Мы все остались молодыми.
По мотивам пьесы «Спроси когда-нибудь у трав» Ярослава Стельмаха.
За основу этого сценария взята пьеса «Спроси когда - нибудь у трав». Но сам жанр пьесы, указанный Стельмахом как «Размышления», подвел к тому, что захотелось ответить, прежде всего для себя, на многие вопросы. Были подняты все доступные документы, прочитаны воспоминания оставшихся в живых, после освобождения Краснодона, молодогвардейцев. В новый сценарий хотелось внести дополнения, усилить материал фактами. Была придумана роль Комментатора. Сильно сокращены монологи Эсэсовца и Предателя, убрана роль Полицая, сцена Отца и Вани, заново написана сцена Сергея и Нади Тюлениных. Сделано много вставок в роли Предателя. Во время постановки и роль Палача можно сократить, «передав» его текст Эсэсовцу.
Действующие лица:
Комментатор.
Любка.
Ваня.
Клава.
Олег.
Уля.
Сергей.
Надя.
Палач.
Эсэсовец.
Предатель.
В спектакле использована классическая музыка композиторов:
Баха, Бетховена, Альбинони, Шостаковича. И тема из произведения «Реминисценции» Леонида Чижика.
Рекомендации к постановке:
Все герои, кроме Эсэсовца и Палача будут одеты в одежду военного времени. Для более яркого впечатления Эсэсовец и Палач одеты в черную форму гестапо.
Вместо декораций деревянные станки, их можно поворачивать, но расставлены они так, что к центру вытроен подъем. На «вершину» станков будут подниматься Олег и ребята, когда будут давать клятву, так же наверху будет стоять Эсэсовец, когда будет произносить свой монолог о рейхе. Станки покрашены в красные и черные цвета, расставлены так, что сцены с молодогвардейцами играются на красных станках, а на черных играются сцены допросов в гестапо. В глубине сцены в складках задника спрятан и укреплен фашистский флаг, он будет внезапно натягиваться, и свастика, как паутина, будет находиться как раз над головой у Эсэсовца, флаг будет делить сцену по диагонали, как бы «придавливая», создавая атмосферу угнетения. Так как фашистский флаг красного цвета, а черная свастика расположена на белом круге, то к финалу тросики (или леска), с помощью которых натягивался флаг, обрезаются, и изображение свастики остается на стороне, которую мы уже не увидим, произойдет превращение фашистского флага в красный. Он будет медленно подниматься в финальной сцене. В правой задней части сцены сделана раздвижная штора, на уровне 160 -170 см, чтобы создавалось впечатление низкого входа в подвал, туда выведена дополнительная подвесная лампа на уровне плеч. При остальном выключенном свете она будет высвечивать только то маленькое пространство, которое будет создавать ощущение подвала. Стены подвала легко сделать: нарисовать на обратной стороне обоев разводы старой кирпичной кладки. При тусклом освещении они будут обеспечивать необходимое удручающее впечатление. Работая на станках, актеры могут выгодно использовать переходы с одного на другой: перепрыгнули со станка на станок - ассоциация оврага. Ваня Земнухов лежит на низком станке и облокотился на другой – вот и угол камеры. Если в другом углу склонились у станка молодогвардейцы, тесно прижавшись – это обыгрывается сцена, когда они слушают сводки Совинформ бюро.
|
|
Большую роль играет свет. При помощи луча пистолета будут высвечиваться герои, при помощи света будет осуществляться смена мест действия. Сцена представляет «чёрный кабинет», это название черной одежды сцены. Несколько кубов, пандус, по которому будут «сбрасывать» в «подвал», а затем и в «шурф шахты» молодогвардейцев. В пьесе одним из важных героев будет Комментатор. Он будет постоянно высвечиваться световым пистолетом. Комментатор в современной одежде будет перемещаться по залу среди зрителей, по сцене, будет комментировать происходящее. Осуществлять связки между сегодняшним временем и годами Великой Отечественной войны. Это может быть и парень, и девушка.
|
|
Комментатор. (перед занавесом) Трудные годы великой отечественной войны стали достоянием истории. Земля залечила свои раны, нет больше противотанковых рвов, окопов. Не слышен грохот орудий. Но память человеческая не в силах забыть какой дорогой ценой завоёваны мир и свобода. Преступления фашистов не могут и не должны иметь срока давности.
В феврале 1943 года частями Красной армии был освобождён шахтёрский посёлок Краснодон, и всему миру стали известны героические подвиги молодогвардейцев.
