Пищик Кузьма Иванович (31.10.1910-04.09.1974 г.г.)
Г. 1968 г.
Я никогда не видела своего деда Кузьму Ивановича Пищик. Он умер за много лет до моего рождения, но в рассказах моей мамы он сохранился таким интересным, живым и незабываемым, словно я знала его всю жизнь.
До сих пор меня порой охватывает невыносимое сожаление, что мы никогда не встретимся с ним, и он не узнает, как я им горжусь, и я не узнаю, как бы он мною гордился. В том, что он ушел так рано, виновата не только Великая Отечественная Война. Но пусть наши ветераны вспоминают время своей фронтовой юности чуть ли не с нежностью, чуть ли не как самое счастливое время своей жизни, время, когда они победили в самой страшной войне, но, сколько они могли бы сделать, если бы не война! Сколько их – молодых, красивых и сильных – осталось бы в живых!
Мой дед родился в 1910 году, это значит, что июнь 41-го он встретил не юношей, а достаточно зрелым мужчиной, на тридцать первом году жизни. У него уже был старший сын (моему дяде тогда было чуть меньше двух лет). Вечером 22 июня 1941 года, сразу после известия о нападении гитлеровской Германии и всеобщей мобилизации дед пошел в военкомат. Но там было так много народу, что ему велели вернуться домой и сказали, что вызовут сами. Его вызвали рано утром, и прабабушка с дядей пошли провожать его на вокзал. В дорогу деду собрали вещи, хлеб и пока готовили состав, мой маленький дядя так уставал стоять, что садился отдохнуть на этот хлеб, завязанный в мешочек.
Когда стали прощаться, дед спохватился, что не взял носового платка, тогда бабушка сняла платок с головы, белый, батистовый, и отдала деду. Он положил его в карман гимнастерки и прошел с ним через всю войну, ни разу не утершись им. Когда в госпитале, после ранения в позвоночник, у него забрали пропитанную кровью, изорванную в клочки гимнастерку он сказал медсестре:
-У меня там, в кармане, платок. Принесите.
И она нашла и принесла, несмотря на то, что в госпитале было полно раненых и у неё и так было много дела. Так трепетно относились тогда люди к такого рода талисманам. Сейчас в это трудно поверить, но чем вам не «Синий платочек» за который сражались наши деды. Видимо что-то было в этих тонких кусках матери с головок и плеч любимых женщин, что вытаскивало наших дедов с того света. Кстати сказать, этот платок, вернувшийся с фронта уже пожелтевшим, много лет спустя, ходил служить в армию со всеми сыновьями деда. И только младший из них, не отличавшийся сентиментальностью, не сберег семейную реликвию. Платок им был потерян.
Ехали от Ишима долго, когда только выехали из города, дед достал из кармана расческу, причесал свои густые кудри и выбросил в окно, в придорожные кусты, сказав:
-Вернемся - подберем.
Ехавший с ним рядом мужчина вдруг разрыдался.
-Нет, нам не вернуться и не подобрать!
Кто знает, предчувствие ли это было, но дед говорил, что того человека убили в первом же бою. Через всю страну, через Сибирь, Урал людей везли в вагонах к границе, везли на смертный бой с врагом и эти мысли черной тучей висели в молчаливом вагоне. Дед и сам оставил дома жену и ребенка, но не мог смотреть на всеобщее уныние спокойно. Когда подъезжали к Вятке, он сказал:
-Мужики, мы же мимо Вятки едем. Давайте купим настоящую вятскую гармонь!
Сняв шапку, он прошел по вагону, и ему охотно набросали денег. Люди ехали на войну, а в такие минуты деньги имеют мало цены. На станции выскочили и купили гармонь. Не найти во всем поезде той поры гармониста было трудно и дальше весь путь ехали с песнями. Есть что-то в наших разудалых русских песнях, хотя даже самые веселые из них написаны в миноре, что заставляет взбодриться, расправить грудь и преисполниться веры и силы для борьбы!
За этими песнями, не оставлявшими времени печальным думам и доехали до места. Дорогой начальство приметило, кто развил такую бурную деятельность и когда выгрузились, деду неожиданно объявили перед строем благодарность за поднятие боевого духа солдат.
