– Терминус… – проговорил он тихо, – что ты… – И осекся.
Металлические ладони с громким лязгом сомкнулись. Они потерлись друг о друга, сдирая остатки присохшего цемента, которые не упали вниз – затанцевали в воздухе, расплываясь, как круги дыма.
– Что ты… делал? – спросил Пиркс.
– Заделываю утечки. Четыре десятых рентгена в час. Можно продолжать?
– Ты выстукивал морзянкой. Что ты передавал?
– Морзянкой, – монотонно повторил автомат и добавил: – Не понимаю. Можно заделывать дальше?
– Можно, – буркнул Пиркс, глядя на огромные, медленно распрямляющиеся руки. – Да, можно…
Пиркс ждал. Терминус отвернулся от него. Он набрал левой рукой цемент и молниеносным движением бросил на стену. Укрепил, расплющил, разгладил – три удара. Теперь правая рука поспешила к левой, и труба забубнила:
– П-р-а-т-т – л-е-ж-и-т – в – ш-е-с-т-о-м…
– М-о-м-с-с-е-н…
– О-т-з-о-в-и-с-ь – М-о-м-с-с-е-н..,
– Где Пратт?! – дико крикнул Пиркс.
Терминус, железные руки которого мелькали в свете ламп, как блестящие полосы, тотчас ответил:
– Не знаю.
Одновременно он выстучал с такой скоростью, что Пиркс едва успел разобрать:
– П-р-а-т-т – н-е-о-т-в-е-ч-а-е-т…
И тут случилось что-то странное. На серию, отбиваемую правой рукой, наложилась другая, гораздо более слабая, – ее выстукивали пальцы левой. Сигналы перемешались, и несколько секунд трубопровод дрожал от грома двойных ударов, из которых вынырнула замирающая серия:
– М-р-з-н-у-т-р-у-к-и – н-е-м-г-у – у-ж…
– Терминус… – одними губами прошептал Пиркс, отступая к металлическим ступеням. Автомат не слышал. Его туловище, лоснящееся от масла, подрагивало в такт движениям рук. Даже не слушая, по одним отблескам маслянистого металла Пиркс мог прочесть:
|
|
– М-о-м-с-с-е-н – о-т-з-о-в-и-с-ь…
Пиркс лежал на спине. Тьма в его глазах роилась блестками.
Пратт шел в глубь корабля. Так? У него кончился кислород. Те двое не могли ничем помочь. А Момссен? Почему он не отвечал? Может, был уже мертв? Нет, Симон его слышал. Он был где-то близко, за стеной. За стеной? Значит, в помещении Момссена был воздух. Иначе Симон ничего бы не слышал. Что он слышал? Шаги? Почему они его вызывали? Почему он не отвечал?
Разбитые на точки и тире голоса агонии. Терминус. Как это случилось? Его нашли под грудой обломков на дне камеры. Наверное, в том месте, где трубопровод выходил наружу. Заваленный обломками, он мог слышать людей. Почему, ведь тяжести не было? Что мешало ему двигаться? Пожалуй, холод. Автоматы не могут двигаться при очень низкой температуре. Масло застывает в суставах. Жидкость в гидравлике замерзает и разрывает маслопроводы. Действует только металлический мозг – только мозг. Он мог слышать и фиксировать слабеющие сигналы; они сохранились в электронных витках его памяти, словно это было вчера. А сам он ничего не знает? Как так может быть? Не знает, что сигналы накладывают отпечаток на ритм его работы? Может, он лжет? Нет, автоматы не лгут.
Усталость заливала Пиркса, как черная вода. Может, не полагалось это слушать? Было в этом что-то мерзкое – наблюдать агонию, запечатленную во всех подробностях, следить за ее развитием, чтобы потом анализировать каждый сигнал, мольбу о кислороде, крик. Этого нельзя делать, если не можешь помочь. Сознание его помутилось, он не знал, о чем думает, но все еще беззвучно повторял одними губами, словно возражал кому-то:
|
|
– Нет. Нет. Нет.
Потом не было уже ничего.