Мы не случайно обратились к этой теме. Если раньше о ребятах из организации «Молодая гвардия» все узнавали из школьной программы, то сейчас выросло новое поколение, практически ничего не знающее о их подвиге. Практически ничего, даже красивой легенды! Почему же в век компьютеров, нас, молодых, волнует память о Великой отечественной войне? Бередят душу песни тех лет, и мы хотим узнать больше. А может быть, стоит тогда обратиться к фактам?
|
|
После освобождения поселка из шурфа шахты №5-бис было извлечено более ста изуродованных трупов, многие из которых невозможно было опознать. А сколько молодогвардейцев вы сможете перечислить по памяти? Пять? Десять? Двадцать? Да и то в основном, это будут фамилии членов штаба. А ведь рядовые подпольщики в застенках гестапо страдали не меньше.
Трудно сказать, как всё происходило на самом деле. Достаточно вспомнить, что через 16 лет было оправдано оклеветанное имя Виктора Третьякевича, первого комиссара «Молодой «гвардии, который объединил и возглавил тогда ещё стихийно действующие отряды молодёжи.
Известно, что Сталин, увидев, фильм «Молодая гвардия»,
возмутился и заставил Фадеева переписать роман. Его претензии были таковы: «Какие – то подростки сами по себе создают подпольную организацию, громят фашистов, а где же руководящая роль партии?» А почему собственно, надо было преувеличивать руководящую роль коммунистов, если, оставленные райкомом подпольщики, были расстреляны в первые дни оккупации Краснодона? Подростки-школьники не ждали ни от кого никаких указаний, пусть стихийно и неорганизованно, стали мстить фашистам с первых же дней!
У нас вы не найдёте внешнего сходства, да мы к этому и не стремились.
Выходят молодогвардейцы.
Олег. (слегка кашлянув). Ребята! (Все смотрят на него, лишь Ваня и Клава видят только друг друга) Ваня! Клава!
Ваня. Что?
Олег. Ну, всё таки…
Ваня. Мы так давно не виделись. Я так соскучился. Клава, как я по тебе соскучился!
Олег. Ваня!
Ваня. Ну, что, Ваня!
Клава. А любовь!
Ваня. Она ведь тоже была. Ты ведь и сам…
Олег. Да-да и сам…
Ваня. А сейчас мы собрались на какие-то два часа, и даже не сами по себе, не по своей воле – в памяти… Так что мне делать, о чём говорить? Когда-то я снова увижу Клаву?!
Олег. Ну, хорошо, но всё-таки… Я думал, разговор у нас пойдёт о серьёзных вещах.
Ваня. Да брось ты!
Клава. Ой, Олежка!
Олег. Но ты … Вы ведь неправы. Уля! Сережка!
(Сергей пожимает плечами)
Ребята! разве можно так!..(Вбегает Любка. В ярком цветастом платье, с банкой варенья в руках)
Любка. Ой, мальчики! Улечка! Клава! Здравствуйте, милые мои! Я не опоздала? Ну, немножко, да? Не страшно, правда? Какие вы все красивые. Сколько же мы не виделись?
Олег. Ну, ты нашла, что надеть. Никакой торжественности. Такое платье… Какое-то дурацкое варенье в руках. Неужели так необходима здесь эта банка?
Любка. Нет, наверное, но…
Олег. Что – «но»? Вечно ты со своими фокусами, выдумками. Даже сейчас.
Любка. Но ведь меня вот так и арестовали!
Клава. (тихо охнула) Хоть сейчас не произноси это слово.
Любка. И на расстрел меня повели в этом платье.
Уля. Люба!
Любка. Почему именно сегодня я должна быть торжественной, а не такой, как всегда? Или я вообще некстати?
Олег. (берёт её за руку). Погоди. Ну, что ты… Посидим. Как когда-то. Сколько времени мы проводили вместе! И как сдружили нас те времена!
Уля. Жестокие времена.
Клава. (взглянув на Ваню) И нежные.
Уля. Это для вас с Ваней они были нежные.
Клава. И не только.
Сергей. Наверное, не только для них.
Любка. Как странно звучит: жестокие нежные времена. Лучше что-нибудь одно. Попривычнее.
Клава. Но ведь так было! Да, война, это ужасно, но ведь была не только война.
Ваня. Так всё переплелось, перепуталось, сразу и не поймёшь, чего было больше – доброго, злого, жестокого, ласкового. Было всё. Странно и давно. Так странно, что и не верится. Так давно, что и не помниться.
Луч света акцентирует Ваню и Клаву.
Клава. Но ведь о нас с тобой ты помнишь?
Любка. А ты всё за своё!
Клава. А как же иначе? Я всё помню. Все-все. И нашу первую встречу, и наш последний день, когда мы все выбрались из немецких грузовых машин…
Уля. Не надо!
Клава. Ну, почему? Ведь всё так и произошло?.. Были мы, было нам по семнадцать лет, и мы любили друг друга. И всё осталось где-то там, в забытом прошлом.