Всего боевого пути деда я не знаю. Он был радистом, начальником полковой радиостанции при артиллерии, как говорится - «бог войны – артиллерист». Знаю только, что он часто ходил в разведку. В его рассказах война предстает с разных сторон, как и люди, с их естественными человеческими слабостями, но от того еще ярче кажется мужество тех, кто были выше своего страха. Иной раз посылали кого-нибудь в разведку, а идти страшно, идти за линию фронта, и люди говорят: «Я не могу, я карты не знаю. Не понимаю карту». Поначалу дед молча слушал, но спрашивали того-другого, результат один – «Не понимаю. Не знаю» - и он не выдержав, говорил:
-Давайте я пойду, я знаю.
-Так ты только, что ходил!
-Ну, что теперь делать.
И шел. Не могу сказать, что ему совсем было чуждо чувство самосохранения, думаю, что далеко нет. Но в нем было много категоричности и принципиальности. Был снимок, на котором дед летом стоит в шапке-ушанке.
Он часто спрашивал мою маму:
-Как ты думаешь, почему я здесь в июле стою в шапке?
-Не знаю.
-Это я в деревню ходил. В разведку. К фашистам в тыл.
Не знаю, что должен был дед разведать в той деревне, но ночевать он остался у какой-то старушки. Ночью фашисты пять раз делали обход домов и проверяли документы, дед представился нет-то племянником нет-то внуком хозяйки и сумел сохранить холоднокровие и не выдать себя, хотя признавался, что было очень страшно.
Рассказывал он о том, как однажды они ехали по лесу, у деда в подсумке лежал хлеб, а фашистская разведка проехал так близко, что один из них учуял этот хлеб и сказал:
-Клеп пахнет.
Но удалось разминуться.
Однажды им с одним пожилым капитаном пришлось вызывать огонь на себя, обстрел был такой силы, что их с дедом завалило землей по грудь, но они сумели выжить, только у капитана, когда стрельба закончилась тряслась его длинная борода, такой шок им пришлось пережить.
Рассказывал о лошади, которая будила его, когда отряд трогался, если деду случалось уснуть на земле возле её ног во время привала. Она начинала храпеть и вытирать губы ему о плечо.
Служил дед почему-то всегда на передовой. Он участвовал в знаменитой битве подо Ржевом, воспетой в стихах Твардовским, и там был ранен. Пуля попала ему в живот и вышла, перебив позвоночник. Пулевое ранение было у него и в пятке возле косточки. Остался осколок гранаты в легких; в спине, около лопатки, была яма, позднее затянувшаяся тонкой кожей, в которую входил кулак. Левая рука тоже плохо двигалась из-за осколка. Дед не носил каски, с тех пор как увидел, что одному парню, осколок каким-то образом залетел под каску и снес пол черепа, а потому, рассудив, что помогает она мало, дед забросил этот тяжелый предмет амуниции под какой-то куст и воевал без неё. А потому носил осколок и в левом виске. А ещё он никогда не пил перед боем боевые «сто грамм». Потому, что не раз видел, сколько людей пропали совсем зря, в ложной горячности, ломясь навстречу опасности даже не подумав, не попытавшись спасти и себя и других.
В довершении всего сверху на деда упала убитая под ним лошадь. Он не смог выбраться из-под неё несколько часов, пока на поле не пришли санитары забрать раненых и… убитых. Видимо дед был так слаб, что не мог даже подать голос. Он слышал, как собрали всех раненых, и ушли.
«Ну, все», - решил он, - «Конец. Посчитали убитым». Но вскоре голоса раздались снова:
-Где-то тут лежал, - говорили они.
Оказалось, санитары ходили за носилками и доской. Дед был ранен в позвоночник, ранен тяжелее всех там лежавших, а потому его забрали последним и не могли унести без жестких носилок.
Когда его несли в палату, какая-то женщина все плакала и причитала над ним, идя следом, такие тяжелые были у него ранения. М все спрашивала:
-Ты Пищик? Ты Пищик?
Дед слушал-слушал, а потом не выдержал и показал ей язык.
-Ой, он ещё и дразниться! – воскликнула женщина, успокоилась и отошла.