Очнулся он в полной темноте. Хотел сесть, но пристегнутое ремнями одеяло не пустило. Он на ощупь управился с ремнями, зажег свет. Двигатели работали. Пиркс набросил халат. Несколько раз согнул колени, оценивая ускорение. Тело весило больше ста килограммов. Полтора g примерно? Ракета меняла курс, он явственно ощущал вибрацию; встроенные шкафы протяжно, предостерегающе скрипели, дверцы одного из них открылись, гневно каркая; все незакрепленные предметы, одежда, ботинки понемногу перемещались в сторону кормы, словно объединенные каким-то тайным, неожиданно вдохнувшим в них жизнь намерением.
Пиркс подошел к шкафчику внутренней связи, открыл дверцу. Внутри стоял аппарат, похожий на старинный телефон.
– Рубка! – крикнул Пиркс в микрофон и поморщился от звука собственного голоса – так болела голова. – Говорит первый. Что там?
– Поправка курса, капитан, – ответил далекий голос пилота, – нас чуточку снесло.
– Сколько?
– Ше… семь секунд.
– Как реактор? – нетерпеливо спросил он.
– Шестьсот двадцать в кожухе.
– А в трюмах?
– Бортовые по пятьдесят два, килевые – сорок семь, кормовые – двадцать девять и пятьдесят пять.
– Какое отклонение, Мунро?
– Семь секунд.
– Допустим, – ответил Пиркс и бросил трубку.
Пилот, разумеется, соврал. Для семисекундной поправки не требовалось таких ускорений. Отклонение от курса он оценил в несколько градусов.
Дьявольски греются эти трюмы. Что в кормовом? Продукты? Он сел за письменный стол.
|
|
«Голубая звезда» Земля – Марс. Владельцу корабля. Реактор нагревает груз. Нет спецификации груза на корме. Прошу указаний. Навигатор Пиркс».
Пиркс еще писал, когда двигатели смолкли и сила тяжести исчезла, – нажав на карандаш, он вдруг взлетел в воздух. Нетерпеливо оттолкнулся от потолка, опять уселся в кресло и перечитают радиограмму. Подумав, разорвал листок и сунул клочки в ящик.
Сонливость прошла совершенно, осталась только головная боль. Одеваться не хотелось: в невесомости это оборачивалось сложной процедурой, состоящей из серии неуверенных скачков и возни с отдельными частями туалета. Пиркс выплыл из каюты, как был, – в халате поверх пижамы.
Голубизна ночного освещения скрадывала плачевное состояние внутренней обшивки. В четырех ближайших нишах зияли чернотой выходы мерно дышащих вентиляционных каналов, валявшийся повсюду мусор стягивался к ним словно ил, увлекаемый подводным течением.
Бесконечная тишина заполняла корабль. Вслушиваясь в нее, почти без движения повиснув перед своей огромной тенью, которая наискось лежала на стене, Пиркс прикрыл глаза. Случалось, люди засыпали в таком положении, а это небезопасно: любой импульс двигателей для маневра мог швырнуть беззащитное тело на пол или потолок. Пиркс не слышал ни вентиляторов, ни ударов своего пульса. Ему казалось, ночную тишину корабля он может отличить от любой другой. На Земле ощущаются какие-то границы тишины, ее недолговечность, краткость; среди лунных гор человек несет с собой собственное маленькое молчание, запертое в скафандре, но усиливает каждый скрип ремней, каждый хруст суставов, даже дыхание и удары пульса.
Только корабль ночью растворяется в черном ледяном безмолвии.
Пиркс поднес часы к глазам. Скоро три. «Если так пойдет и дальше – мне конец». Он оттолкнулся от выпуклой переборки и, словно гасящая скорость птица, раскинув руки, спланировал на порог каюты. Издалека, будто из железного подземелья, до него долетел еле слышный звук:
– Банг-банг-банг…
Три удара.
Чертыхнувшись, он захлопнул дверь, снял халат и, не глядя, швырнул его в воздух; халат медленно вздулся и, словно гротескный призрак, поплыл вверх. Пиркс погасил свет, лег, накрыл голову подушкой.
– Идиот! Проклятый железный идиот! – повторял Пиркс, зажмурившись и дрожа от непонятной ярости. Но усталость быстро взяла верх: незаметно он снова уснул.