Сергей. В забытом?
Любка. Ну, полузабытом …(в зал) Кто сейчас может сказать: «Да, я точно знаю всё о каждом из этих людей, и как именно всё происходило?»
Клава. А разве так важно и помнить всё до мелочей? И расписывать историю по секундам? Разве это нужно?
Любка. А что нужно?
Клава. Немножко памяти.
Любка. Ну, память тоже не вечна. Ещё сто лет, двести и что? А потом, кому и зачем надо помнить о нас?
Ваня. (отрешённо, с трудом, словно вспоминая, опускается. Бессильно садится на станок) Спроси… Спроси когда-нибудь у трав. Начинает звучать «Лунная соната» Бетховена
Любка. Что?
Уля. Ему плохо?
Клава. (кладёт ладонь Ване на лоб) Ванечка.
Ваня. Это ты, Клава?
Клава. Я, я, Ванечка.
Ваня. Это конец?
Клава. (приседает рядом с ним) Нет, милый мой. Всё хорошо. Всё спокойно. Рядом друзья…
Любка. О чём это он?
Клава. (ребятам) Он вспомнил тот день, когда всех нас привезли к шахте номер пять, и он не мог уже двигаться… и я пробралась к нему… Милый мой! Этого уже не будет. Это было только раз, один страшный раз, и не повторится никогда – ты слышишь? Никогда больше!
Ваня. У трав…
Клава. Это из стихотворения. Ваня хотел его написать и придумал такую строчку. И вот сейчас вспомнил. У него очень хорошая память… Он всё быстрее всех запоминал, вы же знаете! (еле сдерживается). И в шахматы… так хорошо… А однажды говорит: «Клава, вот послушай. Строчка для стихотворения. Как она тебе? Так я и не знаю, написал он то стихотворение или нет. А, Вань?» (молчание)
Ванечка! Не молчи. Скажи что-нибудь.
Ваня. (После паузы. Словно в бреду). Я ничего не скажу. Я ничего не знаю. С некоторыми из них я учился в школе, но с начала войны никого не видел.
Клава. (плачет) Что с тобой?
Появляется Эсэсовец.
Эсэсовец. Он вспомнил меня. Наши с ним задушевные беседы. Да и не только беседы. А что я мог сделать, если ни слова, ни просьбы, ни увещевания не помогали? В конце концов, мне приказали, и я должен был выжать из вас всё, хоть кровь из носу.
Сергей. Да, крови хватало.
Включается свет пистолета на Комментатора. Остальные герои застывают и стоят в темноте.
Комментатор. Самая юная из подпольщиц Тоня Иванихинакак-то призналась своим подругам: «Я ужасно боюсь крови, конечно, я ничего не скажу, только я очень боюсь»
Тоня была хрупкой и впечатлительной девушкой. Больше всего на свете она боялась крови. И фашисты воспользовались Тониной слабостью; на допрос её приводили последней, когда кабинет Соликовского был похож на бойню, а сами фашисты на заправских мясников. Тоня осторожно входила в кабинет, переступая лужи крови, и понимала свои огромные глаза, в которых было все: презрение, ненависть, удивление, боль. Не было только страха. И фашисты боялись этих глаз. На одном из допросов они накалили два стальных прута и выкололи Тоне глаза.
Гаснет пистолет. И снова возврат к предыдущей сцене. Тусклый свет, словно на допросе в камере.
Эсэсовец. Сами виноваты. Никто из вас…А жаль! Думаете, мне было приятно отправлять вас на пытки? Мне очень хотелось? Да я страдал, видя, как меняетесь вы на глазах, как меняются от побоев ваши лица, как у девушек с каждым днём всё больше седых волос. Разве я этого добивался? Вы даже не понимаете, что я такой же человек: люблю музыку, увлекаюсь поэзией.
Любка. Теперь нам остаётся только броситься друг другу в объятия.
Эсэсовец. Зря смеёшься. Мне было вас очень жаль. До сих пор не пойму, почему молчали.
Появляется Предатель. Взгляды присутствующих устремлены к нему. Он направляется к ребятам. Но те отворачиваются, закрываются руками, отступают от него. Секунду Предатель стоит, потом направляется к Эсэсовцу.
Эсэсовец. (тоже брезгливо отступает) Предатель! (Уходит)
Предатель. (с горечью) Да, я для вас только предатель. Ни имени, ни фамилии, ни увлечений, ни когда родился, ни с кем дружил, ни кого любил, ни о чем мечтал. Предатель и всё? И ничего больше? Ёмкое словечко – все в себя вместило! Ловко! А каково мне – никто не подумал? Никто не попытался представить, почему не называл я ваши фамилии?А эта боль! (присаживается, сжимает голову руками) Разрывающая череп боль, когда не остаётся ничего – ни плоти, ни сухожилий. Каждая клеточка твоего тела соткана из боли и пронизана мучением. Нет ничего: ни рассудка, ни воли. И память отказывается служить, и ты не в силах уже вспомнить дорогие тебе лица – только лица палачей. И тогда проклинаешь минуту, когда ты родился, и всю жизнь, которая кончается так страшно. Кто, кто из живых, не испытавших хоть части этого кошмара, может осуждать меня?