После того как в госпитале его переодели и вернули платок из гимнастерки, обнаружилось, что у деда четвертая, самая редкая группа крови и ни у кого такой нет. Дед уже второй раз попрощался с жизнью, когда врач сказал, что могут перелить кровь одной девушки, только она татарка и многие возражают, когда им предлагают.
-Да какая разница! - искренне удивился дед.
Потом, после операции, ему приводили и показывали эту девушку, очень молодую и красивую. Спасибо ей! Скольких солдат спасла она в то время. Если бы не она, мой дед бы уже не вернулся с войны…
Дед был так плох, что бабушке с чьей-то поспешной руки пришла на него похоронка, а вскоре пришел он сам. Его комиссовали в 1942-ом или в 1943-м. Когда в войне наступил перелом. После ранения он почти не мог ходить, только с палочкой или с двумя и ниже пояса ничего не чувствовал. В тылу он не воспользовался привилегией инвалидности и продолжал работать на прежнем месте. Представляю, как непросто было моему энергичному деду оставаться в тылу, когда еще во всю шли бои. Но все же, видимо он успел сделать немало. Награда нашла его уже после победы, в 1967 году. Орден Отечественной Войны второй степени (25 боевых эпизодов), такую награду обычно не давали рядовым, только офицерам, а дед был только старшиной.
Когда получали награды, одному уже пожилому мужчине давали звезду героя, он воевал на невском пятачке, когда объявляли за что, у всех широко открывались глаза, до того это были невероятные, немыслимые подвиги. Когда же ветерана попросили самого рассказать о них:
-Я уже ничего этого не помню, - отвечал он, хотя был еще достаточно молод. Видимо стресс человека тогда был так силен, что сработала защитная способность человеческого сознания и стерла память о тех потрясениях. Война притупляет чувства, дед говорил, что по началу было не по себе стоять рядом с убитым, а потом во время коротких передышек они могли спокойно сидеть и есть рядом с телами убитых и ничего уже не чувствовали. Но не все могли принять и переварить все, что преподнесла им война. Многие люди, вернувшиеся с войны и с меньшими ранениями, чем мой дед, отчаялись и спились, но не таким был он. В 45-ом у него родился уже третий ребенок, сын, а после войны решили строиться. Он спрашивал всех детей, каким должен быть новый дом.
-Чтобы было крылечко и много окон, – отвечала старшая дочь.
И дом был построен. Всего дед дал жизнь пятерым детям и увидел как минимум пятерых внуков из десяти. Хотя жизнь в доме на углу двух улиц совсем не была богатой и безоблачной. Даже после войны на долю деда незаслуженно выпали такие испытания, которых хватило бы и на три жизни. Но он не утратил своей жизнерадостности. Люди всегда ходили к нему за советом, когда шутливым, а когда и вполне серьезным. Он помогал всем, кому мог помочь. Это был человек невероятной не только морально, но и физической силы, небольшого роста, в молодости он один поднимал на спор на телегу 100-литровую бочку с водой. Когда дети выросли и разлетелись, дед в 63 года, клал под язык валидол и рубил дрова, стоя на коленях, потому что, ноги его не держали. Он так умело скрывал свои слабости, что люди, даже самые близкие, завистливо говорили ему:
-Ты счастливый.
-Конечно счастливый, - охотно отвечал дед, - Вот где был и живой вернулся.
Эта жажда жизни горела и горит в душе всех, кто видел ту войну. Кто был там и вернулся живым. Кто смог пережить увечья, нищету послевоенного быта, клевету и репрессии. Я ничего не рассказал о моей прабабушке, об этой загадочной и железной женщине в которой быть может, была половина, а то и весь секрет стойкости и живучести моего деда. Но это совсем другая история, заслуживающая отдельного повествования. А сейчас я рассказываю о моем деде, которого знаю лишь по немногим фотографиям, особенно одной, в военной гимнастерке, с которой, он смотрит молодым, красивым мужчиной. Я не похожа на него внешне, но если у меня когда-нибудь будут дети, я бы хотел, что б они унаследовали и его черты.
Шевелёв Василий Матвеевич (14.01.1917(18)-25.04.1987 г.г.)