Пиркс открыл глаза около семи. Еще в полусне поднял руку. Она не упала – тяжести не было. Пиркс оделся. Направляясь в рубку, невольно прислушался. Было тихо.
Перед дверями он задержался. На матовых стеклах лежали зеленоватые, словно под водой, отблески радарных экранов. Внутри был полумрак. Плоские полосы дыма плавали перед экранами. Слышалось слабое треньканье – какая-то земная музыка, ее перебивали космические помехи. Пиркс сел позади пилота, ему не хотелось даже проверять гравиметрические записи.
– Когда включите тягу?
Пилот был догадлив.
– В восемь. Но, если хотите вымыться, капитан, могу дать сейчас. Разницы никакой.
– Э, нет. Пусть уж будет порядок, – буркнул Пиркс.
Наступило молчание, только в динамике жужжала однообразная механическая мелодия. Пиркса опять стало клонить в сон. Временами он погружался в дремоту, и тогда из тьмы выползали большие зеленые кошачьи глаза. Пиркс моргал, глаза превращались в светящиеся циферблаты; он балансировал на грани яви и сна, когда динамик вдруг захрипел и произнес:
– Говорит Деймос. Семь тридцать. Передаем еженедельную метеоритную сводку для внутренней зоны. Под влиянием гравитационного поля Марса в потоке Драконид, уже покинувшем сферу Пояса, возникло краевое завихрение. Сегодня оно будет проходить через секторы 83, 84 и 87. Метеоритная станция Марса оценивает размеры облака в четыреста тысяч кубических километров. В связи с этим секторы 83, 84 и 87 объявляются закрытыми для навигации до особого сообщения. Передаем состав облака, полученный нами непосредственно с баллистических зондов Фобоса. По последним данным облако состоит из микрометеоритов классов X, XY, Z…
– Хорошо, что это нас не касается, – заметил пилот, – я только что позавтракал, представляете, каково сейчас было бы давать полный ход!
– Сколько мы делаем? – спросил, вставая, Пиркс.
– Больше пятидесяти.
– Да? Неплохо, – буркнул Пиркс.
Он проверил курс, записи уранографов, величину утечки – она держалась на одном уровне – и пошел в каюткомпанию. Там уже сидели оба офицера. Пиркс ждал, не заговорит ли кто-нибудь о ночных стуках, но разговор все время вертелся вокруг тиража лотереи, которого с нетерпением дожидался Симс. Он рассказывал о коллегах и знакомых, которым посчастливилось выиграть.
Позавтракав, Пиркс направился в навигаторскую, чтобы вычертить пройденный отрезок пути. Но вскоре он воткнул циркуль в доску, вытащил из ящика судовой журнал и отыскал состав последнего экипажа «Кориолана».
«Офицеры: Вайн и Пратт. Пилоты: Нолан и Поттер. Механик: Симон…» Пиркс сосредоточенно вглядывался в размашистый почерк командира. Потом бросил журнал в ящик, закончил чертеж и, захватив рулон, отправился в рубку. Через полчаса он точно рассчитал время прибытия на Марс. На обратном пути заглянул через стеклянную дверь в каюткомпанию. Офицеры играли в шахматы, фельдшер сидел у телевизора с электрогрелкой на животе. Пиркс заперся в каюте и просмотрел радиограммы, взятые у пилота. Он не заметил, как его сморил сон. Несколько раз ему казалось сквозь дремоту, будто включились двигатели, и он силился проснуться, но не просыпался, а лишь видел во сне, как встает, идет в рубку, находит ее пустой и в поисках когонибудь из команды начинает плутать по лабиринту черных как уголь кормовых коридоров. Очнулся Пиркс за столом, весь в поту, злой, потому что понимал, какая предстоит ночь после стольких часов дневного сна. Когда под вечер пилот включил двигатели, он воспользовался этим и принят горячую ванну. Освежившись, пошел в кают-компанию, выпил приготовленный радиотехником кофе и по телефону спросил вахтенного о температуре реактора. Она приближалась к тысяче градусов, но еще не дошла до критической. Около десяти его вызвала рубка: они прошли мимо какого-то корабля, который спрашивал, нет ли у них врача. Пиркс, узнав, что речь идет об остром приступе аппендицита, счел за благо не предлагать своего медика, тем более что за ними в каких-нибудь трех миллионах километров шел большой пассажирский корабль, выразивший готовность застопорить ход и выслать врача.