Уля. Но ведь мы в ответе и перед мёртвыми!
Предатель. Нет! Нет, они с нас не спросят - им уже всё равно.
Любка. А тебе?
Предатель. И вообще, почему я должен быть за что-либо в ответе? Бояться, что меня призовут к ответу? Почему я не могу поступать так, как считаю нужным? Почему я должен бояться того, что обо мне кто-то что-то подумает? Почему кто-либо имеет право с меня спрашивать?
Сергей. А долг?
Предатель. Красивое слово. Придумал его тот, кто привык всю жизнь держать себя в узде. Этого не делай, то нельзя, это нельзя. Про таких потом напишут: все подряд были отличниками. Если и хулиганили, то напишут, что мило шалили. Что-то фальшиво напевал – готовился стать гениальным певцом! Раз в жизни не схватил двойку за контрольную по математике,- напишут, что мог стать известным учёным. В детском садике нарисовал зайчика, похожего на верблюда, так скажут, что мог стать гениальным художником. А ведь я был не лучше, но и не хуже вас. И вы были обыкновенными пацанами и девчонками. Так почему же со мной так, а? Ведь я называл вас не по доброй воле. Где же та мерка, по которой вас записали туда. А меня сюда – вот он какой плохой – смотрите!
Комментатор. Теперь уже не секрет, что многие из молодогвардейцев могли остаться в живых. Многие, получив приказ уходить, отказались, чтобы не расстаться с друзьями и с теми, кого любили. В результате чего, большинство и оказалось в застенках гестапо.
В полумраке сцены всё громче звучит клятва молодогвардейцев. К голосу Олега, произносящему её, постепенно присоединяются, накладываясь друг на друга, другие новые голоса. Ещё лучше усилить эффект ревером.
Голос Олега. Я, вступая в ряды членов «Молодой гвардии», перед лицом своих друзей по оружию, перед лицом родной многострадальной земли, перед лицом своего народа, торжественно клянусь: беспрекословно выполнять любые задания организации, хранить в глубочайшей тайне всё, что касается моей работы в «Молодой гвардии»; клянусь мстить беспощадно за сожжённые, разорённые города и сёла, за кровь наших людей, за мученическую смерть героев - шахтёров. И, если для этой мести потребуется моя жизнь, отдам её без минуты колебаний. Если же я нарушу эту священную клятву под пытками или из-за трусости, то пусть моё имя, мои родные будут навеки прокляты, а меня самого покарает суровая рука моих товарищей. Кровь за кровь, смерть за смерть!»
Ребята замерли, появляется Эсэсовец. Идёт, вглядываясь в каждого, словно выискивая жертву. Полумрак, Эсэсовец проходит с фонариком, его повороты внезапны, так же неожиданно, прямо в глаза он направляет луч света от фонарика.
Эсэсовец. Ты? Нет… Ты? Нет, пожалуй…
Все брезгливо отводят взгляд. Только Предатель взглянул. И тут же отвёл глаза. Эсэсовец обрадовался.
Ты. (Берёт Предателя за руку) Пойдём со мной. Пойдём.
Предатель. Куда?
Эсэсовец. А ты не догадываешься? Хитришь. Ну, ничего. Ты не бойся. Никто ничего не узнает. Только ты да я. И все.
Предатель. О чём вы?
Эсэсовец. Ну-ну, не надо. Сейчас важно не о чём я, а о чём ты нам расскажешь. Поверь мне, очень для тебя важно.
Предатель. (сначала шепотом, почти кричит от страха) Ну почему именно я? Из всех я?
Эсэсовец. Так ведь ты заговоришь.
Предатель. Нет! Ведь они мои товарищи! Делает попытку вернуться к ребятам, но Эсэсовец его ««сдергивает» вниз со станков.
Эсэсовец. Какие они тебе товарищи? Втянули парня в организацию, а сами первого и выдали. Давай, выкладывай.
Предатель. Я ничего не скажу.
Эсэсовец. А глаза-то бегают. Губы-то пересохли. Боишься? Не представляю даже, чтобы мы без таких, как ты, делали? Как только тебя увидел, сразу понял: вот он подойдёт!
Предатель. Нет!
