицо. Но для окончательного признания святости Бориса и Глеба нужны были посмертные чудеса. За ними дело не стало. К этому времени Вышгород был переполнен слухами о чудесных знамениях и событиях. Все случавшиеся в городе невероятные истории стали приписываться мученикам. Горожане заговорили о знамениях и чудесах, происходящих у могил, об огненных столбах, о песнях ангелов, что порождало стремление христиан хотя бы прикоснуться к становящимся знаменитыми могилам. Но слух о том, что один варяг наступил на одну из могил и обжегся, предотвратил их неизбежное уничтожение самими почитателями. Они стали неприкосновенными. Для усиления сострадания к безвинно погибшим святым их биографии были дополнены сведениями о стремлении к аскетической жизни, о том, что они не познали земного счастья, были юны и девственны, братолюбивы»[10].
В заключение приведём слова А. А. Шайкина, высказывающегося против абсолютного доверия какому-либо древнему источнику (на примере «Повести временных лет»): «Трудно с определённостью решить, верили ли сами составители летописи в нарисованную ими картину жизни и смерти сыновей равноапостольного Владимира. Автор специальной монографии, посвящённой только этим событиям, Н. Н. Ильин писал: «Перед нами не документальное описание исторических событий, передающее факты так, как они происходили, а тенденциозный исторический роман, где реальные события прошлого переплетаются созданиями художественного вымысла. В приёмах изложения событий чувствуется перо опытного писателя с творческим воображением, литературным мастерством и эрудицией в области современной ему агиографии». Реальная жизнь, видимо, давала другие сюжеты, но ко времени составления «Повести временных лет» имена двух братьев уже были овеяны ореолом святости и опоэтизированы народной молвой. Их гибель воспринималась как подвиг гражданского и религиозного подвижничества, она давала повод нарисовать мрачную картину с идеальными героями, с одной стороны, и агиографическим злодеем - с другой. А идеальным для мыслящего летописца конца XI или начала XII столетия, уже познавшего губительность феодальной распри, был. Но Борис и Глеб не только отказываются от борьбы за власть, они отдают свои жизни, покорные воле старшего брата, покорные идеалу феодального сюзеренитета, каким он рисовался летописцам. Это сверх смирение возводило их поступки в ранг религиозного подвига. Они не просто были убиты, они добровольно приняли смерть с тем, чтобы ни в чём не преступить не только родственные и гражданские, феодальные установления, но и религиозные, не только человеческие, но и божеские. Эти мотивы сочетаются в посмертной похвале «страстотерпцам христовым»: «Радуйтася, недреманьное око стяжавша, душа на совершенье божьих святых заповедей приимша в сердци своемь, блаженая… христолюбивая страстотерпця и заступника наша!.. избавляюща от усобные рати и от пронырства дьяволя…» И видимо, этот смысл и это значение для летописца бесконечно важнее, чем возможные несоответствия с реальным ходом дел и поступков героев трагической истории 1015-го года.
Так утверждается вековечное значение мученического подвига братьев, подвига, совершённого во имя самых дорогих для летописца идеалов - мира между князьями, спокойствия своей Родины. Так закончилась земная жизнь братьев и началась их жизнь вечная»[12, с.91-92].
Заключение
История пишется дважды: сначала - неумолимым временем по пергамену бытия, потом - рукой летописца. В одном случае перед нами сам факт, а в другом - его изложение. Излагать, как известно, можно по-разному. Иное изложение ставит в укор истории реальное событие, замалчивает его, стирает из народной памяти или интерпретирует по собственному усмотрению, значительно отдаляя написанное от «оригинала». В предлагаемой работе вы столкнулись с многоголосием суждений и оценок по поводу обвинения князя Святополка, получившего историческое прозвище «Окаянный», в убийстве братьев Бориса, Глеба и Святослава. Историки, исследователи, учёные в приведённых цитатах либо громогласно настаивали на объективности своих изысканий, либо, напротив, крайне скромно ссылались на собственную точку зрения, делая её незаметной. Источники также не отличились конкретикой и вескими доказательствами своих версий. И действительно, «виновен» ли Святополк? Совершал ли он описанные убийства? Предавал ли своих младших братьев и тестя? Сравнительный анализ «Повести временных лет» и «Эймундовой саги» позволяет сделать следующие выводы:
1. Святополк - человек своего времени и ничем не отличается от своих братьев - сыновей князя Владимира Святославовича. Лишь предание наделяет его чертами дьявола, приписывает действия, преступления, которые тысячу лет служили неопровержимыми аргументами в доказательство его «вины».
2. В самих же действиях Святополка в1015 - 1019 годы не обнаруживается «состава преступления». В соответствии с неписанными моральными, традиционными законами Древней Руси он по праву занимал киевский престол, защищался от чрезмерных притязаний Ярослава и даже, возможно, противостоял насильственному насаждению христианства. Поведение Святополка соответствовало нормам того времени.
. На Святополка несправедливо возложена тяжесть преступления - убийство братьев. Исследователи И. Н. Данилевский, Г. М. Филист и Н. Н. Ильин доказывают, что основным заинтересованным лицом и наиболее вероятным виновником был Ярослав.
. Историками И. Н. Данилевским и Г. М. Филистом предлагается иной, в отличие от традиционной концепции, основанной на анализе «Повести временных лет», взгляд на датировку смерти князя Бориса, на участие печенегов в распре начала XI века, на обстоятельства гибели князей Глеба и Святослава, на прохождение битв и сражений между Владимировичами.