День прошел вяло, без происшествий. В одиннадцать белый свет сменился на всех палубах, за исключением рубки и камеры реактора, тлением голубоватых ночных ламп. В каюткомпании чуть ли не до полуночи горела лампочка над шахматной доской. Там сидел Симс и играл сам с собой. Пиркс пошел проверить температуру в донных трюмах и по дороге наткнулся на возвращавшегося от реактора Бомана. Инженер был настроен неплохо: утечка не возрастала, охлаждение работало вполне исправно.
Боман попрощался и оставил Пиркса в пустом холодном коридоре. Слабая струя воздуха тянулась вверх, остатки пропыленной паутины, окружавшей вентиляционные окна, беззвучно трепетали. Пиркс долго ходил по коридору, соединяющему главные трюмы, под его сводами, высокими, как в церкви.
Двигатели смолкли за несколько минут до полуночи. С разных концов корабля до него долетели резкие и приглушенные, удаляющиеся и слабеющие звуки. Это незакрепленные предметы, продолжая двигаться с ускорением, ударялись о стены, потолки, полы. Эхо ударов наполнило вдруг оживший корабль, еще мгновение дрожало в воздухе, потом угасло, и снова наступила тишина, подчеркнутая мерным шумом вентиляторов.
Пиркс вспомнят, что в навигаторской ящик стола покоробился, и в поисках стамески спустился по длинному, узкому, как кишка, коридору между трюмом левого борта и кабельным туннелем на склад – пожалуй, самое пыльное место на корабле. Вдобавок пыль, окутавшая его с ног до головы, не оседала, и он, едва не задохнувшись, ощупью добрался до выхода. Пиркс был уже почти в центре корабля, когда в коридоре раздались шаги. Тяжести не было – идти мог только автомат. Действительно, звонким шагам сопутствовало хлопанье прилипающих к полу магнитных присосок. Пиркс подождал, пока в проходе не появился черный на фоне далеких ламп силуэт. Терминус шел, неуверенно раскачиваясь и широко размахивая руками.
– Эй, Терминус! – крикнул Пиркс, выходя из тени.
– Слушаю.
Тяжелая фигура остановилась, корпус по инерции наклонился вперед, качнулся и медленно вернулся в вертикальное положение.
– Что ты тут делаешь?
– Мыши, – ответил голос из-за грудного щита – казалось, из кольчатого панциря говорит охрипший карлик. – Мыши спят неспокойно. Просыпаются. Бегают. Хотят пить. Если хотят пить, им надо дать воды. Мыши много пьют, когда высокая температура.
– А ты что делаешь? – спросил Пиркс.
– Высокая температура. Хожу. Всегда хожу, если высокая температура. Воду мышам. Если выпьют и уснут – хорошо. Часты ошибки из-за высокой температуры. Наблюдаю. Выхожу, возвращаюсь к реактору. Воду мышам…
– Ты несешь воду мышам? – спросил Пиркс.
– Да. Терминус.
– А где вода?
Автомат еще дважды повторил «высокая температура», и снова казалось, что в нем спрятан человек, потому что Терминус в недоумении стал быстро и как-то беспомощно подносить руки к глазам, объективы которых задвигались в глазницах, следя за металлическими ладонями. Он проговорил:
– Нет воды. Терминус.
– Где же она? – настаивал Пиркс.
Прищурившись, он наблюдают за возвышающимся над ним роботом, который издал несколько нечленораздельных звуков и неожиданно изрек басом:
– За… Забыл.
Пиркс растерялся – так беспомощно это прозвучало. С минуту, наверно, он глядел на слегка покачивающийся стальной корпус.
– Забыл, да? Иди к реактору. Возвращайся. Слышишь?
– Слушаю.