Эсэсовец. Да-да. Это в первый раз предавать страшно. А потом всё легче и легче. А в глазах что-то нечистое бегает, потому что знают: было, было в жизни что-то подленькое. После чего уважать себя перестал. А переступил – раз и всё – предал! Итак, меня интересует всё: адреса, явки, всё, что связано с организацией.
Предатель. ( Бросается к молодогвардейцам) Нет! Меня же заставили!
Смена света.
Комментатор. Никто из оставшихся на свободе не мог предположить, что аресты, увеличение их количества и спад, зависели от страшной стихии признаний предателя. Он кого-нибудь выдавал, ему давали отдых, затем снова мучили, и он снова кого-нибудь выдавал. Возвращение к прежней сцене.
Эсэсовец. Никто никого не может заставить, если есть у человека что-то вот здесь (стучит себя по груди), но ты прав…прав в своём желании помочь нам! Ведь война вами проиграна. Москва взята нашими войсками. Тебе некого стесняться: ваши не вернуться сюда никогда!
На этих словах Эсэсовец поднимается по ступенькам вверх, вскидывает руку в фашистском приветствии. Одновременно взвивается фашистский флаг, как паутина зависает над головами.
Звучит фашистский марш с наложением на музыку приказа Гитлера от 17 июня 1941года «Убивай всякого русского, советского» на немецком языке. Но этот голос обрывают другие юношеские голоса. Они словно бы наслаиваются. Можно добавить ревер(эхо). Словно это читают листовку и передают из уст в уста. Каждое лицо молодогвардейца высвечивается в темноте фонариком.
- Земляки! Краснодонцы! Шахтёры! Всё брешут немцы! Москва была, есть и будет нашей! Гитлер врёт о конце войны. Война только разгорается. Красная армия ещё вернётся в Донбасс.
- Гитлер гонит нас в Германию, чтобы мы на его заводах стали убийцами своих отцов, мужей, сыновей, дочерей.
- Не ездите в Германию, если хотите в скором времени на своей родной земле у себя дома обнять сына, мужа, брата!
- Немцы мучают нас, терзают, убивают лучших людей, чтобы запугать нас, поставить на колени..
Бейте проклятых оккупантов! Лучше смерть в борьбе, чем жизнь в неволе!
- Родина в опасности! Но у неё хватит сил, чтобы разгромить врага!
- Читайте, прячьте наши листовки, передавайте их содержание из дома в дом, из посёлка в посёлок.
Смерть немецким захватчикам! Молодая гвардия.
-Молодая гвардия.
-Молодая гвардия.
Комментатор. В городе действовала какая-то подпольная организация, расклеивала листовки и призывала советских людей не подчиняться фашистским властям.
- Необходимо установить с ними связь и объединиться, сказал Виктор Третьякевич, - я сам за это возьмусь.
Через три дня он сообщил:
- Листовки расклеивают Валя Борц и Сергей Тюленин. У них целый отряд: Стёпа Сафонов, Леонид Дадышев, Владимир Куликов, Сеня Остапенко, Тося Мащенко.
С первых же дней оккупации отважные ребята вступили в борьбу с фашистами. Они едва успели окончить девятый класс.
Во время смены света на сцене остаются Любка и Эсэсовец.На ней не только красивое платье, но и косынка.
Эсэсовец. Вот мы опять вместе. Неужели умирать не страшно?
Ведь был же выбор.
Любка. Между смертью и предательством?
Эсэсовец. Ты всё такая же. Годы тебя не изменили. То же безрассудство. Ну, чего ты добилась? Погибла со всеми ради идеи? Идее хороши, если они опираются на штыки и ведут за собой миллионы! Ну и что ваши идеи принесли именно вам?
Любка. Да и ваши идеи, кажется, принесли Германии не очень много.
Эсэсовец. Ах, даже так? Ты дерзишь?
Смена света. В луче пистолета Комментатор. А в это время разыгрывается сцена Любки и Эсэсовца., Любка входит в подъезд, за ней Эсэсовец. В тот момент, когда она тянется за чемоданом, Эсэсовец притягивает Любку и пытается поцеловать. Сцена разыгрывается параллельно с текстом.