Терминус заскрежетал, сделал разворот на месте и стал удаляться тем же слишком твердым, одеревенелым, будто старческим шагом. На повороте он споткнулся, тяжело взмахнул руками, восстанавливая равновесие, и исчез в боковом проходе. Еще какое-то время слышалось эхо его шагов. Пиркс хотел вернуться к себе, потом раздумал и, бесшумно плывя над полом, добрался до шестого вентиляционного колодца. Передвижение по колодцам было запрещено даже при выключенных двигателях, но он пренебрег запретом. Сильно оттолкнулся от ограждения и за десять секунд пролетел семь этажей, которые отделяли середину корабля от кормы. В камеру реактора он не вошел. В стене, примерно посередине, виднелся длинный засов. Пиркс подплыл к нему, открыл узкие дверцы. За дверцами было вделанное в сталь прямоугольное оконце из свинцового стекла, образующее заднюю стенку клеток с мышами. Благодаря этому можно было наблюдать за ними, не входя в камеру.
За стеклом он увидел грязные пустые донца клеток. Дальше за проволочными сетками, в глубине камеры, поблескивал в свете высоко укрепленной лампы облитый водой корпус робота. Автомат почти горизонтально висел в воздухе, лениво двигая руками. Его панцирь был покрыт белыми мышами; они рысцой бегали по наплечьям, по грудному щиту, скапливались там, где в углублениях членистого живота большими каплями собралась вода: мыши слизывали ее, подскакивали, взлетали в воздух. Терминус ловил их, они скользили между его железными пальцами, их хвостики причудливо закручивались. Картина была странная, такая комичная, что Пирксу стало смешно. Терминус совал пойманных мышей в клетку, его мегалитическое лицо совсем приблизилось к глазам Пиркса, но робот, по-видимому, не заметил его. Еще две-три мышки летали по воздуху; Терминус поймал их, запер клетку и исчез из поля зрения Пиркса, только гигантская тень, словно зацепившись за муфту главного трубопровода, размазанным крестом легла на бетон реактора.
Пиркс тихо закрыл дверцы, вернулся в каюту, разделся и лег, но не мог уснуть. Он принялся за записки астронавигатора Ирвинга; глаза горели, словно в них попал песок, голова отяжелела, но спать все равно не хотелось. Он с тоской подумал, что до утра далеко, накинул халат и вышел.
На пересечении главного коридора с бортовым он услышал в вентиляционном отверстии звуки шагов и приложил ухо к решетке. Звук, искаженный эхом стального колодца, шел снизу. Пиркс оттолкнулся от решетки, с минуту плыл ногами вперед, потом по ближайшему вертикальному проходу попал на корму. Шаги зазвучали громче, замерли, послышались снова. Автомат возвращался. Пиркс поджидал его под самым потолком высокого в этом месте коридора. В глубине коридора скрежетали шаги, потом звук исчез. Пиркс начал терять терпение, но шаги возобновились, из прохода вынырнула длинная тень, и вслед за ней показался Терминус. Он прошел под Пирксом так близко, что было слышно биение его гидравлического сердца. Терминус сделал еще несколько шагов, остановился и издал протяжное шипение. Потом он качнулся вправо и влево, будто кланяясь железным стенам, и двинулся дальше. У темного входа в боковой коридор робот снова остановился. Заглянул туда. Протяжное шипение повторилось. Пиркс поплыл вслед за громадной фигурой.
– Ксс, ксс… – слышал он все отчетливее.
Терминус опять остановился перед очередным вентиляционным колодцем и попытался просунуть голову через решетку. Потерпев неудачу, он зашипел, медленно распрямился и заковылял дальше. Пирксу это надоело.
– Терминус! – крикнул он.
Автомат, как раз наклонявшийся, застыл, не окончив движения.
– Слушаю, – сказал он.
– Что ты опять тут делаешь?
Пиркс всматривался в приплюснутую металлическую маску, хотя она не была лицом и по ней нельзя было ничего прочесть.
– Ищу… – ответил Терминус. – Ищу… кота.
– Что?!
Терминус начал выпрямляться. Он вытягивался вверх – медленно, чуть поскрипывая суставами, в его движениях чудилось нечто угрожающее; руки автомата безвольно свисали, словно он забыл о них.
– Ищу кота, – повторил он.
– Зачем?!
Терминус с минуту молчал, застыв, как железная статуя.
– Не знаю, – ответил он тихо, и Пиркс смутился.
Мертвая тишина, тусклый свет ламп, заржавевшие рельсы грузового пути и закрытые ворота делали коридор похожим на штольню заброшенной шахты.
– Хватит, – сказал наконец Пиркс. – Возвращайся к реактору и не выходи оттуда. Слышишь?!
– Слушаю.
Терминус повернулся и ушел. Пиркс остался один. Поток воздуха миллиметр за миллиметром сносил его, висящего между полом и потолком, к открытой пасти вентилятора. Он оттолкнулся ногой от стены, свернул к подъемнику и помчался вверх, минуя по дороге черные зевы колодцев, из которых, словно тиканье огромных часов, доносились слабеющие, удаляющиеся шаги автомата.
Пять следующих дней Пиркс был поглощен математикой. При каждом новом включении реактор грелся все больше, а толку от его работы становилось все меньше. Боман предполагал, что нейтронные отражатели доживают свой век. Это подтверждала и медленно, но неуклонно возраставшая утечка. Пиркс проделывал сложнейшие расчеты, стараясь правильно дозировать время тяги и охлаждения. Когда реактор простаивал, Пиркс перебрасывал криоген с бортовых трюмов в кормовые, где стояла настоящая тропическая жара. Это бесконечное лавирование требовало терпения – Пиркс часами просиживал у Вычислителя и методом проб и ошибок искал наилучшее решение. В результате они прошли сорок три миллиона километров с ничтожным опозданием. На пятый день полета наперекор пессимистическим предсказаниям Бомана они развили нужную скорость. Реактор теперь мог остывать до самой посадки – выключая его, Пиркс вздохнул с облегчением. Пилотируя эту старую грузовую ракету, он видел звезды гораздо реже, чем на Земле. Впрочем, он ими не интересовался, даже красным, как медяк, диском Марса – он был по горло сыт курсовыми кривыми.
В последние сутки пути, поздним вечером, когда темнота, чуть разреженная голубыми огнями, будто увеличивала корабль, он вспомнил о трюмах, куда до сих пор не заглядывал.
Пиркс вышел из кают-компании, где Симс, как всегда, играл в шахматы с Боманом, и на лифте спустился на корму. Он не видел и не слышал Терминуса после встречи в коридоре. Пиркс только заметил, что кот куда-то бесследно исчез, словно его никогда не было на корабле.
В слабо освещенных центральных помещениях корабля с тихим шелестом циркулировали воздушные потоки. Когда Пиркс открыл дверь, в зале зажглись лампочки, покрытые толстым слоем пыли. Он обошел трюм из конца в конец. Среди ящиков, громоздившихся почти до самого потолка, оставался узкий проход. Пиркс проверил натяжение закрепленных в полу стальных лент, которыми стягивались пирамиды груза; он забыл закрыть за собой дверь, и оживший сквозняк высасывал из темных углов кучи опилок, мусора, пакли, которые еле заметно покачивались в воздухе, как ряска на воде.
Пиркс вышел в коридор, когда донеслись медленные, мерные удары:
– Внимание…
Три удара.
С минуту он дрейфовал в потоке воздуха, который поднимал его вверх. Хочешь не хочешь – приходилось слушать.
Переговаривались двое. Сигналы были слабые, будто люди берегли силы. Один часто сбивался, словно забывал азбуку Морзе. Иногда они подолгу молчали, иногда начинали выстукивать одновременно. Черный коридор с редкими лампами казался бесконечным, и шумящий в нем ветер будто исходил из бездонной пустоты.
– С-и-м-о-н – с-л-ы-ш-и-ш-ь, – медленно, неровно стучало в трубе.
– Н-е – с-л-ы-ш-у – н-е – с-л-ы-ш-у…
Пиркс яростно оттолкнулся от стены и, сжавшись, подогнув ноги, камнем полетел вниз по слабо освещенным коридорам. Тонкая рыжеватая пыль вокруг ламп сгущалась, и Пиркс понял, что корма недалеко. Тяжелые двери реакторной были приоткрыты. Пиркс заглянул туда.