Комментатор. Чтобы доставить радиопередатчик, Любка решила, как всегда, использовать самих немцев. Она надела самое яркое платье, фильдеперсовые чулки, закрутила волосы. Любка прекрасно сознавала, какое впечатление она производит на немцев, когда кокетничает, представляется артисткой и дочерью богатого шахтовладельца. Сидя в попутной машине и держа чемоданчик на коленях, она беспрерывно кокетничала и с немецким полковником и лейтенантом. Любка обещала разыскать их, после того, как сама устроиться в Ворошиловграде, пригласит на концерт и проведёт с ними вечер. Машина беспрепятственно миновала контрольный пункт. Лейтенант спросил Любку, куда её доставить. Любка махнула рукой прямо по дороге. Возле дома, который показался ей подходящим для дочери шахтовладельца, она попросила остановить машину. В сопровождении немца, несшего чемодан, Любка вошла в подъезд незнакомого ей дома. Здесь она на мгновение заколебалась: то ли ей сейчас избавиться от назойливого лейтенанта или постучать в дверь первой попавшейся квартиры. Истолковав по-своему нерешительный взгляд Любки, лейтенант свободной рукой привлёк её к себе. (Немец пытается поцеловать Любку. Пощёчина). Лейтенант и это воспринял как должное. Он очень торопился. Но, так нелепо расставшись, не только не обиделся. А стал мечтать о том, чтобы встретиться с Любкой ещё раз.
Смена света.
Эсэсовец. Вот мы опять вместе. Неужели умирать не страшно?
Любка. А вы хотите меня поддержать?
Эсэсовец. Шутишь? Ты что не понимаешь. Насколько всё серьёзно? Петля на шее. Вот здесь. (теребит Любкин платочек, а потом внезапно затягивает его и больно вздергивает Любку за шею вверх). И сидит туго, и уже натянута верёвка. Только двинься. Попробуй. Пошевелись. (отпускает платок) Но ведь можно сделать шаг и в другую сторону. Туда или сюда, ведь есть выбор. Войди в моё положение: я должен представить какие-то результаты…А что я скажу? «Молчат»? Скажут: «Не можешь здесь себя проявить – давай на фронт, на Восточный. А думаешь там приятно?
Любка. Да уж точно нет, особенно в последнее время.
Эсэсовец. (быстро) А ты откуда знаешь? Приёмничек слушала? Что за народ? Знают и молчат. Ведь мы можем потолковать с тобой вот так по-дружески. Мне нужно всего несколько имён и здесь и в Ворошиловграде. Ведь ты туда наведывалась. Понимаю. Как я тебя понимаю. Ведь они твои друзья. Вместе учились, вместе в пионеры вступали, в комсомол. Как же о друге да рассказать?! Но ведь лучше ты о них, чем они о тебе? Вас так много. Не может же быть, чтобы все молчали.
Любка. Может.
Эсэсовец. Выбор у меня большой.
Любка. У вас нет выбора. Любка отступает сначала в темноту, а потом она окажется в центре.
Эсэсовец. Ты уверена? Смешно. Когда люди не могут поручиться даже за себя, ты готова поручиться за своих дружков?
Но ведь кто-то нам всё рассказал… Да ведь и ты к нам как-то сюда попала. Я советую тебе припомнить, и кто поджёг биржу со всеми списками, и кто освободил военнопленных под хутором Волочёнок. Кто взорвал госпиталь? Да и красные флаги разве не вы развешивали?
В глубине сцены появляются, как тени, молодогвардейцы. Свет на Эсэсовце гаснет, а включается так, что видно Любку. Эсэсовец уходит. После каждой реплики Любка узнаёт и называет своих друзей.
Голос Олега. Ма! Тебе приходилось когда-нибудь красить одежду?
Голос Клавы. Мама! У нас случайно нет красной краски?
Голос Ули. Дядя Коля! У нас случайно нет краски для материи?
Голос Сергея. Папа! Ты не мог бы покрасить в красный цвет простыню?
Наслаиваются голоса. «Интересно. А как красится материя?» «Ба! А у нас нет никакой красной одежды? Или краски?» Любкин голос: «Жорка Арутюнянц, Ваня. Валя Борц, Стёпа Сафонов» Гаснет свет.
Луч света высвечивает только Комментатора.
Комментатор. Избежать отправки в Германию было практически невозможно. Шансов остаться в Краснодоне было больше у тех, кто добровольно устраивался на работу. Работать на немцев, разумеется, никто не хотел. Ребята мучительно искали решение: чтобы мстить фашистам, необходимо было свободно перемещаться по городу, иметь возможность обсуждать планы организации. И тогда была выдвинута идея отремонтировать старый клуб имени Горького, устроить концерт для немцев - для офицерского состава. Репетиции давали возможность открыто и беспрепятственно встречаться. Ребята горячо взялись за дело. Первый концерт получился на славу, а Любка… Любка отбивала чечетку, выделывала своими ногами что-то невообразимое! Любка срывала аплодисменты. Немцы соскакивали с мест и кричали в диком восторге. А в это время….
Уля, Клава накрывают голову платками. И вот они уже словно не известные нам герои, а простые горожанки.
Первая. Батюшки мои! Що деиться!
Вторая. А что такое?
Первая. Не знаете? Не слыхали ещё?
Вторая. Да в чём дело-то?
Первая. Двух полицаев повесили.
Вторая. И поделом!
Первая. Туды и дорога!