В камере было холодно. Компрессоры, остановленные на ночь, молчали, и только странным, почти человеческим голосом бормотал скрытый в бетонной стене трубопровод, когда пузыри воздуха пробивали дорогу в густеющей жидкости.
Терминус, забрызганный цементом, работал. Над его качающейся, словно маятник, головой ожесточенно жужжал вентилятор. Пиркс, не прикасаясь к ступеням лестницы, спустился вниз.
Руки автомата слабо позвякивали, свежий слой цемента приглушал их удары.
– Н-е – с-л-ы-ш-у – п-р-и-е-м…
Труба звенела все слабее. Пиркс стоял рядом с автоматом. Членистые сегменты живота, заходившие один за другой, когда автомат наклонялся, напоминали брюшко насекомого. В стеклянных глазах дрожали миниатюрные отражения ламп. Уставившись в эти глаза, Пиркс вспомнил, что он совсем один в этой пустой камере с отвесными стенами. Терминус не понимал, что делает, он был машиной, передающей закрепленные в памяти серии звуков, – ничего больше. Удары все слабели.
– С-и-м-о-н – о-т-з-о-в-и-с-ь, – с трудом разбирал Пиркс.
Ритм распадался. Пиркс притронулся к трубе в полуметре от согнувшегося робота. Костяшки пальцев стукнули по металлу; в это время серия ударов на миг оборвалась. Повинуясь внезапному порыву, не успев осознать, насколько дико желание вмешаться в разговор давно ушедших лет, Пиркс начал быстро выстукивать:
– П-о-ч-е-м-у – М-о-м-с-с-е-н – н-е – о-т-в-е-ч-а-е-т – п-р-и-е-м…
Почти одновременно с первым его ударом застучал и Терминус. Звуки слились. Рука автомата замерла, словно услышав стук Пиркса, а когда он кончил, принялась забивать цемент в щель соединения. Труба зазвенела:
– У – н-е-г-о – к-о-н-ч-а…
Пауза. Терминус нагнулся, чтобы зачерпнуть цементного теста. Что это было: начало ответа? Пиркс, затаив дыхание, ждал. Автомат, выпрямившись, стремительно бросал и трамбовал цемент, и по трубе неслись ускоряющиеся удары:
– С-и-м-о-н – э-т-о – т-ы…
– Г-о-в-о-р-и-т – С-и-м-о-н – н-е – я – к-т-о – г-о-в-о-р-и-л – к-т-о – г-о-в-о-р-и-л…
Пиркс втянул голову в плечи. Удары сыпались, как град:
– К-т-о – г-о-в-о-р-и-л – о-т-з-о-в-и-с-ь – к-т-о – г-о-в-о-р-и-л – к-т-о – г-о-в-о-р-и-л – я – С-и-м-о-н – я – В-а-й-н – к-т-о – г-о-в-о-р-и-л – о-т-з-о-в-и-с-ь…
– Терминус! – крикнул Пиркс. – Перестань! Перестань!
Стук прекратился. Терминус выпрямился, но его плечи и руки подергивались, корпус била железная лихорадка, и по этим судорожным движениям Пиркс продолжал читать:
– К-т-о – г-о-в-о-р-и-л – к-т-о – к-т-о…
– Перестань!!! – крикнул он еще раз.
Он смотрел на автомат сбоку – тяжелые плечи вздрагивали, и блики света, отражаясь от панциря, повторяли:
– К-т-о – к-т-о…
Словно опустошенный бурей эмоций, прошедшей сквозь него, автомат одеревенел. Поднимаясь над полом, он с грохотом стукнулся о горизонтальное ответвление трубопровода и повис, будто зацепившись за трубу, совершенно недвижно; но, вглядевшись, Пиркс уловил еле заметное подергивание металлической руки:
– К-т-о…
Пиркс не помнил, как оказался в коридоре. Вентиляторы шумели. Пиркс плыл навстречу идущему с верхних палуб потоку холодного сухого воздуха. Светлые круги ламп скользили по его лицу.