Вторая. Это не они стадо у немцев отбили, а охрану перестреляли?
Первая. Ой, разбегайся!
Горожанки разбегаются, а в это время Эсэсовец выталкивает Любку. Она уже босиком. Волосы растрепаны.
Эсэсовец. Они, они! Они и грузовики на дорогах подрывают. Сводки откуда-то получают. Потом листовочки пишут. И даже печатают! Кто вам шрифт-то подбросил? Тоже не знаешь? Молчишь? Во имя друзей? Так они все арестованы. И некому рассказать о твоём геройстве. Во имя Родины? Красной армии? Так она ушла и всех вас бросила! А ваши, где они? Сами всё подорвали, подожгли, уничтожили? Чтобы вам негде было работать. А негде работать, так подыхай с голоду. Так ведь?
Любка. Нет, не так. Уничтожили, чтобы не работать на вас.
Эсэсовец. Ну, и чего же добились? Так ведь работаете же. Ремонтируете, чините. И скоро всё будет, как прежде. Из подорванной вами шахты уже пошёл первый уголь.
Любка. И много его идёт?
Эсэсовец. Пока нет, но… А тебе что известно? Откуда ты знаешь, как там идут дела?
Любка. Я и не знаю. Просто так спросила…
Эсэсовец. Стыдно. Стыдно врать. Ведь за вами кто-то стоял, кто-то постарше, поопытнее. Ведь кто-то тебя научил… Маленькая девочка с чемоданчиком, кому взбредёт в голову, что там у неё. А там оказывается радиопередатчик, и маленькая девочка умеет им пользоваться и действует по заданию подпольного обкома партии. И об этом даже не знают даже её товарищи. Просто артистка! Остроумно. Лучше, если с чемоданчиком будут идти пожилая тетя или бородатый дядя.
Любка. Даже не знаю о чём это вы? (теребит косыночку на груди)
Эсэсовец. Ты заходила к разным людям, и. наверное, смогла бы их описать. Ну, хотя бы некоторых. А иногда вы собирались вместе, и там были Олег, Иван, и этот… как его Серёжка… Отличные ребята. И вы пили чай, а иногда не только чай, а? И немножко пели, а иногда включали приёмник, например «От Советского информбюро». И время от времени что-то записывали, чтобы не забыть, а? и вдруг оказывалось, что все эти записи уже размножены и расклеены на всех заборах, дамах, и даже на двери полиции! И расклеивали их ваши мальчики и девочки. Они и гуляли-то парами, меньше подозрений. И листовки расклеивали мёдом, быстро и не грязно, и не нужно связываться с клеем. И всё у вас получалось, только вот незадача то- попались вам те мешки на грузовой машине. И нужно же было вашим ребятам на них позариться…
Смена света. Появляется Предатель.
Предатель. Вот-вот. Я о чём! Зачем нужно было воровать те мешки? Чья это была дурацкая затея? Ведь чаще всего попадаются не на крупных делах, а на таких вот мелочах.
Олег. Ты прекрасно знаешь, что организации нужны были деньги.
Предатель. Вот и нужно было напасть на банк, поезд, магазин. Какую-нибудь полковую казну. Много вы тогда выручили?
Олег. Не, немного.
Предатель. Боже мой! Наши были уже на подходе, вот-вот войдут в Ворошиловград. Надо было вообще. Затаиться, забиться в щели. Вы же понимали, что вас ищут. Что вам дали эти несколько дней. Без вас бы справились. Другим бы на всю жизнь хватило. Всю жизнь потом выступали перед детьми и рассказывали, какими были героями. Но нет, нашим командиру с комиссаром всё мало. А ещё те трое… Их клуба имени Горького. Им больше всех надо? Ну, стояла себе машина и на здоровье. Какое мне дело, что в ней. А эти нужно было лезть в кузов, все обшарить, общупать.
(смена света)
Комментатор. Вечером по дороге в клуб Сережка Тюленин и Валя Борц с группой товарищей увидели немецкую грузовую машину без водителя и без охраны. Ребята рискнули сбросить несколько мешков и растащили их по близлежащим дворам и сараям. Вечером того же дня мешки были перенесены в подвал клуба. В мешках оказались рождественские подарки для немецких офицеров.
Смена света.
Предатель. Нелепо. Да? Из-за каких-то подарков, за три недели до прихода наших погибло столько людей, и ведь никто не знает 200. 300? И после этого вы считаете, что только я виноват? А вы? Вы?! Ребячество, пусть я не прав, но ведь досадно! Почему я не могу сказать, что вы, как сопляки, провалили все дело!
Ваня срывается и с кулаками бросается к Предателю.
Ваня. А что ты не вспомнишь о том, что до этого Клава, одна… школьница, в течение ночи разгружала из такой же машины гранаты, и её могли схватить в любую минуту.
Предатель. Дурак! Притащить свою девчонку в организацию… Спряталась она в своей деревне и жила бы тихо с родителями. Так нет… Уговорил, притащил! Заставил клятву дать… (усмехается) романтики захотелось. Ну, так опять я один виноват, или как?
Ваня. (сжав зубы) Но ведь ты знаешь, что организации…
Предатель. Знаю! Знаю! «Нужны были деньги!» Так хоть выждите хоть недельку-другую. Нет, надо было раздать сигареты из этих мешков пацанам и отправить их торговать на базар. Ну, конечно же, один из них попадается и называет три фамилии.
Эсэсовец. Не сразу. Ну, назвал же! Да куда бы он делся. Маленький мальчик… Сперва не хотел ничего говорить, но потом его повели в такую небольшую комнату там, внизу – всем она хорошо известна, где с потолка свисали всякие верёвки, крючья, очень удобные для подвешивания, а на столе, аккуратненько так, лежали всяческие плети, щипцы, шомпола, стояло два топчана, кругом пятна крови, а вдоль стен стоки, сами понимаете для чего. И храбрый мальчик. Едва очутившись в этой камере, тут же вложил всё, что знал. К сожалению, знал он немного: он просто назвал три фамилии.
Предатель. Ещё бы! Ему-то зачем молчать?! Назвал три фамилии, получил пинка под зад и иди домой к мамке на печку. А я в этой камере провёл часы, сутки. Сутки пыток и страданий, когда теряешь сознание, а тебя отливают водой, и она течёт, красная от твоей крови, по этим стокам, а тебя снова мучают. Какого черта нужно было давать сигареты этому пацану и ставить под угрозу всю организацию? Что скажешь, комиссар?
Олег. Время! Как жестоко ты! Как подвело ты меня! Почему не был я мудр и стар, почему не затаилась во мне боль и усталость, и осторожность, и опыт долгих лет; почему так много не умел я, не успел, не смог, не сделал? Как виновато ты время! Сердце моё! Птица моя печальная! Почему не превратилось ты в сто жаворонков быстрых, сто журавлей белых, сто филинов мудрых - не постучало в окно каждому из моих товарищей? Как виновато ты, сердце! Руки мои! Почему не взметнулись вы над землёй, не защитили, не прикрыли, не заслонили друзей моих, сестёр моих, братьев? О, эта боль! Больно мне.
Смена света. Появляется Комментатор.
Комментатор. В истории «Молодой гвардии» осталось много неразгаданных загадок. Первым командиром стихийно возникших отрядов юных мстителей, был избран Виктор Третьякевич. Судьба его не обычна. Ещё будучи учеником школы в мирное время, он дважды получил медаль «За мужество». Первую за спасение утопающего ребёнка, вторую за спасение школьника из-под колёс поезда. Брат Виктора Третьякевича был секретарём подпольного обкома комсомола. И, опасаясь репрессий со стороны немцев, семья Третьякевичей вынуждена была эвакуироваться за Урал. Однако, Виктор сбежал от родителей и остался в Краснодоне. Третьякевич уже являлся авторитетной фигурой для ребят. Первые стихийно возникшие отряды объединил Третьякевич. Однако, реабилитации его имени добивались в течение 16 лет! Это не смотря на то, что оставшиеся в живых молодогвардейцы, говорят, что именно ему принадлежит руководящая роль в объединении первых разрозненных групп. Однако, позже комиссаром объединенной «Молодой гвардии» коммунисты ставят Олега Кошевого, которому в тот момент едва исполнилось 16 лет! И ему должны были подчиняться и подчиняются все, даже Евгений Мошков, коммунист, которому было 27, и который стал директором клуба. Почему? Сможем ли мы ответить на этот вопрос? Помимо взрослого Мошкова, в рядовых согласно этому назначению оказался и Иван Туркенич, лейтенант Красной армии, попавший в окружение, выживший после расстрела, имевший больший опыт нежели Кошевой, работу подполья мог возглавить и он. именно он, Туркенич, исполнит приказ и сумеет уйти, не попасться в руки фашистов, перейдет линию фронта. Казалось бы, зачем нужно было ставить руководителем юного Олега Кошевого Мы не знаем, мы только размышляем… Но так хочется хоть кого-нибудь не забыть. Оба они достойны уважения и памяти. Каждому надо отдать должное по его личным заслугам, потому что боролись они и погибли честно и героически. А Иван Туркенич, выживший после расстрела, выживший в Краснодоне, погибнет на год позже. Судьба настигнет и его.
Раскаты взрывов. Комната Нади и Серёжки. Серёжка крадётся на цыпочках с куском хлеба. Серёжка подходит к спящей сестре.