Двери каюты были приоткрыты. На столе горела лампа, отбрасывая на пол узкие полоски света. Потолок тонул во мраке.
Кто это был? Кто звал его? Симон? Вайн? Но ведь их не было! Они погибли девятнадцать лет назад!
Так кто же это? Терминус? Но он чинил трубопровод – и не более того. Пиркс хорошо знал, что услышит, если попытается расспрашивать его, болтовню о рентгенах, утечках и цементных пломбах. Терминус не подозревает, что его рабочие движения складываются в какой-то призрачный ритм.
Одно ясно: запись – если это запись – не мертва. Кем бы ни были эти… голоса, эти сигналы, с ними можно говорить. Если только хватит мужества…
Он оттолкнулся от потолка и неуверенно подплыл к противоположной стене. К черту! Ему хотелось ходить, ходить быстрыми шагами, чувствовать свой вес, ударять изо всей силы кулаком по столу! Это, на первый взгляд, такое удобное состояние, когда предметы и собственное тело превращаются в невесомые тени, оборачивалось кошмаром. Все, к чему он прикасался, отодвигалось, отплывало, – неустойчивое, лишенное опоры, становилось надутой пустотой, видимостью, сном…
Сном?
Погоди. Если мне кто-то снится и я задаю ему вопрос, то, пока мне не ответят, я не знаю ответа. А ведь приснившийся человек не существует за пределами моего мозга, он лишь временно обособленная его часть. Каждый раздваивается почти ежедневно, вернее, еженощно, давая мимолетно возникающим в мозгу псевдоиндивидуальностям жизнь. Существам вымышленным или существующим на самом деле. Разве не снятся нам зачастую мертвые? Разве не разговариваем мы с ними?
Мертвые…
Неужели Терминус?..
Неосознанно кружа по каюте, проплывая от одной стены к другой, Пиркс добрался до дверей и ухватился за них. Ему был виден темный отрезок коридора с падающей во тьму полосой света.
Вернуться туда?
Вернуться – и не спрашивать?
Это какое-то физическое явление, более сложное, чем обычная запись: автомат – не прибор для фиксирования звуков. В нем возникла запись, наделенная некоторой самостоятельностью, способностью изменяться. Запись, которой – как это ни странно звучит – можно задать вопросы и узнать… все! Узнать о судьбе Симона, Нолана, Потера и об этом непонятном, пугающем молчании командира…
Можно ли представить себе какое-нибудь другое объяснение?
Пожалуй, нет.
Пиркс был уверен в этом и все же не двинулся с места, словно ждал чего-то. В конце концов нет ничего, кроме движения токов внутри железного ящика. Никого живого, ни одного; там нет людей, гибнущих во тьме разбитого корабля. Наверняка никого!
Выстукивать вопросы под стеклянным взглядом Терминуса? Но ведь они не станут по порядку рассказывать свою историю, они начнут звать его, просить кислорода, молить о спасении! Что ответить? Что они не существуют? Что они «пceвдоиндивидуальности», изолированные островки электронного мозга, его бред? Что их страх – только имитация страха, а их агония, повторяющаяся каждую ночь, стоит не больше заигранной пластинки? Он не мог забыть вызванный его вопросом стремительный взрыв ударов – крик, которым они, полные изумления и внезапно проснувшейся надежды, призывали его, – эту бесконечную, настойчивую, торопливую мольбу: «Отзовись! Кто говорил? Отзовись!» Он еще чувствовал на кончиках пальцев отчаяние и неистовство этих ударов.
Они не существуют? А кто же его звал, кто молил о помощи? И что изменится, если специалисты скажут, что за этими криками нет ничего, кроме циркуляции зарядов и колебаний, возбужденных резонансом пластин?
Пиркс сел за стол. Выдвинул ящик. Яростно придавил вздыбившиеся с шелестом бумаги, достал ту, которую искал, положил перед собой и старательно разгладил, чтобы она не взлетела от дыхания. Одну за другой он стал заполнять печатные рубрики:
Модель: AST-PM-105/0044
Тип: Универсальный, ремонтный
Название: Терминус